Влияние народного духа на развитие общего права

 

Третий источник английского права - народный дух, отраженный в литературных памятниках прошлого. В них запечатлены чаяния простого народа о государстве, как общем достоянии всех (commonwealth), о справедливых правителях, о добрых законах и праведных судьях.

Так, в древней поэме "Видсиде" (предположительно VII в.) есть следующие строки:

"Должен владетель жить добродетельно,

властвовать справедливо наследной вотчиной

тот, кто хочет престолу счастья"*(407).

"Малая жеста о Робине Гуде", одна из старейших баллад, воспевает новый правопорядок, установленный в Шервудском лесу:

"Не надо так часто применять силу.

У нас и без того всего достаточно.

И смотрите, не делайте вреда

Тому, кто пашет землю плугом,

И тому доброму йомену,

Кто идет через зеленую рощу,

А также тому рыцарю и сквайру,

Если они хорошие парни.

Но вот епископов и архиепископов -

Вот тех вяжите и бейте.

И Ноттингемского шерифа -

Того не забудьте"*(408).

Тема несправедливых законов, неправедных судей, порочности "высокого правосудия Англии"*(409) звучала постоянным рефреном в балладах о Робине Гуде, других героях народного творчества.

Эту тему подхватил великий английский писатель Джеффри Чосер (1340-1400 гг.). В "Кентерберийских рассказах" предстают разные герои, в том числе Знаток права - барристер, занимавший должности судей в судах ассизов:

"Был с ними важный чопорный Юрист...

Не видел свет стяжателя такого,

И все ж о нем не слышали дурного.

Ведь сколько б взяток ни дал виноватый -

Он оправдать умел любую плату.

Работник ревностный, пред светом целым,

Не столько был им, сколько слыть умел им.

Он знал законы со времен Вильяма

И обходил - уловкой или прямо -

Любой из них, но были неоспорны Его решенья..."*(410)

Но еще более беспощадно Дж. Чосер описывал правителей-тиранов, которых было много в его время и которые могли безнаказанно творить любое зло:

"Тиран воинственный иль император

С разбойником, как брат родимый, схож,

Ведь нрав у них по существу все то ж...

И может он законом пренебречь

И целый город для забавы сжечь

Или стереть с лица земли народец...

Лишь от разбойника поменьше зла, -

Ведь шайка у разбойника мала"*(411).

С особой страстью Дж. Чосер защищал достоинство человека. "Мы все - писал он, - дети одного Отца и одной Матери; мы все наделены одной природой, испорченной и порочной, - как бедные, так и богатые. Воистину, только одно проявление благородства достойно восхваления: то, которое питает сердце человека добродетелью и нравственностью и превращает человека в дитя Христа... Людские пороки заслуживают рабства, но не человеческая природа. Ввиду этого властители не должны преисполняться гордыней из-за своего высокого положения, поскольку их власть над рабами не обусловлена естественным состоянием или природой людей... Власть государей была учреждена, чтобы защищать, поддерживать и оберегать нижестоящих или подданных с разумностью и в установленных пределах, а не для того, чтобы их уничтожать либо разрушать их имущество"*(412).

Яркие картины разложения общественного устройства Англии представлены в работах Т. Мора (1478-1535 гг.). Описывая последствия политики огораживания, он с сарказмом рассказывал о том, что даже овцы, "обычно такие кроткие, довольные очень немногим... стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают людей, разоряют и опустошают поля, дома и города"*(413).

С той же язвительной иронией он критиковал социальный строй, в котором знать "подобно трутням, живет праздно трудами других"*(414). Первые "хищны, бесчестны и никуда не годны, а вторые, наоборот, люди скромные и простые и повседневным трудом приносят больше пользы обществу, чем себе лично"*(415).

По мнению Т. Мора, один из основных источников зла - неограниченность королевской власти. Для нее не было преград. "При подаче голоса за государя, - писал Т. Мор, - предлог всегда найдется: для этого достаточно, чтобы на его стороне были или справедливость, или слова закона, или запутанность смысла документа, или, наконец, то, что в глазах благочестивых судей стоит выше законов, - неоспоримая прерогатива государя"*(416).

Никто не мог быть защищен от произвола королевской власти. "У каждого имеется собственность, - отмечал Т. Мор, - лишь настолько, насколько ее не отняла у него королевская милость". При этом, добавлял он, "для государя очень важно, чтобы такой собственности было возможно меньше, потому что главный оплот его власти заключается в том, чтобы не дать народу избаловаться от богатства и свободы; при таком положении люди не очень-то мирятся с жестокими и несправедливыми приказаниями, тогда как, наоборот, нищета и недостаток притупляют настроение, приучают к терпению и отнимают у угнетенных благородный дух восстания"*(417).

Он обвинял короля, веря, что его обличения могут исправить положение дел: "Королю - увещевал он, - подобает больше заботиться о том, чтобы хорошо было народу, а не ему самому... Несовместимо с королевским достоинством проявлять свою власть над нищими... Допускать, чтобы кто-нибудь один жил среди изобилия удовольствий и наслаждений, а другие повсюду стонали и плакали, - это значит быть сторожем не королевства, а тюрьмы... Тот, кто не может исправить жизнь граждан другим путем, как только отнимая у них блага жизни, должен признаться в своем неумении управлять людьми свободными"*(418).

Он знал, что вступил в борьбу, в которой не мог победить. И вместе с тем он верил, что возможен иной мир, в котором люди не будут сотрясаться от каждого порыва ветра и которых не будут гнать в неизвестность "скорбь, гнев, надежда и страх"*(419).

И он создал свой, воображаемый мир - мир Утопии.

Там все было по-иному.

Но, главное, там не было основного источника зла - собственности.

"Где только есть частная собственность, - писал Т. Мор, - где все мерят на деньги, там вряд ли когда-либо возможно правильное и успешное течение государственных дел"*(420)

"Пока у каждого есть личная собственность, - продолжал он, - нет совершенно никакой надежды на выздоровление и возвращение организма в хорошее состояние..."*(421)

Общественный и государственный строй Утопии строился на основе очень малого числа законов. "Для народа с подобными учреждениями, - подчеркивал он, - достаточно весьма немногих" законов*(422). "Сами утопийцы считают в высшей степени несправедливым связывать каких-нибудь людей такими законами, численность которых превосходит возможность их прочтения или темнота - доступность понимания для всякого..."*(423)

Цель такого государственного устройства и таких законов - всеобщее благоденствие*(424).

Темы бесправия и произвола нарушавшего "божественную сущность государства"*(425), звучат постоянно и в работах великого драматурга У. Шекспира (1564-1616 гг.).

Чтобы оздоровить государственную власть, поэт призывал к соблюдению двух основных начал - подчинения и соразмерности. Значение их У. Шекспир раскрыл в следующих строках:

"Как могли бы,

Закон соподчиненья презирая,

Существовать науки и ремесла,

И мирная торговля дальних стран,

И честный труд, и право первородства,

И скипетр, и лавры, и короны.

Забыв почтенье, мы ослабим струны -

И сразу дисгармония возникнет.

Давно бы тяжко дышащие волны

Пожрали сушу, если б только сила

Давала право власти; грубый сын

Отца убил бы, не стыдясь нимало;

Понятия вины и правоты -

Исчезли бы и потеряли имя,

И все свелось бы только к грубой силе,

А сила - к прихоти, а прихоть - к волчьей

Звериной алчности, что пожирает

В союзе с силой все, что есть вокруг,

И пожирает самое себя...

Когда закона мы нарушим меру,

Возникнет хаос.

Пренебреженье к этому закону

Ведет назад и ослабляет нас"*(426).

У. Шекспир верил, что законы - это те "скрепы", которые придают целостность миру*(427). Поэтому в большей части его пьес звучала тема их святости конечно, не всех законов, а только тех, в которых отражены христианские заповеди смирения, милосердия, любви. В законах Англии той эпохи их не было. В основном они воплощали переменчивую, нередко капризную волю монархов, которые склоняли закон:

"Пред своею волей,

И правдой и неправдою вертя

По прихоти своей"*(428).

И никто не мог их остановить, ведь

"Цари - как боги. Прихоть их - закон.

Кто скажет Зевсу, что преступен он"*(429).

Многие законы служили средством наживы либо достижения иных низменных целей. Впрочем, "прикрытое законом воровство" было привилегией только богатых и знатных. Для простолюдинов закон всегда оставался "уздой и бичом"*(430).

Их действие У. Шекспир познал на себе. Его отец многие годы был опутан долгами. Долгое время он сам с трудом сводил концы с концами. И несомненно, вместе с другими сетовал на несправедливость законов, которые обрекали его на нищету:

"Им никогда до нас дела не было. У них амбары от хлеба ломятся, а они нас морят голодом да издают законы против ростовщичества на пользу ростовщикам. Что ни день отменяют какой-нибудь хороший закон, который не по вкусу богачам: что ни день выдумывают новые эдикты, чтобы поприжать и скрутить бедняков. Если нас не пожрет война, они сами это сделают; вот как они нас любят"*(431).

И тем не менее Шекспир постоянно призывал к соблюдению законов, поскольку даже самые несовершенные законы содержали положения, которые могли защитить слабых и нищих от произвола тех, кто имел силу и власть*(432). Законы предотвращали хаос насилий и убийств. Шекспир писал:

"Если не отмстится по заслугам

Злодейство, доживем мы до того,

Что люди станут пожирать друг друга"*(433).

Закон - одно из самых действенных средств по укреплению государства. Если он бездействует, "то сам собою отмирает он"*(434), вызывая презрение к той власти, которая не смогла обеспечить его исполнение. Поэтому У. Шекспир напоминал:

"Нельзя же из закона делать

Нам пугало воронье, что стоит,

Не двигаясь, пока, привыкнув, птицы

Не обратят его в насест"*(435).

И У. Шекспир настойчиво отстаивал принцип неукоснительного соблюдения закона. Так, рассказывая о Венеции, он писал:

"Не может дож законы нарушать:

Ведь он, отняв у чужестранцев льготы,

В Венеции им данные, доверье

К законам государства подорвет..."*(436)

"В Венеции нет власти,

Чтоб изменить установленный закон.

То был бы прецедент, и по примеру

Его немало вторглось бы ошибок

В дела республики..."*(437)

В пьесах Шекспира перед законом склоняют головы короли, аристократы и простолюдины. И нет защиты тому, кто посмеет нарушить его. Так, правитель Венеции смиренно говорит:

"Найдите сами для него страницу

В кровавой книге права и над ним

Вершите приговор. Я не вмешаюсь,

Хотя бы это был родной мой сын"*(438).

Вместе с тем он верил, что закон должен сочетаться с милостью*(439). Эту мысль он повторял часто, как заклинание:

"Поверьте мне: все украшенье власти -

Корона, меч наместника, и жезл

Вождя, и тога судии - ничто

Не может озарить таким сияньем,

Как милость"*(440).

"Добродетель

Закона - состраданье; лишь тираны

Безжалостны в суде"*(441).

Многие работы поэта Дж. Милтона (1608-1674 гг.) посвящены религии и церкви. Для него не было сомнений в необходимости их укрепления: "Любовь к Богу, как огонь, ниспосланный с небес, должна вечно пылать на алтаре наших сердец и быть первым принципом всех действий человека, продиктованных Божьей волей и добродетелью"*(442).

Но такому восприятию Бога мешало "порочное состояние церкви", что стало не только "причиной волнений и гражданских войн"*(443), но, прежде всего, деспотии:

"Сила, - писал он, - если она соединена с религией, извращенной и направленной к амбициозным целям, неизбежно рождает самую тяжелую и наиболее угнетающую тиранию, которая порабощает не только шеи, но и души"*(444).

Он часто призывал к восстановлению утраченной связи религии и права, ссылаясь на опыт разных эпох и народов.

Так, еще Моисей "знал, насколько бесполезно писать законы для людей, чьи сердца не исполнены знанием Бога и Его деяний"*(445).

Продолжая, он отмечал: "все законодатели древности... мудро понимали, что люди никогда не будут покорно исполнять нормы поведения, если в них будет больше от человека, чем от Бога"*(446).

В христианском мире право должно было основываться на началах Евангелия. По убеждению Дж. Милтона, все, что не соответствует Евангелию, является не более чем "имитацией права"*(447). "Евангелие - это цель и исполнение закона"*(448).

С той же страстью Дж. Милтон защищал свободу слова и прессы. В речи "Ареопагитика", изданной в разгар революции*(449), он призывал членов Парламента Англии руководствоваться не прежними устаревшими доктринами, а самой жизнью:

"Подумайте о том, в какой Нации вы живете и кем вы управляете; это не нация медлительных и скучных людей, а нация людей стремительных, искренних, обладающих острым умом, склонных к созиданию, стремящихся к живым рассуждениям"*(450).

Продолжая, он писал: "Взгляните теперь на этот огромный город, город-убежище, город свободы, лелеемый и окруженный Его заботой. В кузнеце войны не больше наковален и молотов, кующих орудия вооруженной Справедливости для защиты осажденной Истины, чем есть в этом городе перьев и голов, занимающихся при свете ламп, размышляющих, ищущих, обдумывающих новые понятия и мысли, которые они могли бы дать приближающемуся Преобразованию вместе с клятвой верности; другие с такой же быстротой читают, испытывают все вещи, уступают силе разума и убеждения. Чего еще можно потребовать от нации, которая так стремится искать истину? Что еще, кроме мудрых и верных работников, не хватает такой благодарной и плодотворной почве, чтобы произвести народ, богатый знанием, - нацию пророков, мудрецов и достойных людей"*(451).

Ссылки на то, что свобода слова может быть использована для развращения нации, он решительно отвергал. Никто не мог насильно сделать других людей праведными и добродетельными. "Для чистого человека все вещи являются чистыми, не только еда и питье, но и все виды знания, как о добром, так и злом; знание не может загрязнить, если воля и сознание не являются грязными"*(452).

В памфлете "Срок полномочий королей и правителей"*(453) всю историю становления государства и права Дж. Милтон вложил в четкие формулы, которые в дальнейшем были положены в основу многих естественно-правовых учений:

"Ни один человек, знающий то, что должен знать, не может быть настолько глуп, чтобы отрицать, что все люди согласно законам природы рождены свободными, что они являются образом и подобием Господа Бога и что им даровано право властвовать над всем животным миром; поэтому они рождены властвовать, а не подчиняться; и так они жили. Но едва ли не сразу после грехопадения Адама люди стали совершать зло и насилие; тогда, поняв, что такое положение дел неизбежно приведет к их полному уничтожению, они согласились по общему договору воздерживаться от причинения друг другу вреда, а также совместно защищать друг друга от тех, кто будет нарушать либо препятствовать такому соглашению. Так появились города, селения и государства. И поскольку не в каждом из людей вера была достаточно крепкой, они решили учредить власти, которые могли бы удерживать при помощи силы и наказания тех, кто нарушал мир и принадлежащие всем права. Эти власти и силы самозащиты и самосохранения изначально и естественным образом исходили от каждого из людей и были в каждом из них"*(454).

Он убеждал: тот же порядок существует и сейчас. "Законы созданы волей либо с согласия всех, чтобы определить и ограничить власть тех, кого они избрали для управления собой... Точно так же как правители поставлены над людьми, так же законы установлены над правителями"*(455).

Если правитель нарушил закон, он должен понести за это заслуженную кару. "Надо учить беззаконных монархов, а также тех, кто обожает их, что не смертный человек и не монаршая воля, а справедливость является единственно истинным правителем и верховным владыкой всей земли"*(456).

6 ноября 1649 г. он публикует работу под названием "Разрушитель икон". Этим названием он хотел выразить многое: стремление к новой жизни; желание разрушить не только ореол святости вокруг имени Карла I, но и те предрассудки, которые господствовали в сознании многих.

"Люди, поверившие тому, что утверждает король, доказывают, что они по своей природе рабы и ни чем не отличаются от животных; они не достойны той свободы, о которой они кричали и шумели; напротив, они заслуживают того, чтобы их вновь вернули в прежнее состояние рабства как шумных и драчливых животных, которые вырвались из-под пожизненного гнета и не знают, как распорядиться той свободой, за которую они сражались; и все это происходит под воздействием прекрасно звучащих слов и обещаний давно ненавидящего их врага, готового нанести им удар и вновь приучить их к столь желанному, умиротворяющему и наиболее подходящему для них норманнскому крепостничеству"*(457).

Развивая доказательства, он писал: "Все законы, Бога и человека, создаются для всех и не делают исключений для кого бы то ни было, и если короли пытаются поставить себя над законом, который, собственно, и дает им право править для общего блага, они должны быть по закону призваны к порядку"*(458).

Таким было веление справедливости, которая "сама является силой, царством, властью и правлением на все века"*(459).

Эти идеи были развиты и в последующих работах, таких как "Защита народа Англии" (24 февраля 1651 г.) и "Вторая защита народа Англии" (30 мая 1654 г.).

К тому времени революция в Англии пошла на спад. В стране утвердилась диктатура О. Кромвеля, которая не многим отличалась от деспотического правления Карла I. Парламент страны был разогнан; суды поставлены под контроль правительства, а народ лишен многих прав и свобод, завоеванных в борьбе с королевской властью. Для многих диктатура Кромвеля казалась незыблемой. Но только не для слепого Дж. Милтона, который внутренним взором видел трещины в ее фундаменте и ощущал начало ее конца. Поэтому в работе "Вторая защита народа Англии" так много грустных размышлений о судьбах страны.

Он упрекал правительство в недостаточной заботе об обществе и в неумении управлять государством. Оно так и не освоило "искусство мира". Мир и свобода для него остались одним из состояний войны. Такой мир, предупреждал Дж. Милтон, "принесет еще больше страданий, а то, что представляется свободой, в будущем обернется самым худшим рабством"*(460).

Как и в любом плохо устроенном государстве, в республиканской Англии стремительно росло число законов. "В республике, - писал он, - всегда много людей, которые имеют такую же страсть к написанию множества законов, как некоторые стихоплеты к составлению множества стихов, и поскольку качество законов, как правило, ухудшается по мере роста их числа, следует для предотвращения зла либо направления по пути добра принимать ровно столько новых законов, сколько отменяется тех старых законов, которые не действуют должным образом"*(461).

Столь же сурово он обвинял народ Англии за то, что он не мог расстаться с узами рабства и доказывал, что свободу необходимо терпеливо взращивать и лелеять с помощью "благочестия, справедливости, умеренности и неизвращенной добродетели". Только на таких нравственных началах она может глубоко укорениться в сознании и в сердцах людей"*(462).

Перелом в его сознании наступил после реставрации королевской власти. Революция, казнь монарха, гражданская война - значение этих событий уже не казалось ему столь очевидным, как раньше. Более того, он все более убеждал себя в том, что им не было оправдания, поскольку они нарушили естественный порядок вещей.

Все чаще в его сознании возникали библейские картины восстания падших ангелов. Между этой немыслимо далекой историей и недавней английской революцией было много общего: цели восстания, чувства и страсти его участников, горькая судьба после падения - судьба без радости и надежд. Земля и Ад - "единый материк"*(463). В этом он больше не сомневался.

Так рождался замысел нового, главного, труда его жизни - поэмы "Потерянный рай".