Аутоидентификация видовая и импринтинг

 

В предыдущей главе мы рассмотрели, что не всегда представление человека о собственной половой принадлежности совпадает со строением его тела. Но есть ещё более “крутая” проблема — она касается субъективного знания о том, к какому биологическому виду относишься.

Не сомневаюсь, что большинству моих читателей кажется, что данное знание у всех врождённо. Но это не так.

В научной литературе есть описание нескольких случаев, когда человеческих детей вскармливали и воспитывали в своих стаях обезьяны, волки или другие животные. Эти детишки бегали на четвереньках, ели ту еду, что и воспитывавшие их звери. А когда появлялись люди — они вовсе не признавали людей “за своих”, наоборот, вели себя с испугом или враждебно.

В специальных экспериментах я выращивал самцов собак до примерно двух лет так, что они никогда в жизни других собак не видели: я их вскармливал искусственно, отняв от матерей ещё до того, как у них открывались глаза; потом они росли в изолированных клетках и общались только с людьми.

Их отношение к людям было прекрасным. Но когда я их впервые сводил с другими собаками (очень даже дружелюбно к ним настроенными) — их ужас при виде этих “чудовищ” был чрезвычайным: они падали на спину и застывали в каталептических позах. Они так могли лежать в оцепенении и “запредельном торможении” хоть час и дольше. И лишь моё ласковое вмешательство постепенно возвращало их в нормальное состояние.

Радикально же отношение этих псов к другим собакам изменялось лишь тогда, когда они вдруг познавали, что собаки-самки в состоянии течки являются ис­точ­ни­ками запаха половых феромонов... (То есть сек­су­аль­ный фактор создавал условия для ускоренного процесса социализации).

Оказывается, что те псы прежде вовсе не считали себя собаками.

Они ощущали себя людьми.

Как и те человеческие дети, которых воспитывали обезьяны или волки, считали себя обезьянами или волками.

Дело в том, что ощущение своей видовой принадлежности — не врождённо. Оно приобретается в определённый “критический” этап развития по механизму, названному “первичной социализацией” (в отличие от “вторичной социализации”, которая может долго и трудно происходить в более позднем возрасте).

Во время “критического” этапа “первичной социализации” происходит “запечатлевание” (“imprinting”) взрослых особей своего вида (обычно — своих родителей) — и на этой основе и формируется ощущение своей принадлежности к тому или иному биологическому виду.

У человека этот этап длится с 2 до 6-7 месяцев (см. [1,9]). В это время и в последующие примерно два года психика ребёнка чрезвычайно чувствительна к нарушениям гармоничных отношений с матерью или человеком, её заменяющим. Как было выяснено во многих наблюдениях за развитием детей и в специальных опытах на обезьянах (H. F. Harlow и др.; обзор литературы см. [9]), нарушение этой гармонии (хотя бы длительное отсутствие того взрослого человека, к которому произошёл “им­прин­тинг”, попытки резкой замены такого человека другим воспитателем именно в это время и т.п.) вызывает труднообратимые или даже необратимые нарушения в психическом развитии ребёнка, сказывающиеся и во взрослом состоянии. Это могут быть психологические трудности в общении с другими людьми, “нелюдимость”, повышенная агрессивность и т.д.

 

 

* * *

 

Механизм “запечатлевания” (“импринтинга”), однако, работает, обеспечивая не только “первичную социализацию”.

... Какие вообще есть механизмы обучения? Метод “проб и ошибок”. “Сочетательный” (“условный”) рефлекс. Изучение чужого опыта через вербальный (ре­че­вой) контакт, книги, радио, телевидение, кино, под­ра­жа­ние и проч.

Но есть ещё и “импринтинг”, о котором в России пока мало, кто знает.

В данном случае это — почти то же, что подражание, но только работает этот механизм именно во время соответствующих “критических” этапов развития в детстве. И его эффект — несравненно более силён.

Например, песни певчих птиц — это вовсе не их врождённые голоса. Самцы обучаются пению, когда они ещё сидят маленькими птенчиками в гнезде, а папа поёт рядом. Они “запечатлевают” песню, но сами петь будут лишь не скоро — по достижении половой зрелости. (Это относится к самцам. Самочки же петь не будут, но станут реагировать на песни своих сверстников — как на сексуально значимые голоса представителей своего биологического вида).

Если же папа у гнезда не поёт — способность петь у потомства не сформируется, особи станут социально неполноценными, их участие в репродукции (раз­мно­же­нии) будет искажено или станет вовсе невозможным.

Или ещё бывает, что самцы выучивают песню чужого биологического вида и пытаются её воспроизводить — в той степени, насколько позволяет их собственный голосовой аппарат.

Так, на лекциях в университете по орнитологии профессор Алексей Сергеевич Мальчевский — замечательный энтузиаст своего дела, прекрасный педагог — демонстрировал магнитофонную запись голоса самца канарейки. Птички вылупились и выросли в клетке в доме одинокой старушки, которой было не с кем разговаривать, кроме своих любимых птичек. А папы-канарейки в той семье не было. И вот подрос молодой канарейчик — и стал петь вдруг всё одну и ту же песню на чистом русском языке голосом той старушки:

— Ах, какие птички, миленькие птички! Ах, какие птички, миленькие птички!...

Так же ведь и человеческие дети: слушают-слушают, как говорят взрослые, особенно мама (или няня)... А потом и сами начинают пробовать голос. Речь взрослых — “запечатлевается”, родной разговорный язык усваивается очень легко во время соответствующего “критического” этапа развития. Иностранный язык заучивать взрослому человеку — уже гораздо сложнее: здесь приходится использовать совсем уже другие механизмы заучивания, включая “зубрёжку” слов...

... А вот если с младенцем не “разговаривать” и он не получает возможности наслушаться голоса любимого им человека — он так и не научается полноценно говорить, родной язык ему потом становится как иностранный...

Это — одно из проявлений заболевания, широко изучавшегося в странах Запада в детских сиротских приютах после Первой мировой войны: дети, которых только добросовестно кормят и перепелёнывают, но которые лишены именно индивидуальной эмоциональной теплоты — эти дети вырастают в людей асоциальных, не умеющих полноценно говорить, очень часто агрессивных. Возник даже специальный термин, обозначающий этот синдром, — “госпитализм”.

Но из этого вовсе не следует, что “госпитализм” является неизбежной участью всех детей, воспитываемых без участия их собственных мам. Нет: не имеет значения, родная мать воспитывает детей — или же приёмная; важно лишь, чтобы это была женщина с полноценным материнским комплексом душевных качеств. Плюс определённые научные знания. Так например, опыт истинно коммунистического образа жизни, реализованный уже после Второй мировой войны вовсе не в “строившем коммунизм” СССР, а в израильских коммунах (кибутцах), показал, что общественное воспитание детей в отрыве от их матерей, но при правильно поставленном воспитательном про­цес­се, даёт прекрасные результаты (об­зор литературы см. в [9]).

 

 

* * *

 

Знание этих закономерностей развития детей и их воспитания уже давно присуще педагогике всех развитых стран Земли. Но в СССР об этом не было известно, и детские учреждения приютского типа массово “штамповали” психически ущербных выпускников. Данная тема в СССР была “закрытой”.

... Тогда в СССР не было и психологии, была лишь “павловская” “физиология высшей нервной деятельности”, оперировавшая понятием лишь “условных” и “безусловных” рефлексов. Поведение и мышление, согласно этому механистическому (“ма­те­ри­а­лис­ти­чес­кому”!) учению, являются лишь рефлексами на сигналы из внешней и внутренней (телесной анатомо-фи­зи­о­ло­ги­ческой) сред. А все живые существа и человек в том числе — не развивающиеся в рамках Эволюции Абсолюта единицы сознания, а лишь этакие странные живые органические механизмы: пожили зачем-то сами, наплодили потомство ради продолжения своего вида, оставили ему (в лучшем случае) какие-то материальные ценности — и сдохли...

И чтобы в эту тупую схему внедрить какие-то новые идеи — требовалась борьба, наполненная политическим риском (“попытка подрыва основ материалистического мировоззрения!”).

... Я стал тогда первым в СССР, кто серьёзно заговорил в печати об этих проблемах (до этого было лишь одно упоминание другого автора). Мои публикации в те годы имели большой позитивный резонанс среди учёных и врачей.

Но сейчас... сейчас я снова с болью слушаю выступления по радио о том, что дети в учреждениях приютского типа в России так и не научаются говорить...

 

 

* * *

 

... По механизму “импринтинга” формируются также целые шаблоны социального поведения, свойственного своему полу. Это форма “импринтинга” получила особое название “идентификации”. Были выявлены особые “критические” этапы для этого процесса. (Обзор литературы см. в [19]). Исследования по­казали, что ребёнку необходим полноценный контакт со взрослыми одноимённого пола. (Причём маль­чи­кам — с отцом — с трёх лет, а девочкам — с матерью — и до, и после этого срока). Эти взрослые должны быть любимыми и уважаемыми ребёнком людьми, хотя вовсе не обязательно, чтобы это были именно родные мать и отец.

Родители должны знать: ваш ребёнок неосознанно запечатлевает ваши шаблоны поведения — хорошие и дурные. Он не воспроизводит их немедленно, но будет воспроизводить, когда подрастёт. Он будет использовать ваши речевые обороты, эмоциональные реакции, пищевые привычки, будет (или не будет) курить, пьянствовать, он позаимствует у вас непроизволь­но ваши профессиональные навыки, формы про­ве­дения досуга, отношение к природе, к людям... И лишь где-то около двадцати лет он, может быть, сможет начать эти шаблоны критически переосмысливать...

 

 

* * *

 

Приведу любопытный пример насчёт “за­пе­чат­ле­ва­ния” пищевых продуктов.

Когда однажды у меня заболел щенок, я решил попробовать лечить его в том числе чесноком. Стал давать ему чеснок, чтобы он сам жевал, — не хочет: не вкусно! И выплёвывает.

Тогда я начал сам жевать дольки чеснока — специально, чтобы он видел. Причём изображал ему, как это мне нравится, в каком я пребываю от чеснока блаженстве... Он долго смотрел, изучал, пробовал, выплёвывал, морщась... Но потом стал есть сам. Лишь подражая!

... Года через два, когда он стал уже большой и взрослой собакой, я вспомнил о том эпизоде и решил проверить: как он будет относиться к чесноку теперь.

К моему изумлению, он был в восторге от чеснока: с наслаждением жевал, просил ещё.

Трудно сомневаться, что он стал единственной за всю историю Земли собакой, от которой потом так разило чесноком!

 

 

* * *

 

Если мы хотим помочь детям стать лучше — мы обязаны не только говорить им об этом, но и демонстрировать им образцы собственного правильного поведения.

Любовь в аспектах нежности, заботливости, уважения и сострадания ко всем живым существам, практической готовности помочь всем во всём добром, также устремлённость к знаниям, трудолюбие — это есть то, что взрослые должны сами исполнять, в том числе на виду у детей.

... Но иногда бывает, что воспитывать именно так — уже поздно: ребёнок уже растёт эгоистичным, злоб­ным...

И здесь уже не обойтись без “угашения порочных рефлексов методами отрицательного подкрепления” (говоря языком физиологии высшей нервной деятельности).

... В исследованиях на собаках мною было выявлено, что, во-первых, эгоизм и агрессивность проявляются при прочих равных условиях не у всех особей (т.е. главными факторами, их определяющими, являются свойства душ, пришедших в данные тела), а во-вторых, их можно уничтожить “вос­пи­та­тель­ными мерами”, подавляя силой, т.е. наказывая “адек­ват­ны­ми ме­ра­ми на­ка­за­ния”. Именно, если в группе собак оказывалась сильная и неагрессивная особь, способная силой подавлять агрессивные “выходки” других собак, наделённых этими пороками, — то пороки последних постепенно снижались, пока не исчезали вовсе [11].