Глава 14. “И помните - если вы воспользуетесь руками или любой другой частью тела или произнесете хотя бы слово

 

“И помните - если вы воспользуетесь руками или любой другой частью тела или произнесете хотя бы слово, вы потеряете шанс выиграть десять тысяч долларов Желаю удачи";.

Дик Кларк

 

Огаста оказалась совсем не похожей на Олдтаун. Это был современный город безумного веселья, город, полный наркоманов, маньяков и просто сумасшедших.

Они услышали Огасту задолго до того, как достигли ее. Гэррети снова и снова вспомнил про океанский прибой. Шум толпы был слышен за пять миль.

Иллюминация окрасила небо апокалиптическим пастельным цветом.

Могло показаться, что город горит.

Они сбились ближе друг к другу, как коровы в грозу. Этот рев Толпы таил для них угрозу - Гэррети так и видел этого алчущего бога Великой Толпы, раскинувшего вокруг Огасты свои багровые щупальца и грозящего по жрать их всех живьем.

Сам город был растерзан и пережеван этим всемогущим божеством.

Огасты не было. Не было тучных теток, красивых девушек, пухлощеких детей с облаками сладкой ваты. Не было маленьких итальянцев, разбрасывающих ломти арбуза. Только Толпа - без лица, без тела, без мысли. Только Голос Толпы и Глаза Толпы. Толпа была одновременно Богом и Маммоной. Она требовала страха и поклонения. Требовала жертв. Они шли по щиколотку в конфетти. Они теряли и находили друг друга в отблесках репортерских вспышек. Гэррети поймал какой-то листок - и увидел самого себя глядящего с обложки пособия по боди-билдингу. Поймал другой и увидел Джона Траволту.

Наконец, на вершине холма, откуда в обе стороны открывался вид на беснующуюся толпу, их встретил Майор, похожий на галлюцинацию в своем джипе, в свете ослепительных красно-белых прожекторов. И участники показали, что струны их эмоций не порваны, а только расстроены, как гитара в руках неумелого игрока. Они - все тридцать семь оставшихся, - хрипло кричали, не слыша собственных голосов. Они кричали и кричали, и толпа, не услышав, а скорее, угадав их намерения, забилась от восторга, принимая это их жертвоприношение. Гэррети почувствовал острую боль в груди и все равно не мог замолчать, хотя и понимал, что он на грани помешательства.

Спас их всех участник по фамилии Миллиген, который упал на колени, зажав уши. Потом он начал тереться носом об асфальт, как мягким мелом о классную доску. Гэррети подумал, что парень сотрет себе весь нос, но его милосердно пристрелили. После этого они перестали кричать.

- Ну что, твоя девушка уже близко? - спросил Паркер. Он не выбился из сил, но как-то смягчился и теперь казался Гэррети вполне неплохим парнем. - Миль пятьдесят. Или чуть больше.

- Счастливый ты, Гэррети.

- Я? - он был удивлен. Или Паркер над ним смеется?

- Ты увидишь свою девушку и свою мать. А мы - никого, кроме этих свиней, - он указал на толпу, которая приняла этот жест за приветствие и разразилась рукоплесканиями. - Я скучаю по дому. И мне страшно.

Эй, свиньи! - внезапно закричал он толпе, которая зааплодировала еще громче. - И я боюсь. Мы все далеко от дома. Что с того, что я их увижу? Я ведь даже не смогу до них дотронуться.

- Правило...

- Я знаю правила. Разрешен телесный контакт в пределах дороги. Но это не то.

- Тебе легко говорить. Ты их хотя бы увидишь.

- Может, от этого будет только хуже, - вставил Макфрис, идущий чуть позади. Они проходили мимо большого желтого светофора, и Гэррети, не отрываясь, смотрел в его испуганно мигающий глаз.

- Вы спятили, - сказал Паркер и, уменьшив скорость, отстал от них.

- Он, похоже, думает, что мы с тобой влюбились, - сказал Макфрис.

- Что?

- Неплохой парень, - Макфрис задумчиво посмотрел на Гэррети. - Может, он и не совсем неправ. Может, поэтому я и спасаю тебя.

- С моей-то рожей? Я думал, извращенцам нравятся нежные мальчики, - он испытывал неловкость. Внезапно Макфрис спросил:

- А ты позволишь мне тебе подрочить?

- Что за... - начал Гэррети, но Макфрис перебил:

- Ладно брось. Ты ведь даже не знаешь, шучу я или нет.

У Гэррети пересохло в горле. Конечно, в сравнении со смертью все это было пустяком. Но он не хотел, чтобы Макфрис касался его - так.

- Ну, раз ты спас мне жизнь...

- Это значит "да"?

- Делай, что хочешь! - рявкнул Гэррети, и задремавший Пирсон испуганно вскинул голову. - Что хочешь! Макфрис рассмеялся:

- Молодец, Рэй! Так держать! - и отошел, оставив его в полном недоумении.

- Ему все мало, - сказал Пирсон.

- Что?

- Почти двести пятьдесят миль. Мои ноги будто налиты отравленным свинцом. А этому чертову Макфрису все мало. Он, как голодающий, который еще пьет слабительное.

- Думаешь, он хочет боли?

- А ты как думаешь? Он мог бы повесить на шею табличку "Сделай мне больно".

- Не знаю, - Гэррети хотел еще что-нибудь сказать, но Пирсон уже отключился. Гэррети вдруг заметил, что он потерял туфли - его спортивные носки белели в темноте.

Они прошли указатель "Льюистон 32" и, через милю светящийся щит, возвещавший "Гэррети 47".

Гэррети хотел подремать, но не смог. По спине его будто пропускали ток высокого напряжения. Тупая боль в ногах давно сменилась острой, и с каждой минутой она становилась острее. Он не чувствовал голода, но заставил себя поесть. Некоторые из идущих напоминали ходячие скелеты. Гэррети не хотел быть таким... Хотя, конечно, он тоже таким был. Он провел рукой по ксилофону своих ребер.

- Что-то я давно не видел Барковича, - сказал он, чтобы вывести Пирсона из оцепенения, которое слишком напоминало ему Олсона.

- Говорят, в Огасте у него онемела нога. Гэррети обернулся и стал высматривать Барковича в темноте. Тот плелся в хвосте, уставив глаза в одну точку, и монотонно беседовал сам с собой.

- Привет, - Гэррети сбавил шаг и подошел к нему. Баркович споткнулся и получил предупреждение... Уже третье.

- Вот! - крикнул он злобно. - Видел? Теперь ты и твои вонючие дружки довольны?

- Вид у тебя не очень, - заметил Гэррети.

- Это все входит в план, понятно? Помнишь, что я тебе говорил? Вы мне не верили. Олсон не верил. И Дэвидсон тоже, - его голос понизился до слюнявого шепота. - Гэррети, я сплясал на их могилах!

- Нога болит? - тихо спросил Гэррети.

- Осталось всего тридцать пять. Они все подохнут этой ночью, вот увидишь. Утром на дороге не будет и десятка, Гэррети. И они тоже все подохнут.

Гэррети вдруг понял, что Барковичу конец. Он почувствовал себя очень сильным, ему захотелось побежать к Макфрису, не обращая внимания на режущую боль в ногах, и сказать ему, что он победил.

- Что ты попросишь? - спросил он. - Когда выиграешь?

Баркович самодовольно усмехнулся, как будто ждал этого вопроса.

Его лицо в колеблющемся свете казалось перекошенным и измятым.

- Пластиковые ноги, - прошептал он. - Пла-а-асти-ковые ноги. А эти отрежу, суну в стиральную машину и буду крутить и крутить и...

- Я думал, ты попросишь себе друзей, - Гэррети охватило безумное чувство триумфа.

- Друзей?

- У тебя ведь их нет. Все будут рады, когда ты умрешь, Гэри. Никто не пожалеет о тебе. Может быть, я подойду и плюну на твои мозги, когда они растекутся по дороге... Может, мы все так сделаем, - безумие переполняло его. Он будто снова бил Джимми стволом ружья... Текла кровь... Джимми кричал... Его переполняло дикое, животное чувство справедливости.

- Почему ты ненавидишь меня? Я не хочу умирать. Тебе нужно, чтобы я извинился? Я извинюсь!.. Я извинюсь... Я...

- Мы плюнем на твои мозги! - упрямо повторил Гэррети.

Баркович уставился на него невидящими глазами.

- Извини, - пробормотал Гэррети и поспешил прочь. Сзади ударили, упали два тела, и одним из них наверняка был Баркович. Теперь это была его вина, он стал убийцей.

Потом он услышал смех Барковича, высокий и безумный.

- Гэррети! Гэээрретиии! Я спляшу на твоей могиле! Я спляшууу...

- Заткнись! - крикнул Абрахам. Баркович замолчал, потом начал рыдать. - Нехороший мальчик Эйб, - сказал Колли Паркер. - Заставил нашего крошку плакать. Он пожалуется мамочке.

Баркович не умолкал. От его рыданий у Гэррети мороз прошел по коже.

- Наш ябеда пожалуется мамочке? - оглянулся Квинс. - Ай-яйяй, Баркович, как не стыдно!

“Оставьте его в покое! - прокричал про себя Гэррети, - Вы не знаете, как ему больно!" Но он лицемерил - он хотел, чтобы Баркович умер.

Предвкушал эту смерть.

А Стеббинс там, сзади, должно быть, смеялся над ними всеми.

Он поспешил к Макфрису, который шел, задумчиво глядя на толпу.

- Поможешь мне решить задачу? - спросил Макфрис.

- Какую?

- Кто из нас в клетке - мы или они?

- Все мы в клетке у Майора, - Гэррети засмеялся.

- Говорят, Баркович доходит?

- Думаю, да.

- Я не хочу больше его видеть. Обидно - так ожидать чего-то, а под конец разочаровываться. Может, это и есть настоящая правда жизни?

- Не знаю.

- Это все равно, что всю жизнь тренироваться в прыжках с шестом, а потом попасть на олимпиаду и подумать: "А чего это я приперся сюда с этой дурацкой палкой?”

- Ага, - Гэррети что-то беспокоило. Он задумался. Потом спросил Макфриса и подошедшего к ним Бейкера. - Вы видели Олсона перед тем, как он получил пропуск? Его волосы? - А что с ними такое?

- Они поседели.

- Да нет, не может быть, - голос Макфриса звучал испуганно. - Это была пыль.

- Поседели, - настаивал Гэррети. - Будто он провел на этой дороге всю жизнь. И знаете, когда я это увидел, я подумал... Может, это и есть бессмертие? - он замолчал, ощущая, как легкий ветерок из темноты обдувает его лицо.

- Я иду, я шел, я буду идти, - прогнусавил Макфрис. - Переведите на латынь.

Они шли. В толпе мелькали огоньки сигарет, фонарики, вспышки фотоаппаратов - земные созвездия, тянущиеся вдоль дороги в вечность.

- Фу ты, - Гэррети вздрогнул. - С ума можно сойти.

- Это точно, - Пирсон нервно засмеялся. Они поднимались на длинный пологий холм. Дорога будто стала тверже, и Гэррети казалось, что он чувствует под подошвами каждый камешек. Ветер ворошил на их пути бумажный мусор, и иногда им приходилось пробираться через кучи конфетных оберток, пакетиков из-под попкорна и сигаретных пачек.

- Что там впереди? - спросил Макфрис. Гэррети закрыл глаза, припоминая:

- Маленькие городки, я не помню. Будет еще Льюистон, второй город штата, больше Огасты. Мы пройдем прямо по главной улице - раньше она называлась Лисбон-стрит, а теперь Коттер-авеню. Реджи Коттер единственным из Мэна выиграл ДЛИННЫЙ ПУТЬ -.

- Он умер? - спросил Бейкер.

- Да. У него было кровоизлияние в глаз, и он пришел к финишу полуслепым. Он умер через неделю или около того, - словно оправдываясь, Гэррети закончил. - Это было уже давно.

Все молчали. Конфетные обертки потрескивали у них под ногами, как отзвук далекого лесного пожара. Из толпы вылетела ракета и унеслась куда-то в сторону Льюистона, в край Обюшонов и Лавескью, в край надписей: "Здесь еще говорят по-французски".

- А за Льюистоном?

- Мы свернем с шоссе 196 на 121-е, к Фрипорту, где я увижу свою девушку и маму. Потом мы выйдем на дорогу № 1, и на ней-то все и кончится. Они услышали выстрел.

- Это Баркович или Квинс, - сказал Пирсон. - Не знаю... Один из них еще идет... Баркович рассмеялся в темноте все тем же безумным смехом:

- Нет еще, сволочи! Я еще здесь! Я здеееее... Он кричал все громче и пронзительней. Потом его руки внезапно взметнулись вверх, и он начал раздирать собственное горло.

- О Боже, - простонал Пирсон, и его стошнило.

Они бежали от него, а он продолжал идти, осыпая их проклятиями, задрав к небу лицо, утратившее всякое человеческое подобие.

Потом крики смолкли. Баркович упал, и его застрелили, живого или мертвого.

Гэррети повернулся и пошел вперед. На лицах тех, кто шел вокруг него, он видел отражение собственного ужаса. В судьбе Барковича все увидели прообраз того, что случится с ними всеми на этой пыльной и кровавой дороге.

- Мне плохо, - ровным голосом сказал Пирсон. - Плохо. Не надо.

Мне плохо. О Боже!

Макфрис глядел прямо вперед.

- Хотел бы я сойти с ума, - сказал он сквозь зубы. Только Бейкер молчал. И это было странно, потому что Гэррети вдруг почуял благоухание луизианской жимолости, услышал кваканье лягушек и тяжелое гудение цикад. И еще он видел, как тетка Бейкера качается взад-вперед в своем кресле, улыбаясь и слушая лягушек, цикад и далекие голоса из старенького приемника.

Качается и качается, улыбающаяся и довольная, как кот, почуявший сметану.