Войны римлян с галлами

(Тит Ливий, «Римская история от основания города», V, 36-39, 47)

Тит Ливий о столкновениях римлян с галлами в конце V в. до н. э.

...Когда послы галльские изложили свои требования в том виде, как им было приказано, то сенат, хотя и не одобрял поступка Фабиев и находил требования варваров справедливыми, тем не менее, уступая чувству пристрастия к людям столь знатной фамилии, отказался осудить их согласно своему внутреннему убеждению. Поэтому-то, чтобы не навлечь исключительно на себя одних обвинение за могущее произойти от войны с галлами несчастье, они передают рассмотрение требований галлов на решение народа; тут чувство приязни к лицам и их могущественное влияние оказались настолько сильнее чувства законности, что люди, о каре которых шла речь, избираются еще на предстоящий год в военные трибуны с консульскою властью. Совершенно справедливо возмущенные таким оборотом дела, галлы открыто и громко стали грозить войною и с такими угрозами удалились обратно к своим. Вместе с тремя Фабиями в военные трибуны выбраны были Кв. Сульпиций Лонг, Кв. Сервилий в четвертый раз и П. Корнелий Малугинский.

Несмотря на близость такой грозной опасности (до того судьба ослепляет умы там, где она хочет показать свою роковую силу), те же самые граждане, которые в войнах с такими врагами, как фиденаты и вейенты и другие соседние народы, прибегали к крайним средствам, назначая неоднократно по требованию обстоятельств диктатора, эти самые граждане теперь, когда шел войною невиданный и неслыханный враг от самого океана и крайних пределов мира, совершенно не позаботились ни о чрезвычайном начальнике, ни о чрезвычайном наборе. Во главе государства стояли те самые трибуны, по безрассудству которых завязана была война, и они-то теперь производили набор ничуть не с большею тщательностью, чем это обыкновенно делалось при обыкновенных войнах, даже еще умаляя толки об опасностях настоящей войны. Между тем галлы, когда узнали, что нарушителям святости общечеловеческих прав оказана вдобавок еще и высшая почесть, когда услышали еще и о насмешках над их послами, пылая гневом, которого этот народ не умеет сдерживать, тотчас же поднимают знамена и скорым маршем выступают в путь. Так как пораженное их шумным и стремительным движением население городов в страхе бросалось к оружию, а жители деревень разбегались, то галлы громким криком давали знать, что они идут на Рим, и занимали при этом на протяжении всего своего пути людьми и лошадьми огромное пространство, рассыпав войско вдоль и вширь. Но, хотя и молва, и гонцы от клузийцев, а вслед за ними по порядку и эт других народов предшествовали появлению врагов, все же быстрота движения их навела на Рим панику, потому что, несмотря на поспешную отправку словно по тревоге набранного войска, встреча успела произойти у одиннадцатого камня, в том месте, где Алия, сбегая очень глубоким руслом с Крустуминских гор, впадает немного ниже дороги в реку Тибр. Уже все h по пути, и в окрестностях полно было неприятелями, и народ, по свойству своей природы вообще находивший удовольствие во всякого рода пустом шуме, со страшным воем оглашал все местности диким завыванием и разнообразными криками.

Здесь-то военные трибуны без заранее выбранного для лагеря места, без заранее возведенных окопов, необходимых на случай отступления, забыв даже о помощи богсв, а не то что людей, не совершив ни ауспиций, не испросив добрых предзнаменований по жертвенным животным, выстраивают войско в боевую линию, растянув ее на фланги из предосторожности, чтобы не быть окруженными многочисленным неприятелем; но все-таки они не могли уравнять своего фронта с фронтом неприятелей, а между тем, растянув боевую линию, они сделали центр ее слабым и едва сомкнутым. Справа у них было небольшое возвышенное место, которое и решили все занять резервами; и эта мера хотя и была причиною начала смятения и бегства, но в то же время послужила и единственным спасением для убегавших. Ибо Бренн, галльский князь, ввиду малочисленности неприятелей боясь исключительно хитрости и на этом основании соображая, что возвышенное место и занято собственно с тою целью, чтобы, при первом прямо-фронтовом столкновении галлов с боевым строем легионов, резервы ударили им в тыл и во фланги, идет в атаку на резервный отряд, не сомневаясь в том, что, стоит ему сбить этот отряд с позиции, и победу легко будет одержать на равнине поля при столь превосходной численности своего войска; вот до какой степени на стороне варваров было не только счастье, но и искусство. В рядах противника, наоборот, ни у полководцев, ни у воинов не делалось ничего, напоминавшего римлян. Бегство смутило их умы и до того лишило их памяти, что больше воинов побежало, не глядя на Тибр, в Вейи, в город неприятелей, чем прямою дорогою в Рим, к женам и детям. Некоторое время резервный отряд держался под прикрытием позиции; что же касается остального войска, то там люди, лишь только ближайшие заслышали крик сбоку, а стоявшие на конце – с тылу, как бросились бежать раньше почти, чем увидели в лицо незнакомого врага, не только не пытаясь сразиться, но даже не ответив на крик и не только не получив ни одной раны, но даже не испытав столкновения с врагом; и кровопролития никакого в бою не было; пострадали только спины тех, которые, обгоняя друг друга, среди беспорядочной толпы мешали бегству. Кругом по берегу Тибра, куда, бросив оружие, устремилось вниз все левое крыло, легла масса людей, а многих, не умевших плавать или ослабевших под тяжестью панцирей и прочего вооружения, поглотили пучины. Значительнейшей, однако, части войска удалось невредимо добраться до Вей, не только не пославших римлянам никакого подкрепления, но даже не отправивших в Рим гонца с вестью о поражении. С правого крыла, стоявшего далеко от реки и ближе к подошве горы, все устремились в Рим и сбежались в кремль, забыв даже запереть за собою городские ворота.

Галлы в свою очередь, словно оцепенелые, держались неподвижно при виде такого чуда, при виде столь неожиданной победы, и тоже в страхе стояли первое время, как вкопанные, словно не в состоянии были дать себе отчета в том, что случилось; потом стали опасаться засады; наконец уже принялись снимать доспехи с убитых и сваливать, по обычаю своему, оружие в кучи; только тогда, когда уже нигде не видно было ничего, напоминавшего о присутстьии врагов, они двинулись в путь и незадолго до захода солнца подступили к самому городу Риму. Здесь, когда авангард из всадников донес, что ворота не заперты, что караула пред воротами нет, что вооруженных людей не видно на стенах, их опять заставило остановиться это другое удивительное явление, совершенно сходное с первым; опасаясь ночного времени и незнакомые с местоположением города, они расположились между Римом и Ание- ном, послав разведчиков осмотреть кругом стены и прочие ворота и разузнать, какие именно меры принимает неприятель в своем столь отчаянном положении. Так как римское войско большею частью устремилось не в Рим, а в Вейи и так как все были уверены, что уцелели только те, которые прибежали в Рим, то почти весь город огласился рыданиями от оплакивания всех римлян без разбора, как живых, так и мертвых. Только потом уже, когда пришла весть о появлении врагов, страх за государство подавил проявления печали у отдельных лиц; через минуту стали доноситься до слуха вой и нестройные песни варваров, толпой бродивших вокруг стен. Под этим впечатлением римляне все время до следующего утра нахо-дились в состоянии крайнего напряжения, ожидая каждую минуту нападения на город... Так, хотя при столь незначительной рати, оставшейся в городе, не было никакой надежды на возможность защиты его, тем не менее решили молодежи, способной носить оружие, и сенаторам, бывшим еще в силах, удалиться с женами и детьми в кремль и Капитолий и, запасшись оружием и хлебом, защищать с этого укрепленного места богов и людей и римское имя... Галлы, потому ли, что заметны были человеческие следы в том месте, где прошел гонец из Вей, или просто сами додумались обратить снимание на скалу с плоским подъемом у храма Карменты, только в довольно светлую ночь, послав сперва вперед безоружного испытать дорогу, опираясь попеременно на оружие, которое передавали друг другу всякий раз в том месте, где встречалось какое-нибудь затруднение, и, то поддерживая друг друга под плечи, то втаскивая один другого, смотря по требованию местности, так тихо вскарабкались на самый верх, что не только не были замечены стражей, но не разбудили даже собак, столь чутких ко всякому ночному шороху. Но не ускользнули они от гусей, которых, как посвященных Юноне, несмотря на крайнюю нужду в пище, римляне все-таки сохранили. Это-то обстоятельство и послужило к спасению города; разбуженный их криком и шумными взмахами крыльев, М. Манлий, тот самый, который три года тому назад был консулом, человек, отличившийся в боях, схватившись за оружие и призывая при этом и прочих к оружию, идет вперед и, пока все другие в смятении, ударом щита сваливает с крутизны галла, успевшего уже подняться на самый верх; и в то время, когда падение катившегося вниз галла валило ближайших, беспощадно колет других, которые в смятении, бросив оружие, держались руками за камни,.крепко повисши на них. Уже и другие дротиками п градом камней стали сваливать вниз врагов, и покатившись лавиною, целый отряд свалился в пропасть…