ЛЕКЦИЯ LXXVIII

Неудачные кодификационные попытки. - Состав Комиссии 1767 г. - Выборы в Комиссию. - Депутатские наказы. - Устройство Комиссии. - Открытие комиссии и обзор ее работ. - Прения. - Два дворянства. - Спор из-за крепостного права. - Комиссия и новое Уложение. - Перемена задачи Комиссии. - Значение Комиссии. - Судьба Наказа. - Мысль о реформе местного управления и суда.

НЕУДАЧНЫЕ КОДИФИКАЦИОННЫЕ ПОПЫТКИ. Еще в 1700 г. была составлена из высших чинов с несколькими дьяками комиссия, которой поручено было пополнить Уложение 1649 г. узаконениями, состоявшимися после его издания. С тех пор над этим делом безуспешно работал ряд комиссий. Перепробовали разные способы работы, то клали в основу ее свое старое Уложение, пополняя его новыми указами, то сводили его со шведским кодексом, заменяя неподходящие пункты последнего статьями первого или новыми постановлениями: к импровизированным кодификаторам из военных и статских чинов присоединяли назначенных или выборных экспертов, "добрых и знающих людей", иногда только из офицеров и дворян, чаще и из других сословий, духовенства и купечества. В таком составе кодификационных комиссий сказалось смутное воспоминание об участии земских соборов в составлении важнейших законодательных сводов древней Руси, Судебника 1550 г. и Уложения 1649 г. Комиссия 1754 г., составленная также из должностных лиц центрального управления с участием "Десьянс-академии профессора" Штрубе де Пирмонта, изготовила две части нового уложения, и в 1761 г. по предложению Комиссии для совместного с ней вторичного рассмотрения ее труда Сенат указал вызвать из каждой провинции по два выборных от дворянства и по одному из купечества, и Синоду - предложить выбрать депутатов от духовенства Дело и на этот раз не было Закончено; выборных в 1763 г. распустили, но Комиссия просуществовала вплоть до созыва новых депутатов в 1767 г.

СОСТАВ КОМИССИИ 1767 г. Екатерине предстояло кончить давнее дело, устранив по указаниям опыта причины неудачи прежних попыток. Теперь оно во многих отношениях поставлено было иначе, чем ставилось прежде. Начали прямо манифестом 14 декабря 1766 г. о созыве депутатов в предположенную Комиссию для сочинения проекта нового уложения, как она официально называлась. Представительство было значительно расширено. Комиссия составлялась из представителей правительственных учреждений и из депутатов от различных разрядов или классов населения. Сенат, Синод, все коллегии и главные канцелярии центрального управления послали по одному представителю. Чтобы понять порядок выбора депутатов от населения, надобно припомнить, что тогда империя делилась на 20 губерний, которые подразделялись на провинции, а провинции - на уезды. По одному депутату назначено было на каждый город от домовладельцев, на каждый уезд от дворян - землевладельцев и на каждую провинцию по депутату от однодворцев, от пахотных солдат, от государственных черносошных крестьян и из оседлых инородцев от каждого народа, крещеного или некрещеного, итого четыре депутата от провинции, где были налицо эти четыре разряда населения. Число депутатов от казаков предоставлено было определить их высшим командирам. Выборы уездные и городские были прямые, по провинциям - трехстепенные. Дворяне - землевладельцы уезда под председательством выбранного на два года дворянского предводителя, а горожане-домохозяева под председательством тоже на два года выбранного городского головы прямо избирали депутата в Комиссию; только очень большие города могли сперва избирать выборщиков по городским частям. Однодворцы и другие свободные сельские обыватели упомянутых разрядов, "дом и землю в погосте (сельском приходе) имеющие", выбирали погостных поверенных, которые избирали поверенных уездных, а из их среды выбирался провинциальный депутат. Таким образом, в Комиссии представлены были центральные правительственные учреждения, некоторые сословия, инородческие племена и места жительства. По букве "обряда" городских выборов в них участвовали все домохозяева, каковыми могли быть лица всякого звания. Это наводит на мысль о всесословном характере городских выборов, противоречащем всему строю тогдашнего русского общества. Но припомним, что тогда Екатерина мечтала о создании в России "среднего рода людей", подобного среднему сословию на Западе. В этот класс, называвшийся еще мещанами, "Наказ" относит людей, [которые], не будучи ни дворянами, ни хлебопашцами, занимаются художествами, науками, мореплаванием, торговлею и ремеслами, [а] также всех недворян, кои будут выходить из воспитательных домов и русских училищ, и, наконец, детей приказных людей. Главные признаки мещанина - обладание "домом и имением" в городе и платеж городских налогов. Но такого класса еще не было в России, а были налицо лишь некоторые разобщенные его элементы; для выборов оставался один уловимый признак мещанина - домовладение. По мысли Екатерины, и город - сословие, но фиктивное, потому на деле городские выборы вышли не сословными и не всесословными, а просто бессословными. Из сохранившихся дел видим, что в городских выборах участвовало и духовенство с приказными людьми. Сенат не утверждал депутатов, выбранных одними купцами, где были домовладельцы других званий. В малороссийских городах рядом с мещанством выступало на выборах и шляхетство. В Петербурге, застроенном по указам Петра дворянскими домами, домовладельцы из чиновно-дворянской знати совсем заслонили собой купечество; городским головой был избран обер-комендант, а депутатом от столицы граф А. Г. Орлов. По примеру Петербурга тот же характер получили выборы и в старой столице, где городским головой был избран князь Вяземский, а депутатом - князь Голицын. При расширенном представительстве Комиссия, однако, далеко не захватывала своим составом всех слоев тогдашнего населения империи, не говоря уже о крепостных крестьянах, не видим депутатов от приходского духовенства, хотя и участвовавших в городских выборах от крестьян дворцовых и даже бывших церковных или экономических, как они назывались, по имени управлявшей ими Коллегии экономии, хотя со времени секуляризации (1764 г.) они примкнули к свободным сельским обывателям. Всех депутатов было избрано 564. Количественное распределение представительства не соответствовало ни численности представленных групп населения, ни их значению в государстве. Всего больше депутатов досталось городам, потому что всякий город, большой и малый, и столица Москва, и уездный город Буй, в котором считалось всего несколько сот обывателей, послал по одному депутату. В составе Комиссии городских депутатов было 39%; между тем городские жители не составляли и 5% всего населения империи. Пропорциональное отношение представительства по классам является в таком виде

Правительственные учреждения..........-ок. 5%

Дворянство...................................................-" 30%

Города..........................................................-" 39%

Сельские обыватели....................................-" 14%

Казаки, инородцы, остальные классы.........-" 12%

ВЫБОРЫ В КОМИССИЮ. Екатерине предстояло побороть закоренелое равнодушие и недоверие, с каким население привыкло встречать правительственный призыв к общественному содействию, зная по опыту, что ничего из этого, кроме новых тягостей и бестолковых распоряжений, не выйдет. Так отнеслось оно и к сенатскому указу 1761 г., призывавшему "общество", дворянство и купечество споспешествовать правительству советами и делом в сочинении нового уложения, напоминая "сынам отечества" их долг и возможность "незабвенную в будущие роды о себе оставить память". Такие слова в сенатском указе звучали для обывателя смешной выходкой, особенно рядом с угрозой кодификационной комиссии отписывать у дворян деревни за неявку. Теперь высокий знак доверия власти к подданным старались поставить более благопристойным образом. Манифест о созыве депутатов был читан по всем церквам три воскресенья сряду, и он возвещал, что со стороны престола милосердие полагается в основание законов, а со стороны подданных ожидается благодарность и послушание. Депутаты призывались к "великому делу". Выборы их должны были происходить "с тихостью, учтивостью и молчаливо". Депутатам назначено было жалованье; звание их возведено было на небывалую высоту и стало самым привилегированным в России. Они находились под "собственным охранением" императрицы, на всю жизнь, "в какое бы прегрешение" ни впали, освобождались от смертной казни, пытки и телесного наказания; имущество их подвергалось конфискации только за долги, личная безопасность охранялась удвоенной карой, им даны были для ношения особые значки, которые дворянским депутатам по окончании дела дозволялось вносить в их гербы, "дабы потомки знать могли, какому великому делу они участниками были". Никто из русских подданных не пользовался тогда такими преимуществами. В Великороссии выборы вообще прошли благополучно; случаи вроде борьбы гор. Гороховца с воеводой за своего депутата или отказа шального новгородского дворянина участвовать в выборах, так как дворянство освобождено от обязательной службы, - такие случаи были редки. Зато в Малороссии выборы вызвали шумные волнения, расшевелив издавна скоплявшуюся вражду между великорусской администрацией и туземным обществом, между шляхетством и мещанством, рядовым казачеством и его старшиной.

ДЕПУТАТСКИЕ НАКАЗЫ. Самой важной новизной Комиссии 1767 г. были наказы, какими избиратели обязаны были снабдить своих депутатов, изложив в них свои "общественные нужды и отягощения", не внося частных дел, решаемых судом. Избиратели охотно отзывались на это требование, почуяв в нем если не право, то позволение, открывавшее их мирским челобитьям прямой путь к престолу. Вместе с тем депутатский наказ сообщал и самому депутату привычное, всем понятное значение ходока о нуждах своего мира: дальше этого не шло тогдашнее понимание народного представительства. Депутаты привезли наказов слишком вдвое больше, чем было их самих, почти полторы тысячи. Особенно много, свыше тысячи, навезли сельские депутаты. Такое обилие объясняется порядком составления наказов этим депутатам. При выборах прямых, городских и дворянских избиратели, выбрав депутата, составляли из своей среды пятичленную комиссию, которая три дня выслушивала от избирателей заявления об их нуждах, а потом в другие три дня сводила эти заявления в наказ, который прочитывала избирателям и с их подписями вручала депутату. В трехстепенных выборах провинциальных депутатов от сельских состояний погостовые или приходские избиратели составляли "всенижайшее челобитье" о своих нуждах, которые их поверенный передавал уездному поверенному, а тот - своему провинциальному депутату. Значит, провинциальный депутат, однодворческий или черносошный, вез с собой в Комиссию столько челобитий или наказов, сколько было погостов с обывателями его разряда в представляемой им провинции; крестьянский депутат Архангельской провинции привез 195 погостовых наказов. Впрочем, чаще из погостовых челобитий составлялся сводный уездный и даже провинциальный наказ. Первый наказ, заслушанный Комиссией 1767 г., был от черносошных крестьян Карго-польского уезда, Белозерской провинции. Новгородской губернии. Размножению наказов содействовали также общественные несогласия, когда избиратели не могли столковаться о своих нуждах и составление наказа становилось невозможным. Особенно часто случалось это в городах, которые Екатерина вообразила сплоченными обществами с дружным пониманием своих нужд и интересов. Разошедшиеся во мнениях городские классы различными способами выходили из своего разлада или давали депутату несколько наказов, несогласованных и даже враждебных один другому, или составляли общий городской наказ из статей, продиктованных представителями разных классов городского населения, не смущаясь внутренней нескладицей такого наказа, наконец, еще проще: сшивали вместе разные наказы с надписями: "от белаго духовенства", "от купечества", "от содержателей фабрик" и т. д. (Все эти способы обстоятельно выяснены г-ном Кизеветтером в статье о городских наказах). Астрахань вопреки положению о выборах выбрала даже пять депутатов и каждого снабдила особым наказом. Наконец, и в депутатских наказах 1767 г., городских и дворянских, встречаем заимствования друг у друга, как это бывало в "сказках" выборных людей на земских соборах XVII в.

Депутат отвечал перед обществом своих избирателей за своевременное представление их ходатайств, куда следовало. Но ему предоставлялось право ходатайствовать и сверх наказа, о чем он заблагорассудит, не мог только противоречить своему наказу и в случае несогласия с ним должен был сложить с себя полученные полномочия.

УСТРОЙСТВО КОМИССИИ. Прежние кодификационные комиссии из высших чинов не смешивались с сословными депутатами, которых призывали содействовать им в их работе: они, собственно, и составляли проекты нового уложения, пользуясь депутатами как вспомогательным средством. Теперь представители правительственных учреждений входили в состав Комиссии наравне с сословными депутатами и не были ее руководителями, даже равнодеятельными участниками: ввиду их должностных занятий им разрешено было сидеть в Комиссии только два дня в неделю вместо пяти. Манифест 14 декабря указывал Комиссии двоякую задачу: депутаты созывались не только для того, чтобы от них выслушать нужды и недостатки каждого места, но и допущены они быть имеют в Комиссию для заготовления проекта нового уложения. Согласно с такой задачей Комиссия получила очень сложное устройство. Из Большой комиссии, как называлось ее полное собрание, выделялись по ее выбору три малые, из пяти депутатов каждая. Дирекционная комиссия, распорядительная, предлагала полному собранию образовать по мере надобности частные кодификационные комиссии, не более как из 5 членов каждую, для выработки отдельных частей Уложения и потом наблюдала за их работами, сличала составленные ими проекты с "Большим Наказом", как назывался "Наказ" императрицы в отличие от депутатских, исправляла их и вносила в полное собрание, всегда объясняя свои поправки. Экспедиционная комиссия, редакционная, излагала или направляла проекты частных комиссий и постановления самой Большой комиссии "по правилам языка и слога", устраняя из них слова и речи двусмысленные, темные и невразумительные; без нее все прочие комиссии и сама Большая "вне действия" по господствовавшей даже в правящих кругах безграмотности и неумению выражать сколько-нибудь отвлеченные понятия. Третья комиссия, подготовительная, разбирала депутатские наказы, делала из них выписки "по материям" и вносила в полное собрание. Эти три малые комиссии составляли как бы бюро Большой. Председателя полного собрания, маршала или депутатского предводителя, как он назывался, назначала императрица из числа кандидатов, предложенных Комиссией и генерал-прокурором. Маршал действовал об руку с этим представителем верховной власти при Комиссии, по соглашению с ним устанавливал порядок занятий полного собрания и вместе с ним заседал во всех частных комиссиях. Главным делом генерал-прокурора было не допускать в постановлениях Комиссии ничего противного разуму "Наказа". Особенно важное значение придавала Екатерина журналу заседаний комиссии: его надобно вести так, чтобы будущие времена в производстве "великого дела" Комиссии могли найти указания, как устроиться прочнее; и наше нынешнее здание, читаем в Обряде управления Комиссии, "менее бы нас обременяло", если бы мы имели подобные записки от прошедших веков. Для дневных записок в полном собрании и во всех частных комиссиях предписано было определить способных людей из дворян и одному быть "директором дневной записки", который был подчинен самой императрице; вместе с маршалом и генерал-прокурором они втроем составляли как бы президиум Комиссии и сидели в зале полного собрания за особым столом, директор - посредине, маршал и генерал-прокурор - по концам стола. Сложному устройству Комиссии отвечало и ее делопроизводство. Законодательное дело, возбужденное в полном собрании, с его предварительными суждениями переходило в дирекционную комиссию, которая направляла его по принадлежности в ту или другую частную кодификационную. Последняя, составив проект, знакомила с ним ту центральную коллегию, или канцелярию, ведомства которой он касался, и с ее мнением и со своим заключением пересылала в дирекционную, а та, сличив проект с "Наказом", или возвращала его назад для исправления, или передавала в экспедиционную комиссию для грамматической и литературной выправки, и только тогда через ту же дирекционную комиссию проект поступал в полное собрание на окончательное обсуждение. Видим, что только разве общая идея Московского земского собора участвовала в построении Комиссии 1767 г., но в подробностях устройства, в порядке ведения дела следовали парламентским обычаям конституционных стран Западной Европы.

ОТКРЫТИЕ КОМИССИИ И ОБЗОР ЕЕ РАБОТ. Вместе с приятными наблюдениями Екатерина привезла из волжской поездки больше 600 челобитий, большая часть которых наполнена была жалобами крепостных крестьян на тяжесть господских поборов. Челобитья были возвращены с наказом впредь таких не подавать. Но крестьяне не унимались. Пошли слухи, что господских крестьян отберут в казну, как недавно отобрали церковных. Крепостные крестьяне начали целыми селами подавать императрице просьбы уже прямо об освобождении от помещиков и на увещания властей упрямо отвечали, что оставаться у помещиков своих в послушании не хотят. Это показалось тревожным признаком, и Сенату предписано было придумать против этого благопристойные средства. Сенат придумал только два: указом воспретил крепостным жаловаться на своих господ, а челобитчиков о свободе велел публично наказать плетьми. Были случаи и кровавой расправы крестьян с помещиками. Вновь поднимались только что усмиренные заводские крестьяне. В то же время на юге среди однодворцев быстро распространялась секта, отвергавшая обрядовую государственную церковь. Сектантов отдали в солдаты, вдов и незамужних раздали по однодворцам и крестьянам в работницы. В селе становилось душно и жутко. В это время, 30 июля 1767 г., Екатерина открыла Комиссию нового уложения торжественным приемом в Кремле, куда она прибыла из Головинского дворца церемониальным поездом с гофмаршальскими жезлами, скороходами, арапами, статс-дамами и прочими величавыми украшениями, какие придумал век формулярных чувств и символического мышления. Комиссия заседала в Кремле в Грановитой палате. В первые заседания Комиссия устроялась, выбирала маршала, которым был утвержден депутат костромского дворянства А. И. Бибиков, слушала "Наказ" и другие касающиеся ее положения, выбирала членов в три малые комиссии. "Наказ", по замечанию дневной записки, выслушан был с восхищением, даже с жадностью. Особенно поразили статьи о том, что гонение человеческие умы раздражает, что лучше, чтоб государь ободрял, а законы угрожали, что вопреки ласкателям, которые ежедневно говорят государям, будто народы для них сотворены, "Мы думаем и за славу себе вменяем сказать, что Мы сотворены для нашего народа". Многие плакали. Восторг достиг высшей степени от заключительных слов той же статьи: "Боже сохрани, чтобы после окончания сего законодательства был какой народ больше справедлив и, следовательно, больше процветающ на земле - несчастие, до которого я дожить не желаю". Избыток восторженности вызвал излишество усердия: Комиссия просила императрицу принять титул: Великой, Премудрой, Матери отечества. Екатерина в красивом личном ответе депутатам и не приняла и не отклонила поднесенного титула, а в записочке маршалу как будто даже выразила свою досаду на депутатов: "Я им велела сделать Российской империи законы, а они делают апологии моим качествам". Несмотря на это. Сенат, присоединившись в этом деле к Комиссии, предоставил себе изыскать удобный случай осуществить ее желание. Кодификационные работы Большой комиссии начались только с восьмого заседания чтением и обсуждением наказов от черносошных крестьян и пахотных солдат. Первым из них был прочитан наказ от черносошных крестьян Каргопольского уезда; он вызвал 26 речей и письменных мнений. В 14 заседаниях было прочитано и обсуждено всего 12 сельских наказов; потом уже ни одного депутатского наказа не было прочитано в полном собрании. Покинув депутатские наказы. Комиссия перешла к чтению и обсуждению законов о правах дворянства, вызвавших горячие прения. Посвятив этому предмету 11 заседаний и переслав прочитанные законы с выслушанными мнениями в частную комиссию "о разборе государственных родов" (сословий). Большая комиссия обратилась к чтению и обсуждению законов о купечестве, занявших 46 заседаний. Вперемежку с суждениями о купечестве и других случайно возбуждавшихся вопросах читали и обсуждали на 10 заседаниях лифляндские и эстляндские привилегии.

В декабре 1767 г. заседания Комиссии в Москве прекратились и она была переведена в Петербург, где 18 февраля 1768 г. в Зимнем дворце возобновила свои работы чтением и обсуждением законов о юстиции. Этому предмету в продолжение пяти месяцев было уделено до 70 заседаний, на которых выслушано было 200 депутатских мнений. Между тем в полное собрание поступил изготовленный частной комиссией о государственных родах проект "прав благородных", т. е. дворянских. Этот предмет, уже обсуждавшийся депутатами, снова целых три месяца занимал их внимание. Положено было возвратить проект в частную комиссию, чтобы она пересмотрела и согласила его с многочисленными депутатскими мнениями. После того депутаты занялись чтением и обсуждением законов о поместьях и вотчинах. На этом занятии захватил Большую комиссию в декабре 1768 г. указ о прекращении ее занятий. Слухи о Комиссии производили брожение в народе, вызывали толки о перемене законов, а тут, кстати, случилась война с Турцией, потребовавшая депутатов из военнослужащих в армию, и указ предписал общее собрание распустить впредь до нового созыва, оставив только частные комиссии, которые проработали еще много лет. Вторичного созыва полного собрания не последовало. В полтора года занятий Большая комиссия имела 203 заседания.

ПРЕНИЯ. Из этого обзора видим, что плана занятий установлено не было, предметы назначались случайно, вопросы сменялись неисчерпанные. Почему-то начали с депутатских наказов, читая их целиком, хотя была уже частная комиссия для их предварительной разборки. Заявления наказов подвергались мелочному разбору, вызывали недоверие, требование проверки на местах. Каргопольские крестьяне в своем наказе просили дозволить им вопреки указу ловить птиц и зверей круглый год. На это возражали; архангелогородский черносошный депутат Чупров покрыл спор замечанием, что "если ловлю дозволить во всякое время, то зверей и птиц не убавится, а если запретить, то не прибавится - уменьшение и умножение состоит во власти божией". Но благодушие не было господствующим тоном прений. Те же крестьяне просили устроить у них казенные запасные магазины, откуда бедные крестьяне весной брали бы хлеб с возвратом ссуды из нового урожая. Новгородский дворянский депутат возражал, что таких магазинов совсем не нужно, что крестьяне в надежде на казенный хлеб бросят хлебопашество, а верейский депутат от дворянства Степанов обозвал каргопольских крестьян ленивыми и упорными. Эта резкость вызвала деликатное возражение копорского дворянского депутата графа Г. Г. Орлова, что, вероятно, верейский депутат этого не говорил, а писец ошибочно записал его слова. Степанов был превзойден другим дворянским депутатом - Глазовым, который внес в Комиссию столь непристойное мнение, в котором так неприлично поносил всех черносошных крестьян и их депутатов, что маршал остановил чтение его записки; возник вопрос об исключении его из Комиссии, и только по снисхождению оштрафовали его пятью рублями и заставили при всем собрании просить у обиженных прощения. Постепенно, с расширением поля обсуждения, Комиссия поднималась от местных подробностей к общим вопросам государственного порядка. Здесь, особенно при обсуждении законов о дворянстве и купечестве, ее прения затягивались в запутанный узел встречных и поперечных интересов. До Петра I московское правительство вело усиленную законодательную и административную разработку сословных повинностей, для отбывания которых сословиям предоставлялись известные льготы или выгоды. Теперь в противовес этой тягловой политике депутатские наказы и речи в Комиссии настойчиво твердили, чтобы эти выгоды признаны были их сословными правами независимо от их повинностей. Мало того, верхние сословия хотели каждое, чтобы его право стало монополией в ущерб интересам других сословий. Дворянство присвояло себе одному право владеть землей с крепостными людьми, купечество - право торговли и промышленности, оставляя свободному сельскому населению одно хлебопашество, даже без права вольной продажи сельских произведений. Экономическая политика Петра I внесла новое преломление в сословные понятия, отражавшие в себе, как в водной среде, перевернутые сословные нормы Уложения 1649 г. Известно, как старался Петр приохотить своих сановников к фабрично-заводскому делу, а фабрикантов и заводчиков поощрял дарованием дворянского права приобретать земли с крепостным населением. Теперь дворяне, отстаивая свою монополию землевладения и душевладения, не хотели отказаться и от права иметь фабрики и заводы, а купцы заявляли притязание на право обладания крепостными душами.

ДВА ДВОРЯНСТВА. Предметы прений в Комиссии указывают на строй общества; в их аргументации ярко проявилось общественное настроение, уровень политического сознания. Инструкция Комиссии предоставляла всякому депутату высказывать свое мнение "с тою смелостью, которая потребна для пользы сего дела". И депутаты широко пользовались этим правом, не боясь не только власти, но и глупости. Дворянство выступало в Комиссии как "первое государственное сословие". И борцом его прав явился наиболее выдающийся оратор собрания несколько позднее русский историк и публицист, а теперь начитанный и умный, но более пылкий, чем рассудительный, депутат ярославского дворянства князь М. М. Щербатов. Мы уже видели, как по мере нарастания дворянских прав после Петра I сословие старалось подчищаться, стряхивая с себя прилипавшие к нему сторонние элементы с общественного низа. Коренному дворянству кололи глаза указы Петра I о возведении в потомственные дворяне разночинцев, дослужившихся до офицерского чина. Князь Щербатов ополчился против этих указов и выслуженного дворянства. При этом он развивал историческую и политическую теорию дворянского сословия, по которой выходило, что настоящие дворяне, которым по праву наследства принадлежит монополия чести и благородства, а также крепостного душевладения, - это дворяне природные, исстаринные, позади которых стоят ряды знатных славными делами предков. Этим он, разумеется, вооружал против себя многочисленных дворян выслуги, которые обвиняли старое дворянство в сословном высокомерии и исключительности, в пренебрежении к личной заслуге и достоинству. Один из их депутатов заявил, что дворянство, как это видно из прочитанных в Комиссии законов об нем, получило начало от самых незнатных фамилий путем заслуг по службе. Среди 23 депутатов, согласившихся с этим мнением, не было ни одного дворянина, а князя Щербатова оно вывело из душевного равновесия: в крайне возбужденной речи, дрожащим голосом он произвел всех дворян либо от Рюрика и заграничных коронованных глав, либо от весьма знатных иноземцев, выехавших на службу к русским великим князьям, и, сделав такой смелый вызов истории, даже призвал в свидетели кремлевские святыни, будто бы избавленные от ига иноверцев дворянами древних фамилий. Другой защитник выслуженного дворянства спросил, могут ли господа российские дворяне сказать о своих предках, что все они родились от дворян, и таким образом придвинул князя Щербатова к вопросу: а от кого родился первый дворянин? На это не отвечал никто из природного дворянства, и вопрос о первом дворянине не был решен так удачно, как проблема госпожи Простаковой о первом портном. Но и князь Щербатов был превзойден депутатом от михайловского дворянства Нарышкиным, который, исчерпывая предмет до дна, прямо заявил, что "достоинство дворянское считается у нас чем-то священным, отличающим одного человека от прочих: оно дает ему и его потомкам право владеть себе подобным". После этого оставалось говорить только о церковной канонизации дворянства.

С не меньшим трудом защищалось дворянство и от купечества, обессиливаемое собственной непоследовательностью. Князь Щербатов и другие дворянские депутаты стояли за строгую раздельность сословий, дабы каждый класс, по выражению одного дворянского наказа, "имел свои преимущества и один в другого прерогативы не вступал". Но, не довольствуясь своей землевладельческой монополией, дворянство хотело пользоваться и фабрично-заводским правом. Князь Щербатов и здесь исходил из высших начал и очень своеобразно выводил это притязание из "самой сущности заводов и фабрик". Государство прочно, когда утверждается на знатных и достаточных фамилиях, как на непоколебимых столпах. Величие испанского и французского государств основано на знатных родах. Подразумевается заключение, что знатные роды должны чем-нибудь богатеть. Владение землею - право одних дворян; руды родятся в земле, следовательно, минеральные заводы должны составлять одно из дворянских прав. Депутаты от купечества с насмешливой укоризной возражали, что фабричные и всякие торговые промыслы не к лицу благородному русскому дворянству, что его дело стараться об усовершенствовании земледелия своих крестьян. Один городской депутат указал на резкую разницу между купцом и помещиком в фабричном деле: купец, построив фабрику, целой сельской округе дает заработок, помогая ей исправно платить подати и господские оброки, а помещик-фабрикант только отягощает своих крепостных новыми бесплатными работами, да и дело ведет плохо, не зная его секрета.

СПОР ИЗ-ЗА КРЕПОСТНОГО ПРАВА. Но и город вторгался в чужие "прерогативы". Купеческие депутаты настойчиво добивались права иметь крепостных приказчиков и работников при неблагонадежности вольнонаемных: заберут деньги вперед и убегут, не отработав их. Особенно неисправны наемные слуги из помещичьих людей, ленивы, вороваты - знак воспитания, какое получали они у своих господ. Крепостное право было костью, какую государственная власть бросила всем классам русского общества. С манифеста 18 февраля 1762 г. оно утратило в дворянских руках свое политическое оправдание, оставаясь законным, перестало быть справедливым. Как видно по наказам, из сознания дворян уже тогда пропала мысль, что их землевладение с крепостными душами - условное право, государственная правообязанность, что они только наполовину собственники, а наполовину ответственные (судебно)-полицейские агенты государства. Один наказ просил подтвердить в проекте нового уложения, что "узаконенная издревле помещицкая власть над людьми и крестьянами не отъемлется безотменно, как доныне была, так и впредь будет". Но такой взгляд дворян подрывал их же крепостную монополию: если право населенного землевладения - простая частная собственность, не было причин отказывать в нем недворянам. Другие классы общества не оспаривали этого права у дворянства, но хотели, чтобы сословие поделилось им. Надобно было изобрести высшие государственные соображения для оправдания его исключительной принадлежности дворянству, т. е. надобно было выступление князя Щербатова: это была его роль в Комиссии. Он выступил с новым политическим силлогизмом. Звание обязывает дворян с особливым усердием служить государю и отечеству. Эта служба состоит в управлении другими подданными своего государя, а к этому надобно приготовиться воспитанием. Для такой подготовки дворянам и дано право иметь деревни и рабов, на которых они с младенчества учатся управлять частями империи. Заключение следует само собой. Рабовладение должно быть привилегией только правящего сословия. Итак, крепостное право есть школа русских государственных людей и рабовладельческая деревня - образец управления русской империей. Запальчивый князь и на этот раз не сумел смолчать. Впрочем, не менее замечательно и мнение керенского дворянства, оправдывавшего в своем наказе неограниченную власть помещика над крепостными тем, что российский народ "сравнения не имеет в качествах с европейскими". Далее, купцы могли приобретать крепостных, если бы им это было разрешено, только без земли в розницу. "Устыдимся, - продолжал князь Щербатов, - одной мысли дойти до такой суровости, чтобы равный нам по природе сравнен был со скотами и поодиночке был продаваем". Но князь не полагался на дворянскую стыдливость, зная, как охотно дворяне торгуют крепостными в розницу, и он высказал твердую уверенность, что Комиссия законом запретит продажу людей поодиночке без земли - постыдное дело, при одной мысли о котором в князе, по его признанию, вся кровь волновалась. Так речь, направленная против купеческого притязания, невольно повернулась у оратора против своей же дворянской братии. Между тем почти полвека назад Петр I высказал Сенату желание, или требование, пресечь розничную продажу крепостных людей. Народнохозяйственный вред приобретения крепостных купцами князь Щербатов доказывал и статистическим расчетом. Из 7 1/2 млн крестьянских душ настоящих хлебопашцев - работников не более 3 300 тыс. на 17 млн всех жителей России: следовательно, каждый пахарь должен приготовить хлеба на 5 человек с лишком. Если из 20 тыс. купцов каждый купит по две семьи, убавится еще 40 тыс. пахарей. Но той же статистикой, которую князь Щербатов привлекал к защите дворянской монополии крестьянского душевладения, пользовались и купцы, отстаивая свою торговую монополию против крестьян; один из их депутатов рассчитал, что вследствие торговых занятий хлебопашцев не остается и 2 млн., а с того обилие пустырей и дороговизна. Дворянство не довольствовалось своим наличным землевладением, простирало виды на бывшие церковные земли с крестьянами: в дворянских наказах встречаем пункт "о продаже дворянству экономических деревень". При совершенно непроницаемом рабовладельческом "умоначертании" дворянской массы было бесполезно прямо поднимать вопрос об отмене крепостного права. Депутат от козловского дворянства Коробьин попытался подойти к неприкосновенному вопросу стороной: при рассуждении Комиссии о крестьянских побегах он указал как на главную их причину на возмутительный произвол помещиков в распоряжении крестьянским трудом и имуществом и предложил, не трогая помещичьей власти над крепостным лицом, ограничить его право на то, что крепостной приобрел собственным трудом. Коробьина поддерживал "Наказ" императрицы, 261-я статья которого гласила, что "законы могут учредить нечто полезное для собственного рабов имущества". Но в Комиссии нашли невозможным такое разделение помещичьей власти, и Коробьин привлек на свою сторону только 3 голоса, а 18 голосов было против него. Между тем предложение Коробьина было правильным приступом к делу. Власть над лицом крепостного принадлежала помещику как полицейскому агенту правительства. Коробьин отделял эту власть от прав частного владельца крепостных душ. Крепостного человека делал вещью отказ закона защищать его имущество. Законная защита имущества крепостного человека должна была вести к законному ограждению его труда и самой личности, как податного плательщика. Разделением судебно-полицейских полномочий и владельческих прав помещика открывается и Положение 19 февраля 1861 г. В смешении этих разнородных элементов заключалась вся ложь правительственного и помещичьего взгляда на крепостной вопрос, запутавшая и замедлившая его решение на несколько поколений. Этим смешением стиралось всякое различие между правом и злоупотреблением. Им же объясняется и появлени