ГЛАВА 2. Шел мягмар, пещеры шавара были переполнены нойтом, и умерших

 

Шел мягмар, пещеры шавара были переполнены нойтом, и умерших

хоронили в далайне, принося в жертву проол-Гую. Маму завернули в полог

палатки, уложили на носилки и с песнями унесли. "О отец наш,

проол-Гуй! Тебе отдаем мы лучшую из женщин..."

Шооран не принимал никакого участия в действе. Сидел, забившись в

угол, уставившись в бесконечность немигающими глазами. К далайну не

пошел - не мог слышать ликующих похоронных песен, пришедших из тех

времен, когда в праздник мягмара бросали в далайн не куклы и трупы, а

живых людей. "О великий, прими нашу женщину!.. Ее руки - ласка, ее

губы - счастье, ее глаза - свет жизни..."

В разоренную палатку пригнувшись вошел Мунаг.

- Ты здесь... - произнес он.

Шооран не ответил. Продолжал сидеть, обхватив себя руками, засунув

ладони под мышки, словно от сильного холода.

Мунаг потоптался, смущенно кряхтя, а потом, не глядя на Шоорана,

сказал:

- Ты, вот что... уходи отсюда.

Впервые Шооран поднял голову, взглянул в лицо дюженника. И хотя он

и теперь не издал ни звука, но Мунаг заволновался и быстро начал

говорить, не отвечая, а просто стараясь заглушить вопрос, всплывший из

глубины широко распахнутых глаз:

- Я бы тебя оставил - жалко, что ли? Ты уже большой, как-нибудь

прокормился бы. Но если одонт узнает? Ты думаешь, он про тебя забыл? И

тебе не миновать шавара, и у меня будут неприятности. Сам понимаешь.

Так что, пока никто не видит, бери что здесь тебе надо - и уходи.

- Куда? - бесцветно произнес Шооран.

- А мне какое дело?! - не выдержав, закричал Мунаг. - Почему я

должен за тебя думать?! Мать твоя умерла, а ты здесь никто. Вот и

ползи отсюда! Я к тебе по-хорошему, вещи взять разрешил, а ты...

Шооран встал.

...вещи... какие вещи?.. Жанч на нем, и мамино ожерелье укрыто на

груди. А больше ему, наверное, ничего не потребуется. Вещи нужны,

когда есть куда идти.

Шооран вышел из палатки. Мунаг тяжело шагал сзади. Через десять

минут - как мал огромный оройхон! - они достигли поребрика.

- Ты не обижайся, - произнес Мунаг, коснувшись плеча Шоорана. - Я

действительно иначе не могу. Что делать... Желаю тебе выжить... если

удастся. На вот, возьми, - Мунаг протянул Шоорану отнятый накануне

нож.

- Спасибо, - сказал Шооран, спрятал нож, перешагнул поребрик и

пошел дальше, не оглядываясь и не думая, где он сможет остановиться.

Теперь он шел по оройхону, где родился и жил, не представляя, как

огромен мир, и не зная, что возможна иная жизнь, чем текущая на этом

кусочке земли, который, если постараться, можно обойти за час.

Здесь тоже праздновали мягмар: на сухой полосе никого не было,

женщины ушли к далайну разбирать подарки щедрого проол-Гуя,

заготавливать острую кость, чешую несъедобных рыб, кожу, живой волос -

все, что так обильно выбрасывает расходившийся далайн. А мужчины,

скорее всего, собрались у шавара: ловят тукку, бьют жирха, стараются

затравить выползшего наружу длинноусого парха или гвааранза, которого

можно взять лишь ударом в глаз. Хотя для этого надо подойти к зверю

вплотную, избежав торчащих плавательных перьев и тяжелых клешней,

перекусывающих человеческую ногу легко словно стебель хохиура. Вряд ли

Боройгал решится на такое, должно быть, он тоже стоит на берегу и

командует женщинами, воображая себя царственным ваном.

Шооран не остановился, понимая, что здесь ему не жить. Он слишком

хорошо помнил, как гнали прочь чужаков, бредущих из страны вана, или

изгоев, пытающихся пробраться на свободный оройхон. Пожалуй, ван

правильно сделал, что позволил этому оройхону быть назависимым: лучшей

стражи нельзя придумать - люди, цепляющиеся за свое жалкое богатство -

сухую полосу вдоль аваров, сильнее чем сытые земледельцы ненавидели

изгоев, от которых ничем почти не отличались. Шоорану не позволили бы

остаться здесь и на минуту, и потому он пошел дальше. Тройная дюжина

шагов взрослого мужчины и впереди вновь поребрик, еще один оройхон -

последний в ряду обитаемых.

Ступив на него, Шооран замер в нерешительности, впервые

почувствовав страх. Сухая полоса кончилась, влага далайна достигала в

этом месте огненной границы, две страшных стихии сошлись в

непримиримой вражде. С далайна наползал нойт, авары встречали его

палящим жаром. Нойт кипел, сгорая, удушливая вонь распространялась

далеко вокруг, закладывая грудь, разъедая глаза, заставляя плакать и

натужно кашлять. На краю оройхона, у самого далайна и то казалось

легче. Едва не задохнувшись в отравленном чаду, Шооран выбежал к

далайну. Здесь он увидел людей. Изгоев.

Несколько невообразимых фигур суетились у живого вала по краю

оройхона, что-то вытаскивая из него. Все-таки и здесь был мягмар, и

люди торопились урвать кусочек добычи. Одна из фигур подняла голову,

Шооран увидел невероятно грязную старуху с лицом обезображенным язвами

и рубцами от старых ожогов.

- Ха! Глядите, кто пришел! - прокричала она. - Какой красавчик! Не

иначе, сам ван вздумал промочить ножки на нашем оройхоне. Ну, иди

сюда, сладенький, не бойся!

Шооран, не двигаясь, смотрел на кривляющуюся перед ним чудовищную

маску, и медленно через силу начинал понимать, что это не старуха, что

женщина лишь немного старше его матери, а состарил и обезобразил ее

жгучий нойт, от которого негде спрятаться и нечем отмыться, и вся

жизнь, которую нельзя назвать жизнью, лишь короткой и мучительной

отсрочкой смертной казни.

Между тем, женщина-старуха продолжала говорить, быстро, взахлеб -

очевидно, не так часто удавалось ей облегчить душу перед новым

человеком, и она торопилась прокричать обо всем, что не позволяло ей

жить.

- Ты, должно быть, оттуда - с сухой полосы? Заблудился... Или они

тоже тебя выгнали? Они могут! Тот, кто живет в сухости, способен на

любую подлость. Ха! Как ваши хныкали здесь год назад, как просились,

какими глазами смотрели на нашу чавгу. Чего только не обещали!.. Сухой

оройхон и проол-Гуя впридачу. И обманули! Пустили к себе всего дюжину

человек. А мы так и остались гнить здесь. И вы думаете - мы будем

принимать вас и дальше? А как же, примем, нам же некуда бежать, дальше

дороги нет. Мы принимаем всех, тем более, что сегодня мягмар...

Другие изгои тоже побросали работу, стояли, рассматривая Шоорана

красными глазами. На покрытых коростою ликах не отражалось никаких

чувств. А женщина-старуха вдруг остановилась и, склонив голову набок,

спросила скорее у самой себя:

- Может ты и вправду с сухих земель? Ишь, какой чистенький... Хоть

в шавар, хоть на авар! Ну, чего встал, иди сюда...

Шооран попятился. Ему живо припомнились рассказы, как изгои с

безнадежных земель, откуда нельзя уже никуда уйти, воруют и съедают

детей. Сейчас эти сказки показались ему истиной. И хотя он давно не

считал себя ребенком - одиннадцать лет - не шутка! - и нож,

возвращенный Мунагом, висел на поясе, все же Шоорану стало страшно. Он

повернулся и побежал. Никто его не преследовал, изгои равнодушно

вернулись к прерванному занятию, лишь женщина старуха выкрикнула ему

вслед: "Ха!" - и захлопала почему-то в ладоши.

Как это мало - тройная дюжина шагов, составляющая вселенную

простого человека! Через полчаса Шооран пересек и этот, уже третий по

счету оройхон и увидел, что с той стороны тоже колышется покрытый

пеной далайн. Оставалось либо идти назад, либо в кипящий удушливый ад

залитых влагой аваров. Можно было, кроме того, прыгнуть в далайн. Путь

этот был самым коротким и далеко не самым мучительным.

Безжизненный оройхон - мокрый и огненный одновременно -

предупреждал о себе издали. Больно запершило в горле, стало нечем

дышать, голова, одурманенная ядовитым дымом, закружилась. Шооран шагал

по инерции, не очень понимая, что он делает. Просто и последний из

оройхонов не пустил его к себе, вернее, Шооран не осмелился принять

его приглашение, и теперь отвергнутый всеми, шел дальше, хотя и знал,

что дальше пути нет.

Когда-то он любил слушать рассказы Хулгала о его странствиях по

этим краям. Это было дюжину и три года назад, когда по землям ванов

ходил безумный илбэч. Хулгал, в ту пору еще не старый и не хромой,

отправился искать новые земли. Тогда много говорили о десятках сухих

оройхонов, стоящих в неведомых краях и ждущих себе хозяев. Хулгал

прошел по пылающему болоту до самого конца, где влага далайна как

встарь разъедала поставленную Тэнгэром стену. Всего на запад от

острова изгоев оказалось три оройхона - для сильного мужчины не

расстояние, но их надо было пройти по узкой полосе между далайном и

аварами, в дымной и душной жаре, среди испарений, от которых

непривычный человек умер бы через полчаса. Хулгал выбрался назад к

концу дня и рассказывал, что остался жив лишь благодаря тому, что

носил с собой губку, пропитанную благовонным соком туйвана, а на

адских оройхонах примотал ее к лицу.

- Я ходил туда и вернулся живым, - заканчивал повествование

старик, - поэтому знаю, что и безумный илбэч мог добраться так далеко.

Я не спрашиваю, зачем он это сделал - для того он и безумец, на то и

илбэч. Но кто ответит, как ему удалось не просто дойти до таких

пределов, но и поставить там оройхон? Или это легче, чем плюнуть в

далайн? Тогда и я хотел бы стать илбэчем, чтобы построить себе дом

чуть получше этого, - старик замолкал и обводил взглядом слушателей,

смущенных кощунственной концовкой рассказа, и не торопясь отхлебывал

из поднесенной чаши мутное пойло.

У Шоорана не было благовонной губки, не было ничего, что могло бы

помочь в пути, но все же он равнодушно ступил на землю мертвого

оройхона и, не оглядываясь, пошел дальше. Он не думал, что вернуться

ему не удастся, не думал вообще ни о чем, мозг, одурманенный

испарениями, был неспособен на такую работу. Просто он видел, что не

может здесь жить и шел куда-нибудь, где будет, пусть даже хуже, но

иначе, чем здесь.

По краю мертвого оройхона не было тропы - почти дюжину лет здесь

никто не ходил. Хрупкая кость, трухлявые хитиновые обломки,

догнивающие остатки туш - все было густо смочено нойтом и жарко

курилось, нагретое близким соседством аваров. Местами завалы достигали

высоты человеческого роста, пробраться сквозь эту кучу тлена было

невозможно, и приходилось двигаться, прижимаясь вплотную к аварам,

покрытым шелушащейся коростой горящих отбросов. И повсюду душная

парная гарь.

Шооран шел вслепую, прижав локти к готовой разорваться груди и

закрыв ладонями лицо. Он спотыкался о груды праха, проваливался в

горячие лужи, и лишь новые, на совесть сшитые мамой буйи спасали до

поры его ноги.

В ту минуту, когда казалось ничто не сможет пробудить уплывающее

сознание, Шооран ударился грудью обо что-то твердое и с трудом

заставил себя понять, что это такое. Перед ним, перегородив прибрежную

полосу, и далеко разбросав толстые как ствол туйвана щупальцы, лежал

черный уулгуй. Этого зверя люди называли младшим братом проол-Гуя.

Среди зверей ни один не был так громаден и ни один не походил до такой

степени на великого бога глубин. Черный уулгуй никогда не вылезал на

берег, но мог, выбросив вверх разом несколько рук, схватить

неосторожного, вздумавшего разбирать прибрежный завал. Говорили, что

уулгуй дотягивался до жертвы за четыре дюжины шагов, и потому не так

много находилось охотников бродить по кромке оройхона. Лишь во время

мягмара уулгуй не появлялся у берега, а если появлялся, то бывал

выкинут на камни и сам становился добычей людей.

Из круглых костяных блях, покрывающих щупальца, искусные

оружейники делали доспехи более легкие и гибкие, чем твердый панцирь

из спины гвааранза. Самые большие пластины шли на щиты. А где-то в

глубине упругого тела скрывался костяной обруч, невыносимой для глаз

белизны. Из такого обруча выточена корона царственных ванов, и потому

ни один простолюдин не должен приближаться к телу уулгуя, ежели вдруг

того выбросит на берег.

- Конечно, корона - это серьезно, - говорил, рассказывая об

уулгуе, насмешник Хулгал, - и добрый ван наложил запрет только из

опасения, что кто-то стащит обруч. Но видит мудрый Тэнгэр, я бы не

стал и смотреть на корону, лишь бы мне позволили набрать дюжину-другую

пластин со щупалец. А голова вместе с короной пускай принадлежит вану.

В прежнее время один вид черного уулгуя поверг бы Шоорана в

трепет, но сейчас он не думал ни о царском запрете, ни о невероятном

богатстве, лежащем перед ними, ни о том, что жизнь может еще теплиться

в распластанном теле. Шооран лишь застонал при виде лишнего

препятствия и, цепляясь за пластины, полез через щупальце,

перегородившее дорогу.

Мертвый уулгуй спросил его:

- Зачем ты топчешь меня, когда я умер и не могу защититься от

твоих ног?

- Ты лег на дороге, а я должен идти, - ответил Шооран.

- Зачем тебе ходить куда-то? - возразил брат проол-Гуя. - Посмотри

на меня: я лежу там, где встретил смерть, и мне больше ничего не надо.

- Мне всюду твердили: "Уходи!" - сказал Шооран, - поэтому я иду и

нигде не могу остановиться.

- Останься здесь, - предложил черный уулгуй. - Будем лежать

вместе, а когда мое тело распадется, ты возьмешь бесценный доспех и

корону ванов.

- Я не могу здесь жить, - сказал Шооран.

- Разве ты пришел сюда жить? - удивился брат Многорукого, и Шооран

упал от этих слов и не мог подняться. Он лишь сунул руку за ворот

жанча и вытащил нить жемчуга, удивительно голубого, нездешнего цвета.

- У тебя есть все богатства мира, - сказал уулгуй, - нет лишь

покоя. Спи...

Ожерелье притягивало взгляд, заставив обожженные глаза широко

раскрыться.

- Нет, - сказал Шооран и поднялся, сам не поняв, как это

произошло. - Я не шел сюда, я уходил оттуда. Ты могуч и подобен богу,

но ты не человек и умер покорно. Люди продолжают жить даже когда это

невозможно, и если они умирают, то это происходит не по их вине. Не

сердись, добрый уулгуй - я пойду дальше. Я еще могу идти.

Он не понимал, куда идет и сколько дюжин шагов прошел. Дважды он

сослепу налетал на авары и лишь по счастливой случайности не свалился

в далайн. Несколько раз он падал, а поднявшись, не знал, куда идти и,

не задумываясь, шел прямо. Он не заметил, как в дымке далайна начала

вырисовываться линия берега, и увидел оройхон, когда до него

оставалось не больше двенадцати шагов. Не удивляясь и не испытывая

вообще никаких чувств, Шооран выбрался на него и побрел прочь,

подальше от дымного кошмара мертвой земли. Если бы оказалось что он,

потеряв направление, сбился с пути и вернулся обратно, то Шооран на

животе пополз бы к Боройгалу, согласился бы принять смерть от руки

изгоев или рожденного в сухости одонта, лишь бы не возвращаться в

преисподнюю, из которой только что вышел. Однако, хотя он прошел уже

далеко, ему не попалось ни одного человека.

Шооран остановился. Где люди? Не проол-Гуй же их съел? Если бы эти

места недавно посетил Многорукий, он бы съел все, а здесь... шуршат

под ногами поваленные стебли хохиура, облепленные толстой нетронутой

шубой харваха, оставляя извилистый след, ползет выгнанная мягмаром из

укрытия паршивая тайза. Сразу видно, что проол-Гуя не было здесь много

месяцев.

Шооран обломил толстую тростину хохиура, ковырнул ею неровную

поверхность грязи. С первой же попытки он добыл несколько крупных

чавг. Шооран разломил чешуйчатую скорлупу, вывалил на ладонь

студенистый клубень. Осторожно сжал руку, и между пальцами потек сок.

Первым делом Шооран вымыл перепачканные в нойте руки, потом осторожно

обмыл садняще лицо, смочил терпким соком растрескавшиеся губы. Третью

чавгу он проглотил целиком, потом четвертую, пятую... Никогда еще

Шооран не ел так много. Живот его раздулся и громко булькал при каждом

движении, запах чавги уже вызывал тошноту, а Шооран не мог

остановиться, добывал все новые клубни, лил сок на голову, мыл лицо,

руки, даже запачканный и порванный жанч. Впервые он видел столько

чавги: мелкой и огромной - с кулак величиной, и теперь не знал, как

себя вести. Набил чавгой сумку, снял даже жанч, и лишь внезапный

приступ дурноты заставил его прекратить бессмысленное занятие.

Шооран сел на камень - сел, вымыв его сперва соком! - и задумался.

Оройхон на который он попал, ничуть не походил на оставленную позади

землю изгоев. Казалось, здесь вообще никто не жил. Если бы Шооран не

видел все это своими глазами, он бы не поверил, что такое возможно.

Скорее всего он просто-напросто умер. Мама рассказывала, будто в одной

из дальних земель люди не поклоняются проол-Гую, а верят, что только

Тэнгэр обладает настоящей властью. Эти люди убеждены, будто после

смерти уйдут за пределы далайна, туда, где стоит алдан-тэсэг. Всякий

умерший очутится у подножия алдан-тэсэга и сможет начать восхождение.

Но если при жизни человек поступал плохо, то по дороге его схватит

проол-Гуй и навечно унесет в беспросветный шавар, по сравнению с

которым глубины далайна покажутся сухим оройхоном. Лишь немногие

праведники достигают вершин и восседают на алдан-тэсэге рядом с самим

Тэнгэром.

Хотя, этого тоже не могло быть. Не больно похож на алдан-тэсэг

мокрый оройхон даже до середины которого достигает вонь, плывущая с

мертвых земель. Все здесь как дома, только богаче, нетронутей: хохиур,

чавга, харвах и... Шооран замер, увидев тукку. Зверек возился в грязи,

разрывая клубни чавги. Казалось, тукка была полностью поглощена своим

промыслом, но едва Шооран, в котором мгновенно проснулся охотничий

азарт, сделал крадущийся шаг в сторону тукки, как та сорвалась с места

и кинулась к шавару.

"Уйдет! - мелькнула мысль, но тут же Шооран успокоил себя: -

Никуда она не денется. Мягмар."

Тукка бежала, шарахаясь из стороны в сторону, Шооран качнулся ей

вслед и понял, что бежать не сможет. Не слушались ноги. И вообще,

какая сейчас может быть охота, куда бы он дел тукку, умудрись он даже

добыть ее? Шооран вернулся и сел на вымытый камень, который еще не

успело затянуть нойтом.

Как назло, тукка, отбежав немного, остановилась и, словно ни в чем

не бывало, принялась копаться в грязи. Шооран смотрел на нее, и что-то

медленно ломалось у него в груди. То, что было значимо еще два дня

назад, рассыпалось пылью, а нового взамен не появилось. И не было сил

даже удивляться происходящему. Тукка копошилась неподалеку в большой

луже, и казалось, так и должно быть, что так уже бывало прежде. И

когда большая серая тень, перемахнув тэсэг, упала, разбрызгав грязь, и

свистящий удар развалил надвое не успевшую выпустить игл тукку, Шооран

тоже не удивился и не испугался, а продолжал сидеть, так же спокойно

глядя на нового зверя.

Зверь был велик - вдвое больше Шоорана. Разделенное на сегменты

тело было одето тускло блестящим хитином. По усаженным режущими

пластинками усам - жестким и длинным, в человеческий рост - Шооран

признал его. Перед ним был парх, второй после гвааранза хозяин шавара.

Парх подполз было к убитой тукке, но остановился и начал

сворачиваться в гигантский клубок, поджимая под себя сегменты хвоста и

скручивая секущие усы.

"Готовится прыгать, - понял Шооран. - На меня."

По-прежнему не было страшно, но все же Шооран вскочил и побежал,

переступая мягкими как сырой харвах ногами. Побежал потому что надо

было бежать. Теперь он словно тукка петлял и шарахался от тэсэга к

тэсэгу, но при этом удивительно спокойно повторял прежнюю мысль,

примеривая ее на этот раз к себе самому: "Никуда он не денется.

Мягмар. Время удачной охоты."

Разогнувшись со звонким костяным щелчком, парх прыгнул. Шооран

швырнул ему навстречу сумку с чавгой, и это сбило безукоризненно

точный прицел: усы разрубили грязь в полушаге от ног Шоорана. Шооран

метнулся в сторону, за небольшой тэсэг, присел, надеясь, что парх

потеряет его из виду. И то ли это действительно произошло, то ли парху

просто надоело прыгать, но он на минуту замер, потом развернулся и

пополз к своей первой жертве. Распущенные усы безвольно волоклись по

грязи, четыре пары острых роговых челюстей бесцельно пережевывали

что-то. И Шооран вдруг вспомнил, что из такой челюсти был сделан мамин

скребок для кожи.

Пригибаясь и прячась за тэсэгами, Шооран поспешил вглубь оройхона.

Зрелая чавга предательски хрустела под ногами. Шооран понимал, что и в

центре, и на том краю тоже есть суурь-тэсэги, а значит - и шавар, из

которого выползла вся нечисть, но оставаться здесь не мог. Знакомая

опасность казалась страшнее.

Но все-таки, что происходит? Дома выползший парх давно был бы

замечен, вокруг толпились бы охотники с сетями и копьями, и хищник

думал бы сейчас не о добыче, а о том, как сберечь собственные усы. Где

все? Куда девались люди?

Шооран шел все быстрее. Если бы он мог, он бы снова побежал. Еще

утром он мечтал никого не видеть, а теперь стремился во что бы то ни

стало найти людей. Он прошел уже почти весь оройхон, но так никого и

не встретил, а туман, всегда висящий над далайном и прибрежными

оройхонами, и не думал сгущаться, напротив, он становился все реже, и

наконец Шооран увидел впереди пышную крону растущего туйвана. Сомнений

быть не могло: там находился еще один оройхон - сухой оройхон! - а это

значит, что и за ним продолжалась земля.

Шатаясь, Шооран пересек граничный поребрик, упал на чистую землю,

пополз. Он действительно достиг рая! Третий раз за свою жизнь он

ступил на сухой оройхон, и впервые его руки не были заломлены, он мог

поднять голову и оглядеться.

Беглого взгляда хватило, чтобы понять - людей не будет и здесь.

Землю повсюду покрывала хлебная трава, но ее никто не косил двенадцать

раз в год, и она росла беспорядочно, как хохиур: рядом с поспевшими

гроздьями поднимались цветущие метелки и перезревшие, растерявшие

гроздья стебли. Шооран сорвал одну кисть, засунул в рот и скривившись,

выплюнул - зерна оказались твердыми и невкусными. Зато когда он

подошел к дереву, то увидел, что вся земля под ним усыпана опавшими

плодами. Плоды были мягкими и пахли не затхлой водой, как чавга, а

источали сильный и сладкий аромат. В жизни Шооран не пробовал ничего

подобного, и даже представить не мог, что такое существует.

Этих слишком резких переходов оказалось чересчур много для

измученного сознания. Шооран больше ничего не понимал и ничему не

удивлялся. Ясно же, что он умер, но пришел не к проол-Гую, а словно

праведник далеких земель, поднялся на алдан-тэсэг.

Возможно, разум Шоорана просто не устоял бы перед испытаниями

бесконечно длинного дня, но по счастью раньше не выдержал желудок.

Шоорана стало рвать. Рвало горькой кашей чавги, наспех проглоченными

кусками плодов, желчью. И долго еще выворачивало опустевшее нутро,

заставляя сгибаться и стонать от боли.

Разогнувшись после очередного приступа, Шооран увидел человека.

Это был настоящий старик, старше даже, чем Хулгал. Белая борода

опускалась ему на грудь, морщины на лице были проведены временем, а не

нойтом. Старик стоял, опираясь на палку и смотрел на Шоорана.

- Здравствуй, мудрый Тэнгэр, - сказал Шооран и потерял сознание.

 

X x x

 

Когда Шооран открыл глаза, он долго не мог понять, куда попал. Всю

жизнь проведя под открытым небом, он привык видеть над головой лишь

размывы туч или, в крайнем случае, кожаный навес, и потолок из

ноздреватого камня пугал своей тяжеловесной твердостью. Казалось, эта

громада сейчас рухнет всей тяжестью, сомнет, не оставив целой кости.

Замерев, Шооран напряженно уставился в потолок, стараясь взглядом

удержать камни от падения. Минуты шли, потолок висел неподвижно.

Убедившись в его надежности, Шооран осмелился пошевелиться и

посмотреть по сторонам.

Он лежал в небольшой комнате со скругленными углами. Рассеянный

свет проникал через два отверстия, расположенных под самым потолком.

Посреди комнаты стоял стол, сделанный из панциря монстра, выброшенного

далайном. К столу придвинут вычурный позвонок, возможно принадлежащий

той же самой рыбе.

С мягким хлопком откинулся полог, висящий у входа, в комнате

появился старик. В руках он держал чашу, над которой горячей струйкой

поднимался пар.

- Ну-ка, выпей, - сказал старик, протягивая чашу.

- Спасибо, щедрый Тэнгэр, - проговорил Шооран.

Питье было сладким и соленым одновременно, оно благоухало

незнакомо и притягательно, смягчало губы и обожженное дымом горло.

Хотелось припасть к чаше и не отрываться от нее никогда, но Шооран

нашел в себе силы соблюдать приличия и пил не торопясь, мелкими

глотками, как полагается в присутствии бога. Не смог лишь оставить на

дне немного отвара - выпил все до капли.

Старик уселся, положив руку на стол, долго рассматривал Шоорана.

- Как ты сюда попал, герой? - спросил он наконец.

- Я пришел по мертвой полосе, мудрый Тэнгэр, - ответил Шооран, - а

звери далайна не тронули меня, потому что сейчас мягмар.

- Зато в это время возле кипящих аваров можно в два счета

задохнуться... - сказал старик. - И, кстати, почему ты называешь меня

Тэнгэром? Я такой же человек, как ты,только я пришел сюда раньше и

живу тут уже много лет.

- Хулгал рассказывал, что он ходил сюда и не нашел за мертвой

полосой никакой земли, - не то спросил, не то пожаловался Шооран,

приподнявшись на локте и глядя на старика.

- Когда-то так и было, - согласился старик. - Не один твой Хулгал

ходил по горящему болоту и видел лишь стену далайна. А потом илбэч

пришел сюда снова и выстроил еще девять оройхонов. К тому времени уже

никто кроме меня не искал новых земель, и потому я живу здесь один.

Теперь, вот, еще ты пришел.

- Если ты не добрый Тэнгэр, - задумчиво произнес Шооран, - то

зачем ты позволил мне остаться, принес в свой дом и поишь горячим?

- Я бежал сюда, потому что не хотел никого видеть, - сказал

старик, - но это было одиннадцать лет назад. За такой срок можно

соскучиться по человеческому голосу. А горячего не жалко, если рядом

авар. Сейчас я еще накормлю тебя мясом. Ты когда-нибудь его ел? Не

тухлого жирха, и не вонючую тукку, которой лакомятся грязекопатели, а

настоящее мясо, какое подают вану... У меня много мяса, много чистой

воды, и огня, хлеба, плодов туйвана, зреющих в небе, и наыса,

растущего под землей. Но мне не с кем говорить, поэтому я беднее

изгоя.

- Как тебя зовут? - спросил Шооран.

- Мое имя давно принадлежит Многорукому, - старик усмехнулся, -

можешь звать меня просто стариком. А теперь, пошли. Мясо стынет.

Шооран поднялся. Потолок качнулся и угрожающе приблизился к лицу.

Шооран поспешно сел, почти упал на пол, пригнул голову в ожидании

удара. Старик удивленно смотрел на него.

- Что это - там? - Шооран ткнул пальцем вверх.

- Бедный звереныш! - воскликнул старик. - Теперь я вижу, что ты

действительно из рода грязекопателей. Ты никогда не был в помещении?

Это потолок. Он из камня, но ты не бойся, он не упадет. Мы с тобой в

шаваре... в алдан-шаваре, - поправился он, заметив удивленный взгляд

Шоорана.

-...алдан-шавар... - повторил мальчик. - Но ведь так называется

дворец великого вана!

- Так называются подземные пустоты, вход в которые ты видел у

подножия суурь-тэсэга. На сухом оройхоне шавар чист и безопасен, и

поэтому его называют алдан-шаваром. Не только ван, но и любой паршивый

одонт живет в алдан-шаваре, ведь там крепкие стены и значит можно

легко прятать награбленное.

Шооран с ужасом и изумлением смотрел на старика, так спокойно

произносящего крамолу и хулу на великих людей. Даже на свободном

оройхоне имя вана было священным.

- Ты все-таки Тэнгэр, - пробормотал он, - и сам проол-Гуй родился

из твоих отбросов.

- Нет, я не Тэнгэр, - сказал старик, поднимая Шоорана. - Ну а что

касается проол-Гуя, то ты, пожалуй, прав - мы с ним старые знакомцы.

Впрочем, поживи здесь несколько дней и многое поймешь сам. Идем. Мясо,

должно быть, совсем остыло.

 

X x x

 

Меньше чем за два месяца Шооран освоился с жизнью на сухом

оройхоне. Его уже не так поражали сказочное изобилие и богатство, хотя

он по-прежнему не мог поверить, что и в земле вана многие живут не

хуже. Шоорана больше не пугали низкие потолки, он облазал весь

алдан-шавар - сложную систему ходов, залов и коридоров,

располагавшуюся под поверхностью оройхона. В алдан-шаваре было два

яруса. Первый - светлый и сухой, со множеством больших и малых выходов

на поверхность, тех самых, что так пугали его на мокром оройхоне. Во

второй ярус можно было проникнуть из первого. Там всегда было сыро и

тепло, на жирной земле сплошным ковром расстилался наыс - бледные

мясистые грибы, бесконечно вкусные, если их сварить или зажарить, но

съедобные и сырыми, и сушеными. Тьму в нижнем ярусе рассеивали

медлительные светящиеся слизни, грызущие наыс. Старик собирал слизней

и приносил в комнаты, когда ему казалось, что там недостаточно светло.

Наверху множились свои чудеса. В центре оройхона бурлили источники

воды, неведомо как пробивавшейся на поверхность, не затопляя

алдан-шавар. Вода растекалась несколькими ручьями, в них нежились

благодушные бовэры - те самые толстобокие звери, что когда-то так

поразили Шоорана. Время от времени старик забивал костяным гарпуном

одного из бовэров, после чего они с Шоораном недели полторы объедались

мясом. Остальное время ели наыс, плоды туйвана и хлеб. Хлебная трава,

вначале разочаровавшая Шоорана, оказалась вещью замечательной. Одно из

полей старик содержал в порядке, вовремя выкашивал и собирал тяжелые

гроздья зерен. Замоченные в воде зерна достаточно было заквасить

кусочком светящегося слизня, и через несколько часов зерно размокало в

кашу, саму по себе безумно вкусную. Но истинное пиршество начиналось,

когда старик досыпал в кашу растертые и небродившие зерна, замешивал

на соке плодов туйвана и отправлялся к границе, печь на краю авара

пышные медвяные лепешки. Или варил в кипящей воде круглые колобки.

Чтобы готовить горячее, было вовсе не обязательно уходить к аварам

- сухие стебли хлебной травы горели жарким бездымным пламенем, а у

старика была пара кремней, дававших искры при ударе друг о друга.

Впрочем, кремнями старик пользовался редко - берег.

Первое время оправившийся Шооран не вылезал из алдан-шавара,

бродил с одного яруса на другой, выглядывал в узкие окошки малых

лазов, исследовал коридоры, соединяющие залы обжитого суурь-тэсэга с

соседними системами пещер, куда старик никогда и не заходил, что

доказывал многолетний слой нетронутой пыли. Заблудиться Шооран не

боялся, зная, что всегда может выйти назад по собственным следам, даже

в нижнем ярусе отлично видным в мерцающем свете большого слизня.

Как-то он вылез в обжитые помещения с противоположной стороны.

Здесь у старика были устроены кладовые, доверху набитые всяческим

добром. С удивлением и завистью Шооран обнаружил целый арсенал

всевозможного оружия, очевидно когда-то старик ходил в цэрэгах либо

же, напротив, среди вооруженных изгоев. Прямо спросить Шооран

почему-то постеснялся, задал лишь вопрос: откуда все это?

- Так... - пожал плечами старик и неожиданно разрешил Шоорану

брать из кладовки любой инструмент.

Разумеется, первым делом Шооран ухватил длинный и даже с виду

страшный хлыст из уса парха. Хлыст был легок и упруг, но Шоорану никак

не удавалось размахнуться им как следует. Детская игрушка - хлыстик из

лоскутка кожи и то бил удачней.

Привлеченный звонкими хлопками, из алдан-шавара вышел старик.

Посмотрел на старания Шоорана, заметил:

- Так ты себе уши отрубишь.

Взял оружие из руки Шоорана, примерился, взвешивая его на ладони,

и вдруг гибкий и тонкий хлыст затвердел, словно в него вставили

стержень, лишь самый кончик превратился в гудящий от мгновенного

движения круг. Старик, выставив руку, пошел вперед. Хлыст коснулся

избитой Шоораном травы, и в стороны полетели сорванные вибрацией

клочья. Старик хлестнул усом вбок и тут же снова закрутил его,

заставив выпрямиться и затвердеть. Шооран, раскрыв рот следил за

происходящим.

- Вот так, - сказал старик, устало опустив руку. - Научись хлыст

прямо держать, дальше все само получится. А через спину хлестать -

только себя покалечишь. На, играй.

С этого времени Шооран не расставался с хлыстом даже когда на поле

поспел урожай, и неделю они, не разгибаясь, работали: срезали стебли,

вылущивали зерно, сушили и складывали в специальной камере. Старик

заготавливал больше хлеба, чем обычно, ведь теперь их было двое. Часть

соломы старик стащил на мокрый оройхон, замочил на четверть часа в

нойте, потом принес обратно и долго отмывал водой, теребил, пока

вместо соломы не осталась легкая как высушенный харвах пряжа. Из этой

пряжи старик обещал сделать Шоорану праздничную одежду, такую же, в

какой ходил сын одонта. А пока Шооран щеголял в жанче из шелковистой

шкуры бовэра и башмаках из кожи морского гада, притащенного стариком в

последний день мягмара.

Старик преподносил Шоорану один подарок за другим, а когда Шооран

начинал благодарить, досадливо произносил единственную фразу:

- Погоди, придет время, и ты устанешь проклинать меня.

- Этого не может быть, - отвечал Шооран.

- Ты так думаешь? А вдруг завтра нас найдут? В лучшем случае,

цэрэги выгонят нас на мокрое, и тебе придется заново привыкать глотать

чавгу. Полагаю, это будет не слишком приятно.

- Но я все равно не стану тебя проклинать! - горячился Шооран.

- Не загадывай. О будущем могут говорить только проол-Гуй с

Тэнгэром. А нам надо его ждать... - старик помолчал и добавил странно:

- И, по возможности - делать.

В один из дней Шооран прошел под землей весь оройхон и вылез

наружу под вечер у самого дальнего из суурь-тэсэгов. Край оройхона был

совсем недалеко, и Шооран, удивляясь про себя, почему не сделал этого

раньше, побежал посмотреть, что там. Он ожидал увидеть мокрый оройхон,

но не удивился бы, обнаружив еще одну благословенную, но безлюдную

страну. Однако, вместо этого он вышел на сухую полосу, за которой

курились жаром пограничные авары. Может быть, он потерял в шаваре

направление и теперь идет на юг? Шооран побежал туда, где ожидал найти

границу. Через пять минут взгляду открылась сухая полоса и авары.

Граница была и при схождении этих оройхонов, только вместо сухой

полосы там оказался лишь крошечный пятачок иссохшей земли, с двух

сторон сжатый раскаленными камнями.

Встревоженный Шооран побежал рассказать об этом старику. Старик,

как обычно вечером, сидел в своей комнате, той самой, в которую он

принес больного Шоорана. На столе перед стариком лежал кожаный бурдюк

с перебродившим соком туйвана. Шооран хорошо знал этот напиток, его

часто пили цэрэги охранной дюжины. Сок туйвана в его глазах был

обязательной принадлежностью настоящей жизни, но почему-то ему не

нравилось, ежели старик выносил с нижнего яруса бурдюк. Нап