Действие 1. Верните бабушке ружье! 3 страница

с двумя-тремя случаями непонятного заболевания, никто и пальцем не ше-

вельнул. Но достаточно было кому-то сделать простой подсчет, и получен-

ный итог ошеломил всех. За несколько дней смертельные случаи участились,

и тем, кто сталкивался с этим загадочным недугом, стало ясно, что речь

идет о настоящей эпидемии. Именно в это время доктор Кае гель, человек

уже пожилой, зашел побеседовать к своему коллеге Риэ.

- Надеюсь, Риэ, вы уже знаете, что это? - спросил он.

- Хочу дождаться результата анализов.

- А я так знаю. И никакие анализы мне не требуются. Я много лет про-

работал в Китае, да, кроме того, лет двадцать назад наблюдал несколько

случаев в Париже. Только тогда не посмели назвать болезнь своим именем.

Общественное мнение - это же святая святых: никакой паники, главное -

без паники. К тому же один врач мне сказал: "Но это немыслимо, всем из-

вестно, что на Западе она полностью исчезла". Знать-то все знали, кроме

тех, кто от нее погиб. Да и вы, Риэ, тоже знаете это не хуже меня.

Риэ задумчиво молчал. Из окна кабинета был виден каменистый отрог

прибрежных скал, смыкавшихся вдалеке над бухтой. И хотя небо было голу-

бое, сквозь лазурь пробивался какой-то тусклый блеск, меркнущий по мере

того, как близился вечер.

- Да, Кастель, - проговорил он, - а все-таки не верится. Но по всей

видимости, это чума.

Кастель поднялся и направился к двери.

- Вы сами знаете, что нам ответят, - сказал старик доктор.

"Уже давным-давно она исчезла в странах умеренного климата".

- А что, в сущности, значит "исчезла"? - ответил Риэ, пожимая плеча-

ми.

- Да, представьте, исчезла. И не забудьте: в самом Париже меньше

двадцати лет назад...

- Ладно, будем надеяться, что у нас обойдется так же благополучно,

как и там. Но просто не верится.

Слово "чума" было произнесено впервые. Оставим на время доктора Риэ у

окна его кабинета и позволим себе отступление с целью оправдать в глазах

читателя колебания и удивление врача, тем более что первая его реакция

была точно такой же, как у большинства наших сограждан, правда с некото-

рыми нюансами. Стихийное бедствие и на самом деле вещь довольно обычная,

но верится в него с трудом, даже когда оно обрушится на вашу голову. В

мире всегда была чума, всегда была война. И однако ж, и чума и война,

как правило, заставали людей врасплох. И доктора Риэ, как и наших сог-

раждан, чума застала врасплох, и поэтому давайте постараемся понять его

колебания, И постараемся также понять, почему он молчал, переходя от

беспокойства к надежде. Когда разражается война, люди обычно говорят:

"Ну, это не может продлиться долго, слишком это глупо". И действительно,

война - это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться

долго. Вообще-то глупость - вещь чрезвычайно стойкая, это нетрудно заме-

тить, если не думать все время только о себе. В этом отношении наши сог-

раждане вели себя, как и все люди, - они думали о себе, то есть были в

этом смысле гуманистами: они не верили в бич Божий. Стихийное бедствие

не по мерке человеку, потому-то и считается, что бедствие - это нечто

ирреальное, что оно-де дурной сон, который скоро пройдет. Но не сон кон-

чается, а от одного дурного сна к другому кончаются люди, и в первую

очередь гуманисты, потому что они пренебрегают мерами предосторожности.

В этом отношении наши сограждане были повинны не больше других людей,

просто они забыли о скромности и полагали, что для них еще все возможно,

тем самым предполагая, что стихийные бедствия невозможны. Они по-прежне-

му делали дела, готовились к путешествиям и имели свои собственные мне-

ния. Как же могли они поверить в чуму, которая разом отменяет будущее,

все поездки и споры? Они считали себя свободными, но никто никогда не

будет свободен, пока существуют бедствия.

И даже когда сам доктор Риэ признался своему другу Кастелю, что в

разных частях города с десяток больных без всякого предупреждения взяли

и скончались от чумы, опасность по-прежнему казалась ему нереальной.

Просто, если ты врач, у тебя составилось определенное представление о

страдании и это как-то подхлестывает твое воображение. И, глядя в окно

на свой город, который ничуть не изменился, вряд ли доктор почувствовал,

как в нем зарождается то легкое отвращение перед будущим, что зовется

тревогой. Он попытался мысленно свести в одно все свои сведения об этом

заболевании. В памяти беспорядочно всплывали цифры, и он твердил про се-

бя, что истории известно примерно три десятка больших эпидемий чумы,

унесших сто миллионов человек. Но что такое сто миллионов мертвецов?

Пройдя войну, с трудом представляешь себе даже, что такое один мертвец.

И поскольку мертвый человек приобретает в твоих глазах весомость, только

если ты видел его мертвым, то сто миллионов трупов, рассеянных по всей

истории человечества, в сущности, дымка, застилающая воображение. Доктор

припомнил, что, по утверждению Прокопия4, чума в Константинополе уносила

ежедневно десять тысяч человек. Десять тысяч мертвецов - это в пять раз

больше, чем, скажем, зрителей крупного кинотеатра. Вот что следовало бы

сделать. Собрать людей при выходе из пяти кинотеатров, свести их на го-

родскую площадь и умертвить всех разом - тогда можно было бы себе все

это яснее представить, можно было бы различить в этой безликой толпе

знакомые лица. Но проект этот неосуществим, да и кто знает десять тысяч

человек? К тому же люди, подобные Прокопию, как известно, считать не

умели. Семьдесят лет назад в Кантоне5 сдохло от чумы сорок тысяч крыс,

прежде чем бедствие обратилось на самих жителей. Но и в 1871 году не бы-

ло возможности точно подсчитать количество крыс. Подсчитывали приблизи-

тельно, скопом и, конечно, допускали при этом ошибки. Между тем если од-

на крыса имеет в длину сантиметров тридцать, то сорок тысяч дохлых крыс,

положенные в ряд, составят...

Но тут доктору изменило терпение. Он слишком дал себе волю, а вот

этого-то и не следовало допускать. Несколько случаев - это еще не эпиде-

мия, и, в общем-то, достаточно принять необходимые меры. Следовало дер-

жаться того, что уже известно, например, ступор, прострация, покраснение

глаз, обметанные губы, головные боли, бубоны, мучительная жажда, бред,

пятна на теле, ощущение внутренней распятости, а в конце концов... А в

конце концов доктор Риэ мысленно подставлял фразу, которой в учебнике

завершается перечисление симптомов: "Пульс становится нитеобразным, и

любое, самое незначительное движение влечет за собой смерть". Да, в кон-

це концов все мы висим на ниточке, и три четверти людей - это уж точная

цифра - спешат сделать то самое незначительное движение, которое их и

сразит.

Доктор все еще смотрел в окно. По ту сторону стекла - ясное весеннее

небо, а по эту - слово, до сих пор звучавшее в комнате: "чума". Слово

это содержало в себе не только то, что пожелала вложить в него наука, но

и бесконечную череду самых необычных картин, которые так не вязались с

нашим желто-серым городом, в меру оживленным в этот час, скорее приглу-

шенно жужжащим, чем шумным, в сущности-то счастливым, если можно только

быть одновременно счастливым и угрюмым. И это мирное и такое равнодушное

ко всему спокойствие одним росчерком, без особого труда зачеркивало дав-

но известные картины бедствий: зачумленные и покинутые птицами Афины6,

китайские города, забитые безгласными умирающими, марсельских каторжни-

ков, скидывающих в ров сочащиеся кровью трупы7, постройку великой про-

вансальской стены8, долженствующей остановить яростный вихрь чумы, Яффу9

с ее отвратительными нищими, сырые и прогнившие подстилки, валяющиеся

прямо на земляном полу константинопольского лазарета, зачумленных, кото-

рых тащат крючьями, карнавал врачей в масках во время Черной чумы10, со-

итие живых на погостах Милана11, повозки для мертвецов в сраженном ужа-

сом Лондоне12 и все ночи, все дни, звенящие нескончаемым людским воплем.

Нет, даже все это было не в силах убить покой сегодняшнего дня. По ту

сторону окна вдруг протренькал невидимый отсюда трамвай и сразу же опро-

верг жестокость и боль. Разве что море там, за шахматной доской тусклых

зданий, свидетельствовало, что в мире есть нечто тревожащее, никогда не

знающее покоя. И доктор Риэ, глядя на залив, вспомнил о кострах, о них

говорил Лукреций, - испуганные недугом афиняне раскладывали костры на

берегу моря. Туда ночью сносили трупы, но берега уже не хватало, и живые

дрались, пуская в ход факелы, лишь бы отвоевать место в огне тому, кто

был им дорог, готовы были выдержать любую кровопролитную схватку, лишь

бы не бросить на произвол судьбы своего покойника... Без труда представ-

лялось багровое пламя костров рядом со спокойной темной гладью вод, фа-

кельные битвы, потрескивание искр во мраке, густые клубы ядовитого дыма,

который подымался к строго внимающему небу. Трудно было не содрог-

нуться...

Но все это умопомрачение рушилось перед доводами разума. Совершенно

верно, слово "чума" было произнесено, совершенно верно, как раз в ту са-

мую минуту просвистел бич и сразил одну или две жертвы. Ну и что же -

еще не поздно остановить его. Главное - это ясно осознать то, что должно

быть осознано, прогнать прочь бесплодные видения и принять надлежащие

меры. И тогда-де чума остановится: ведь человек не может представить се-

бе чуму или представляет ее неверно. Если она остановится, что всего ве-

роятнее, тогда все образуется. В противном случае люди узнают, что такое

чума и нет ли средства сначала ужиться с ней, чтобы уж затем одолеть.

Доктор отворил окно, в комнату ворвался шум города. Из соседней мас-

терской долетал короткий размеренный визг механической пилы. Риэ встрях-

нулся. Да, вот что дает уверенность - повседневный труд. Все прочее дер-

жится на ниточке, все зависит от того самого незначительного движения. К

этому не прилепишься. Главное - это хорошо делать свое дело.

 

Вот о чем думал доктор Риэ, когда ему доложили, что пришел Жозеф

Гран. Хотя Гран служил чиновником в мэрии и занимался там самыми разно-

образными делами, время от времени ему, уже в качестве частного лица,

поручали составлять статистические таблицы. Так, сейчас он вел подсчет

смертных случаев. И, будучи человеком обязательным, охотно согласился

лично занести доктору копию своих подсчетов.

Вместе с Граном явился и его сосед Коттар. Чиновник еще с порога

взмахнул листком бумаги.

- Цифры растут, доктор, - объявил он, - одиннадцать смертей за пос-

ледние сорок восемь часов.

Риэ поздоровался с Коттаром, осведомился о его самочувствии. Гран

объяснил, что Коттар сам напросился прийти с ним, хотел поблагодарить

доктора и принести извинения за доставленные хлопоты. Но Риэ уже завла-

дел списком.

- Н-да, - протянул он, - возможно, пришла пора назвать болезнь ее

настоящим именем. До сих пор мы тянули. Пойдемте со мной, мне нужно заг-

лянуть в лабораторию.

- Верно, верно, - твердил Гран, спускаясь вслед за доктором по лест-

нице. - Необходимо называть вещи своими именами. А как прикажете назы-

вать эту болезнь?

- Пока еще я не могу вам ее назвать, впрочем, это вам ничего не даст.

- Вот видите, - улыбнулся Гран. - Не так-то это легко.

Они направились к Оружейной площади. Коттар упорно молчал. На улицах

начал появляться народ. Быстротечные сумерки - других в нашем краю и не

бывает - уже отступали перед ночным мраком, а на еще светлом небосклоне

зажглись первые звезды. Через несколько секунд вспыхнули уличные фонари,

и сразу же все небо затянуло черной пеленой и громче стал гул голосов.

- Простите, но я поеду на трамвае, - сказал Гран, когда они добрались

до угла Оружейной площади. - Вечера для меня священны. Как говорят у нас

на родине: "Никогда не откладывай на завтра...".

Уже не в первый раз Риэ отметил про себя эту страсть Грана, уроженца

Монтелимара13, ссылаться в разговоре кстати и некстати на местные рече-

ния, да еще непременно добавлять повсеместно бытующие банальные фразы,

вроде "волшебная погода" или "феерическое освещение".

- Правильно, - подхватил Коттар. - После обеда его из дому не выта-

щишь.

Риэ спросил Грана, работает ли он вечерами для мэрии. Гран ответил -

нет, работает для себя.

- А-а, - протянул Риэ, просто чтобы сказать что-то, - ну и как, идет

дело?

- Я работаю уже много лет, значит, как-то идет... Хотя, с другой сто-

роны, особых успехов не заметно.

- А чем, в сущности, вы занимаетесь? - спросил доктор, останавлива-

ясь.

Гран, пробормотав что-то невнятное, нахлобучил на свои оттопыренные

уши круглую шляпу... Риэ смутно догадался, что речь идет о каком-то лич-

ном самоусовершенствовании. Но Гран уже распрощался и засеменил под фи-

кусами бульвара Марны. У дверей лаборатории Коттар сказал доктору, что

очень бы хотел с ним повидаться еще раз и попросить совета. Риэ, нервно

скручивая лежавшую в кармане таблицу, пригласил Коттара зайти к нему на

прием, но тут же спохватился и сказал, что послезавтра будет в их квар-

тале и под вечер сам заглянет к нему.

Расставшись с Коттаром, доктор поймал себя на том, что все это время

думает о Гране. Он представлял его в самом пекле чумной эпидемии - не

такой, конечно, как нынешняя, не слишком грозной, а во время какого-ни-

будь мора, вошедшего в историю. "Он из тех, кого чума щадит". И тут же

Риэ припомнил вычитанное где-то утверждение, будто чума щадит людей тще-

душных и обрушивается в первую очередь на людей могучей комплекции. И,

продолжая размышлять об этом, доктор решил, что, судя по виду Грана, у

него есть своя маленькая тайна.

На первый взгляд Жозеф Гран был самым типичным. мелким служащим.

Длинный, тощий, в широком не по мерке костюме, очевидно, нарочно покупа-

ет на номер больше, надеется, такой дольше будет носиться. В нижней че-

люсти еще сохранилось несколько зубов, зато в верхней не осталось ни

единого. Когда он улыбался, верхняя губа уползала к носу и зияла черная

дыра рта. Если добавить к этому портрету походку семинариста, неподража-

емое искусство скользить вдоль стен и незаметно протискиваться в двери,

да еще застарелый запах подвала и табачного дыма, все повадки личности

незначительной, то, согласитесь сами, трудно представить себе такого че-

ловека иначе как за письменным столом, сверяющего тариф для городских

банно-душевых заведений или подготовляющего для доклада молодому делоп-

роизводителю материалы, касающиеся новой таксы на вывоз мусора и домовых

отбросов. Даже самый непредвзятый наблюдатель решил бы, что и родился-то

он на свет лишь для того, чтобы выполнять скромную, но весьма полезную

работу в качестве сверхштатного служащего мэрии за шестьдесят два франка

тридцать сантимов в день.

И действительно, именно такое определение, по словам Грана, фигуриро-

вало в его личном деле в графе "квалификация". Когда двадцать два года

назад он из-за отсутствия средств вышел из учебного заведения, не полу-

чив диплома, и согласился занять эту должность, ему, по его словам, на-

мекнули, что аттестация не за горами. Следует только в течение некоторо-

го времени проявлять свою компетентность в щекотливых проблемах, которые

возникают перед нашей городской администрацией. А потом, уверили его, он

непременно дослужится до делопроизводителя, и это позволит ему жить без-

бедно. Впрочем, не тщеславие владело Жозефом Граном, как он и заверил с

грустной улыбкой. Но перспектива обеспеченного и честного существования

весьма его манила, тем более что он мог бы тогда с чистой совестью отда-

ваться любимому занятию. Если он согласился на эту должность, то из са-

мых благородных побуждений и, если так можно выразиться, во имя верности

некоему идеалу.

Это неопределенное положение длилось уже долгие годы, жизнь непомерно

дорожала, а оклад Грана оставался по-прежнему мизерным, хотя за это вре-

мя оклады несколько раз повышали. Он пожаловался на это Риэ, ведь никто

вроде бы не замечает его положения. Вот здесь-то и коренится самобыт-

ность Грана, или, во всяком случае, таков один из ее признаков. Он и в

самом деле мог бы сослаться если не на свои права, в которых не был осо-

бенно уверен, то, во всяком случае, на данные ему вначале заверения. Но

во-первых, начальник канцелярии, пригласивший его на работу, давно умер,

да и сам Гран не помнил, в каких именно выражениях ему посулили повыше-

ние. А главное, и, пожалуй, самое главное, было то, что Жозеф Гран не

умел находить нужных слов.

Вот эта характерная черта, насколько мог заметить Риэ, особенно ярко

рисовала нашего Грана. Именно это и мешало ему всякий раз написать давно

задуманную докладную или предпринять другие, соответствующие обстоя-

тельствам шаги. Если верить ему, он чувствовал себя окончательно не спо-

собным употребить как слово "право", ибо сам не был уверен в значении

этого понятия, так и слово "обещание", ибо оно прозвучало бы как прямое

требование воздать ему должное и, следовательно, граничило бы с дер-

зостью, не слишком-то уместной для человека, занимающего столь скромное

положение. С другой стороны, он наотрез отказывался употреблять такие

слова, как "благосклонность", "ходатайство", "признательность", так как

считал, что это унижает его человеческое достоинство.. Так вот из-за не-

возможности найти точное выражение наш Гран продолжал выполнять самые

скромные функции чуть не до седых волос. Впрочем, как опять-таки Гран

сам сообщил доктору Риэ, он постепенно стал замечать, что с материальной

стороны жизнь его так или иначе обеспечена, в основном потому, что он

научился приспосабливать свои потребности к своим ресурсам. Тем самым он

признавал справедливость любимого изречения нашего мэра, крупного оранс-

кого промышленника, который настойчиво уверял, что в конце концов (при

этом мэр особенно налегал на слова "в конце концов", ибо на них факти-

чески базировалось все его рассуждение), итак, в конце концов никогда не

приходилось видеть, чтобы кто-нибудь умер с голоду. Во всяком случае,

чуть ли не аскетическое существование, которое вел Жозеф Гран, и в самом

деле в конце концов освободило его от всех забот такого рода. Он продол-

жал подыскивать слова.

Скажем прямо, что в известном смысле жизнь его могла служить приме-

ром. Он принадлежал к числу людей, достаточно редких как в нашем городе,

так и за его пределами, которые имеют мужество отдаваться своим добрым

чувствам. То малое, что он поведал о себе доктору, и впрямь свиде-

тельствовало о наличии доброты и сердечных привязанностях, о чем в наши

дни не каждый решится сказать вслух. Без краски стыда говорил он, что

любит племянников и сестру, единственную оставшуюся у него в живых

родственницу, и каждые два года ездит во Францию с ней повидаться. Он не

скрывал, что до сих пор воспоминания о родителях, которых он потерял еще

в молодости, причиняют ему боль. Признавался, что ему особенно мил один

колокол в их квартале - каждый день ровно в пять часов он звонил как-то

необыкновенно приятно. Но для выражения даже столь простых чувств он с

превеликой мукой подбирал нужные слова. Так что в конце концов именно

этот труд по подбору слов стал главной его заботой. "Ах, доктор, - гово-

рил он, - как бы мне хотелось научиться выражать свои мысли!" И при каж-

дой встрече с Риэ он повторял эту фразу.

В этот вечер, глядя вслед удалявшемуся Грану, Риэ вдруг понял, что

тот имел в виду: без сомнения, чиновник пишет книгу или что-нибудь в

этом роде. Всю дорогу до самой лаборатории, куда он наконец добрался,

мысль эта почему-то поддерживала Риэ. Он знал, что это глупо, но он не в

состоянии был поверить в то, что чума и в самом деле может обосноваться

в городе, где встречаются скромные чиновники, культивирующие какую-ни-

будь почтенную манию. Точнее говоря, не знал, какое место отвести подоб-

ным маниям в условиях чумы, и вывел отсюда заключение, что практически

чуме не разгуляться среди наших сограждан.

 

Назавтра, проявив незаурядную настойчивость, которая многим казалась

просто неуместной, доктор Риэ добился от префектуры согласия на созыв

санитарной комиссии.

- Что верно, то верно, население встревожено, - признался Ришар. - А

главное, еще эта болтовня, все эти преувеличения. Префект мне лично ска-

зал: "Если угодно, давайте действовать быстро, только не подымайте шу-

ма". Кстати, он уверен, что это ложная тревога.

Бернар Риэ довез Кастеля в своей машине до префектуры.

- Вам известно, что в департаменте нет сыворотки? - спросил старик.

- Известно. Я звонил на склад. Директор точно с неба свалился. При-

дется выписывать сыворотку из Парижа.

- Надеюсь, что хоть волокиты не будет.

- Я уже телеграфировал, - ответил Риэ.

Префект встретил членов комиссии хотя и любезно, но не без нервознос-

ти.

- Приступим, господа, - сказал он, - Должен ли я резюмировать создав-

шееся положение?

Ришар считал, что это лишнее. Врачам и так известно положение в горо-

де. Главное, пора уяснить себе, какие меры следует принять.

- Главное, - грубо перебил Ришара старик Кастель, главное, уяснить

себе - чума это или нет.

Кто-то из врачей изумленно ахнул. Остальные, видимо, колебались. А

префект даже подскочил на стуле и машинально оглянулся на дверь, как бы

желая удостовериться, что это невероятное сообщение не просочилось в ко-

ридор. Ришар заявил, что, по его мнению, не следует поддаваться панике:

речь идет о лихорадке, правда осложненной воспалением паховых желез, это

все, что можно сказать в данный момент; а в науке, как и в жизни, гипо-

тезы всегда опасны. Старик Кастель, спокойно покусывавший желтый от ни-

котина кончик уса, вскинул на Риэ светлые глаза. Потом благодушным

взглядом обвел присутствующих и заметил, что, по его твердому убеждению,

как раз это и есть чума. Но ежели признать этот факт официально, то при-

дется принимать драконовские меры. В сущности, он уверен, что именно это

пугает его уважаемых коллег, а раз так, он ради их спокойствия охотно

готов согласиться, что это не чума. Префект нервно заерзал на стуле и

сказал, что при всех условиях такие рассуждения неправильны.

- Важно не то, правильные или нет, важно, чтобы они заставили заду-

маться.

Так как Риэ молчал, его попросили высказать свое мнение.

- Речь идет о лихорадке тифозного характера, но сопровождаемой обра-

зованием бубонов и осложненной рвотами. Я произвел надсечку бубонов. Та-

ким образом я смог сделать анализы, и лаборатория предполагает, что об-

наруженный ею микроб, очевидно, чумной. Но ради полной объективности

следует добавить, что найденный микроб имеет известные отклонения от

классического описания чумного микроба.

Ришар подчеркнул, что именно это обстоятельство и должно насторожить

врачей, что необходимо поэтому дождаться результатов целой серии анали-

зов, благо они производятся уже несколько дней.

- Раз микроб способен в течение трех суток в четыре раза увеличить

объем селезенки, - после короткой паузы заговорил Риэ, - провоцировать

воспаление лимфатических желез брыжейки, причем они достигают размера

апельсина и наполнены кашеобразной материей, тут, по-моему, не может

быть места для колебаний. Очаги заразы непрестанно множатся. Если не ос-

тановить болезнь, принявшую такие размеры, она вполне способна убить по-

ловину города в течение двух, а то и меньше месяцев. И стало быть, не

так уж важно, как вы будете величать эту болезнь - чумой или лихорадкой.

Важно одно - помешать ей убить половину города.

Ришар возразил, что не следует сгущать краски, что заразность болезни

к тому же еще не установлена, коль скоро родные заболевших живы и здоро-

вы.

- Но больные-то умирают, - заметил Риэ. - Разумеется, риск заражения

- величина не абсолютная, в противном случае болезнь возрастала бы с уг-

рожающей прогрессией и привела бы к молниеносной гибели всего населения.

Правильно, не надо сгущать краски. А принимать соответствующие меры на-

до.

Ришар позволил себе подытожить прения, напомнив присутствующим, что

если только эпидемия сама не перестанет расти, придется пресечь ее расп-

ространение, применяя строгие меры профилактики, предписанные законом, а

чтобы сделать это, нужно официально признать, что речь идет о чуме; но,

поскольку пока что нет полной уверенности, надо еще и еще раз все проду-

мать.

- Вопрос не в том, - возразил Риэ, - каковы меры, предписываемые за-

коном, строги они или нет, дело в другом - следует ли прибегнуть к ним,

чтобы предотвратить гибель половины города. Все прочее - дело админист-

рации, и не случайно в нашем законодательстве предусмотрены префекты,

которым надлежит решать подобные вопросы.

- Бесспорно, - подтвердил префект, - но для этого необходимо, чтобы

вы официально признали, что идет речь об эпидемии чумы.

- Если мы и не признаем, - сказал Риэ, - она все равно уничтожит по-

ловину города.

Тут заговорил явно нервничавший Ришар:

- Все дело в том, что наш коллега верит, будто это чума. Это видно

хотя бы из его описаний синдрома заболевания.

Риэ возразил, что он описывал вовсе не синдром, а лишь то, что наблю-

дал своими собственными глазами. А наблюдал он бубоны, пятна на теле,

высокую температуру, бред, летальный исход в течение двух суток. Решится

ли господин Ришар со всей ответственностью утверждать, что эпидемия

прекратится сама собой без принятия строгих профилактических мер?

Ришар замялся и взглянул на Риэ:

- Ответьте мне положа руку на сердце, вы действительно считаете, что

это чума?

- Вы не так ставите вопрос. Дело не в терминах, дело в сроках.

- Значит, по вашему мнению, - сказал префект, - чума это, нет ли, все

равно следует принять профилактические меры, предписываемые на случай

чумных эпидемий.

- Если вам необходимо знать мое мнение, считаю, что это так.

Врачи посовещались, и Ришар в конце концов заявил:

- Следовательно, нам придется взять на себя ответственность и

действовать так, словно болезнь эта и есть чума.

Эта формулировка была горячо поддержана всеми присутствующими.

- А ваше мнение, дорогой коллега? - спросил Ришар.

- Формулировка мне безразлична, - ответил Риэ. - Скажем проще, мы не

вправе действовать так, будто половине жителей нашего города не грозит

гибель, иначе они и в самом деле погибнут.

Риэ уехал, оставив своих коллег в состоянии раздражения. И вскоре

где-то в предместье, пропахшем салом и мочой, истошно вопившая женщина с

кровоточащими бубонами в паху повернула к нему свое изглоданное болезнью

лицо.

 

На следующий день после совещания болезнь сделала еще один небольшой

скачок. Сведения о ней просочились даже в газеты, правда пока еще в фор-

ме вполне безобидных намеков. А еще через день Риэ прочитал одно из ма-

леньких беленьких объявлений, которые префектура спешно расклеила в са-

мых укромных уголках города. Из них никак уж нельзя было заключить, что

власти отдают себе ясный отчет в серьезности создавшегося положения.

Предлагаемые меры были отнюдь не драконовскими, и создавалось впечатле-

ние, будто власти готовы пожертвовать многим, лишь бы не встревожить об-

щественное мнение. Во вступительной части распоряжения сообщалось, что в

коммуне Оран было зарегистрировано несколько случаев злокачественной ли-

хорадки, но пока еще рано говорить о ее заразности. Симптомы заболевания