Глава 14. Я бежала так быстро, что потом сестра Мэри-Клэр, наша тренер по легкой атлетике, спросила, не хочу ли я попробоваться в их команду.

 

Я бежала так быстро, что потом сестра Мэри-Клэр, наша тренер по легкой атлетике, спросила, не хочу ли я попробоваться в их команду.

Но Ки-Ки ошиблась по всем трем пунктам. Отец Доминик не умер. Как и Брайс.

И в том, что произошло, не было ничего случайного.

Насколько мы смогли понять, дело обстояло так: Брайс зачем-то шел в кабинет директора – никто не знал, зачем именно. Может, потому, что опоздал, поскольку его все-таки не было на линейке – хотя и не из-за того, что, как я надеялась, его перехватил отец Дом. Брайс стоял перед секретарским столом под огромным распятьем, про которое Адам рассказывал, что оно прольет кровавые слезы, если хоть одна девчонка закончит Академию при миссии девственницей (секретарши в тот момент не было на месте, она готовила кофе для полицейских, которые все еще слонялись во внутреннем дворе), когда двухметровый крест внезапно начал отделяться от стены. Отец Доминик открыл дверь своего кабинета как раз вовремя, чтобы заметить, что крест падает прямо на парня и норовит размозжить ему череп. Но отец Доминик оттолкнул Брайса, и распятье лишь задело парня, раздробив тому ключицу.

К несчастью, это обернулось тем, что весь вес креста отец Доминик принял на себя. Распятье придавило директора к полу, переломав почти все его ребра и сломав одну ногу.

Мистер Уолден и группка сестер попытались разогнать нас по классам, чтобы мы не толпились в переходе, наблюдая, как отца Дома и Брайса вывезут из приемной и госпитализируют. Когда сестра Эрнестина пригрозила наказанием, часть учеников разошлась, но я осталась. Мне было все равно, накажут меня или нет. Мне нужно было убедиться, что с ними все в порядке. Сестра Эрнестина сказала что-то очень скверное, типа «наверное, мисс Саймон не понимает, насколько неприятным может оказаться наказание в Академии при миссии». Я ответила, что, если она будет угрожать мне телесным наказанием, я все расскажу маме, которая ведет программу новостей на местном канале, и та примчится сюда с камерой так быстро, что никто не успеет даже произнести «Аве, Мария!».

После моих слов сестра Эрнестина притихла.

Вскоре после этого я обнаружила жавшегося ко мне Дока. Посмотрев вниз, я спросила: «А ты что здесь делаешь?» – поскольку маленькие дети должны были оставаться в другой части школы.

- Я хочу посмотреть, все ли с ним хорошо.

Док был страшно бледен, на его лице отчетливо выделялись веснушки.

- У тебя могут быть неприятности, - предупредила я его.

Сестра Эрнестина деловито записывала имена оставшихся учеников.

- Мне все равно, - ответил Док. – Я хочу посмотреть.

Я пожала плечами. Странный мальчик этот Док. Он был совсем не таким, как его старшие братья, и не потому, что у него были рыжие волосы. Я вспомнила поддразнивание Балбеса по поводу ключей от машины и «привидения Дэйва». Мне стало интересно, что именно известно Доку о делах, творящихся в его школе в последнее время.

Казалось, прошли часы, прежде чем раненых наконец-то вынесли. Брайса вывезли первым. Он лежал на носилках, пристегнутый ремнями, стонал и, простите за откровенность, вел себя как маленький ребенок. У меня была масса переломов и вывихов, и, поверьте мне, это больно, но не настолько, чтобы стонать, лежа на носилках. Обычно, получив какую-нибудь травму, я даже не замечала этого. К примеру, как вчера. Когда что-то действительно болит, я могу только смеяться, потому что больно настолько сильно, что, как ни странно, это даже смешно.

Должна признать, Брайс мне довольно сильно разонравился, когда я стала свидетелем его инфантильного поведения…

Особенно после того, как я увидела отца Дома, которого выкатывали парамедики. Он был без сознания, его седые волосы, частично покрытые бинтом, неровными прядями свисали на правый глаз. Спеша в школу, я не успела позавтракать, и, должна признать, от вида несчастного отца Доминика, лежавшего с закрытыми глазами и без очков, меня стало слегка подташнивать. По правде говоря, я еле держалась на ногах и, наверное, упала бы, если бы Док не взял меня за руку и не сказал доверительно:

- Знаю, мне тоже плохо от вида крови.

Но меня тошнило не от вида крови отца Доминика, просочившейся сквозь бинты на его голове. Мне стало плохо от осознания того, что у меня ничего не получилось. Совершенно ничего. Только благодаря слепой удаче Хизер не удалось убить их обоих. Они остались в живых лишь по причине быстрой реакции отца Дома. Я им не помогла. Ничем.

Ведь приложи я побольше усилий прошлой ночью – и этого бы не случилось. Ничего бы этого не произошло.

Я начала злиться. Точнее, обезумела от злости.

Внезапно я поняла, что должна делать.

Я опустила взгляд на Дока:

- В школе есть компьютер с доступом в интернет?

- Конечно, - удивленно ответил Док. – Он в библиотеке. А что?

Я отпустила его руку.

- Да так… Иди обратно в класс.

- Сьюз…

- Те, кто в течение минуты не вернутся по своим классам, - властно заявила сестра Эрнестина, - будут исключены!

Док дернул меня за рукав.

- Что происходит? – спросил он. – Зачем тебе компьютер?

- Ни за чем, – ответила я. За изящными железными воротами, стоящими на въезде на парковку, медики захлопнули дверцу машины скорой помощи, в которую погрузили отца Доминика и Брайса. Через секунду они уже отъезжали, сопровождаемые воем сирен и мельтешением мигалок. – Просто… ты этого не поймешь, Дэвид. Это за гранью науки.

- Я могу понять много чего, что за гранью науки, - без тени возмущения откликнулся Дэвид. – К примеру, музыку. Дома я учился играть Шопена на синтезаторе. Музыка лежит за гранью науки. Ее восприятие основано исключительно на эмоциях, так же как и восприятие искусства. Я понимаю музыку и искусство. Так что давай, Сьюз, - подбодрил он. – Ты можешь все мне рассказать. Это как-то связано с тем... о чем мы говорили прошлой ночью?

Повернувшись к Доку, я удивленно воззрилась на паренька. Он пожал плечами:

- Это логический вывод. Я произвел поверхностный осмотр распятья – поверхностный, потому что осмотреть все, как мне хотелось бы, мешали лента, ограждающая место преступления, и оперативная группа по сбору доказательств, – и не смог обнаружить каких-либо видимых следов или признаков того, как могла оторваться голова. Рассечь бронзу так аккуратно без применения какой-либо мощной техники невозможно, но такая техника никогда бы не протиснулась сквозь...

- Мистер Аккерман! – без тени улыбки на лице произнесла сестра Эрнестина. – Вы хотите попасть в список?

На лице Дэвида появились признаки раздражения.

- Нет, - ответил он.

- Что «нет»?

- Нет, сестра. – Он сконфуженно посмотрел на меня. – Я лучше пойду. Может, мы продолжим разговор сегодня дома? Я кое-что нашел о... в общем, о том, о чем ты меня просила. Ну, понимаешь. – Он многозначительно выпучил глаза. – О доме.

- О, - откликнулась я. – Супер, спасибо.

- Мистер Аккерман!

Дэвид повернулся и взглянул на монахиню.

- Подождите минуточку, сестра, ладно? Я тут вообще-то разговариваю.

Вся кровь отлила от лица женщины. Это было неописуемо.

Она отреагировала так по-детски, будто это ей было двенадцать, а не Дэвиду.

- Пойдемте-ка со мной, молодой человек, - приказала она, хватая Дэвида за ухо. – Похоже, ваша новоиспеченная сестра вбила в вашу голову представления некоторых жителей большого города о том, как мальчик должен разговаривать со старшими…

Дэвид закричал, будто раненое животное, но все же пошел вместе с монашкой. Ему было настолько больно, что он скрутился, словно креветка. Клянусь, я бы ничего не предприняла – совсем ничего, – если бы внезапно не заметила Хизер, стоявшую прямо в воротах и безудержно смеявшуюся.

- Ой, Божечки! – провыла она, слегка задыхаясь, – настолько ей было смешно. – Видела бы ты свое лицо, когда сказали, что Брайс мертв! Честное слово, ничего смешнее в жизни не видела! – Она прекратила смеяться, встряхнула своими длинными волосами и заявила: - Знаешь, что? Думаю, сегодня я покалечу еще парочку человек. Наверное, начну вон с того мальчишки...

Я сделала шаг в ее сторону:

- Хоть пальцем тронь моего брата – и я запихну тебя обратно в могилу, из которой ты выползла!

Хизер всего лишь рассмеялась в ответ, но сестра Эрнестина, подумавшая, будто я обращаюсь к ней, отпустила Дэвида с такой скоростью, словно он внезапно загорелся:

- Что ты сказала?

Сестра Эрнестина побагровела. Стоявшая позади нее Хизер радостно засмеялась:

- Ну все, ты доигралась! Теперь тебя запрут на неделю!

С этими словами она исчезла, снова оставив за собой очередной бардак, который мне предстояло разгребать.

К моему удивлению, как, думаю, и к ее собственному, сестра Эрнестина лишь молча смотрела на меня, застыв на месте. Дэвид стоял рядом с ней, потирая ухо, и выглядел немного сбитым с толку. Я выпалила так быстро, как только могла:

- Сейчас мы вернемся в наши классы. Мы просто беспокоились за отца Доминика и хотели убедиться, что его отвезут в больницу. Спасибо, сестра.

Сестра Эрнестина продолжала пялиться на меня, так ничего и не ответив. Она была крупной леди. Конечно, не такой высокой, как я на своих пятисантиметровых шпильках – на мне были черные сапоги, как у Бэтгерл[50], – но намного шире, с огромными грудями, между которыми болтался серебряный крест. Таращась на меня, сестра Эрнестина бессознательно сжимала свой крест. Позже Адам, который наблюдал за этой сценой со стороны, заявил, что она выставила распятье вперед, будто защищаясь от меня. Но это неправда. Она просто дотронулась до креста, словно сомневалась, что он на месте. Но он там был. Несомненно.

Думаю, именно в этот момент Дэвид перестал быть для меня «Доком», а стал просто «Дэвидом».

- Не волнуйся, - успокоила я его прежде, чем мы разошлись в разные стороны, ведь он выглядел таким встревоженным и милым с этими его рыжими волосами, веснушками и торчащими ушами. Я протянула руку и взъерошила его волосы. – Все будет хорошо.

- Откуда ты знаешь? – спросил он, подняв на меня свои глазенки.

Я убрала руку.

Ведь на самом деле я, конечно же, этого не знала. В смысле, не знала, что все будет хорошо. Собственно говоря, я точно знала, что не будет.