Фрейд З. Будущее одной иллюзии // Хрестоматия по культурологи / Сост. Лалетин Д. А., Пархоменко И. Т., Радугин А. А. ; Отв. редактор Радугин А. А.- М.: Центр, 1998. - С. 104-114.

Вопросы и задания к тексту:

1. Как Фрейд определяет культуру? Какие элементы она в себя включает?

2. Какие функции выполняет культура, согласно Фрейду? В чём выражается репрессивная функция культуры?

3. Какие средства компенсации давления культуры существуют в обществе?

4. Обоснуйте свое отношение к фрейдистскому подходу к культуре.

 

Человеческая культура - я имею в виду все то, в чем человече­ская жизнь возвысилась над своими биологическими обстоятельст­вами и чем она отличается от жизни животных, причем я пренебре­гаю различением между культурой и цивилизацией, — обнаруживает перед наблюдателем, как известно, две стороны. Она охватывает, во-первых, все накопленные людьми знания и умения, позволяющие им овладеть силами природы и взять у нее блага для удовлетворения че­ловеческих потребностей, а во-вторых, все институты, необходимые для упорядочения человеческих взаимоотношений и особенно - для дележа добываемых благ. Оба эти направления культуры связаны между собой, во-первых, поскольку на взаимоотношения людей ока­зывает глубокое влияние мера удовлетворения влечений, дозволяе­мая наличными благами, во-вторых, поскольку отдельный человек сам может вступать в отношения с другим по поводу того или иного блага, когда другой использует его рабочую силу или делает его сек­суальным объектом, а в-третьих, поскольку каждый отдельный ин­дивид виртуально является врагом культуры, которая тем не менее должна оставаться делом всего человеческого коллектива. Примеча­тельно, что, как бы мало ни были способны люди к изолированному существованию, они тем не менее ощущают жертвы, требуемые от них культурой ради возможности совместной жизни, как гнетущий груз. Культура должна поэтому защищать себя от одиночек, и ее ин­ституты, учреждения и заповеди ставят себя на службу этой задаче; они имеют целью не только обеспечить известное распределение благ, но и постоянно поддерживать его, словом, должны защищать от враждебных побуждений людей все то, что служит покорению при­роды и производству благ. Создания человека легко разрушимы, а наука и техника, построенные им, могут быть применены и для его уничтожения.

Так создается впечатление, что культура есть нечто навязан­ное противящемуся большинству меньшинством, которое ухитри­лось завладеть средствами власти и насилия. Естественно, напраши­вается предположение, что все проблемы коренятся не в самом су­ществе культуры, а вызваны несовершенством ее форм, как они складывались до сего дня. Нетрудно обнаружить эти ее недостатки. Если в деле покорения природы человечество шло путем постоянно­го прогресса и вправе ожидать еще большего в будущем, то трудно констатировать аналогичный прогресс в деле упорядочения челове­ческих взаимоотношений, и, наверное, во все эпохи, как опять же и теперь, многие люди задавались вопросом, заслуживает ли вообще защиты эта часть приобретений культуры. Хочется думать, что должно же быть возможным какое-то переупорядочение человече­ского общества, после которого иссякнут источники неудовлетво­ренности культурой, культура откажется от принуждения и от по­давления влечений, так что люди без тягот душевного раздора смо­гут отдаться добыванию благ и наслаждению ими. Это был бы золотой век, спрашивается только, достижимо ли подобное состоя­ние. Похоже, скорее, что всякая культура вынуждена строиться на принуждении и запрете влечений; неизвестно еще даже, будет ли после отмены принуждения большинство человеческих индивидов готово поддерживать ту интенсивность труда, которая необходима для получения прироста жизненных благ. Надо, по-моему, считать­ся с тем фактом, что у всех людей имеют место деструктивные, то есть антиобщественные и антикультурные, тенденции и что у боль­шого числа лиц они достаточно сильны, чтобы определить собою их поведение в человеческом обществе.

Этому психологическому факту принадлежит определяющее значение при оценке человеческой культуры. Если вначале еще мож­но было думать, что главное в ней — это покорение природы ради полу­чения жизненных благ и что грозящие ей опасности устранимы целе­сообразным распределением благ среди людей, то теперь центр тяже­сти переместился, по-видимому, с материального на душевное. Решающим оказывается, удастся ли и насколько удастся уменьшить тяжесть налагаемой на людей обязанности жертвовать своими влече­ниями, примирить их с неизбежным минимумом такой жертвы и чем-то ее компенсировать. Как нельзя обойтись без принуждения к куль­турной работе, так же нельзя обойтись и без господства меньшинства над массами, потому что массы косны и недальновидны, они не любят отказываться от влечений, не слушают аргументов в пользу неизбежности такого отказа, и индивидуальные представители массы поощря­ют друг в друге вседозволенность и распущенность. Лишь благодаря влиянию образцовых индивидов, признаваемых ими в качестве своих вождей, они дают склонить себя к напряженному труду и самоотрече­нию, от чего зависит существование культуры. Все это хорошо, если вождями становятся личности с незаурядным пониманием жизненной необходимости, сумевшие добиться господства над собственными вле­чениями. Но для них существует опасность, что, не желая утрачивать своего влияния, они начнут уступать массе больше, чем та им, и потому представляется необходимым, чтобы они были независимы от массы как распорядители средств власти. Короче говоря, люди обладают дву­мя распространенными свойствами, ответственными за то, что инсти­туты культуры могут поддерживаться лишь известной мерой насилия, а именно люди, во-первых, не имеют спонтанной любви к труду и, во-вторых, доводы разума бессильны против их страстей...

Мы незаметно скользнули из экономической в психологичес­кую сферу. Вначале мы склонялись к тому, чтобы усматривать культурное Богатство в совокупности наличных благ и социальных институтов для их распределения. С осознанием того, что всякая культура покоится на принуждении к труду и на отказе от влечений, а потому неизбежно вызывает сопротивление со стороны объектов своих императивов, стало ясно, что сами блага, средства их получе­ния и порядок их распределения не могут быть главным или единст­венным содержанием культуры. Ибо им угрожает бунт и разруши­тельная страсть участников культуры. Рядом с благами теперь вы­ступают средства, способные служить защите культуры, - средства принуждения и другие, призванные примирить людей с нею и возна­градить их за принесенные жертвы. Эти средства второго рода мож­но охарактеризовать как психологический арсенал культуры...

Ради единообразия способа выражения будем называть тот факт, что какое-то влечение не может быть удовлетворено, отказом, установление, предписывающее этот отказ, - запретом, а состояние, вводимое посредством запрета, - лишением. Следующим шагом бу­дет различение между лишениями, которые затрагивают всех, и та­кими, которые касаются только отдельных групп, классов или про­сто одиночек. Первые - древнейшие: с запретами, предписывавши­ми эти лишения, культура начала неизвестное число тысячелетий назад свой отход от первобытного животного состояния. К своему изумлению, мы обнаружили, что они все еще действуют, все еще со­ставляют ядро враждебных чувств к культуре. Страдающие от них импульсивные желания заново рождаются с каждым ребенком; су­ществует целый разряд людей, невротики, которые уже и на эти от­казы реагируют асоциальностью.

Речь идет об импульсивных желаниях инцеста, каннибализма и кровожадности…

Уже в этих древнейших отречениях дает о себе знать один психологический фактор, сохраняющий значение и для всех после­дующих. Неверно, что человеческая психика с древнейших времен не развивалась и, в отличие от прогресса науки и техники, сегодня все еще такая же, как в начале истории. Мы можем здесь привести один пример этого психического прогресса. Наше развитие идет в том направлении, что внешнее принуждение постепенно уходит внутрь, и особая психическая инстанция, человеческое сверх-Я, включает его в число своих заповедей. Каждый ребенок демонстрирует нам процесс подобного превращения, благодаря ему приобщаясь к нрав­ственности и социальности. Это усиление сверх-Я есть в высшей сте­пени ценное психологическое приобретение культуры. Личности, в которых оно произошло, делаются из противников культуры ее но­сителями. Чем больше их число в том или ином культурном регионе, тем обеспеченнее данная культура, тем скорее она сможет обойтись без средств внешнего принуждения, мера интериоризации, однако, очень различна для отдельных запретов. В отношении вышеупомя­нутых древнейших требований культуры интериоризация, если ос­тавить в стороне досадные случаи неврозов, похоже, в значительной мере достигнута. Ситуация меняется, когда мы обращаемся к другим импульсивным желаниям. С изумлением и тревогой мы обнаружи­ваем тут, что громадное число людей повинуется соответствующим культурным запретам лишь под давлением внешнего принуждения, то есть только там, где нарушение запрета грозит наказанием, и только до тех пор, пока угроза реальна... Бесконечно многие культурные люди, которые отшатнулись бы в ужасе от убийства или инцеста, не отка­зывают себе в удовлетворении своей алчности, своей агрессивности, своих сексуальных страстей, не упускают случая навредить другим ложью, обманом, клеветой, если могут при этом остаться безнака­занными, и это продолжается без изменения на протяжении многих культурных эпох.

Ме­ра интериоризации предписаний культуры - популярно и научно выражаясь, нравственный уровень ее участников, — не единственное духовное благо, которое надо принимать в расчет при оценке куль­туры. У нее есть и другое Богатство - идеалы и творения искусства, то есть виды удовлетворения, доставляемые теми и другими...

Искусство, как мы давно уже убедились, дает эрзац удовлетворения, компенсирующий древней­шие, до сих пор глубочайшим образом переживаемые культурные запреты, и тем самым как ничто другое примиряет с принесенными им жертвами. Кроме того, художественные создания, давая повод к совместному переживанию высоко ценимых ощущений, вызывают чувства идентификаций, в которых так остро нуждается всякий культурный круг; служат они также и нарциссическому удовлетво­рению, когда изображают достижения данной культуры, впечатля­ющим образом напоминают о ее идеалах.

Самая, может быть, важная часть психического инвентаря культуры до сих пор еще не упоминалась. Это ее, в широчайшем смысле, религиозные представления, иными словами,- как нам предстоит обосновать ниже - ее иллюзии.

Как для человечества в целом, так и для одиночки жизнь труд­нопереносима. Какую-то долю лишений накладывает на него культу­ра, в которой он участвует, какую-то меру страданий готовят ему другие люди, либо вопреки предписаниям культуры, либо по вине не­совершенств этой культуры. Добавьте сюда ущерб, который наносит ему непокоренная природа, - он называет это роком. Последствием такого положения его дел должны были бы быть постоянная грызу­щая тревога и тяжелая обида от оскорбления чувств естественного нарциссизма...

Культура облегчает ему здесь задачу, она старается в одинако­вой мере за всех; примечательно, что, пожалуй, все культуры делают в этом отношении одно и то же. Они никогда не дают себе передышки в выполнении своей задачи - защитить человека от природы, они только продолжают свою работу другими средствами...

Так создается арсенал представлений, порожденных потреб­ностью сделать человеческую беспомощность легче переносимой, выстроенных из материала воспоминаний о беспомощности собст­венного детства и детства человеческого рода. Ясно видно, что такое приобретение ограждает человека в двух направлениях - против опасностей природы и роки и против травм, причиняемых самим че­ловеческим обществом...