Глава 4. Анна едва сумела сохранить серьезное выражение лица, когда коридорный показывал ей номер для молодоженов в отеле „Империал” на станции Прима

 

Анна едва сумела сохранить серьезное выражение лица, когда коридорный показывал ей номер для молодоженов в отеле „Империал” на станции Прима, которая находилась на орбите Примы Центавра. Она думала, что заказать номер для молодоженов будет очень романтично. Но она опасалась, что центаврианское понятие о романтике совершенно не совпадало с ее собственными представлениями. Стены были драпированы пурпурным бархатом и золотыми шнурами, с картинами в позолоченных рамах, на которые падал приглушенный свет. На этих достаточно откровенных картинах были изображены резвящиеся центавриане, что наводило на определенные мысли. Золотыми статуэтками различных центаврианских богов и всевозможными сверкающими безделушками были уставлены все мало–мальски подходящие поверхности. Стиль гравюр и орнаментов чем–то напоминал романский, но центавриане пошли еще дальше. Утонченность не имела ничего общего с их стилем. Ноги Анны утопали в ковре из пушистого меха, конечно же, окрашенного в пурпурный цвет. Огромная кровать эллиптической формы была больше, чем целый гостиничный номер в Нью–Йорке. Коридорный показал, как работает панель управления кровати, и она мало чем отличалась от панели управления в кабине „Фурии”, куда Джон однажды затащил Анну.

В ванной находились какие–то странные приборы, которые, как ей объяснил коридорный, применялись для укладки волос центавриан, и гигантская золотая ванна, напоминавшая по форме шестилапого осьминога. Пока коридорный показывал, как заполнять ванну разнообразными жидкостями, Анна только озадаченно кивала. Она поблагодарила его, но едва он вышел, прыснула со смеху и с разбегу прыгнула на кровать. Приземление оказалось невероятно упругим: пружины, или что там внутри было, подкинули ее так высоко, что Анна чуть не врезалась в потолок. Анна развела руки для баланса, каждый затухающий толчок кровати вызывал у нее взрыв смеха, до тех пор, пока все не успокоилось. Она решила не экспериментировать с ванной до тех пор, пока не появится Джон. О мертвых цивилизациях ей было известно значительно больше, нежели о современных.

В иллюминаторе Анна видела Приму Центавра, вокруг которой вращалась станция. Голубая вода и коричневая суша, скрытая перистыми облаками, напомнила ей о Земле.

Монитор издал короткий трубный звук. Анна бросилась отвечать. Управление системой связи было похоже на то, к чему она привыкла, и Анна быстро разобралась, что к чему. Она включила и аудио, и видео каналы.

— Привет!

Это был Джон. У него было лицо военного: нахмуренные брови, напряженные щеки, чуть опущенные вниз губы.

Увидев его, Анна тут же улыбнулась, и выражение его лица изменилось. Улыбка осветила его лицо. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга.

— Как прошел твой полет? — спросил он.

— Было бы лучше, если бы твоя сестра не напоила меня перед отлетом. Но начиная со второго дня все пошло замечательно, — она скользнула в пурпурное плюшевое кресло рядом с пультом связи, — Как ты? Ты уже здесь? Как твой корабль?

— Да, мы уже в орбитальном доке. Говорят, отсюда всего сорок минут до отеля. „Агамемнон” — это нечто. Прыжок в гиперпространство едва ощутим. Он может вытворять такое, во что поверить невозможно!! Для корабля его размеров маневренность просто невероятная! — от возбуждения его руки сжались в кулаки, голос стал громче. Как у мальчишки, радующегося новой игрушке. — Здесь множество новых систем и приборов, но я пытаюсь с ними разобраться. Я должен знать каждый дюйм внутри и снаружи этого корабля.

— У меня здесь есть кое–что, требующее столь же внимательного изучения, капитан!

Джон запнулся посреди фразы, как будто до него только что дошло то, что она сказала.

— Буду рад помочь вам в этом, доктор.

Он посмотрел на что–то вниз.

— Боюсь, что немного опоздаю. У меня тут неожиданная инспекция.

— Я–то думала, что это я устрою тебе инспекцию.

— Ты будешь следующей. Как тебе номер?

— Я тут опробовала кровать, — ответила Анна. — У нее много особенностей.

Джон рассмеялся.

— Говоришь так, будто я тебе уже не нужен.

— О, я так не думаю, — хрипло ответила Анна.

— Если я не доберусь до тебя сегодня вечером, то позвоню. Я люблю тебя.

Хотя они всегда заканчивали разговор этой фразой, она не казалась дежурной. Всякий раз, когда Джон говорил эти слова, для него они были полны смысла. Как и для нее.

— Я люблю тебя.

Джон прервал связь. Анна почувствовала, что ее лицо расплылось в глупой ухмылке. Ладно, чем же ей заняться сейчас? Она могла осмотреть станцию, но чувствовала, что устала и не хочет общаться с людьми после того, как три дня провела в тесной каюте на транспорте. Тут Анна поняла, что роется в сумке, разыскивая контейнер с фрагментом мыши. Лиз говорила, что ей надо забыть о работе. Она забудет о ней, когда появится Джон.

Анна вынула застывший кусочек, положила его на пульт монитора. Запах анчоусов стал сильнее, а сам кусочек, с тех пор, как она в последний раз его видела, несколько усох. Края покрылись коркой и выглядели жесткими, резкими и ненатуральными, будто сделанными из пластика. Но центральная часть до сих пор походила на кожу, хотя сейчас она была сухой и окоченелой. Весь кусочек теперь был одного цвета — цвета древесного угля. Анне захотелось, чтобы у нее под рукой оказалось ее оборудование, чтобы она могла снять показания. Но доктор Чанг наверняка провел все возможные тесты с оставшимися у него фрагментами.

Неуверенно, чувствуя легкий страх — слабый отзвук страха, охватившего ее во время контакта с мышью, Анна взяла фрагмент и коснулась его указательным пальцем, сосредоточившись на нем. Вряд ли эта штуковина до сих пор в рабочем состоянии. Но без какого–либо оборудования у нее оставалось очень мало способов для исследования фрагмента.

Цвет фрагмента не изменился. Она не чувствовала внутри ни сердцебиения, ни жизни. Анне было интересно, для чего же на самом деле предназначалось это устройство. Конечно, это могло быть взрывное устройство, но Анна считала, что взрыв произошел случайно, причиной его стала нестабильная реакция на внешнее воздействие, развивавшееся как цепная реакция. Устройство выглядело слишком сложным для того, чтобы быть бомбой.

Анна припомнила мысли мыши: их ясность, напряженность, сосредоточенность, ее сердцебиение. Сейчас она ощущала лишь слабое эхо прошлой реакции, перемежающееся периодами отсутствия сигнала, подобно статическим помехам. И из этой пустоты возник запах свежих стружек в гнезде, устроенном в глубине и тепле, и прохладная темнота окружающих камней. Потом все вокруг стало машиной: близкой и живой, прекрасной, совершенным инструментом, нарисованном в тени, а потом — слишком близкое, слишком живое, быстро струящееся, циркулирующееся, сжатое подобно пружине, боль, сверкающая, быстро усиливающаяся жесткая конфигурация боли, а потом — крик. Всего лишь слабое эхо того, что Анна почувствовала в лаборатории, но это напомнило ей крик, услышанный тогда. Крик, который терялся во всем, что следовало за ним. Крик рождения чего–то ужасного. И смерти.

Монитор раз за разом издавал трубные звуки. Анна положила фрагмент в контейнер и убрала подальше от экрана.

— Да?

Это был доктор Чанг, звонивший ей из своего кабинета. Его лицо был застывшим и непроницаемым.

— Прошу прощения за то, что побеспокоил вас во время отпуска.

— Все в порядке. Джон задерживается. Все равно сижу тут, ногти грызу.

— Есть потрясающие новости, — произнес Чанг равнодушным голосом. — Один из зондов IPX, отправленный к Пределу, обнаружил кое–что на планете под названием Альфа Омега 3. Руины древней цивилизации, с которой никто до сих пор не сталкивался. Развалины сооружений покрывают более тридцати процентов поверхности планеты, и они совершенно не похожи на останки любой известной нам цивилизации. По предварительным данным, возраст руин составляет более тысячи лет. И есть свидетельства высокоразвитых технологий.

Анна покачала головой.

— Потрясающе. Так почему же вы не пляшете на столе?

Чанг стрельнул глазами в сторону и глубоко вздохнул.

— Простите. Сейчас всего лишь десять часов, но кажется, что прошел целый день. Говорят, что это крупнейшее открытие со времен Крича.

Ее мысли понеслись вскачь. Побывать там, первой за тысячу лет, побродить по древним залам погибшей высокоразвитой цивилизации, разобраться в их технике, воссоздать их образ жизни, образ мышления, раскрыть их секреты — все эти мысли с бешеной скоростью пронеслись в ее голове.

— Величайшее открытие нашего времени.

Лицо Чанга расплылось в улыбке.

— А самую важную часть я приберег напоследок.

— Что?!

— Первые исследования РНК показали, что следы протеинов в микроорганизмах планеты совпадают с РНК твоей мыши. Похоже, это ее родина.

Анна подскочила и принялась ходить кругами перед монитором.

— Невероятно. Это один шанс из миллиона. Экспедиция планируется?

Чанг кивнул.

— Господи, я бы все отдала за то, чтобы оказаться на том корабле. Кто начальник экспедиции?

— Я.

Анна замерла.

— Они не хотят, чтобы я летела?

— Не имеет значения, что они хотят. Как и то, чего хочу я. Вы нужны мне в этой экспедиции в качестве заместителя по научной части.

— И это одобрили?

— Да.

— Невероятно. Шанс подтвердить находку вроде этой, первой изучать это… Как только я вернусь, то начну помогать вам в подготовке экспедиции и составлю предварительный список необходимого оборудования…

— Вылет через десять дней.

Анна подумала, что ослышалась.

— Когда?

— Через десять дней. Мы отправимся со станции Прима на „Икаре”. Я вылетаю на транспортном корабле через час.

Анна вытерла пальцы о верхний край пульта.

— Это невозможно. Невозможно подготовить экспедицию меньше, чем за два месяца. Как они могут…

— Когда боссы говорят „прыгай”, то мы прыгаем.

Но Анна знала, что это невозможно. Даже если бы их вынуждали спешить, что было бы глупо. В конце концов, какой бы потрясающей ни была находка, руины никуда не денутся. IPX, похоже, уже какое–то время готовила эту экспедицию. Вероятно, они просто сказали об этом доктору Чангу только сегодня. Или, возможно, он сказал ей об этом лишь сегодня. Анне хотелось узнать, была ли вызвана такая спешка взрывом мыши.

— Необходимо, чтобы ты немедленно принялась за подготовительные работы. Твой отпуск придется отменить.

— Понятно.

Она узнает больше при личной встрече. Сейчас Чанг сказал ей все, что мог сказать на данный момент.

— Так ты берешься за предложенную работу?

Анна нахмурилась, якобы задумавшись.

— Конечно же, берусь! Разве я могу упустить возможность войти в историю!

Чанг кивнул, и она могла поклясться, что как–то сник.

— Я так и думал, это предложение, от которого невозможно отказаться.

Он поднял инфокристалл.

— Я перешлю тебе данные. Команда укомплектована, но мне нужно, чтобы ты составила список необходимого оборудования и согласовала его с Идальго — капитаном „Икара”. Как только я прибуду, то сразу проведу инструктаж.

Анна кивнула.

— Благодарю вас за то, что взяли меня. Я не разочарую вас.

Последнее замечание Чанга можно было расценить как комплимент, хотя то, как это прозвучало, было больше похоже на предупреждение:

— Если бы вы не были мне нужны, Шеридан, то я бы вас не взял.

Кто бы ни написал положение об инспекции, он был садистом. По крайней мере, Джон все больше убеждался в этом. Инспекция началась с кормы корабля: с отсеков с нулевой гравитацией: грузовых трюмов, кормовых лазерных орудий и двигателей. Потом — центральная часть корабля, где также отсутствовала исскуственная гравитация, вдоль центральной лазерной трубы и электронной проводки и, наконец, носовая безгравитационная часть, где располагались доки истребителей и носовые лазерные орудия. Затем инспекция перешла в центральную вращающуюся секцию корабля, где за счет вращения создавалось исскуственная гравитация. Здесь располагались каюты экипажа, склады, системы жизнеобеспечения, кают–компания, помещения службы безопасности, гауптвахта, мостик, инженерный отсек. Конечным пунктом инспекции был орудийный отсек. До сих пор генерал Лохшманан находил состояние всех осмотренных отсеков удовлетворительным. Джон натянуто кивал, думая о том, что впереди этот самый орудийный отсек.

На самом деле, такое название отсека было неверным. На новых кораблях класса „Омега”, таких, как „Агамемнон”, орудийный отсек был довольно маленьким помещением, размером примерно двадцать на двадцать футов. При обычных обстоятельствах там несли вахту четыре канонира и один офицер–артиллерист. Их основной обязанностью было поддержание в рабочем состоянии систем отсека, центральной лазерной трубы и четырех лазерных орудий, а также — периодические проверки, учения и поддержание образцового порядка. По боевой тревоге и во время боя, или во время инспекции, конечно же, присутствовали все офицеры–артиллеристы и все канониры.

Сами лазерные орудия находились не в орудийном отсеке: они располагались попарно на носу и на корме корабля. В орудийном отсеке находилось компьютерное оборудование для систем наведения, которое можно было задействовать отсюда или с мостика, орудийные системы диагностики, которые давали подробную информацию о состоянии и функционировании каждого компонента системы, системы управления, с помощью которых орудия и центральная труба поддерживались на нужном уровне готовности и устанавливались в рабочее положение, а так же оборудование для ручного наведения.

Джон сомневался, что ручная система прицеливания на борту „Агамемнона” когда–либо пригодится, разве что во время учебных боев. Четыре полусферических шкафа размером с человека выглядели древним антиквариатом по сравнению с гладкими и усовершенствованными приборами, окружавшими их. Но, на случай ЧП, это позволяло прицелиться вручную, голографическим методом. Тогда в каждый шкаф залезало по одному офицеру, которые вручную наводили каждое из четырех лазерных орудий.

По ходу инспекции генерал обнаружил несколько мелких нарушений: беспорядок в кают–компании, снаряжение, не установленное должным образом, неисправности в системе жизнеобеспечения. Его помощник — невысокая угрюмая женщина, — делала пометки в своем электронном блокноте. Потом генерал направился к орудийному отсеку. Джон и коммандер Корчоран последовали за ним.

Лохшманан был самым придирчивым из всех известных Джону генералов, но он держался так осмотрительно и властно, что это внушало уважение. Каждое его движение было выверенным, каждое слово звучало, как заявление. Форма выглядела безукоризненно. Все канониры и офицеры стояли навытяжку: канониры — в центре комнаты ровными шеренгами, офицеры — позади них, около своих пультов. Генерал подошел к системе наведения, рядом с которой стоял лейтенант Уотли, проверяя, включена ли система и готова ли она к работе. По сравнению с генералом Уотли со своим мятым кителем и нечищенным нагрудным знаком выглядела неопрятно.

Генерал направился к системам управления огнем, за ним тенью следовали его помощница вместе с Джоном. Рядом стояли Спано и лейтенант Росс — старший артиллерист. Джон отметил, что все установлено так, как полагается, если не объявлена боевая тревога: защитная сетка отключена, предохранители подняты, люки трубы закрыты, активаторы выключены, оптика не подключена. Лохшманан подошел к пульту, его голова повернулась к Джону.

— Капитан.

Он что–то нашел.

— Да, сэр?

Лохшманан указал на пульт, его помощница занесла что–то в свой блокнот. Оптика была подключена. Джон стиснул зубы. Оптика в подключенном состоянии тогда, когда корабль находится так близко к космической станции, — это серьезное нарушение. Серия зеркал регулировала поток фотонов в центральной трубе к четырем лазерным орудиям. Если на борту возникнет пожар или взрыв, при включенной оптике лазерные орудия могут случайно выстрелить. Генерал продолжил инспекцию. Спано и Росс остались стоять, глядя перед собой.

Провал инспекции ставил Джона в более чем затруднительное положение. Это было не просто черное пятно на его репутации, это подорванное доверие. Командование верило в него, доверило ему один из самых грозных кораблей, верило в то, что у него хватит способностей умело и эффективно командовать им. И он не оправдал этого доверия. Джон никогда не сомневался в своих собственных способностях — как пилота, бойца, тактика, лидера. Но сейчас что–то не сработало. Под командованием капитана Беста армейская дисциплина и порядок были разрушены, и сейчас Джон не знал, как это исправить.

Инспекция завершилась в кабинете Джона — маленькой комнате, примыкавшей к его каюте, в которой находились стол и кресла. Джон уже успел распаковать большую часть своих вещей: на полке стояли сувениры с планет, на которых ему довелось побывать, на стене висели свадебные фотографии, на которых были изображены Анна и Лиз, его родители и большая фотография Одинокого Кипариса. К столу была прикреплена лампа, и стоял шар со снежинками с Нантукетским маяком, где они с Анной провели медовый месяц. Но Джон до сих пор не чувствовал себя здесь как дома, так, как это было на „Галатее”.

Все четверо — Лохшманан, его помощница, Джон и Корчоран стояли. Лохшманан, казалось, собирался стоять по стойке смирно все время.

— Капитан, вы провалили инспекцию. Мелкие нарушения в кают–компании и в системе жизнеобеспечения и очень серьезное нарушение в орудийном отсеке, — Лохшманан говорил так, как и держался: продуманно и значительно. — Это неприемлемо. Это позор для Космофлота.

— Да, сэр, — ничто больше не могло заставить Джона почувствовать себя хуже, чем он уже себя ощущал.

— Мы назначили вас командиром „Агамемнона”, ибо думали, что вы справитесь с возросшей ответственностью. Мы думали, что вы достойны командовать таким кораблем. Если в такой спокойной обстановке вы не можете заставить команду работать как положено, то чего ждать от них в чрезвычайной ситуации? — генерал замолчал, взглянул на Корчорана и сложил руки за спиной, — Я знаю, что в наследство от прошлого командира вам досталось много проблем, Джон, но мы не можем позволить себе, чтобы „Агамемнон” не находился в состоянии боевой готовности. Нам нужно сейчас вернуть его в состояние боевой готовности. Рассматривайте это как проверку ваших командирских способностей. Если вы не можете эффективно командовать, то вы никогда не станете настоящим командиром. На мостике „Агамемнона” нам необходим сильный лидер. Докажите мне, что вы именно такой. Сейчас я хочу, чтобы вы гоняли команду круглые сутки, пока они не начнут действовать должным образом. Если вам понадобится оформить несколько переводов, то пожалуйста. Просто добейтесь результатов.

— Да, сэр. Спасибо, сэр.

Руки Лохшманана снова вытянулась по швам.

— Скоро на борт прибудут техники, они усовершенствуют вашу систему. Вы дадите им доступ туда, куда будет необходимо.

— Генерал, могу ли я спросить, какого рода будет усовершенствование?

— Новая стелс–технология. Я вернусь завтра, проверю, как идут дела, и тогда проведу полный инструктаж.

— Да, сэр.

Лохшманан кивнул и, круто развернувшись, вышел за дверь. Его угрюмая помощница последовала за ним.

Джон глубоко вздохнул. Он был полон решимости выполнить распоряжение генерала. Капитан повернулся к Корчорану.

— Я хочу, чтобы вы составили график учений. По полной программе, чтоб им мало не показалось.

При каждой фразе его рука коротко и резко дергалась.

— И я хочу продолжить ежедневные инспекции. Каждый командир отсека будет непосредственно вам сдавать рапорт о достигнутом за день.

— Да, сэр, — лицо Корчорана выглядело угрюмее, чем обычно. — Просто для проформы, это значит, что вы отменяете отпуска?

— Да, это значит, что отпуска отменяются. Так не бывает — провалить проверку, а затем идти в отгул. Сейчас я хочу получить график учений, и чтобы они начались незамедлительно. И дайте мне знать, когда техники поднимутся на борт.

Корчоран кивнул.

— Мне очень жаль, что мы подвели вас, сэр.

Джон вздохнул, качая головой.

— Боюсь, что мы подвели весь Космофлот. И я не позволю этому повториться.

— Да, сэр, — сказал Корчоран и вышел.

Джон сел за стол. Вот так ирония. Во время войны команда либо действовала правильно, либо погибала. Мотивация лучше некуда. В мирное время стимул был иным, более тонким: повышение по службе, гордость, деньги. Но капитан Бест поставил все это с ног на голову — повышение получали те, кто его не заслуживал, а тем, кто действительно были этого достойны, перекрывался кислород. Джон сделает все, что угодно, чтобы навести здесь порядок. Даже если это означает то, что учения затянутся на неделю, месяц, год…

О, черт. Анна. Она убьет его.

Пульт связи находился на стене, позади стола. Он позвонил Анне в „Империал”. Посмотрел на часы. Она могла пойти ужинать. Но она не ушла.

Анна выглядела такой же прекрасной, как и всегда. Волосы до плеч беспорядочно вились вокруг ее головы, улыбка лучилась теплом и стала еще шире, когда она увидела его. Больше, чем тепло. В ней сочеталась энергичность и интеллигентность, вся Анна. Энергия и ненасытное стремление к познанию, которое и сделало ее таким великим археологом. Анна любила копаться в прошлом, любила разгадывать загадки. Она никогда не сдавалась и, к счастью для Джона, это касалось и отношений с ним.

— Не пора ли взглянуть на подарок Лиз? — спросила Анна.

Он засмеялся.

— Почему бы и нет?

— Раньше, кажется, ты не любил ее подарки.

Улыбка Джона погасла.

— Я не смогу, Анна.

Она мгновенно посерьезнела.

— Что–то не так?

Джон потер лоб.

— Я отменил отпуска. Мы провалили инспекцию. Были серьезные нарушения. Лохшманан дал мне шанс привести команду в надлежащий вид, но он недоволен. Я даже не уверен, оставят ли меня командиром „Агамемнона”.

Анна села.

— Слушай, они не сделают этого. Командование верит в тебя. Вот почему они доверили тебе командовать „Агамемноном”. Ты говорил мне, какая у тебя разболтанная команда. Предыдущий капитан командовал ими четыре года. Ты не можешь исправить все за одну ночь!

— Знаю, но я чувствую, что они верили в меня, а я их подвел!

— Все эти инспекции просто выявили, что у тебя есть проблемы. Так сейчас пойди и исправь их.

Ему нравилось, как она задирала подбородок, когда делала подобные заявления.

— Я знаю, что ты способен на это. Никто ведь не пострадал, так?

Странный вопрос.

— Нет, конечно же, нет.

— В таком случае, ничего непоправимого не произошло. Ты все еще можешь это исправить. Ты всегда говорил, что тебе надо узнать свою команду. Так что, если проблема кроется в них, ты найдешь причину. Тогда разберись с ними с присущим тебе тактом. Все очень просто.

Он улыбнулся.

— Может быть, ты найдешь решение и другой моей проблемы. Здесь прекрасная женщина, с которой я намеревался встретиться.

Анна залезла в кресло с ногами и обхватила их руками.

— Если она так прекрасна, то она все поймет.

Джон вздохнул.

— Мне жаль, что я не смог приехать.

— Нет, послушай, все равно бы ничего не вышло…

Кто–то постучал в дверь Джона. Он покачал головой.

— Надо идти. Мне жаль. Я люблю тебя.

— Я люблю тебя. Позвоню завтра, узнаю, как твои дела!

Джон кивнул, и они молча смотрели друг на друга, пока, спустя секунду, связь не прервалась.