Страх и магия

Преобразования, охватившие Запад между пятым и десятым столетиями, были колоссальны как по античным, так и по современным стандартам. Между Франкским королевством Карла Великого и поздней империей Юстиниана было так мало общего, что трудно даже производить сравнения. Среди всех доминирующих сил, участвовавших в преобразовании мира, ни одна не была значительнее ислама. Изменения, произведенные Магометом (571—632), были прогрессирующими, кумулятивными и сокрушительными. Магометанство последовательно охватило Персию (651), Сирию (636), Египет (642), Северную Африку (698), Испанию (711) и даже привело к блокаде Константинополя (717). Возникшие в результате этого экономические и культурные последствия самым непосредственным образом обуславливались тем фактом, что само Средиземноморье уже более не служило западным интересам. Гипотеза о том, что средние века следует понимать в основном с учетом исламского контроля над Средиземным морем, была выдвинута уже давно, в исследовании профессора Анри Пиренна³. Самое лучшее описание происшедшего дает он сам:

«Привычному и почти "семейному" морю, некогда соединявшему все части этого содружества, суждено было стать барьером между ними. По всему его побережью в течение столетий социальная жизнь, в своих основных чертах, была одной и той же; с одной и той же религией, с одинаковыми или почти одинаковыми обычаями и идеями... Однако сейчас те самые земли, где зародилась цивилизация, вдруг стали оторванными; культ пророка заменил христианскую веру, мусульманский закон — римский закон; арабский язык — греческий и латинский языки. Средиземное море было римским озером; сейчас оно стало в основном мусульманским озером. С той поры оно разделяет, а не объединяет Восток и Запад Европы. Связь была разрушена...»⁴

Та часть мира, которую мы сейчас идентифицируем с Европой, оказалась в окружении. С севера постоянную угрозу остаткам Рим-

Часть 1. Философская психология 151

ской цивилизации представляли даны и саксы. С юга, со стороны Испании, вторжения и пиратство сарацин были чрезвычайно сильны. На востоке, безусловно, преобладал ислам. Прежняя жизнь Средиземноморья сейчас разрушилась вплоть до безопасного центра Европы, но она не могла переместиться на север, не претерпев модификаций. Напротив, она выродилась в ту форму племенного устройства, которая впоследствии преобразовалась в феодализм. Даже вторичные следствия магометанского завоевания были значительны. Например, Сирия являлась основным источником папируса, но в период с 650 г. по одиннадцатое столетие эта статья дохода была фактически ликвидирована. Арабская система счисления, которая вдохновит европейскую науку и математику лишь после четырнадцатого столетия, оставалась изолированной от западного образа мыслей.

Техника — это достижение оседлых людей. Она возникает тогда, когда постоянные проблемы, постоянный конфликт с природой требуют некоторого решения; например, египетский земледелец нуждался в воде и в защите урожая от разливов Нила; афиняне хотели возводить храмы с массивными колоннами. Технические предприятия по большому счету бессмысленны для тех, кто живет кочевой жизнью. К тому времени, как проблема решается, условия вынуждают кочевников переместиться на новое, но снова временное место. Поэтому угроза и реальность вторжения, пиратства и неурожая не только лишили европейцев их культуры, но отрицали само их географическое постоянство, которое смогло бы сделать возможной новую культуру.

Само понимание времени для средневекового ума было гораздо менее метрическим, чем для современного. Средневековое ощущение времени, безусловно, было столь же необычным, как и те традиции и верования, которые стали отождествляться нами со всей эпохой в целом. Средневековые христиане различали два основных вида времени: короткое и незначительное время их грешных жизней и космически длительное время, в котором будут протекать страдания и радости души. Поэтому:

«Ежедневно и ежечасно, не имея отдыха,

Должен я завершать и начинать сызнова свою жизнь,

Будучи бесполезно живым в этом смертном существовании»⁵.

152 Интеллектуальная история психологии

Христианская вера и ее основные элементы — крещение, смерть и воскрешение — воспитывали восприятие времени, которое было лишено научного значения и не рассматривалось в философии со времен досократиков: каждый день был своего рода воскресением, не связанным той познавательной нитью, которая известна нам как история. Средневековая жизнь протекала как последовательность моментов, во всех прочих отношениях не связанных. Составлявшие ее события были так же неожиданны, как и надвигающийся апокалипсис, который положит конец всей жизни, всему времени, всему страху. Марк Блох красиво сказал об этом:

«Те люди, и внешне, и внутренне подчинявшиеся столь неуправляемым силам, жили в мире, в котором отрезок времени ускользал за пределы понимания, что еще более усиливалось тем, что они были столь плохо снаряжены средствами для его измерения... Воистину, уважение к точности оставалось глубоко чуждым умам даже ведущих людей того века»⁶.

Без чувства времени — чувства, укрепляемого и подтверждаемого эмпирической регулярностью событий, — понятие естественных причин не способно преодолеть необузданное воображение. Средневековый ум, этот ум без часов, в научном отношении был отсталым. Как бы ни сложились обстоятельства, ни людям, ни миру не суждено продолжать существовать слишком долго. Конец наступит в мгновение ока. Каков будет знак этого? Кто окажется настолько смел, чтобы рассчитать, когда наступит Божественное волеизъявление? «Что есть человек?» — спрашивал Алкуин, ученый при дворе Карла Великого. И отвечал: «Раб смерти, случайный путник». И далее: «Каково место человека? — Он подобен фонарю на ветру»⁷. Это — строки, начертанные человеком, описывавшим себя так: «Звали меня Алкуин, познание влекло меня. О ты, молящийся за мою душу»⁸. Мужчины и женщины, жившие в этот период, терпели обстоятельства самые суровые. Хотя Церковь и обладала политической властью, ни ее моральные, ни ее религиозные поучения не могли проникнуть в обширную и переменчивую массу племен, по-прежнему находящихся в плену у бесконечных ритуалов и зрелищ язычников. Эти мужчины и женщины растрачивали много сил в изматывающем стремлении рационально объяснить содержание своих жалких жизней. Смерть считалась облегчением, и даже более

Часть 1. Философская психология 153

того: разлагающиеся останки умершего родственника восхвалялись за их благотворный запах. Душа, принадлежавшая этому телу и теперь радующаяся присутствию самого Бога, еще могла вернуться для того, чтобы освятить свою прежнюю оболочку. Поэтому локон волос, гнилая кость, волос из бороды могли обладать силой для излечения своего владельца или защиты его от дьявола со своими демонами. Божественное всепроникающее зрение охватывало всю огромную, хотя и ограниченную, Вселенную, человека с его планетой, звезды, Луну, каждый стебель травы. Лишь в тринадцатом столетии св. Франциск воспроизведет этот дух средневековья в словах, красота которых пережила выраженную ими трагедию:

«Тебе хвала и слава, все благословение... Благословен будь и за брата Ветра,

за Дождь, и Ясный день, и всякую погоду,

и что даруешь Твоим тварям пропитанье. Благословен будь за сестрицу на^ху Воду,

что так щедра, смиренна, драгоценна и невинна... Благословен будь, Господи, за матерь нашу Землю,

что кормит и растит нас,

дает плоды, и пестрые цветы, и травы. Благословен будь, Боже, ради сестры нашей телесной — смерти,

от коей убежать никто не в силах... Блажен, кто до конца жил по Твоим заветам,

тому благая смерть зЛа причинить не может»⁹.

Было бы ошибочно приписывать господство страха и магии именно средневековью, поскольку в разные периоды истории люди находили в этом здравый смысл. Не приходится, однако, сомневаться в том, что постоянный страх смерти мог парализующим образом воздействовать на умы тех немногих, которые способны были оказать длительное влияние на искусство или интеллектуальную жизнь. Согласно принятой в то время интерпретации Библии, предполагалось, что конец света произойдет в 1000 году нашей эры или близко к этому времени, и людям, верившим в это (а такого рода доверчивость имелась в изобилии), любой крупномасштабный замысел показался бы несбыточным. Даже для тех, кто не знал о точной дате апокалипсиса, или предполагал, что он произойдет в другое время, решающим фактором было само наличие некоторой, причем не слишком отдаленной, даты. Общую одержимость

154 Интеллектуальная история психологии

страхом перед концом, как личным, так и мировым, по-видимому, подтверждают и непрестанные рационализации, изобретенные для того, чтобы этот страх контролировать. Смерть как свобода, как освобождение, как возрождение, как бегство, даже смерть как добро — темы, в изобилии присутствующие среди литературных памятников того периода.

Череда компетентных и великих по тем временам философов начинается со св. Ансельма (1033—1109). Невольно возникает искушение связать такое возобновление интеллектуальных занятий с фактом, который должен был удивить многих христиан, — тем фактом, что после 1000 г. н. э. они всё еще оставались живы! Есть, конечно, и менее легковесные соображения относительно случившегося нового пробуждения, некоторые из них мы рассмотрим. Тем не менее, нам все же лучше не забывать чересчур поспешно о том, что кажется в высшей степени непонятным современному уму, — о том, что наука, искусство, различные долгосрочные институты, да и сама культура вызывали пренебрежение со стороны людей, настаивавших на том, что мир не будет долго существовать.

Однако, признав это, нам следует быть осторожными и не судить о людях того времени и о прочих их особенностях в терминах, чуждых для остальной цивилизации. Если нам надо выделить средние века по основанию, удовлетворяющему требованию строгости, то следует избегать таких переменных, как бедность, чума, страх, суеверие, фанатизм, вера и тому подобное. Эти переменные в изобилии представлены на всем протяжении истории. Отличие, однако, состоит в том, с какой простотой образованные и даже интеллектуально одаренные граждане средневековья так всецело отказывались от тех критических способностей, печать которых несет на себе любой образованный ум. Поэтому уникальность средних «екш^осхзБлялжллЛркдъь^^

самых людей, которые позволили себе быть лидерами, тех, которых можно было бы считать лучшими умами. В этом отношении достижения ученых в период между Боэцием (480-524), последним из великих классических мыслителей, и Иоанном Скотом Эриугеной (oK.810-OK.877) были незначительными. Этот интервал, совпадающий с экспансией ислама и рассеиванием западного сообщества,

Часть 1. Философская психология 155

можно законно описать как «темные века». Его, однако, можно также рассматривать как период перегруппировки и ассимиляции — период, когда монахи на западе Ирландии сохраняли язык эллинцев; когда короли и папы занимались поисками экономических и даже культурных оснований для мирного сосуществования; когда учение ислама вынуждало склонных к философии верующих четко формулировать аргументы в пользу христианства. Это был также период, во время которого арабским и еврейским ученым можно было размышлять о древней мудрости Греции и Рима и, тем самым, начать укреплять растущую империю в интеллектуальном отношении.

Карл Великий и прелюдия к обновлению

Карл Великий, согласившись на то, чтобы его короновал Папа, продемонстрировал редкий талант.политического гения, знающего, чего потребует будущее. Коройация более, чем любой религиозный смысл этого события, символизировала возрождение западного мира, теперь организованного вокруг религиозных принципов, разделяемых как светскими, так и духовными его монархами. В результате появилась, как минимум, возможность объединения Европы против врага, который к тому же стал и еретиком. Западный король теперь мог призывать к защите конкурирующей истины — истины, столь же великой по своим последствиям, как и та, которая вдохновляла солдат ислама.

Мы переоценили бы личный вклад Карла Великого, если бы приписали ему создание Европейского сообщества наций. Однако его союз с Римской Церковью действительно установил хотя бы некоторое чувство общности в той части мира, которая в течение нескольких сотен лет была отмечена провинциализмом. В течение тридцати двух лет (768—800) он был королем франков и до своей смерти (814) — Карлом I, императором Священной Римской Империи¹⁰. Его влекла жажда знаний, и он принял на себя обязательство дать своему народу образование. Для того чтобы учредить Дворцовую Школу, он привез из Англии Алкуина, он активно поощрял епископов Империи к тому, чтобы включать школы в состав церквей и аббатств. Эти школы и даже учебные программы, введенные Алкуином¹¹, были источниками зарождения средневекового уни-

156 Интеллектуальная история психологии

верситета, изобретения двенадцатого столетия. Карл Великий был не Периклом, так же, как Алкуин был не Анаксагором, однако он действительно восстановил уважение к образованию и таким образом разорвал тяжелый занавес, затемнявший европейскую науку в течение четырех сотен лет. Он восстановил некоторую стабильность экономики, обеспечив, по крайней мере, намек на безопасность для тех, кто при иных обстоятельствах мог бы бродяжничать, и он прочно установил знамя Иисуса в каждом из главных центров Европы от реки Эбро в Испании до южной границы Германии. Следовательно, в той степени, в какой западный мир сохраняет институты, идеи и основные точки зрения, являющиеся в своих самых общих чертах греко-римскими, — в той же степени Карл Великий может быть назван создателем современного западного мира. Он не ликвидировал страх и магию, хотя и издавал законы как против того, так и против другого, но он создал климат, благоприятный для их антагониста — разума.