Глава 14. После ланча я поехала домой

 

После ланча я поехала домой. Едва я припарковала Фольксваген на цементной плите рядом с подъездной дорожкой, как мама в буквальном смысле влетела на нее на своем Таурусе. Когда я уходила, она была дома, и теперь у меня закрались подозрения, что она ускользала на ланч с Хэнком. С той самой минуты, как я вышла из Энзо, с лица не сползала улыбка, но теперь настроение резко испортилось.

Мама заехала в гараж и затем вышла мне навстречу.

– Как прошел обед с Ви?

– По‑старому, мам, по‑старому. А как у тебя? Страстное свидание за ланчем? – невинно поинтересовалась я.

– Скорее, по работе. – Она испустила страдальческий вздох. – Хьюго просил меня поехать в Бостон на этой неделе.

Моя мама работает на Хьюго Ринальди, владельца аукционной компании с одноименным названием. Хьюго проводит аукционы недвижимости класса «люкс», а в обязанности моей мамы входит контроль за ходом аукциона, что невозможно сделать на расстоянии. Она постоянно переезжает с места на место, оставляя меня дома одну, и мы обе знаем, что это неидеальная ситуация. Она не редко подумывала об увольнении, но вопрос всегда упирался в деньги. Хьюго платил ей больше – немного больше, – чем она могла бы зарабатывать по меркам Колдуотера. Если она уйдет с этой работы, придется пойти на некоторые жертвы, и в первую очередь продать наш фермерский дом. Так как все мои воспоминания, связанные с отцом, были заключены в этом доме, можно сказать, что я питала к нему нежные чувства.

– Я ему отказала, – продолжала мама. – Я сказала ему, что собираюсь найти работу, которая не будет требовать моих отлучек из дома.

– Ты сказала ему что? – Мое удивление быстро прошло, и я почувствовала тревогу, прокравшуюся в мой голос. – Ты увольняешься? Ты нашла новую работу? Это значит, что нам придется переехать? – Я не могла поверить, что она приняла это решение без меня. В прошлом мы всегда сходились в одном: о переезде не было и речи.

– Хьюго сказал, что подумает, чем он может мне помочь в плане работы здесь, но не обнадеживал. Его секретарша работает на него в течение многих лет и хорошо справляется. Он не собирается увольнять ее только для того, чтобы осчастливить меня.

Я ошеломленно уставилась на дом. От мысли о другой семье, живущей внутри его стен, желудок скрутило. Что, если они его перестроят? Что, если они распотрошат кабинет моего отца и выдерут полы вишневого дерева, которые мы клали все вместе? А как насчет его книжных полок? Они конечно не совсем ровные, но они были нашим первым настоящим опытом деревообработки. У них был характер!

– Я пока не думала о продаже, – сказала мама. – Будь что будет. Кто знает? Может быть, Хьюго решит, что ему нужны две секретарши. Чему быть, того не миновать.

Я повернулась к ней.

– Не потому ли ты так непринужденно рассуждаешь на тему увольнения, что рассчитываешь выйти замуж за Хэнка, и думаешь, что он будет нас содержать? – Циничное замечание вырвалось прежде, чем я смогла остановиться, и я сразу ощутила угрызения совести. Такая грубость была мне не свойственна. Но сейчас во мне говорил страх, спрятавшийся глубоко внутри меня и пересиливший все.

Мама словно окаменела. Затем она ретировалась через гараж, попутно нажав кнопку, автоматически закрывшую дверь за ее спиной.

Я немного постояла на подъездной дорожке, разрываясь между желанием немедленно пойти за ней и извиниться и растущим страхом из‑за того, что она просто избежала ответа на мой вопрос.

Ничего не поделаешь. Она встречалась с Хэнком с твердым намерением выйти за него замуж. Она делала именно то, в чем обвинила ее Марси: думала о деньгах. Я знала, что с финансами у нас туго, но до сих пор мы выживали, ведь так? Я злилась на свою мать за то, что она пала так низко, и злилась на Хэнка за то, что он стал в ее жизни альтернативой мне.

Плюхнувшись назад в Фольксваген, я рванула через весь город. Я превышала скорость на пятнадцать миль, но на этот раз мне было все равно. У меня не было конкретной точки назначения, я просто стремилась увеличить расстояние между мной и мамой. Сначала Хэнк, теперь ее работа. Почему у меня было такое чувство, что она все время принимала решения, не посоветовавшись со мной?

Когда впереди замаячил выезд на шоссе, я приняла вправо и направилась к побережью. Я свернула к последнему съезду перед Дельфийским парком аттракционов и последовала за знаками, указывающими на общественные пляжи. В этой части побережья бывало гораздо меньше машин, чем на южных пляжах Мэна. Береговая линия здесь каменистая, и вечнозеленые растения виднеются только в местах, до которых не доходил прилив. Вместо туристов с пляжными полотенцами и корзинами для пикника я видела только одинокого путника и собаку, гоняющуюся за чайками.

То, что нужно. Мне хотелось некоторое время побыть одной, чтобы остыть.

Я направила Фольксваген к обочине. В зеркале заднего вида появился красный спортивный автомобиль, плавно скользящий позади меня. Я смутно помнила, что видела его на шоссе за несколько машин от меня. Водитель, вероятно, хотел в последний раз насладиться прогулкой по пляжу, прежде чем погода окончательно испортится.

Я перепрыгнула через бетонное ограждение и спустилась со скалистой набережной. Воздух был холоднее, чем в Колдуотере, и нежелающий униматься ветер бил в спину. Небо казалось скорее серым, чем голубым, и было затянуто туманом. Я оставалась вне досягаемости волн, взбираясь на камни повыше. Становилось сложнее ориентироваться, и я сконцентрировалась на том, чтобы аккуратнее ставить ноги, а не на последней ссоре с мамой.

Ботинок скользнул по камню, и я скатилась вниз, неловко приземлившись на бок. Бормоча ругательства себе под нос, я поднялась на ноги, и тут же меня накрыла большая тень. Застигнутая врасплох, я обернулась. Передо мной стоял водитель красной спортивной машины. Ростом он был выше среднего, с коротко подстриженными волосами, песочно‑коричневыми бровями и незначительной растительностью на подбородке. На вид он был старше меня на год или два. Судя по тому, как толстовка облегала его плечи, спортзал он посещал регулярно.

– Ну, наконец‑то ты выползла из дома, – сказал он, оглядываясь. – Уже несколько дней пытаюсь застать тебя одну.

Я покачалась на носках, балансируя на скале. Я копалась в памяти, пытаясь опознать его лицо, но просвета не было.

– Прошу прощения, мы знакомы?

– Как ты думаешь, за тобой следили? – Его взгляд продолжал скользить вдоль береговой линии. – Я старался следить за всеми автомобилями, но, возможно, кого‑то упустил. Мне бы сильно помогло, если бы ты нарезала пару кругов, прежде чем припарковаться.

– Эм, я честно без понятия, кто ты.

– Странный прием ты оказываешь парню, купившему машину, на которой ты сюда приехала.

Мне понадобилось всего мгновение, чтобы въехать в смысл его слов.

– Подожди. Ты – Скотт Парнелл?

Несмотря на то, что прошло много лет, общие черты были те же. Та же ямочка на щеке. Те же карие глаза. Более поздним приобретением был шрам на скуле, легкая щетина на подбородке и сочетание полных, чувственных губ с рельефным стройным телом.

– Я слышал о твоей амнезии. Значит, слухи верны? Похоже, все именно так плохо, как говорят.

Надо же, какой пессимизм! Я скрестила руки на груди и холодно произнесла:

– Раз уж мы заговорили на эту тему, возможно, сейчас самое подходящее время объяснить мне, почему ты бросил Фольксваген у моего дома в ту ночь, когда я исчезла. Если ты знаешь о моей амнезии, конечно, ты в курсе того, что меня похитили.

– Машина была своего рода извинением за то, что я вел себя как козел. – Его взгляд все еще порхал над деревьями. Кого он так боялся?

– Давай поговорим о той ночи, – заявила я. Здесь, в полном одиночестве, было явно не самое подходящее место для этого разговора, но моя решимость получить ответы победила. – Кажется, в тот вечер в нас обоих стрелял Риксон. Вот что я сказала полиции. Ты, я и Риксон – одни в комнате смеха. Если Риксон вообще существует. Я не знаю, как ты все это провернул, но я начинаю думать, что ты его придумал. Я начинаю думать, что стрелял в меня ты и тебе был нужен кто‑то, на кого можно свалить вину. Ты заставил меня назвать имя Риксона полиции? И следующий вопрос: ты в меня стрелял, Скотт?

– Риксон в аду, Нора.

Я вздрогнула. Он произнес это без всяких колебаний и с нужной долей меланхолии. Если он и лгал, он заслужил награду.

– Риксон мертв?

– Он горит в аду, но да, смысл тот же. Он – покойник, насколько я знаю.

Я тщательно изучала его лицо, пытаясь уловить малейшую мимику, свидетельствующую о лжи. Я не собиралась спорить с ним об особенностях загробной жизни, но мне нужно было подтверждение того, что Риксон исчез навсегда.

– Откуда ты знаешь? Ты сказал об этом полиции? Кто его убил?

– Я не знаю, кого нам надо за это благодарить, но я знаю, что он ушел.

Слухи распространяются быстро, поверь мне.

– Тебе придется придумать что‑то поумнее. Ты, возможно, можешь одурачить всех остальных, но меня так просто не купишь. Ты бросил машину на подъездной дорожке моего дома в ту ночь, когда меня похитили. Затем ты свалил и спрятался – в Нью‑Хэмпшире вроде? Ты меня прости, конечно, но последнее слово, которое приходит на ум, когда я вижу тебя, – «невиновен». Ну, и дураку понятно – я тебе не доверяю.

Он вздохнул.

– Перед тем, как Риксон стрелял в нас, ты убедила меня, что я на самом деле Нефилим. Это ты мне сказала, что я не могу умереть. И именно ты – одна из причин, почему я сбежал. Ты была права. Я не хочу кончить, как Черная рука. И ни в коем случае не собираюсь помогать ему вербовать Нефилимов для своей армии.

Ветер пробрался под одежду, покалывая кожу, словно мороз. Нефилим.

Опять это слово. Везде оно.

– Я сказала, что ты Нефилим? – нервно спросила я. Я на миг прикрыла глаза, молясь про себя, чтобы он оговорился. Молясь, чтобы он использовал фразу «не могу умереть» в переносном смысле.

Молясь об этом, я подсознательно надеялась, что вот сейчас он скажет, что он – финальная точка в искусном розыгрыше, который начался еще вчера вечером, с Гейбом. В большом розыгрыше, и что шутили надо мной. Но в каждой шутке есть доля правды, которая сейчас ворочалась в том темном месте моей памяти, которое когда‑то было нетронутым. В своей голове я пыталась придумать всему какое‑то разумное объяснение, но я не могла не чувствовать этого. Внутри себя. Жжение в груди. Скотт ничего не выдумывал.

– И я действительно хочу понять, почему ты не можешь ничего вспомнить, – сказал он. – Я думал, амнезия не постоянна. Так какого черта?

– Я не знаю, почему я не могу ничего вспомнить! – огрызнулась я. – Ясно?

Я не знаю. Несколько дней назад я очнулась на кладбище никем. Я не могу даже вспомнить, как я там оказалась. – Я не знала, почему на меня накатило внезапное желание вылить все это на Скотта, но остановиться не могла. Я захлюпала носом и почувствовала, как на глаза навернулись слезы. – Полиция нашла меня и отвезла в больницу. Они сказали, что я исчезла почти на три месяца. Они сказали, у меня амнезия, потому что мой разум блокирует травмы, защищая себя. Но знаешь, что самое смешное? Я начинаю думать, что я ничего не блокирую. Я получила записку. Кто‑то ворвался в мой дом и оставил ее на моей подушке. Там было сказано, что хоть я и дома, я не в безопасности. Кто‑то за этим стоит. Они знают, что я не в безопасности. Они знают, что со мной случилось.

Именно в эту секунду я поняла, что растрепала слишком много. У меня не было доказательств. Что записка вообще существовала. Более того, логика утверждала, что это не так. Но если записка была плодом моего воображения, то почему же мысль об этом исчезать и не думала? Почему я так и не смогла признать, что я все это придумала, сочинила, или это вообще глюк?

Скотт изучал мое лицо, хмурясь все больше и больше.

– Они?

Я подняла руки, признавая свое поражение.

– Забудь об этом.

– В записке еще что‑то было?

– Я сказала, забей. У тебя есть платок? – Я чувствовала, что глаза опухают, а этап, когда просто шмыганье носом помогает поддерживать его сухим, уже миновал. Как будто этого было еще недостаточно, по щекам скатились две слезинки.

– Эй, – сказал Скотт мягко, взяв меня за плечи. – Все будет хорошо. Не плачь, ладно? Я на твоей стороне. Я помогу тебе разрулить этот бардак.

Когда я перестала сопротивляться, он притянул меня к груди и похлопал по спине. Сначала неуклюже, а потом ритм стал успокаивающим.

– В ночь, когда ты пропала, я скрылся. Для меня здесь небезопасно, но когда я увидел в новостях, что ты вернулась и не можешь ничего вспомнить, мне пришлось выйти из укрытия. Я должен был тебя найти. Я многим тебе обязан.

Я знала, что должна отстраниться. Просто потому, что мне хотелось верить Скотту, еще не значит, что я должна ему полностью доверять. Или терять бдительность. Но я устала натыкаться на стены и позволила своей обороне ускользнуть. Я не помню, когда последний раз мне было так хорошо просто от того, что меня кто‑то обнимал. В его объятиях я почти заставила себя поверить, что я не один на один со всем этим. Скотт пообещал, что мы вместе пройдем через все, и в это я тоже очень хотела верить. Плюс ко всему, он /знал/ меня. Он был связующим звеном с моим прошлым, и это означало для меня больше, чем я могла выразить словами. После стольких неудачных попыток восстановить хоть какой‑то фрагмент, который моя память сочтет нужным мне подкинуть, он появился без всяких усилий с моей стороны. Это было больше, чем я могла просить.

Вытерев глаза тыльной стороной руки, я проговорила:

– Почему для тебя здесь небезопасно?

– Здесь Черная Рука, – как будто вспомнив, что это имя ни о чем мне не говорит, он сказал: – Просто чтобы удостовериться, что мы на одной волне, ты ничего не помнишь об этом? Я имею в виду, ничего в смысле /ничего/?

– Ничего. – С этим словом я как будто очутилась в начале запретного лабиринта, простирающегося до самого горизонта.

– Невезуха, – сказал он, и, несмотря на своеобразную формулировку, я поверила, что он имеет в виду именно то, что говорит – ему искренне жаль. – Черная рука – это прозвище сильного Нефилима. Он создает подпольную армию, и я был одним из его солдат, ну, за неимением лучшего слова. Теперь я дезертир, и если он поймает меня, ни к чему хорошему это не приведет.

– Задний ход. Кто такой Нефилим?

Уголок рта Скотта приподнялся в усмешке.

– Готовься к тому, что у тебя сейчас сорвет крышу, Грей. Нефилим, – начал он терпеливо объяснять, – это бессмертный. – Уголок его губ приподнялся еще выше в ответ на мое сомнение. – Я не могу умереть. Никто из нас не может.

– В чем подвох? – спросила я. «Бессмертный» ну никак на самом деле не могло означать бессмертный.

Он указал на океан, бьющийся о скалы далеко внизу.

– Если я прыгну, то выживу.

Ладно, может быть, он настолько глуп, что действительно прыгал. И выжил.

Это еще ничего не доказывает. Он не бессмертный. Он просто верит, что он бессмертный, потому что он типичный подросток, который совершил несколько безрассудных поступков, трепался об этом на каждом углу, и теперь полагает, что неуязвим.

Скотт изогнул брови в притворном обвинении.

– Ты мне не веришь. Прошлой ночью я провел добрых два часа в океане, ныряя за рыбой, и даже не замерз. Я могу задерживать дыхание под водой на восемь‑девять минут. Иногда я отключаюсь, но когда прихожу в себя, я всегда всплываю на поверхность, и все признаки жизнедеятельности в норме.

Я, было, открыла рот, но у меня заняло минуту, чтобы сформулировать мысль.

– Это невозможно.

– Это возможно, если я бессмертен.

Прежде чем я успела его остановить, Скотт выхватил швейцарский армейский нож и вонзил его в бедро. Я издала сдавленный крик и подскочила к нему, не зная, надо ли вытащить нож или наоборот зафиксировать его. Пока я решала, он уже выдернул его из себя. Он чертыхнулся от боли, а сквозь джинсы начала просачиваться кровь.

– Скотт! – вскрикнула я.

– Приходи завтра, – сказал он мягче. – Выглядеть будет так, как будто ничего не было.

– Да ну? – отрезала я, все еще на взводе. Он совсем сошел с ума? За каким чертом он сделал такую глупость?

– Я делаю это не в первый раз. Я пытался сжечь себя живьем. Моя кожа так обгорела, что вся слезла. А пару дней спустя я уже был как новенький.

Уже сейчас я видела, как подсыхает кровь на его джинсах. Рана перестала кровоточить. Он… исцелялся. В течение нескольких секунд, а не недель.

Я не могла поверить своим глазам, но, видя это, /верила/.

Вдруг я вспомнила Гейба. Более четко, чем я хотела, я вызвала в памяти картинку монтировки, торчавшей из его спины. Джев поклялся, что рана не убьет Гейба…

Точно так же, как Скотт обещал, что от раны останется максимум царапина.

– Хорошо, – прошептала я, хотя мне было совсем не хорошо.

– Пытаешься заставить меня поверить, что я тебя убедил? Я всегда могу броситься под машину, если тебе нужны еще доказательства.

– Думаю, я тебе верю, – сказала я, стараясь, чтобы в моем голосе не звучало ошеломленное замешательство.

Я заставила себя стряхнуть ступор. Ладно, буду плыть по течению, пока есть такая возможность. /Сосредоточься на чем‑то одном/, сказала я себе.

Скотт бессмертен. Ладно. Дальше что?

– Знаем ли мы, кто такой Черная Рука? – спросила я, неожиданно почувствовав себя голодной до информации, которую мог дать Скотт. Что еще я пропустила? Сколько еще вопросов он оставил без ответа? И наивысший приоритет: Мог ли он помочь мне вернуть память?

– Когда мы с тобой общались в последний раз, мы оба хотели это знать. Я провел лето, следуя за ним по пятам, что было нелегко, учитывая, что я постоянно в бегах, без гроша в кармане, работаю в одиночку, а Черная Рука – совсем не тот человек, которого ты бы окрестила небрежным. Но я сузил поиск до одного человека. – Его взгляд полностью приковал мой. – Ты готова? Черная рука – это Хэнк Миллар.

– Хэнк кто?

Мы сидели на пнях в пещере, около четверти мили вверх по побережью, укрытые выступом скалы, и далеко вне поля зрения с дороги. Пещера была полутемной с низким потолком, но она защищала от ветра и, как настаивал Скотт, скрывала нас от любых потенциальных шпионов Черной Руки. Он отказался произнести еще хоть слово, пока он не будет уверен, что мы одни.

Скотт чиркнул спичкой об подошву ботинка и зажег огонь в небольшом углублении в камнях. Свет отразился от неровных стен, и я, наконец, смогла как следует осмотреться. У дальней стены громоздился рюкзак и спальный мешок. Треснувшее зеркало опиралось на камень, по всей видимости, служивший полкой – на нем лежала бритва, флакон крема для бритья и дезодорант. Ближе ко входу пещеры стоял большой ящик для инструментов. На нем покоились несколько тарелок, столовое серебро и сковорода. Рядом с ним лежала удочка и капкан. Пещера одновременно впечатляла и удручала. Скотт был отнюдь не беспомощен и абсолютно способен выжить с помощью своих собственных знаний и силы духа. Но что это за жизнь – скрываться и перебегать с места на место?

– Я следил за Хэнком несколько месяцев, – сказал Скотт, – а не просто ткнул пальцем в небо.

– Ты уверен, что Хэнк – Черная рука? Не обижайся, но он никак не подходит под мой портрет подпольного милитариста или… – Бессмертного.

Мысль казалась нереальной. Нет, абсурдной. – У него самый успешный автосалон в городе, он член яхт‑клуба, и он в одиночку помогает группе поддержки. Почему ему должно быть дело до того, что происходит в мире Нефилимов? У него и так есть все, что он хочет.

– Потому, что он тоже Нефилим, – пояснил Скотт. – И у него есть далеко не все, что он хочет. Во время еврейского месяца Хешван, всем Нефилимам, принесшим клятву верности, придется отказаться от своего тела на две недели. У них нет выбора. Они отказываются от него, и кто‑то другой завладевает им – падший ангел. Риксон был падшим ангелом, который овладевал телом Черной Руки, и вот так я и узнал, что он горит в аду.

Черная Рука теперь свободен, но он ничего не забыл, и он не собирается прощать. Вот для чего нужна армия. Он попытается свергнуть падших ангелов.

– Опять задний ход. Кто такие падшие ангелы? – Банда? Вот на что это было похоже. Я сомневалась все больше и больше. Хэнк Миллар был последним человеком в Колдуотере, кто мог бы опуститься так низко, чтобы общаться с бандами. – И что ты подразумеваешь под «овладевают»?

Рот Скотта дернулся в пренебрежительной улыбке, но, надо отдать ему должное, он ответил терпеливо. – Определение «падшего ангела»: изгнанник небес и худший кошмар Нефилима. Они заставляют нас присягать на верность, а затем овладевают нашими телами во время Хешвана. Они паразиты. Они не могут чувствовать что‑либо в своих собственных телах, поэтому они захватывают наши. Да, Грей, – сказал он в ответ на отвращение, которое, я была уверена, просто примерзло к моему лицу. – Я имею в виду, они буквально входят в нас и пользуются нашими телами как своими собственными. Нефилим мысленно тоже там, пока они это делают, но не имеет над ними какого‑либо контроля.

Я пыталась проглотить объяснение Скотта. Не раз я представляла себе фоном основную музыкальную тему сериала «Сумеречная зона», но истина заключалась в том, что я знала – он не лжет. Все возвращалось.

Воспоминания были расколоты и повреждены, но они были. Я уже знала обо всем этом раньше.

Когда и как, я не знала. Но я уже знала это… все это. Наконец я произнесла:

– Прошлой ночью я видела, как трое парней избивают Нефилима. Так вот что они делали? Пытались заставить его отказаться от своего тела на две недели? Это бесчеловечно. Это… омерзительно!

Скотт опустил глаза, помешивая дрова палкой. Смысл моей ошибки дошел до меня слишком поздно. Меня охватил стыд, и я прошептала:

– О, Скотт. Я не подумала. Я так сожалею, что тебе приходится проходить через это. Я даже не могу представить, как это трудно – отказаться от своего тела.

– Я не давал клятву верности. И не собираюсь. – Он бросил палку в огонь, и золотые искры вспорхнули в темный, дымный воздух пещеры. – По крайней мере, Черная Рука хоть чему‑то меня научил. Падшие ангелы могут пустить в ход любые игры разума, какие хотят. Они могут отрубить мне голову, вырезать язык или испепелить меня. Но я никогда не дам этой клятвы.

Потому что я могу справиться с болью. Но я не смогу справиться с последствиями этой клятвы.

– Игры разума? – Кожу на затылке покалывало, и мои мысли опять обратились к Гейбу.

– Бонус к тому, что ты – падший ангел, – сказал он с горечью. – Ты можешь творить что угодно с сознанием людей. Заставить их видеть вещи, которых на самом деле нет. Нефилимы унаследовали этот дар от падших ангелов.

Кажется, я, в конечном счете, была права насчет Гейба. Но он не использовал ловкость рук фокусника, чтобы создать иллюзию превращения в медведя, как Джев внушил мне. Он использовал оружие Нефилимов – контроль над сознанием.

– Покажи мне, как это делается. Я хочу знать, как именно это работает.

– Я давно не практиковался, – все, что он ответил, откидываясь назад на своем пне и сплетая руки за головой.

– Ты можешь, по крайней мере, попытаться? – сказала я, шутливо шлепнув его по колену, надеясь тем самым поднять ему настроение. – Покажи мне, с чем мы имеем дело. Давай. Удиви меня. Дай мне увидеть что‑то, чего я не ожидаю. А потом расскажи мне, как это делается.

Я наблюдала, как Скотт смотрит на огонь, свет только еще ярче подчеркивал и без того резкие очертания его лица, и улыбка сползла с моего лица. Для него это не было шуткой.

– В том‑то и дело, – сказал он. – Эти силы вызывают привыкание. Когда ты ощутишь их вкус, трудно остановиться. Когда я сбежал три месяца назад и понял, на что я способен, я использовал свои силы каждый раз, когда было нужно. Если я был голоден, я заходил в магазин, кидал все, что хотел, в корзину, и внушал продавцу, что нужно упаковать все это и позволить мне уйти, не заплатив. Это было легко. Это заставило меня чувствовать свое превосходство. Так продолжалось до тех пор, пока я, шпионя за Черной Рукой в одну из ночей, не увидел, как он делает то же самое, и был настолько ошеломлен, что бросил все это к чертовой матери. Я не хочу прожить остаток своей жизни так же. Я не хочу быть похожим на него. – Он вытащил из кармана кольцо, удерживая его в свете костра. На первый взгляд оно было сделано из железа, и венчала кольцо печатка со сжатым кулаком. В какой‑то миг мне показалось, что из металла исходит странный голубой ореол света. Но он сразу же исчез, и я списала это на игру света.

– У всех Нефилимов повышенный уровень силы, что делает нас физически сильнее людей, но когда я ношу это кольцо, оно возводит мою силу на совершенно другой уровень, – торжественно сказал Скотт. – Черная Рука дал мне это кольцо после того, как пытался завербовать меня в свою армию. Я не знаю, какое проклятье или чары наложены на кольцо, и наложены ли вообще. Но что‑то тут есть. Любой, кто носит такое кольцо, физически почти неуязвим. Перед тем, как ты исчезла в июне, ты украла у меня кольцо. Тяга к тому, чтобы вернуть его, была такой сильной, что я не мог спать, есть и даже отдохнуть, пока я его не нашел. Я был похож на наркомана в поиске единственной вещи, которая сулила мне кайф. Однажды ночью я вломился в твой дом уже после того, как ты была похищена. Я нашел его в твоей спальне, в футляре для скрипки.

– Для виолончели, – пробормотала я, исправляя его. Слабое воспоминание ворочалось внутри меня, ощущение, что я уже видела кольцо раньше.

– Я, конечно, не ста пядей во лбу, но я точно знаю, что кольцо небезвредно. Черная Рука что‑то с ним сделал. Он хотел как‑то дать каждому члену своей армии преимущество. Даже когда я не ношу кольцо и просто полагаюсь на свои природные силы и способности, тяга к большему слишком сильна. Единственный способ победить ее – отказаться от использования своих сил и способностей настолько, насколько это возможно.

Я пыталась сочувствовать Скотту, но я была немного разочарована. Мне нужно было лучше понимать, каким образом Гейб обманул меня на случай, если я снова окажусь с ним лицом к лицу. И если Хэнк действительно Черная Рука, лидер подполья и нечеловеческой дружины, мне придется выяснить, объявился ли он в моей жизни по причинам более дурным, чем те, которые лежали на поверхности. В конце концов, если он был так занят борьбой с падшими ангелами, откуда у него время, чтобы заниматься своим автосалоном, быть отцом и встречаться с моей мамой? Может быть, я чрезмерно подозрительна, но, учитывая все, что Скотт только что рассказал мне, я была уверена, что это оправданно.

Мне нужен был кто‑то на моей стороне, кто мог бы пойти против Хэнка, если дело дойдет до этого. Прямо сейчас, единственный человек, которого я знала, был Скотт. Конечно, я хотела, чтобы он остался невредим, но с другой стороны он был единственным человеком, которого я знала, у кого были шансы против Хэнка.

– Может быть, ты мог бы попытаться использовать силу кольца во благо, – мягко предложила я через минуту.

Скотт провел пятерней по волосам, очевидно, готовый закрыть эту тему.

– Слишком поздно. Я принял решение. Я не буду носить кольцо. Оно соединяет меня с ним.

– И тебя совсем не волнует, что если ты не будешь носить кольцо, это даст Хэнку опасное преимущество?

Его взгляд встретился с моим, но он уклонился от ответа.

– Ты голодна? Я могу поймать нам пару окуней. Поджаренные на сковороде, они очень недурны на вкус. – Не дожидаясь моего ответа, он схватил удочку и спустился со скалы, ведущей прочь от пещеры.

Я последовала за ним, страстно желая сменить свои ботинки на теннисные туфли. Скотт перемещался по скалам широкими шагами или прыжками, в то время как я была вынуждена делать один осторожный шаг за другим.

– Ладно, отложим все разговоры о твоих способностях на потом, – крикнула я ему вслед. – Но я не закончила. Все еще слишком много пробелов. Давай вернемся к ночи, когда я исчезла. У тебя есть предположения, кто меня похитил?

Скотт сел на камень, продевая леску в приманку. К тому времени, когда я догнала его, он почти закончил.

– Сначала я думал, что это Риксон, – сказал он. – Это было до того, как я узнал, что он в аду. Я хотел вернуться и помочь в твоих поисках, но это было не так просто. У Черной Руки везде шпионы. А если учесть то, что произошло в комнате смеха, я полагал, что у меня тоже на хвосте полицейские.

– Но?

– Но это было не так. – Он искоса посмотрел на меня. – Тебе не кажется это немного странным? Полицейским должно было быть известно, что в ту ночь я был в комнате смеха вместе с тобой и Риксоном. Ты бы сказала им.

Ты, возможно, сказала им, что я тоже ранен. Так почему же они даже не искали меня? Почему дали сорваться с крючка? Такое ощущение, будто… – Он резко замолчал.

– Будто что?

– Будто кто‑то пришел туда после всего и все зачистил. И я говорю не о вещественных доказательствах. Я говорю об играх разума. Стирание памяти.

Кто‑то достаточно сильный, чтобы полицейские закрыли на все глаза.

– Ты имеешь в виду Нефилима?

Скотт пожал плечами.

– В этом что‑то есть, не находишь? Может быть, Черная Рука не хотел, чтобы меня искала полиция. Может быть, он хотел найти меня сам и позаботиться обо мне, так сказать, неофициально. Если он найдет меня, поверь мне, он не потащит меня в полицию для допроса. Он запрет меня в одной из своих тюрем и заставит меня сожалеть о том дне, когда я сбежал от него.

Таким образом, мы искали кого‑то достаточно сильного, чтобы воздействовать на подсознание, или, как выразился Скотт, стереть воспоминания. Взаимосвязь с моей собственной потерянной памятью от меня не ускользнула. Мог ли Нефилим сделать это со мной? В животе все стягивалось в узел, когда я обдумывала такую возможность.

– Сколько Нефилимов имеют подобную силу? – спросила я.

– А черт его знает. Черная Рука точно.

– Ты когда‑нибудь слышал о Нефилиме по имени Джев? Или падшем ангеле, если уж на то пошло? – добавила я, все больше и больше осознавая, что Джев, скорее всего, или тот, или другой.

Не то чтобы осознание этого хоть как‑то утешало.

– Нет. Но это ни о чем не говорит. Почти сразу после того, как я узнал о Нефилимах, мне пришлось уйти в подполье. А что?

– Прошлой ночью я встретила парня по имени Джев. Он знал о Нефилимах. Он остановил трех парней… – я прикусила язык. Не надо больше неопределенностей, хоть это и было проще в моем душевном состоянии. – Он остановил падших ангелов, о которых я тебе рассказывала, которые пытались принудить Нефилима по имени БиДжей присягнуть на верность. Это прозвучит глупо, но Джев источал какую‑то энергию. Похоже было на электричество. И она была намного сильнее, чем у других.

– Верный показатель его силы, – предположил Скотт. – Бросить вызов трем падшим ангелам – это говорит само за себя.

– Он такой сильный, и ты никогда о нем не слышал?

– Представь себе, я знаю не больше твоего, когда речь заходит об этом.

Я вспомнила, что Джев сказал мне. Я пытался тебя убить. Что это значит? В конце концов, был ли он связан с моим похищением? И был ли он достаточно силен, чтобы стереть мою память? Основываясь на интенсивности силы, исходящей от него, я могла предположить, что он был способен на большее, чем несколько простых трюков с подсознанием. На /гораздо/ большее.

– Зная все, что я делаю по отношению к Черной Руке, я удивлен, что все еще на свободе, – сказал Скотт. – Он должен ненавидеть меня за то, что я его одурачил.

– Теперь об этом. Как ты слинял из армии Хэнка?

Скотт вздохнул, уронив руки на колени.

– Не самая моя любимая тема. Об этом непросто говорить, поэтому выложу как есть. В ночь, когда погиб твой отец, я должен был за ним присматривать. Он шел на опасную встречу, и Черная Рука хотел убедиться, что он в безопасности. Черная Рука сказал, что если мне это удастся, я докажу, что он может на меня рассчитывать. Он хотел видеть меня в рядах своей армии, но это было не то, чего хотел я.

Холод предчувствия сковал мой позвоночник. Последнее, чего я ожидала от Скотта – впутать в это моего отца.

– Мой отец… знал Хэнка Миллара?

– Я сорвал приказ Черной Руки. Полагал, что покажу ему средний палец и выражу свою точку зрения. Но все, в чем я действительно преуспел – позволил погибнуть невинному человеку.

Я моргнула, слова Скотта каскадом вылились на меня, как ведро ледяной воды.

– Ты позволил моему отцу умереть? Ты позволил ему пойти на верную смерть и не сделал ничего, чтобы помочь ему?

Скотт развел руками.

– Я не знал, что этим кончится. Я думал, Черная Рука сошел с ума. Я навесил ему ярлык «эгоистичный придурок». Я никогда не воспринимал все это Нефилимство всерьез. Пока не стало слишком поздно.

Я уставилась прямо перед собой, пристально глядя на океан. Ненужное чувство безжалостно сдавило грудь. Мой папа. Все это время Скотт знал правду. И не говорил ее мне, пока я сама ее из него не вытащила.

– Риксон нажал на курок, – произнес Скотт, тихим голосом вторгаясь в мои мысли. – Я позволил твоему отцу попасть в ловушку, но пистолет был в руках у Риксона.

– Риксон, – повторила я. Горькими кусками, но все возвращалось. Один жуткий проблеск в секунду. Риксон ведет меня в комнату смеха. Риксон, сухо признающий, что это он убил моего отца. Риксон, наводящий на меня оружие. Я не могла вспомнить достаточно для того, чтобы составить полную картину, но и вспышки было достаточно. У меня скрутило живот.

– Если меня похитил не Риксон, то кто? – спросила я.

– Помнишь, я сказал, что провел все лето, преследуя Черную Руку? В начале августа он ездил в государственный заповедник Уайт‑Маунтинс. Он подъехал к самому дальнему коттеджу и пробыл там меньше двадцати минут.

Слишком долгая поездка ради такого короткого визита, тебе не кажется? Я не решился подойти достаточно близко, чтобы заглянуть в окна, но я подслушал его разговор по телефону пару дней спустя, уже в Колдуотере.

Он сказал человеку на другом конце провода, что девушка еще в коттедже, и ему нужно удостовериться, что она как чистый лист. Это были его слова.

Он сказал, что нет места для ошибок. Я начинаю задаваться вопросом, была ли девушка, которую он имел в виду…

– Мной, – ошеломленно закончила я за него. Хэнк Миллар, бессмертный.

Хэнк Миллар, Черная Рука. Хэнк, возможно, мой похититель.

– Есть один чувак, который, возможно, может получить ответы, – произнес

Скотт, дергая себя за бровь. – Если кто и знает, как получить информацию, то это он. Но выследить его будет сложно. Я даже не знаю, с чего начать. А с учетом обстоятельств, он, возможно, даже со стула не встанет, чтобы нам помочь, тем более что последний раз, когда я его видел, он чуть не сломал мне челюсть за попытку тебя поцеловать.

Я вздрогнула.

– Меня поцеловать? Чего? Кто этот парень?

Скотт нахмурился.

– Ну, конечно. Думаю, его ты тоже не помнишь. Твой бывший, Патч.