Глава тридцать седьмаяЛагерь мучеников На въезде в город перед маленьким домиком стоял автомобиль. - Что это значит? - выкрикнул барон. - Подъедем туда! Наш автомобиль остановился рядом с другой машиной. Дверь дома распахнулась, наружу выскочили несколько офицеров и попытались незаметно ускользнуть. - Назад, - приказал генерал. - Войти в дом! Офицеры повиновались, генерал, опираясь на трость, последовал за ними. Дверь осталась открытой, и я мог видеть и слышать все, что происходило в доме. - Горе им! - прошептал шофер. - Офицеры, узнав, что барон покинул город - а это всегда надолго, - решили повеселиться. Он прикажет забить их палками до смерти. Мне был виден краешек стола, заставленный бутылками и консервами. За столом сидели две молодые женщины, они вскочили при виде генерала. Раздался хриплый голос барона, он говорил короткими, рубленными фразами. - Ваша родина гибнет... Это позор для всех русских людей... но вы не понимаете... не чувствуете этого... Думаете только о вине и женщинах... Негодяи! Подлецы!.. Сто пятьдесят палок каждому! Он перешел почти на шепот. - А вы, сударыни, отдаете себе отчет, что проис- ходит с вашим народом? Нет? Для вас его будущее безразлично. Как и судьба ваших мужей на фронте, которых, возможно, уже нет в живых. Вы не женщины... Я глубоко почитаю настоящих женщин, их чувства сильней и глубже, чем у мужчин - но вы не женщины!.. Вот что, сударыни. Еще один такой случай - и я прикажу вас повесить... Вернувшись к машине, он сам несколько раз надавил клаксон. Незамедлительно к нам подскакал солдат-монгол. - Отведите этих людей к коменданту. О том, как с ними поступить, я сообщу позже. Всю дальнейшую дорогу мы молчали. Барон был очень возбужден, тяжело дышал, закуривал сигарету за сигаретой, но, затянувшись пару раз, выбрасывал их. - Не согласитесь ли поужинать со мной? - предложил он. К ужину был также приглашен начальник штаба -усталый, застенчивый человек, прекрасно образованный. Слуги подали китайское горячее блюдо, холодное мясо и компот из Калифорнии. И, конечно же, чай. Ели мы с помощью палочек. Барон был очень подавлен. Я осторожно завел речь о провинившихся офицерах, пытаясь оправдать их поступок теми исключительно тяжелыми обстоятельствами, в которых они постоянно пребывают. - Опустившиеся, деморализованные, насквозь прогнившие люди, - пробормотал генерал. Начальник штаба поддержал меня, и в конце концов барон разрешил ему позвонить коменданту и рас- порядиться, чтобы этих господ отпустили с миром. Весь следующий день я провел со своими друзьями, мы бродили по городу, захваченные его трудовой активностью. Энергичная натура барона заставляла его постоянно что-то предпринимать, его напряженное поле втягивало в себя и остальных. Он был повсюду, все видел, за всем следил, но никогда не вмешивался в дела подчиненных. Каждый выполнял свою работу. Вечером меня пригласил к себе начальник штаба, у него я познакомился со многими просвещенными и умными офицерами. Мне пришлось еще раз поведать о своих злоключениях. Мы оживленно беседовали, когда в юрту неожиданно вошел, напевая себе под нос, полковник Сепайлов. Все тут же замолчали и под разными предлогами поспешили удалиться. Вручив хозяину какие-то бумаги, Сепайлов сказал нам: - Могу прислать вам к ужину отличный рыбный пирог и немного томатного супа. Когда он вышел, хозяин, в отчаянии обхватив руками голову, пожаловался: - После революции нам приходится работать вот с такими подонками. Немного спустя солдат Сепайлова внес дымящуюся супницу и пирог с рыбой. Когда он расставлял на столе еду, начальник штаба, указав глазами на солдата, шепнул: - Обратите внимание на его лицо. Собрав освободившуюся посуду, солдат удалился. Убедившись, что он действительно ушел, хозяин сказал: - Это палач Сепайлова. Он вылил суп на землю рядом с жаровней, а пирог, выйдя из юрты, швырнул через забор. - Даже в самых изысканных явствах, если их приносит Сепайлов, может быть яд. В его доме опасно есть и пить. Я вернулся к себе, подавленный всем увиденным, хозяин еще не спал и встретил меня встревоженным взглядом. Мои друзья тоже были там. - Слава Богу! - закричали они хором. - С вами все в порядке? - А что случилось? - удивился я. - Видите ли, - начал хозяин, - вскоре после вашего ухода явился солдат Сепайлова и забрал, якобы по вашей просьбе, вещи. Но мы-то знаем, что это означает:-они произведут обыск, а потом... Я понял, чего они опасались. Сепайлов мог подложить в багаж что угодно, а после обвинить меня во всех смертных грехах. Мы с агрономом тут же направились к Сепайлову; оставив друга на улице, я вошел в дом, где меня встретил тот же солдат, что приносил ужин. Сепайлов принял меня незамедлительно. Выслушав мой протест, он сказал, что это была ошибка и, попросив минутку обождать, вышел. Я ждал пять минут, десять, пятнадцать - никто не приходил. Постучал в дверь, но мне не ответили. Решив немедленно идти в барону Унгерну, дернул дверь. Заперта. Дернул другую - тот же результат. Я в ловушке! Хотел было, свиснув, дать знак своему другу, но тут увидел на стене телефон и позвонил барону Унгерну. Уже через несколько минут он появился вместе с Сепайловым. - Что еще здесь происходит? - грозно спросил он Сепайлова и, не дожидаясь ответа, свалил его ударом ташура на пол. Мы вышли вместе, и генерал приказал принести мои вещи. Он пригласил меня в свою юрту. - Живите здесь, - сказал он. - Я даже рад этому случаю, добавил он с улыбкой, - теперь смогу полностью выговориться. Эти слова побудили меня задать вопрос: - Вы разрешите мне описать все, что я видел и слышал здесь? Он немного подумал, прежде чем ответить: - Дайте-ка записную книжку. Я вручил ему блокнот с путевыми заметками, и он вписал в него следующие слова: "Только после моей смерти. Барон Унгерн". - Но я старше вас, и поэтому уйду раньше, - возразил я. Закрыв глаза, барон покачал головой, прошептав: - О, нет! Еще сто тридцать дней, и все будет кончено, а потом... Нирвана! Если бы знали, как я устал - от горя, скорби и ненависти! Мы помолчали. Я понимал, что обрел в лице полковника Сепайлова смертельного врага - нужно поскорее убираться из Урги. Было два часа ночи. Вдруг барон Унгерн встал. - Поедем к великому и благому Будде, - предложил он в глубокой задумчивости; глаза его пылали, губы кривились в печальной, горькой усмешке. Вот так жил этот лагерь мучеников-беженцев, теснимых событиями к неизбежной встрече со Смертью и подгоняемых ненавистью и презрением этого потомка тевтонцев и пиратов. А он, ведущий их на заклание, не знал покоя ни днем, ни ночью. Подтачиваемый изнуряющими, отравленными мыслями, он испы- тывал титанические муки, зная, что каждый день в укорачивающейся цепи из ста тридцати звеньев подводит его все ближе к пропасти по имени "Смерть".
|
