РАСТВОРИТЕЛИ ДЛЯ РЕЗИНОВЫХ КЛЕЕВ 11 страницаТеперь стало очевидно: секретные законы не действуют на тех кто сильнее остальных. А сильнее те, у кого есть оружие и кто готов стрелять из него по другим людям. Возьми пистолет, убей всех кто тебе мешает, возьми все, что тебе нужно и делай все, что ты хочешь. Вот единственный чесный правильный закон. Горик подумал теперь, что секретные законы, по которым его заставляли жить установили отнюдь не куклы – а люди, которые знали единственный чесный закон и много стреляли и убивали перед тем как стать по-настоящему свободными. А позже, когда получили все, только притворились куклами, чтобы их никто не раскусил и делая вид, что живут как все, жили как хотели и делали, что захочется. Горик опять понимал все. Хотя куклы и затеяли игру, и будут играть в нее вечно – есть те, кто обыграл их однажды и будет обыгрывать всегда. Потому что победивший каждый раз назначает новые правила – свои правила – а значит будет выигрывать снова и снова. И нужно победить их хотя бы раз, чтобы навсегда остаться в выиграше. Горик чувствовал, что это возможно. Продавец откупорил бутылку самого дорогого вина и поставил перед Гориком. Он забрал ее и сделал глоток действительно хорошего вина. Все шло как надо. Победитель всегда пьет хорошее вино. - Спасибо – сказал Горик - Заходите еще – в голосе продавца слышалась ирония, но даже она была Горику приятна. Надо убрать свидетеля, подумал Горик. Он без эмоций навел пистолет на продавца и нажал на курок. Раздался щелчок. Закончились патроны. Продавец вздрогнул. - Ну ты везучий засранец – сказал Горик и расхохотался - Живи Юля стояла на остановке, замерзая, подняв ворот косухи и спрятав пальцы в рукавах. Горик протянул ей вино. Она посмотрела своим непонятным нерешительным взглядом и отхлебнула из бутылки. Сейчас Горик был сильнее; неясно надолго ли, но она была в его власти. Ее словно оглушили и некоторое время она ни в чем не была полностью уверена. Горик знал, что он может ее поцеловать и он поцеловал. Она ответила. Его руки заскользили по ее телу – все стало просто, как-то само собой. Сейчас она была размякшая, как размороженное мясо. Потом они переступили через трупы и пошли куда-то в сторону ночных криминальных брагомских проходных дворов. ____________________________________________________________________
В эту ночь они сошли с ума. Они гуляли, не имея понятия куда идут, не различая тротуара и проезжей части, не узнавая улиц и районов, дрейфовали как корабли из гавани в гавань – от одного киоска с алкоголем к другому. В эту ночь могло случиться что угодно. Жизнь перестала быть распорядком последовательных механических действий. Каждую минуту они могли умереть или убить кого-то, пойти в любую сторону, наткнутся на что-угодно или ни на что не наткнуться. В эту ночь Горик понял, что такое свобода. Ночь была сказочная, средневековая. Неестественно теплый снег падал на раскаленные лица, на бутылки с вином, на черную сталь пистолетов, на слипшиеся в поцелуе губы. Горик был пьян и счастлив. Одной рукой он держал пистолет и одновременно обнимал самую красивую девочку в городе; в другой было вино из четвертого попавшегося им ларька. Юля хохотала как ведьма. В рваных пробоинах мутного неба сверкали большие синие звезды. - Сколько людей мы сегодня убили? – орал Горик на всю улицу Юля смеялась так, что даже не могла ответить. - Звезды! – кричал Горик – Знаешь, что такое звезды? Это дырки от пуль! Будто стреляешь в темную стену, а за стеной что-то яркое! Улицы были пусты, будто растреляли всех жителей города. Фонари давно погасли. Случайно они наткнулись на такси, ободраную серую “Волгу”. Горик тут же попытался угнать машину, но оказалось, что внутри спит шофер. Горик тут же захотел убить шофера – Юле пришлось долго уговаривать его успокоится и спрятать пушку. Потом она будила шоферюгу, едва не выбив кулаком боковое окошко машины, потом уговаривала его куда-то поехать. Горик пил вино и пытался закурить сигарету. Он был изрядно пьян, его шатало, он чувствовал, что вот сейчас упадет в снег и поэтому оперся о задний багажник “Волги”. Картинка в глазах прыгала. - Давай деньги – внезапно потребовал Юлин голос, появившись где-то над левым ухом. Горик выгреб из кармана горсть смятых купюр и протянул в сторону - Я его замочу… -промычал он, но голос с купюрами исзезли. Через минуту Горика потянули за рукав и он провалился в узкий черный колодец. Очнулся он на заднем сидении «Волги», которая стремительно неслась куда-то на край ночи. Ему стало чуть легче. Рядом сидела Юля, вглядывалась вперед, допивала вино из его бутылки. - Мы за городом? – спросила она С зеркала заднего вида на Горика зыркнула пара недобрых глаз. - Ну еб твою мать! – ответил Юле таксист – Ну почти по встречной! Ну купил же, пидар, права, точно купил! А вас куда нечистый несет? - К бабушке – ответила Юля. Горик прыснул от смеха - А он тебе кто? – спросил таксист, озверело глядя на Горика - Брат – ответила Юля Горик притянул ее к себе и поцеловал взасос. Юля пересела ему на колени. Он запустил руки ей под свитер. Таксист посмотрел на них с ненавистью. Он целовал ее и непроизвольно мечтал – как будто они едут далеко, как будто они никогда больше не вернутся. Убегают. Как будто это он ее увозит. Все чего Горик хотел – это уехать с ней так далеко, как только можно, плевать куда, и никогда больше не возвращаться. А еще лучше – ехать вот так всегда. - Куда бы ты хотела уехать? – спросил вдруг Горик - Не знаю… По-моему кругом одно и то же. А ты? Впереди, в ядовито-желтом свете фар появилась замерзшая грязь. Машина свернула с шоссе и затряслась по ухабам проселочной дороги. Водила отчаянно матерился. - Туда, где тепло – признался Горик – Где всегда апрель, когда бы ты не вышел на улицу. Мелькнул грязный дорожный указатель и тут же скрылся в темноте. На лобовое стекло бешено хлынули крупные снежинки, методично захлопали дворники. Водила остановил машину. - Все – заявил он ультимативно – Дальше не повезу, хоть две сотни положи. Юля слезла с Горика и вгляделась в стекло. - Нормально. Тут понт идти. Вылазим. Они вылезли из машины. «Волга» неестественно быстро и круто развернулась и укатила по дороге в сторону брагомского шоссе. Они остались одни. На километры не было никого живого. Сбоку было громадное колхозное поле – несколько гектаров больших, присыпанных снегом землянных комьев; с другой стороны – голый, скрипящий от мороза яболчный сад, чуть дальше железная дорога. Прыгал в лицо снег и бил пронизывающий северный ветер – от такого моментально трезвеешь. И небо было так низко, что страшно ходить в полный рост. Через двадцать минут они были в особняке. - Холодно – констатировала Юля, когда они оказались внутри – Надо котел топить. Сильно не раздевайся. Она сделала несколько шагов вслепую по абсолютно черному коридору, нашарила выключатель, поклацала несколько раз. Свет не зажегся. - Экономят – объяснила она с досадой – Днем отключают потому, что светло. А ночью потому, что все спят. Ничего, у нас есть свечи. Юля ушла на кухню топить котел и искать свечи. Горик хаотично шлялся по мрачным комнатам, натыкался на разные неодушевленные предметы. Ему стало скучно. - Где вино? – закричал он на кухню - В сумке! Иди возьми! Горик наткнулся на инвалидное кресло. Он сел в него и покатил к Юле, сметая по пути всякую хрустящую мелочь. Пару раз он врезался в стены, эт добавляло азарта. Из кухни ложились в коридор неровные подрагивающие тени. Внутри как раненое животное гудел котел. Юля пошатываясь, светила горящим подсвечником куда-то в угол. Было заметно как она пьяна. - Карету подано – объявил Горик - Шестисотый мерс! – улыбнулась Юля Она отдала Горику рюкзак, порылась в столе, вручила ему штопор как реликвию. Горик запустил руку в рюкзак, неожиданно достал книгу. В полутьме название было не разобрать. - Ке… Ки… - Кен Кизи. Ты сюда пить пришел или читать? Когда обе последние бутылки были откупорены, Юля и Горик чокнулись ними как бокалами. - Твое здоровье! - Твое здоровье! Горик сделал мощный глоток. Юля тут же забрала у него бутылку, прикрыла пробкой, вместе со своей положила в рюкзак. Повесила рюкзак на ручку инвалидного кресла. В одной руке она держала подсвечник, в другой вдруг появился пистолет. Она приставила ствол Горику ко лбу и не мигая заглянула в его глаза. Горик не реагировал. Он был готов умереть сейчас же – если она этого хочет. Неважно почему, пусть даже пьяная прихоть. - Я тебя уганяю – сказала она со смехом - Поехали! Она плюхнулась Горику на колени. Огоньки свечей конвульсийно вздрогнули. Горик рванул колеса назад, разворачивая свой транспорт. Зазвенели бутылки. Ручка кресла грохнулась об шкаф. На лбу Горика выступил пот. Он напряг все жилы и со всей соростью на которую хватило сил покатил по широкому иемному коридору. - Прямо! – заорала Юля сквозь смех. Ее высокий хриплый голос превращался в кошачий визг. Она выстрелила вверх, Горику оглушило правое ухо. Она сдурела, подумал Горик про Юлю. Увидел бы кто как они гоняют по дому среди ночи на инвалидном кресле, как Юля визжит, машет подсвечником, стреляет в потолок из Макарова, подскакивая на коленях малинового от напряжения Горика – увидел бы кто – вызвал бы докторов. Шабаш, вспомнил Горик не совсем понятное слово. Это был шабаш. Они влетели в большую комнату и чуть не перевернулись возле кровати. Юля спрыгнула. Горик достал бутылку (как ни странно целая) и сделал большой глоток. Юля поставила у стены большое прямоугольное зеркало, а недалеко от него – подсвечник. Горик увидел себя, его лицо отсвечивало красным. Сзади прыгали громадные черные тени. Она достала свою бутылку и опять села ему на колени. Горик положил руку ей на живот. - Твое здоровье! - Твое здоровье! Бутылки снова звякнули. Горик чувствовал запах ее волос. Она была горячая и пьяная. - Ты же мог меня убить – мурлыкала Юля ему в ухо – Там в зале… Это ж ты стрелял по колоннам… - Я не попадал - Фигня. Ты мог попасть, я знаю. Почему не хотел? Горик медлил. - Потому что я люблю тебя – сказал он наконец - Зря Она внимательно на него посмотрела - А я бы тебя пристрелила - Я знаю – сказал он серьезно Юля долго смеялась, будто Горик очень удачно пошутил. - Все говорили “люблю”. И все любили… А я – нет… И не боялась…просто было интересно…нормальные меня не интересовали…только такие Горик смотрел на ее отражение в зеркало. Она хлебала из бутылки и было ясно, что эта бутылка ее вырубит. - Сначала папа… -продолжала она бессвязно – Ты знаешь во сколько лет я научилась стрелять? В семь… Дети идут в школу… А вокруг почти нету улыбок…потом Марек… отчим… четыре года назад… в Москве…говорил, что любит маму… у него было полно денег, полно баб… а он любил только меня… возился со мной…покупал платья…косметику…в девять лет… - Он что…он тебя… - Горик не знал как сформулировать - Ты что…я была совсем маленькая…но он ждал…может быть еще пару лет…иногда он сажал меня к себе на колени…мне было интересно и даже не страшно…иногда проводил рукой…легко…кончиками пальцев…вот так…гладил по щеке…у него там все напрягалось…но это редко…он старался не подходить близко…просто покупал мне платья…почти каждый день…у меня была хуева гора шмоток…косметика…он разбирался в этом лучше моей мамы…сам меня красил… Горик начал снимать с Юли свитер. Она послушно подняла руки. - И он называл меня “маленькая”. Говорил: “какая ты красивая, маленькая, ты самая красивая девочка в мире…” Мне он очень нравился… У него был вкус,понимаешь? Он умел так одеть и подкрасить меня, как мать не умела… Он очень ценил красоту. Юля осталась в черном лифчике. Горик начал растегивать ей пуговицу на джинсах. - Я была самая красивая…мама настораживалась, старалась не оставлять нас вдвоем…а он всегда что-то придумывал, чтобы она ушла…я думаю, он жил с ней только из-за меня, ждал когда я стану па пару лет старше… Юля приподняла попку и Горик стянул с нее джинсы. Под ними оказались черные колготки. - Мама подозревала, но не могла его бросить…нужны были деньги… она подсела на кокс, привыкла к красивой жизни…у нее пошла шиза…наверно это семейное…а потом он спас нам жизнь… Горик расстегнул лифчик. В зеркале показалась небольшая белая грудь. Юля сидела полузакатив глаза, широко раскинув ноги. Она с интересом наблюдала как его руки в зеркале блуждают по ее телу. - Как спас? – с трудом произнес Горик сдавленным шепотом - Неважно Юля вдруг слезла с кресла и отошла от Горика. Он испугался, что на этом все закончится, но она пьяно шатаясь, упала на кровать. - Поцелуй меня Горика не надо было долго просить. - Нет, не тут. Поцелуй меня ниже…Подожди. Дай мне сигарету. Там, в джинсах. Сатанеющий Горик клацнул зубами и полез искать ее джинсы. - А может он и не был педофилом – рассуждала Юля пока он копался в ее шмотках – Просто любил детей. Ну знаешь, есть люди, которые просто любят детей. Она взяла сигарету и Горик подкурил ей одной из свечей подсвечника. Она лежала расслабленно и почти не дышала. Распущенные черные волосы растекались по белой подушке. В одной руке тлела сигарета; в другой Юля вяло держала бутылку, проливая вино на простынь. Горик стаскивал с нее колготки. Он играл на ее теле языком и подушечками пальцев как на музыкальном инструменте. - А потом она неожиданно пришла домой – продолжала Юля совсем пьяным голосом – А он купал меня в ванной…просто купал…как все родители купают своих детей…она увидела это…ничего не сказала…а ночью случился тот приступ… он говорил, что лишит ее родительских прав…мы собрали манатки и убежали из Москвы…я ничего не понимала…плакала…потом узнали, что он разбился…очень любил быструю езду…у него была “Honda”, классный мотоцикл… Юля сделала глоток и уронила бутылку на пол. Пепел от сигареты падал прямо на простынь. Горик стащил с нее трусики и целовал там где она хотела. Однажды он видел такое в немецком порножурнале, который неведомыми путями достал Веточкин. - Вот так…нет…чуть выше…Дима…- она схватила его за волосы – Димочка…любимый… Она дышала прерывисто и все тише. Потом затихла. Через время он поднял голову и увидел, что она спит. Он почувствовал себя оскорбленным. Дико возбужденный, он привстал и немного отдышался. Простынь начинала прогорать. Он потушил ее и окурок. Без одежды она казалась маленькой и беззащитной. У нее было белое, почти детское тело. Она была хрупкая. И слабая, понял он. Просто девочка, такая же как остальные, даже слабее. Горику захотелось лечь рядом, укрыть ее пледом, платонически обнять за плечи, охранять ее покой до утра. Так поступил бы благородный киношный герой, настоящий мужчина. Но у него серъезно стоял. И совсем не хотелось быть благородным. Он расстегнул брюки. Спала она или нет – ему было по барабану. ____________________________________________________________________
По старой привычке Горик спал полностью одетый, даже в ботинках. Он не видел никаких снов и проснулся как-то внезапно. Утро было солнечным, вселяло надежду на что-то хорошее. Горик привстал, лениво грохнул ноги на пол, остался сидеть на кровати. Вокруг валялись осколки зеркала. В углу пылилась скомканная простынь, безнадежно испорченная вином и сигаретой. Рядом – подсвечник с полустаявшими свечами, перевернутое инвалидное кресло. Возле кровати осталось полбутылки вина – конечно, не такого дорогого как они пили с Юлей, но пойло- есть пойло, кончается хорошее и ты пьешь любое. Горик хлебнул. Есть не хотелось, хотя уже третий день он ел мало, только пил как лошадь. Он нашарил сигареты и зажигалку. Закурил. Посмотрел в рваный осколок на свою опухшую морду. - Улыбнись, козел – сказал Горик, подражая любимому Брюсу Уиллису Козел улыбнулся. Ему не доставало зубов. Горик швырнул осколок в угол. Там зазвенело. Потом он слонялся по дому, не знал чем себя занять. Его вдруг посетила счастливая мысль убраться в комнате, он нашел в коридоре веник и совок. Неожиданно вспыхнула лампочка – электричество включали и выключали без всякой системы. Возможно, соответствующий министр употреблял наркотики. Щелкнул замок входной двери. От неожиданности Горик опустил совок и осколки со звоном посыпались на пол. Появилась Юля. Она была покрасневшая от мороза. В комнате сразу стало холодно. Минуту они молча смотрели друг на дружку. Она открыла рот, возможно, чтобы спросить как он сюда попал, но потом наверное вспомнила, что сама дала ему ключ и ничего не спросила. - Я убрать решил – сказал Горик – Грязно Юля медленно прошлась по комнате. Смотрела в сторону. Под ее ботинками глухо трескалось зеркальное стекло. Горик стоял с веником и совком. - Давно пришел? – спросила она - Нет. Вчера. Она ходила возле него каким-то полукругом, как волк возле добычи. Она не смотрела на него. Стекло хрустело под подошвами как подмерзший снег. Горику стало не по себе. Захотелось оправдаться. В этой девочке, почти ребенке было что-то, что рождало тревогу. - Ну ты же меня прогнала… - начал он – Я ушел…ходил-ходил…А куда идти? Ночевать где-то надо…холодно. Я пришел. Думал, тебя увижу, извинюсь. А тебя нет. Юля молчала. - Юля, если ты из-за этой ночи… Раздражающе хрустело стекло. - Если ты… Он не знал как сказать. Он разозлился. - Ну давай будем считать, что ничего не было! – почти закричал он В дверь позвонили. Горик вздрогнул. - Давай будем считать – повторила она – Ладно, прячься куда-нибудь, я посмотрю кто там. Она ушла. Горик огляделся. Куда прятаться. Из мебели – кровать и инвалидное кресло. Он стал у стены и прислушался. Юля открыла дверь и разговаривала с кем-то на пороге. Голос был непонятный – вроде мужской, но высокий. - Бу-бу-бу- бубнили за стеной. Ни черта нельзя было разобрать. Горик подошел к дверному проему. Теперь было тихо словно Юля и ее непонятный гость куда-то ушли. Горик осторожно выглянул, моментально узнал вошедшего и тут же захлебнулся от боли и ярости. На пороге стоял Гена Кашин, более того он целовался с Юлей взасос! Горик выскочил из комнаты, не веря глазам. Они целовались прямо у входа, не замечая ничего вокруг; Какашка наклонил голову, Юля встала на носочки. Горику стало трудно дышать. В груди не билось сердце и не дышали легкие – там была одна чистая кристаллизованная боль, словно кто-то рвал душу пассатижами. Сука, подумал Горик, какая сука. Он рванулся к ним и резко отшвырнул легенькую Юлю от Генки так, что она впечаталась куда-то в вешалку, в кучу курток и пальто. Гена остался спокойно смотреть Горику в глаза. В руках он держал недопитую бутылку светлого пива. Горик уже собирался ему врезать, но вдруг заметил, что правый глаз Генки скрыт за огромным, в четверть лица, фиолетово-малиновым фингалом. Горик почему-то сразу передумал бить. Гена сделал нечто плохообъяснимое. Он подмигнул Горику здоровым глазом, хлебнул пивка, улыбнулся и сказал: - Теперь не страшно сдохнуть! - Да пошли вы! – крикнул Горик. Он оттолкнул Генку и выбежал на улицу с твердым намерением никогда в жизни больше не возвращаться в особняк. Сзади доносило сумасшедший Юлин хохот. От иррациональности происходящего сносило башню. Он выбежал за калитку. Но вернулся он уже через полчаса. Идти как всегда было некуда. Кроме того, он не мог оставить их двоих. Пусть гонят, думал Горик, пусть посылают, бъют, стреляют. А я все равно приду и посмотрю. Он открыл дверь своим ключом, вошел в дом, ожидая с порога услышать доносящиеся порнографические стоны. Но было тихо. Горик вошел в комнату. Юля и Гена сидели и курили – одетые, в разных углах. Никто не трахался. Горик перестал что-либо понимать. - А вот и ты – сказала Юля, словно все это время только его и ждала. Гена курил со скучающей мордой. - Сцены любви и ревности закончились – объявила Юля хрипло и торжественно – Я не ваша девочка, а ваш брат по оружию. Хочу, чтобы вы оба это поняли. А теперь, мальчики, если все ясно и все готовы в ближайшие несколько дней сдохнуть, прошу всех в подвал, тренироваться! __________________________________________________________________________
3. Гена максимально тихо и осторожно открыл дверь, надеясь, что все спят. Не спал никто. В комнате горел свет, и едва он сделал шаг в коридор на него бросились все – бросилась истерично-взволнованная, с размазанной косметикой на лице, мама; бросился заросший, пугливо-взволнованный папа; бросился взъерошенный кот Маркиз, принявшись царапать Генке штанину. Все кричали ему в уши, мелькали у него перед глазами, хватали его за голову и за плечи. - Гена…Господи, где ты был? - Где ты шлялся, Геннадий, полвторого ночи! - Господи, грязь! Что это? - Пыль…мел…где ты шлялся? - Кровь! О боже, кровь на куртке! - У него голова разбита! - Господи, Гена, господи… Зеленки, Саша, йоду, что-нибудь, быстро! - Гена, скажи мне четко: Что. С тобой. Случилось? - Саша, ты меня слышишь? - Да-да, бегу! - Геночка, сына, родненький, на тебя опять напали, да? Ему не хотелось ничего объяснять, ничего выдумывать, ничего говорить. Он был разбит. Хотелось остаться одному и уснуть. Он молчал и почему-то блуждал взглядом по сторонам На лице матери отпечатался ужас. Появился папа с зеленкой и вдруг застыл с шокированным лицом. Гена понял, что его вид их пугает. Мама приблизила к нему свое перепуганное, размазанное полосами косметики, влажное, чудовищное сейчас лицо. - Гена! – заорала она – Гена, скажи же что-нибудь! - Заткнись – процедил вдруг Гена Подбежал отец. - Отвали! – рявкнул Генка на папу с непонятно откуда взявшейся ненавистью. Отец отпрянул и поменялся в лице. Гена не контролировал себя. Не понимал что говорит и зачем. Он слишком много пережил в этот день и в остальные; его вдруг прорвало. - Я вас ненавижу! – кричал он родителям – Ненавижу! Обоих! Тебя и тебя! Чего ты лезешь, папа, со своей зеленкой! Заживет и без тебя! Раньше заживало и никого это не волновало! Чего вы теперь забегали! Ты знаешь папа, что она тебе изменяет? Так чего ты лезешь ко мне, если у тебя такие проблемы! Папа чудовищно, немыслимо поменялась в лице. Мама поменялась еще сильнее. На несколько секунд все застыли и замолчали. Оказалось, что никому из троих нечего сказать в эти несколько секунд. Маркиз бороздил кривыми когтями Генкину штанину. - Это вы виноваты – сказал Гена негромко – Вы сделали меня таким. Лучше бы это я тогда умер. Я вас ненавижу. Я ненавижу эту квартиру. Я ненавижу этого кота. – Гена вспомнил про докучливого Маркиза и пнул его ботинком. Маркиз жалобно мяукнул и пропал. – Я все здесь ненавижу. У родителей были большие, полные боли и ужаса глаза. Гена повернулся и не разуваясь пошел к себе в комнату. Мать с криками бросилась за ним. Он закрылся и подпер дверь стулом. В дверь стучали. Все было как в кошмарном сне. Гена лежал на своем диване, прямо в ботинках, накрыв разбитую, ноющую, пульсирующую голову подушкой. Больше всех он ненавидел Юлю. Он не знал как ей это удалось, но она навсегда его изменила. Она заставила его смотреть на вещи ее взглядом. Она сделала возможной сегодняшнюю сцену. - Гена! Открой! В дверь долго и бешено колотили. Сквозь стук Гена слышал как мать говорила по телефону. Кажется, она вызывала «скорую». Возможно, она считала его рану опасной, а может решила, что он тронулся. Юля сделала так, что Гена больше не любил своих родителей. _________________________________________________________________
Все было по-прежнему. После яркой вспышки Гена пришел в школу и увидел то же болото. Класс гудел как улей. Учительница опаздывала на десять минут. Занимались кто чем – кто общался, кто носился между партами, кто гоготал, кто рисовал половые органы в учебниках по истории Украины. Сидевшая рядом Святая Вера жевала булочку как большое копытное животное, уставившись в новый выпуск «Сторожевой башни». Статья называлась «Примет ли тебя Отец?» В шею больно кольнуло что-то мокрое. Гена сразу понял, что это наслюнявленный шарик из бумаги. Он почувствовал как все внутри холодеет, по привычке ссутулился, но взял себя в руки и выпрямился. Сбоку послышался гогот. Все повторится, произнес Юлин голос у него в голове, все будет повторятся всегда. А она права, подумал Гена. Нельзя за день сломать то, что создавалось годами. Следующий шарик попал Генке в висок. - Какашка! – орали сбоку – Поверни голову, гамадрил! Захотелось взять пистолет. Просто сжать в руке, стало бы легче. Но пистолета не было, и Гена уже не был уверен, что пистолет когда-то был. Все повторялось. - Какашенция! – орал через ряд Мамай - Мы будем тебя пиздить – донесся до Гены более тихий и вкрадчивый голос Друга Гена понял, что не в силах повернуть голову и хотя бы посмотреть в ту сторону. Он снова был в панике. В шею залепил новый шарик. У Гены задрожали губы. Дверь класса со скрипом приоткрылась. Все затихли, ожидая, что сейчас войдет учительница. Но в класс неожиданно вошел Корабль. Гена не поверил глазам. Корабль был точь-в-точь таким же, каким Гена видел его на Калифорнии: в черной, заляпанной грязью косухе, в потертых синих джинсах, в дышащих на ладан черных ботинках. Он был заросший и нечесанный, под глазом виднелся небольшой темный фингал, вероятно уже сходящий. Класс следил за Кораблем молча, единодушно, с интересом. Корабль напряженно выискивал кого-то среди учеников. От него отчетливо несло спиртным. Наткнувшись взглядом на Святую Веру, он в полной тишине произнес: - Ого, корова! Класс взорвался от смеха. Гена смеялась тоже. Вера вспыхнула и уткнулась в парту. Корабль заметил Гену, пару секунд смотрел на него в напряженной задумчивости и наконец узнал. - Здорово, друг! – обрадовался Корабль, нависая над Генкиной партой – Сом в этом классе учится? Класс вновь загудел, объяснив для себя Корабля: к Сомову-неформалу пришел друг, тоже неформал. Корабль нависал над партой и глядя на расстерявшегося Гену через мясистую голову Святой Веры, дышал на нее свирепым перегаром. - Ну да – наконец ответил Гена – но его сейчас нет. - От блядь,а? – Корабль, похоже, всерьез расстроился – А я ему тексты принес! Ну, знаешь, у них группа с Тарантулом, «Зона ночи» или что-то в этом роде. Тексты соответствующие, слушай – Корабль напустил на себя пафосу – «Переверни свой мир! Переверни свой крест! Топи свою мечту! Ее одну – ко дну…ну и так далее…Не то, чтоб я был сатанист как эти ушлепки, я к религии ровно отношусь, но ты же знаешь Сома и Тарантула, они ничего другого не играют… Гена закивал, хотя Сома он знал плохо, а Тарантула не знал вообще. Вера молилась. Большая часть класса наблюдала за Кораблем с любопытством как за экзотическим диким зверем. Он вдруг замолчал и посмотрел поверх Генкиной головы. Гена тоже посмотрел туда. Возле учительского стола стояли Кича, Мамай и Друг. Они напряженно следили за Кораблем – чужой зверь забрел на их территорию. Мамай стоял между ними как князь, скрестив руки, и смотрел на Корабля наиболее недружелюбно. Корабль поймал их взгляды и почему-то страшно обрадовался, словно встретил родственников. - Эй, бандюки! – крикнул он им через ряд – Сома не видали? - Не видали – злобно ответил за всех Мамай Корабль засмеялся и подмигнул им подбитым глазом. - Хайль Гитлер! – крикнул он смуглому Мамаю, вскидываю руку в нацистском приветствии – White Power! Белая раса победит, пацаны! Тройка у стола молчала. Кто-то в классе хихикнул. Мамай сглотнул. Было видно, что он здорово рассвирепел. - И давно Сома нету? – спросил Корабль вновь переключившись на Генку - Уже дня три нету – ответил за Гену внезапно появившийся Игорек - Хуево. Нигде его нету. А я такие тексты принес… Не спал, писал… -Корабль вдруг обратил внимание на Игорька – Чувак, сделай что-то со своими очками. Не знаю, сожги, утопи, разбей, потеряй. Не идут. Он еще раз пристально вгляделся в обеспокоенное лицо Игорька, дружески похлопал по плечу, подышал на него перегаром и печально констатировал: - Не идут Потом он вдруг заинтересовался Святой Верой. - О, это ж Кэрри! – заорал он на весь класс веселым голосом – Мне Сом рассказывал! – Корабль наклонился к Вере и распостраняя спиртовое облако, заорал ей в ухо специальным «блэкерским» голосом – Отдайся Сатане, детка! - Антихрист! – панически визгнула Вера, закрываясь от Корабля булочкой с колбасой Корабль заржал дурным пьяным смехом. Это было похоже на какой-то приступ. Вошла Анастасия Андреевна, учительница истории и тут же остановилась у доски, окатив Корабля брезгливо-удивленным взглядом. Класс замер. Корабль обернулся. - О учительница пришла! Понимаю. Я должен прощаться. Дети должны учится. Сам я школу бросил по ряду причин, но дети, цветы жизни, должны учится… - Молодой человек! – произнесла Анастасия Андреевна раздраженно - Понимаю, понимаю…- тут же отреагировал Корабль. Он прикрыл рот ладошкой, так чтобы учительница не видела его губ, повернулся к Генке и зашептал так, что слышал весь класс
|
