МОИ ОШИБКИ

Мы тогда в Москве называли себя “Центр Ваджраяна”. “Ваджраяна” значит “Прямой Путь”, Прямой Путь к Маханирване, к слиянию с Творцом.

Школа росла в виде пирамиды с равными по высоте этажами внутри. Этажи — это курсы. На нижних этажах побывали тысячи учеников, чем выше, тем меньше. Каждый должен был взять от наших знаний и методов не больше, чем мог сейчас выдержать, не повредив себе. К вершине поднимались лишь единицы. А сама вершина тоже двигалась вверх, пирамида росла.

Но действительно взрослых в психогенетическом отношении учеников Бог мне тогда так и не дал: все “взрос­лые” должны были создавать свои собственные Школы-пирамиды.

... У каждого своя скорость движения по духовному Пути. Это предопределено в значительной мере наработками прежних воплощений. Поэтому, предлагая кому-то из учеников ускоренные программы обучения психотехникам, надо учитывать не только нынешнюю степень устремлёности к совершенствованию, этический и интеллектуальный уровни, но и тот потенциал, с которым человек пришёл в данное воплощение. (Это можно оценить не только просматривая прошлые воплощения ученика, но и непосредственно видя запас его энергии кундалини).

У меня было двое лучших московских учеников (Галина Вавер — не в счет: она руководила собственным Центром). Одного из них я назначил директором Центра, другого — старшим преподавателем.

И хоть они и были, несомненно, лучшими по интеллектуальному и психоэнергетическому критериям, но первый из них отличался безответственностью, эгоизмом, лживостью, даже не останавливался перед воровством. Ещё он был всегда готов оклеветать, предать любого, даже собственную жену, — и не то, чтобы ради какой-то великой цели, а просто ради удобства в разговоре... Когда я уличал его в не­бла­го­вид­ных поступках, для него была типичной такая реакция “на публику”: “Вы посмотрите на него! Как он всё искажённо воспринимает! Он делает выводы лишь на основании слухов! Нет, чтобы спросить у меня!” Но сам он только лгал и лгал...

Я указывал ему на эти пороки, он винился, каялся, обещал исправиться, говорил, что уже исправился... Этим он создавал впечатление своей искренности. И долго вводил меня в заблуждение. Его слова покаяния были тоже ложью: просто он когда-то для себя решил, что ложью ему жить легче...

Наши рабочие отношения складывались по такой схеме. Например, мы обсуждаем план дальнейших мероприятий Центра. Обсудили, все согласились. Говорю:

— Я сейчас уезжаю на две недели туда-то. А тебе — сделать за это время то-то и то-то. Согласен?

— Да.

Через две недели возвращаюсь.

— Сделал?

— Нет.

— Почему же?!

— Забыл.

—... Вот, я дарю тебе блокнот. Записывай в него все дела. Пиши: срочно сделать то-то и то-то. Я вернусь через 4 дня. Если не сделаешь — всё сорвется.

Через 4 дня:

— Сделал?

— Нет.

—...?

— Забыл.

— Но ведь ты же записал в блокноте!

— Так ведь надо ещё вспомнить, чтоб посмотреть в него.

... Ещё любопытный пример. Они вдвоём со старшим преподавателем приезжают ко мне в Петербург для работы на “местах силы”. Утром у меня — масса дел: приготовить завтрак, накормить их, собрать еду с собой, позаботиться, чтобы была еда, когда вер­нём­ся из леса, вымыть посуду, подмести пол, проследить, чтоб у них всё было в порядке в отношении одеж­ды и многое другое... Одним словом — неизбежная озабоченность, чтобы ещё и на поезд успеть.

Они же сидят на диване и “треплются”. Точнее, “треплется” он — навязчиво, занудно. Она же — терпит. Это продолжается полчаса, час, пока я собираюсь, готовлю всё им и себе в дорогу. Периодически напоминаю им, сколько минут осталось до выхода из дома...

Наконец, объявляю:

— Всё! Выходим! Вы хоть в туалете были?

— Нет-нет! Сейчас пойдём!...

В итоге мы опаздываем, спешим, еле успеваем...

А потом я слышу обсуждаемый ими глубокомысленный вывод:

— Да... Вот в какой суете Володя живёт!...

... Когда, бывало, они и ещё другие “лучшие уче­ни­ки” из Москвы приезжали группой для занятий ко мне домой — они за неделю “сметали” у меня запасы еды на несколько месяцев. А “в знак благодарности” ос­тав­ляли мешочек со ста граммами конфет.

... Я тогда не придавал этому значения, просто дарил — и знания, и всё, что имел — потому, что их любил... Не понимая того, что именно такой любви они не были достойны... Не видя вокруг себя людей лучших, чем они, мне казалось, что я смогу их изменить своей любовью...

... Я был вовсе не из тех людей, которые, подчуя гостей, подсчитывают, кто на сколько рублей и копеек съел. Наоборот, я всегда радовался хорошему аппетиту своих друзей: ведь энергия пищи необходима для роста сознаний медитирующих. А именно это было главным для меня: служение делу Эволюции через увеличение общей утончённой энергии сознаний всех людей, особенно тех, кого доверил мне на воспитание Бог.

Но... Анализируя это сейчас, вижу следующее: Бог через Бхагавадгиту [28] зафиксировал закон: тот есть вор, кто на полученные дары не отвечает дарами...

... Однажды мне пришлось поднимать по длинной лестнице на вокзальный перрон к отходящему поезду неимоверный груз книг в рюкзаке да ещё в тележке, которую пришлось нести на руках. Казалось, сейчас потеряю сознание от перенапряжения... А она шла рядом с пустыми руками и, вместо того, чтобы хоть чуть-чуть помочь, видя, что я на пределе своих возможностей..., лишь “вдохновляла”:

— Ну — ещё! Ну — давай! Ну — ещё немного осталось!...

... Её я начал пытаться превратить в духовного воина — из комнатного существа с вечным хроническим насморком и трёхнедельными по длительности менструациями; в духовном же отношении она была вполне удовлетворена до меня тем, что у неё был знакомый православный “батюшка”...

Она исцелилась. Но стала ли духовным воином?

Имея высшее философское образование, она смо­г­ла какое-то время успешно преподавать методи­чес­кую часть программы. Но так и не обрела способность сражаться за благо других, противостоя злу. Её способность к заботе о других оказалась почти равной нулю. Она всегда оставляла “поле боя”, натолкнувшись на грубую силу. А своё “я” пыталась ут­вер­ж­дать в мелочных капризах в отношениях со мной.

... Веду как-то группу по лесной дороге к “месту силы”. Она возмущается:

— Почему мы идём по верхней дороге, а не по нижней?

— Нижняя сейчас вся состоит из луж. Ведь всю ночь лил дождь. Я по этим местам хожу уже не один год, знаю их.

— Нет там никаких луж!

— Ну что ж, пойдём, посмотрим...

Мы перебираемся на нижнюю дорогу и продолжаем путь, с трудом преодолевая огромные грязные лужи...

Но это было ещё мелочью. Гораздо важнее, что она перестала считаться с моим мнением относительно ведения учеников. Назревал и назрел наш разрыв...

... Борис Гребенщиков когда-то пел: “... И когда я решил, что нет людей между свиней и рыб...”.

... Однажды летом мы шли с ней по лесной дороге вдоль реки.

Между нами уже произошёл надлом отношений из-за её отхода от принятой в Школе методологии преподавания. Ей хотелось, чтобы у неё было много учеников, хотелось экспериментировать на людях. Я же, основываясь на своём опыте и видя опасность её замыслов, настаивал на сохранении апробированной годами методологической чистоты.

Мои возражения раздражали её, распаляли желание противоречить. Ей захотелось идти босиком, она сняла кеды.

Я предупредил, что так можно поранить ноги о стекло или проволоку, незаметные в дорожной грязи. Она отвечала:

— Нет! Всё будет хорошо!

И тут же вляпалась в большую кучу экскрементов. Стала очищать ноги сухим прутиком, тот сломался, перепачкала и руки...

Повёл её отмываться в реку.

Река на мелком месте кишела мальками рыб.

Говорю:

— Только рыб ещё не перепачкай!...

Она отмылась, но не вняла. И впоследствии своей изменой причинила много вреда доверившимся (не ей, а мне как руководителю) людям.

Московский центр нашей Школы разваливался...

Характерными чертами старшего преподавателя были отсутствие заботливости и организаторских способностей. Например, даже то, что в единственном туалете при зале для занятий перегорала лампочка и была сломана защелка на двери, не привлекало её внимания.

Женщина естественным образом учится заботливости — второму по важности, после сострадания, аспекту любви — через воспитание детей. Но у неё детей не было ни в этой, ни в прошлой жизнях.

Ещё она возмущалась тем, что сексуально озабоченные человеческие самцы делали ей на улицах предложения. Но при этом я однажды летом увидел её в белой майке с изображением красного прон­зён­но­го “стре­лой Амура” сердца и надписью по-английски: "Yes!" — "Да!".

Она была в прошлой жизни буддийским монахом в тибетском монастыре.

Он — хулиганствующим псевдосуфийским магом по прозвищу “Человек-пуля”.

Мои попытки помочь им стать лучше — мягкие намёки, приведение примеров других людей — вна­ча­ле воспринимались положительно, а потом стали вызывать раздражение: мол, чего учишь? — мы ведь теперь умеем медитировать не хуже тебя.

В его теле я однажды заметил “подселенца” — духа-обезьяну. И характерной чертой его поведения стали ужимки и кривляния, которые казались смешными и остроумными ему самому, но с недоумением воспринимались окружающими.

А ещё их стал опекать небольшой дух, который выдавал себя за Бабаджи. А они его слышали, но не видели. Он был подослан к ним в качестве шутника-искусителя. И она — вместо того, чтобы работать по самосовершенствованию, — увлеклась слушанием его сказок о том, как она якобы во многих прошлых жизнях воплощалась вместе с Бабаджи...

Мне вначале долго казалось, что я могу существенно помочь им приблизиться к Совершенству в интеллектуальном и этическом аспектах развития. Поэтому я и поручал им ответственную работу: обу­чал методике преподавания, назначал на руководящие должности, помогал в написании научных статей и т.д. Даже однажды подставил их фамилии в качестве соавторов на одну из своих книг — чтобы повысить их авторитет в глазах других людей. Но в итоге пришлось ещё раз убедиться: каждый человек способен измениться за ограниченный всего несколькими годами отрезок времени лишь в небольших пределах; для принципиальных же изменений требуются несравненно большие временные масштабы.

Она оказалась ещё слишком молодой душой, чтобы уметь любить, заботясь и сражаясь за тех, кого любишь. Он же — уже слишком закоренел в пороках лени, лжи, подлости, готовности в любой момент предать — до той степени, что научился их отлично маскировать.

А я этого ещё не умел различать. И даже, более того, не хотел этого видеть, когда Бог прямо указывал мне на несоответствие преподавателей Школы Его Замыслу.

В Его же Замысел входило то, чтобы через меня Он смог готовить Аватаров. А не просто создалась бы ещё одна “большая и дружная семья” резвящихся и пакостничающих детей, играющих в религию.

Для этого Ему предстояло ещё многому обучить меня самого. В другой обстановке. В отрыве от толпы. Я же этого не хотел видеть и сопротивлялся.

И однажды Бог распорядился о закрытии Центра “Ваджраяна”. Лично мне Он сказал:

— Центр "Ваджраяна" пришёл к закату, к концу. Я его упраздняю — при помощи грубых сил, если сам на это не пойдешь. Занятия в прежнем виде уже не нужны. Они будут продолжаться на совсем другой основе. Центра, считай, уже нет: Я его закрыл. Считать его закрытым с этого момента. Ты потом увидишь много своих ошибок — привязок к "земному". Отныне существую лишь Я — Центр для всех стремящихся ко Мне душ. Никакая организация на Земле вам больше не нужна.

А через некоторое время я узнаю о том, что делалось в Центре в последнее время и скрывалось от меня: “сексуальные семинары” для всех желающих с улицы с коллективными раздеваниями, занятия с публичным раскрашиванием красками обнажённого жен­с­кого тела (причём как? — грудь в чёрный цвет, а что ниже — в красный!). Как раз приехали канадские кинематографисты. И они отсняли этот отвратительный эпизод. Они делали фильм “Духовная жизнь России”... А вокально-инструментальная деятельность свелась к воспеванию не Бога, как замышлялось, а шиваистских богов. И всё это делалось с постоянным повторением имени Бабаджи и под разговоры об открытии “Центра Бабаджи”.

Я увидел: преподаватели, достигнув предела своих возможностей на данный момент, пустились в зазнайство и хулиганство. Это уже, действительно, стал вовсе не “Прямой Путь” к Богу, не “ваджраяна”.

Я заявил директору и старшему преподавателю, что нам пора расстаться и что в дальнейшем они не должны опираться на моё имя и авторитет нашей Школы. В ответ они, скрыв от других факт этого разговора, стали пытаться сохранить Центр и своё лидерство, но уже без меня, хотя и присваивая право преемственности.

Я знал, что выполнил свою миссию по отношению к московским ученикам, дав каждому то, что он мог вместить на данном этапе своего развития. Оставалось лишь подвести итог.

Я счёл своим долгом собрать московских уче­ни­ков и, прощаясь, высказать им своё отношение к этим событиям.

Говорю, в частности:

— Центр “Ваджраяна” закрыт. Я за дальнейшие поступки преподавателей, пожелавших идти своим путём, не отвечаю. Отныне они могут вести занятия хоть по “Медитативной мастурбации” или “Груп­по­во­му скотоложству” — но на свою ответственность перед Богом и людьми, а не прикрываясь именем Бабаджи или моим именем...

Сказанное наглядно демонстрирует то, что даже большие успехи в психоэнергетических тренировках не способствуют сами по себе искоренению грубейших этических пороков.

Теперь (к сожалению, слишком поздно) я увидел тщетность своих попыток исправлять этические пороки учеников именно в процессе серьёзной эзотерической работы: на самом деле кристальная эти­чес­кая чистота должна являться предпосылкой для неё, "пропуском" в неё.

Бог по поводу этой моей ошибки с данным и некоторыми другими учениками высказался так:

­­— Ты старался натащить в Меня всякого мусора!

Хотя, с другой стороны, ведь именно Он Сам благословлял меня прежде на каждый этап работы с ними. Причина же такого кажущегося противоречия состоит в следующем. Во-первых, через эти уроки я научился лучше понимать других людей и, более того, могу теперь этим своим опытом поделиться со многими. Во-вторых, я не смог бы сам двигаться столь успешно по духовному Пути, если бы искал его только для себя; я проторял дорогу для своих учеников, и одним из главных стимулов для моих усилий была любовь к ним.