Волнения на границах Римской империи

 

Античные авторы зафиксировали в своих трудах немалое количество волнений, которые в разное время имели место на границах Римской империи.

 

(Тацит, «Анналы», IV, 27; XV, 46)

 

В то же лето¹ случай подавил начавшееся было в Италии восстание рабов. Зачинщик этой смуты Тит Куртизий был когда-то солдатом преторианской когорты. Началось тайными сходками в Брундизии и в близлежащих городах, потом стал он рассылать явные воззвания к жившим в дремучих лесах рабам, суровым и диким, когда, будто по милости богов приехали в это море три корабля, назначенные для конвоирования судов, Там находился квестор Курций Луп, так как по древнему обычаю эта лесистая провинция отдавалась квесторам. Взяв с собой флотский экипаж, он тотчас уничтожил только что начавшийся заговор. Цезарь поспешил прислать трибуна Стайя с сильным отрядом, и Стай, взяв Куртизия и главных зачинщиков, привез их в Рим, где уже начали трепетать, помышляя о возрастающем множестве рабов и со дня на день уменьшающемся числе свободных людей...

Около этого времени² гладиаторы в городе Пренесте взбунтовались, но тотчас же были укрощены гарнизоном А народ, всегда жадный до переворотов и вместе с тем боявшийся их, говорил уже о Спартаке и ужасах старых годов...

 

(Дион Кассий, «Римская история», LV, 28-30, 32-34)

 

В то же самое время начались большие войны. Появилось много пиратов, так что Сардиния в течение трех лет не имела правителя от сената, а управлялась солдатами и их командирами-всадниками. И во многих городах произошли перевороты, так что в провинциях, подведомственных народу, ими управляли по два года одни и те же лица и притом избранные народом, а не по жребию, а в провинциях, подчиненных Цезарю, они управлялись теми же лицами в течение еще большего времени. Но я не буду сообщать подробно о каждом случае, ведь во многих из них события проходили также, как в каждом другом, и не произошло ничего, достойного упоминания, а вдаваться в мелкие подробности бесполезно. Я расскажу лишь о событиях, достойных памяти, расположив их по главам и опустив гораздо больше половины.

Исавры начали с пиратства и попали в очень тяжелые условия войны, пока не были совершенно покорены; гетулы, недовольные правлением своего царя Юбы, но в то же время не желавшие попасть под власть римлян, восстала против него: они опустошили соседнюю страну, убили нескольких римлян, оказавших им сопротивление, и собрали настолько большие силы, что покоривший их Корнелий Косс получил за это награду эпиникий и титул по их названию: Гетульский. Как только закончилась эта война, некоторые другие полководцы, среди них также и Тиберий, выступили против кельтов. Сначала Тиберий продвинулся до реки Висурга, а потом и до Альбия, но при этом не произошло ничего достойного упоминания, и, хотя за победу над ними был дан титул императора, правда, не Августу, а Тиберию, и, хотя получил награду эпиникий Гай Сэнтий, правитель Германии, все же вследствие страха перед ними договор был заключен с ними не один, а два раза. Причиною того, что с ними, вскоре нарушившими договор, был снова заключен мир, явились события у далматов и паннонцев, причинившие еще больше беспокойства и потребовавшие еще большего напряжения сил.

Далматы, тяготившиеся поборами денег в прежнее время, все же скрепя сердце сохраняли спокойствие. Когда же Тиберий вторично пошел против кельтов и сам тогдашний правитель Далмации и Паннонии Валерий Мессалин был послан вместе с ним и увел с собой значительную часть войска, а им было приказано послать Тиберию на помощь некоторую часть своих военных сил; они, как только собрались ради этого, увидели весь цвет своей призывной молодежи, не стали медлить, но некоторые из них, подстрекаемые больше всего неким Батоном Десидиатом, прежде всего объявили о перевороте и зарубили римский отряд, выступивший против них, а затем подняли восстание и все остальные. Вслед за этим пан- нонский народ бревки, поставив во главе своего движения другого Батона, двинулся на Сирмий против сидевших там римлян. Но города этого они не взяли. Правитель соседней Мисии Цецин Север, узнав об их восстании, быстро двинулся против них, расположившихся на реке Драве, и одержал в сражении над ними победу; но они рассчитывали сразу после этого начать новое сражение, так как многие римляне были убиты, и стали набирать себе союзников. Они подняли на борьбу всех, кого только могли; но в то же время Батон – далматиец, сражавшийся у Салоны, был сам тяжело ранен камнем и ничего не мог сделать. Послав других командиров, он разорил все побережье вплоть до Аполлонии. Вступив там через них в сражение с повстречавшимися с ними римлянами, он хотя и оказался побежденным, но и сам причинил им большой урон.

Тиберий, узнав об этом, стал опасаться, как бы повстанцы не переправились оттуда в Италию, повернул из Кельтики и, послав вперед Мессалина, сам последовал за ним с главными своими силами. Батон, узнав об их продвижении, выступил навстречу Мессалину, хотя и чувствовал себя еще нездоровым: он оказался победителем в открытом бою, но потерпел поражение при нападении на него из засады. После этого он ушел к Батону-бревку и, объединившись с ним в войне, занял гору Альму. Затем они оба потерпели поражение в короткой схватке с фракийцем Рюметалком, посланным против них Севером, но ему самому они упорно сопротивлялись. Когда после этого Север ушел в Мисию, потому что дакийцы и савроматы ее опустошали, а Тиберий и Мессалин задержались в Сискии, они напали на союзную Риму область³ и многих принудили отпасть от него. Несмотря на то что Тиберий находился поблизости от них, они не вступали с ним в сражение, но, переходя с одного места на другое, причиняли много опустошений. Зная эту страну по личному опыту, они, будучи легко вооружены, быстро переходили, куда хотели, а когда наступила зима, они причинили еще больше зла и снова вторглись в Македонию. Но Рюметалк и брат его Раскюпорис настигли их и дали им сражение; а остальные, ввиду того что страна их была разорена, после этого в течение всего консульства Цецилия Метелла и Лициния Силана не оказывали больше никакого сопротивления; они ушли в неприступные горы и, поскольку это позволяли обстоятельства, совершали оттуда набеги.

Узнав об этом, Август заподозрил Тиберия, что он, имея возможность расправиться с ними в короткий срок, умышленно затягивал дело, чтобы под предлогом войны как можно дольше оставаться с оружием в руках. Поэтому он послал⁴ Германика, хотя он исполнял обязанности всего только квестора, и дал ему не только свободнорожденных солдат, но и отпущенников, среди прочих и таких, которым он дал свободу из числа бывших рабов, изъятых у многих мужчин и женщин вместе с запасом продовольствия на 6 месяцев на основании произведенного им ценза. Он сделал это не только из-за войны, но еще и потому, что предпринял проверку всаднического сословия на форуме. Когда во время великого празднества он совершал молебствие, одна женщина, вырезав у себя на руке какие-то буквы, стала пророчествовать, будто бы по наитию божества. Август, правда, заметил, что она действует не по вдохновению, а по своему замыслу, однако, ввиду того что народ⁵... под влиянием войны или голода, который опять тогда усилился, начал сильно волноваться, он сам притворился, что верит тому, что она говорит, и исполнил, будто признав за необходимое, все, что могло успокоить народ. Ввиду недостатка хлеба он снова назначил двух консуларов с ликторами для наблюдения за его раздачей. Нуждаясь в деньгах для ведения войны и содержания ночной стражи, он ввел налог в размере одной пятидесятой (2%) с продажи рабов и запретил тратить те деньги, которые были даны преторам для организации гладиаторских боев.

Август послал на войну Германика, а не Агриппу, потому что этот [последний] был мало представителен, преимущественно занимался рыбной ловлей, почему сам себя называл Посейдоном, был очень вспыльчив, клеветал на свою мачеху Юлию и часто жаловался на своих родственников самому Августу. Так как он не образумливался, он был выслан, имущество его было отдано в военное казначейство и сам он был водворен на острове Планасии против Кирна.

Это происходило в Риме. Когда же Германик прибыл в Паннонию и туда отовсюду стали к нему сходиться военные части, Батоны, подстерегавшие Севера, выступившего из Мисии, внезапно напали на него, расположившегося лагерем близ Волкайских болот, напугали стоявших перед валами его солдат и загнали их в лагерь. Когда же их заметили находившиеся внутри [лагеря], они потерпели от них поражение. После этого римляне расположились там на жительство, чтобы туда к ним сходились со всех сторон жители этой страны. Другие полководцы не совершили тогда ничего достойного примечания, Германик же, разбив в сражении далматское племя мадзеев, разорил их землю.

В этот год произошли именно эти события. В консульство же Марка Фурия Камилла и Секста Нония далматы задумали объединиться с паннонцами из-за того, что очень страдали прежде всего от голода, а потом также и от проистекающих от него болезней, поскольку им приходилось питаться несъедобными травами и кореньями; но они не вступали в переговоры с римлянами, так как этому противились те, кто не надеялись ни на какую от них помощь, но действовали наперекор им. А некий Скенобард, склонившийся к тому, чтобы изменить [далматам], послал по этому поводу сообщение коменданту Сискии Манию Эннию, что он готов перебежать на сторону римлян, испугавшись, как бы ему не пострадать⁶..

Когда сын Друза Германик, как уже было сказано, выступил против них и осадил какой-то их город и не было возможности этот город взять, кельтский всадник Пулион метнул в стену города камень и так сильно повредил бруствер, что он сейчас же рухнул, а человек, укрывавшийся за ним, упал со стены. После того, как это произошло, остальные испугались, покинули эту стену и укрылись в акрополе, а после этого сдали город и сами сдались... Когда Батон, поднявший восстание далматинцев и причинивший римлянам много зла, договорившись с Тиберием, пришел к нему и на другой день был допущен к нему, сидевшему на возвышении, Тиберий спросил его: «Почему ты решил поднять восстание и так долго воевать с нами?» Тот ответил: «Вы сами в этом виноваты, потому что для охраны вашего стада вы посылаете не собак и не пастухов, а волков»... Далмация отчасти вследствие неудачной войны, отчасти по соглашению опять соединилась с римлянами.

...Между тем Батон-бревк, предавший Пинну и в награду за это получивший власть над бревками, был взят в плен другим Батоном и убит им. Когда тот, подозревая уже что-то, стал объезжать подчиненные им городки и требовал от каждого в знак покорности заложников, другой [Батон], узнав об этом, устроил ему засаду и, разбив в сражении, осадил его в одной крепости. Однако он был выдан ее гарнизоном и приведен в лагерь. Общим приговором он был осужден на казнь, и над ним была совершена расправа. После этого некоторые паннонцы отпали, но против них выступил Сильван; он разбил бревков, а некоторые другие народы усмирил даже без боя.

Увидя это, Батон потерял всякую надежду на обладание Паннонией, проходы же из нее в Далмацию он занял своими отрядами и разорил эту страну. Таким образом, и остальные паннонцы, особенно после того, как земля их была опустошена Сильваном, покорились, кроме некоторых разбойничьих банд, которые при таких тревожных обстоятельствах причиняют особенно много зла и, так сказать, всегда появляются при этом и у других народов, но у этих особенно часто.

 

(Тацит, «Агрикола», 30, 31)

 

...Надменности [римлян]⁷ нельзя избегнуть послушанием и покорностью. Грабители мира, когда им, все обшаривающим, не достает земель, обшаривают и море; если враг их богат, они корыстолюбивы, если беден, честолюбивы, – люди, которых не может насытить ни Восток, ни Запад. Они одни из всех с одинаковой жадностью накидываются на богатство и бедность. Похищать, убивать, грабить – это на их лживом языке называется управлением, а когда все обратят в пустыню, называют это миром. Природа хотела, чтобы каждому дети и родственники были всего дороже. Их у нас отбирают посредством набора, чтоб заставлять служить в других странах; жены и сестры, хотя бы и избегли их неприятельского насилия, оскверняются ими, когда они принимают имя друзей и гостей. Достояние и богатство обращается в дань, годовая жатва – в хлебную подать, тела самые и руки истощаются в проложении дорог через леса и болота под ударами бича и среди поношения. Люди, рожденные для рабства, продаются один раз и вдобавок к тому кормятся своим господином; Британия каждый день покупает свое рабство, каждый день кормит своих господ...

 

(Тацит, «Анналы», II, 52)

 

В том же году [17 г. н. э.] началась война в Африке с неприятельским полководцем Такфарином. Этот Такфарин, родом нумидиец, служил сначала в римских вспомогательных войсках, потом дезертировал, набрал шайку бродяг и разбойников, привыкших к грабежам и хищничеству, ввел в нее значки и разделил на отряды на военный лад и, наконец, из атамана разбойников стал предводителем [племени] музуламиев. Этот сильный народ, живший близ африканских пустынь, не знавший еще в то время городов, взялся за оружие и увлек за собой в войну соседей мавров, которых вождь назывался Мазиппа,,.

(Тацит, «Анналы», III, 20, 21, 73, 74)

 

Такфарин, побежденный в прошлом году Камиллом, возобновляет войну в Африке [20 г. н. э.] сначала неправильными набегами, безнаказанными по своей быстроте; потом выжигает селения, похищает большую добычу и, наконец, недалеко от реки Пагиды осаждает римскую когорту...

Такфарин, видя, что нумидийцы трусят и не любят вести осады, раздробил свои войска на мелкие отряды, стал отступать в случае поражения и потом возвращаться в тыл рим-лянам. Пока он следовал этому плану, он безнаказанно смеялся над раздраженными и утомленными римлянами; но, приблизившись к приморским городам, он обременил себя до-бычей и должен был построить постоянный лагерь. Апроний Цезиан... с союзной конницей и когортами, к которым он при-соединил деятельнейших солдат из легионов, удачно сразился с иумидийцами и прогнал их в пустыню.

...Такфарин, хотя и отраженный многократно, возобновил свои силы внутри Африки и дошел до такой наглости, что от-правил к Тиберию послов требовать места жительства себе и своему войску [22 г. н. э.]... Говорят, что никогда еще Цезарь не был так заживо задет оскорблением... И Цезарь приказывает Блезу объявить прощение всем возмутителям, которые положат оружие, а самого Такфарина изловить во что бы то ни стало.

Многие воспользовались предложенным прощением, а против Такфарина употреблен был его же способ вести войну. Так как его войско не могло в силах соперничать с нашим, но, превосходное для грабежей, было разделено на несколько отрядов, которые производили набеги, избегали сражения и садились в засады, то и Блез разделил войско на три части и дал им три маршрута... Неприятель был сжат, стеснен отовсюду; в какую бы сторону он ни обратился, часть римского войска была или перед ним, или во фланге его, или в тылу. Много народу у него было убито или взято в плен... Опытные солдаты, знакомые уже с этими пустынями, прогоняют Такфарина с одного места на другое. Только взяв Такфаринова брата, Блез возвратился из похода, слишком поспешно для блага провинции, потому что остались поджигатели войны. Тиберий, считая войну оконченной, позволил, чтобы войска приветствовали Блеза императором, как это делывали в старину легионы в пылу радости после победы со своими достойными представителями. Бывало помногу императоров вместе, титул этот не давал особенных прав. Август кое- кому разрешал носить его, а теперь Тиберий Блезу в последний раз.

 

(Тацит, «Анналы», IV, 23, 24, 25)

 

В этом году [24 г. н. э.] римляне покончили наконец долговременную войну с нумидийцем Такфарином. Прежние полководцы как только думали, что достаточно их подвигов для триумфа, так и оставляли неприятеля. Уже три статуи были увенчаны в Риме, а Такфарин все-таки опустошал Африку с помощью мавров, которые, видя, что Птоломей, сын Юбы, молод и беспечен, променяли на войну постыдное повиновение царским отпущенникам. Царь гарамантов скрывал добычу Такфарина и был сообщником его грабежей... Да и в провинции все нищие, все негодяи бросились в восстание, потому что Тиберий, полагая, что после побед Блеза в Африке не осталось неприятелей, отозвал оттуда девятый легион.

Такфарин, распустив слух, что римлян со всех сторон теснят неприятели, что по этой-то причине отозваны войска из Африки, и, уверяя, что если все, кому свобода дороже рабства, соединятся, то нетрудно им будет уничтожить остатки римских войск, увеличил свои силы и, укрепив лагерь, стал осаждать город Тубускум. Долабелла, собрав что было у него солдат, с первого шага заставил нумидийцев снять осаду... и укрепил удобные места...

Несколько времени спустя доносят ему, что нумидийцы собрались около полуразрушенной крепости Аузеи, ими са-мими когда-то сожженной, и расставили свои шатры, надеясь на безопасность места, скрытого отовсюду в дремучих лесах. Немедленно ускоренным маршем отправляет он легкое войско и кавалерию, не говоря, куда их ведет. На рассвете зазвучали трубы, раздался боевой крик, и римляне нашали на полусонных врагов... У неприятеля, захваченного врасплох, не было ни оружия, ни порядка, их, как скотов, тащили, брали, убивали... Такфарин, видя, что его стража разогнана, сын взят в плен и римляне стремятся со всех сторон, бросился на копья и дорого продал свою жизнь, но избежал плена.

 

(Тацит, «Анналы», III, 40, 42, 43)

 

В том же году [21 г. н. э.] галльские города, впав в неоплатные долги, стали возмущаться. Самые буйные зачинщики были у треверов – Юлий Флор, у эдуев – Юлий Сакровир. Оба благородного происхождения, славились делами предков, получивших римское гражданство, когда оно еще было наградой за доблесть. В тайных совещаниях, привлекши на свою сторону всех буянов, всех тех, для кого от нищеты и страха наказания было одно спасение в преступлении, они решили, чтобы Флор возмутил бельгийцев, Сакровир – соседних галлов. На всех сходках и собраниях начали они говорить возмутительные речи о продолжении налогов, о тягости больших процентов, о жестокости и спеси начальников...

Почти ни одна область не осталась непричастною к этому движению... Флор... набрал у треверов отряд конницы, учил его службе и дисциплине по-римски и хотел уговорить его, побив римских купцов, начать войну. Несколько всадников удалось ему совратить с пути, но большая часть осталась верна долгу службы. Напротив того, толпа должников и клиентов его взялась за оружие... Юлий Инд, согражданин, но враг Флора, охотнее нам служивший, послан был вперед с избранным отрядом и разбил нестройную толпу. Флор несколько времени скрывался в потаенных местах от поисков победителей, но, наконец, видя, что все выходы заняты солдатами, сам лишил себя жизни. Так кончилось треверское восстание.

Восстание эдуев было больше, так как самое государство их богаче, да и войска наши дальше. Сакровир с вооруженными колонами занял столицу Августодун и схватил детей знатнейших галлов, которые там занимались науками, чтобы этим залогом привлечь на свою сторону родителей и родст-венников их; а между тем тайком роздал молодым людям оружие... Пятая часть вооружена была, как наши легионы, остальные – охотничьим оружием: копьями, ножами и пр. К ним присоединили рабов, назначенных в гладиаторы... Эти силы увеличивались еще тайным единомыслием соседних областей, где каждый предлагал охотно свои услуги...

(Тацит, «Анналы», IV, 46, 72)

 

...Поппей Сабин [в 26 г. н. э.] удостоился знаков триумфа за укрощение фракийских горцев, народа дикого и потому свирепого. Причина восстания заключалась в том, что римляне требовали у них избранных и сильнейших людей для набора в войска... Они с презрением отвергли римское требование...

В этом году [28 г. н. э.] фризы, зарейнский народ, нарушили мир не столько из-за неповиновения, сколько вследствие нашей корысти... Они должны были доставлять для армии воловьи кожи, но никто не позаботился о том, чтобы определить их толщину и меру. Оленний, примипиларий, которому досталось управлять фризами, выбрал буйволовые кожи и дал им в образец. Это требование было бы стеснительно и для других народов, но для германцев – тем более: их леса наполнены огромной величины дикими зверями, но домашний скот их мал. Итак, стали у них сначала отбирать быков, пр- том поля, потом продавать в рабство жен и детей. Народ пришел в негодование, жаловался. Жалобы не помогли, он прибегнул к войне. Сборщики податей из солдат были схвачены и повешены...

 

(Тацит, «Анналы», XIV, 31, 33)

 

Царь [британского племени] иценов Празутаг... назначил наследником вместе со своими двумя дочерьми Нерона, на-деясь таким знаком почтения спасти себя и свое потомство от обид, а вышло наоборот. Как добычу, стали разорять его царство центурионы, его дворец – рабы. Жену его Боаицию высекли, дочерей обесчестили; знатные ицены были изгнаны из своих родовых имений..; царские родственники включены в число рабов. В негодовании на такое бесчестие и в ожидании еще большего, так как землю их уже считали римской провинцией, они взялись за оружие [в 62 г. н. э.], склонили к восстанию триновантов и другие народы, еще не свыкшиеся с рабством, и тайно составили заговор с целью отвоевать независимость. Особенно ненавидели они ветеранов. Недавно пе-реселенные в колонию Камулодун, они выгоняли туземцев из домов, отнимали у них поля, называли их пленниками и ра-бами, а солдаты потакали своеволию ветеранов по сродству жизни и с надеждой со временем позволить себе то же самое. В храме, воздвигнутом во имя Клавдия, видели туземцы алтарь вечного рабства, а избранные жрецы под предлогом бо-гослужения разоряли все их имущество...

В [Камолодуне, Лондинии и Веруламе] было убито [повстанцами] до 70000 граждан и союзников: враги не брали в плен, не продавали, не променивали, как это обыкновенно де-лается на войне, но дышали только убийством, виселицами, огнем, крестами, как бы спеша предупредить казни, которые ожидали впоследствии получить от нас.

 

(Тацит, «Истории», II, 61)

 

Среди опасностей важных лиц, стыдно сказать, дерзнул попытать счастья и сделать вызов римскому оружию, выдавая себя за лицо с божественным вдохновением, некто Марикк, простой человек из бойев, Он уже объявил себя освободителем Галлии и богом – он в самом деле придал себе такое имя – и, собрав восемь тысяч человек, стал грабить ближайшие округа эдуев, но их весьма рассудительный город⁸ с отборной молодежью, к которой было присоединено Вителлием несколько когорт, разогнал толпу фанатиков. Марикк был взят в плен в этом сражении и вскоре был брошен зверям, но так как звери его не разрывали, то глупая чернь стала считать его неприкосновенным. Наконец он был умерщвлен на глазах Вителлия.

 

 

(Тацит, «Истории», III, 47, 48)

 

...В Понте внезапно поднял оружие варварский раб, бывший некогда начальником царского флота. Это был Аникст, вольноотпущенник [царя] Полемона, когда-то пользовавшийся большой силой и чувствовавший досаду на перемену, превратившую царство в римскую провинцию. Привлекши на свою сторону именем Вителлия прилегающие к Понту народы, прельстивши надеждой на добычу разную голь, он во главе не ничтожной шайки внезапно ворвался в Трапезунт, славнейший своею древностью город, построенный греками в самом конце Понтийского берега. Там он перебил когорту, составлявшую прежде царский вспомогательный отряд. Солдаты ее, получив римское гражданство, имели на наш манер знамена и оружие, но сохраняли греческую леность и распущенность. Он поджег и флот, издеваясь над нами на беззащитном море...

Возмущение это заставило Веспасиана отправить отряд солдат из своих легионов под предводительством Вирдия Гемина... Напавши на неприятеля в то время, когда тот рассеялся, гонясь за добычей, он загнал его на корабли. Построив затем наскоро либурны, он догнал Аникета в устье реки Хоба, где этот последний считал себя в безопасности, благодаря поддержке царя [скифского племени] седохезов, которого он склонил к союзу деньгами и дарами. И в самом деле, сначала царь защищал его, угрожая оружием, но когда ему выставили на вид, что ему предстоит награда за выдачу или Еойна, то он при шаткой, как это водится у варваров, верности согласился умертвить Аникета и выдал перебежчиков. Таким образом, войне с рабами был положен конец.

 

(Тацит, «Истории», IV, 73, 74)

 

...Созвав на сходку тревиров и лингоиов, Цериал обращается к ним с такой речью: «...Римские полководцы и главнокомандующие вступили на вашу землю и землю других галлов совсем не из корысти, а по приглашению ваших предков, которых раздоры доводили до гибели, а призванные ими на помощь германцы порабощали одинаково как союзников, так и неприятелей... И не для того мы заняли Рейн, чтобы охранять Италию, а для того, чтобы какой-либо другой Ариовист не завладел, как царь, Галлией. Неужели вы думаете, что вы дороже Цивилису, батавам и зарейнским народам, чем были предкам их ваши отцы и деды?.. Впрочем, они выставляют на вид свободу и красивые слова, но и никто другой не домогался порабощения других людей и господства над ними без того, чтобы не употреблять этих самых слов.

В Галлиях были всегда цари и войны, пока вы не поступили под наши законы. Мы, хотя и были столько раз тревожимы вами, наложили по праву победы на вас лишь то, чем можно было бы охранять мир; ибо ни спокойствие народов нельзя иметь без военной силы, ни военной силы без жалования, ни жалования без податей; все остальное обще нам с вами. Вы сами часто командуете нашими легионами, вы сами управляете этими или другими провинциями; нет ничего у нас от вас отдельного или замкнутого... Ведь по изгнании римлян – от чего да сохранят боги! – что другое произойдет, как не войны всех народов между собою. Восьмисотлетняя фортуна и государственная мудрость взрастили эту империю, которая не может быть разрушена без гибели самих разрушителей. Но самая большая опасность настанет для вас, у которых есть золото и богатство, главная приманка войны. Поэтому любите и почитайте мир и Рим, который принадлежит в силу одного и того же права побежденным и победителям. Пусть же вас вразумят уроки той и другой судьбы, что вы не должны предпочитать упрямство, соединенное с гибелью, покорности, соединенной с безопасностью...».

 

¹ 24 г. н. э.

² 65 г. н. э.

³ Имеется ввиду Македония.

⁴ В Паннонию.

⁵ Здесь текст испорчен. Эпизод с гадалкой остался недосказанным. По-видимому, она выражала недовольство народа и его требования и угрожала предстоящими бедствиями.

⁶ Здесь в так называемом Венецианском списке не хватет 4 листов. Следующий текст приведен на основании других списков.

⁷ Отрывок из речи вождя британских повстанцев Калгака к своему войску.

⁸ Имеется ввиду главный город эдуев – Августодун.