Ярмарка в Фессалониках в первой половине XII в. 5 страница

Корабли же царя, так как никто не мешал больше спустить их на воду, поплыли к городу.

Тогда царь немедленно стал строить мост между городом и лежащей напротив него так называемой землёй Керамарейцев. Соединяли попарно деревянные бочки, связывали их крепко друг с другом, чтобы по ним, как по мосту переправить войско Загана из лагеря в город.

Таким образом, Византии оказался обложенным со всех сторон. Положение его и эллинов становилось тяжелым. Так как Византии занимал большое пространство (ведь окружность его, большая, нежели окружность других современных нам городов, достигала приблизительно 111 стадий) и так как люди были расставлены по всему городу, он оказался не очень-то хорошо защищенным. В продолжение сорока дней турки настойчиво били по стене из пушек и обрушили значительную ее часть, четыре башни и другие укрепления 8. Били они также и по большой стене. Обрушили и ее башни.

Сначала и эллины поставили на стене имевшиеся у них пушки, метали:камни весом в три полуталанта и целились в пушку царя. Однако они ничего не достигли, но только расшатали и повредили свои стены. А пушка побольше разорвалась при первом же выстреле. Эллины обвинили своего пушкаря в том, что он подкуплен царем и хотели предать его казни. Впрочем, не имея ясных улик для обвинения, отпустили. Участки стены, разрушенные пушками царя, эллины спешно укрепляли по ночам, загораживая лестницами и деревянными бочками.

В то время как это происходило, царю сообщили, что с Эгейского моря к Византию плывут корабли. Это были два грузовых судна с хлебом. Одно, более крупное – генуэзцев, другое – царя эллинов. Узнав об этом, царь как можно скорее посадил людей на триеры и другие суда и послал навстречу кораблям, находившимся уже близко и шедшим к городу с достаточно сильным попутным ветром. Против этих кораблей вышли в море триеры и прочие суда турок.

Сначала турки напали на греческий корабль. Он скоро был бы взят, если б корабль генуэзцев не повернул к нему на помощь, и не понесся на триеры турок. Царь въехал на коне в море и кричал с берега, ободряя своих. Спасшиеся все же таким образом корабли вошли в гавань. В этом бою был ранен в глаз наварх царя Пантогл и, как он сам говорил царю, своими же. Он уверял, что если бы не рана, он взял бы корабли эллинов. Впрочем, благодаря ране он избежал наказания, и царь не сделал ему ничего плохого. А тех, кого подозревал в покушении на наварха, царь схватил и посадил в тюрьму, собираясь убить.

Когда стена была уже настолько разрушена, что янычары при приступе могли бы ворваться в город, царь приказал, как полагается, зажигать в лагере огни. Делал он и другие приготовления, собираясь через день двинуться на приступ.

Глашатай объявлял в лагере, что царь отдает войску город на разграбление, а жителей – в рабство.

Рассказывают ведь и следующее. Когда стена была разрушена пушками, сын синопского архонта Скендера, по имени Исмаил, начал переговоры с эллинами относительно мира. Говорил он так: «Эллины, вы сами знаете, вы находитесь на краю гибели. Что не пошлете к царю посла для переговоров о мире? Если вы захотите поручить это дело мне, я добьюсь для вас мира. Конечно, я хорошо знаю, что вы будете обязаны мне благодарностью, если я сделаю это для вас. Если же это не случится, город ваш будет порабощен, царь вас всех погубит. Жен и детей ваших мы сделаем рабами, и вы испытаете непереносимые страдания. Итак, пошлите как можно скорее верного человека. Я приведу его в ставку царя и добуду для вас мир». Это сказал он на совете грекам. Было решено послать вестника, поручив узнать, каково намерение царя, в чем оно заключаемся. Только после этого эллины хотели решить, что им выгодней сделать.

Узнать намерение царя они послали человека незнатного. Когда он, приведенный Исмаилом, явился в ставку, царь потребовал от греков ежегодно уплачивать ему десять мириад. Если же эллины не в состоянии уплатить, пусть оставляют город и уходят со своим имуществом куда кому угодно. Когда это было сообщено эллинам, они стали советоваться и решили лучше снова подвергнуться опасностям осады, чем, сев на корабли, покинуть город без боя.

Мне же кажется, что царь требовал это для вида, желая узнать настроение эллинов, а вернее, видя пришедшие в негодность укрепления⁹ он хотел знать, что думают о себе сами эллины, считают ли они свое положение твердым. Эллины ответили только то, что я сказал.

Когда все было готово для приступа, царь созвал янычар и обратился к ним с такой речью:

«Янычары, сыновья мои, куда бы ни шел я походом, самые прекрасные подвиги всегда совершали вы. Взять этот город зависит от вас. Но знайте и то. Я вас спрашивал и вы отвечали, что взять этот город возможно. Надо только, чтоб я разрушил вам его стены. Водя вас вокруг города, я спрашивал, достаточны ли уже разрушения. И насколько вам было нужно, настолько я стены разрушил. Теперь же, когда пришло время итти на приступ, я говорю вам следующее. Вы, во всех боях заслужившие себе и прежде и теперь великую славу, покорите мне это царство. Знайте, много есть земель¹⁰ в Азии и Европе. Лучшую из них дам я первому поднявшемуся на стену. Я. отплачу ему как следует, я дам ему в награду богатую область, и люди нашего племени назовут его участь блаженной.

Но если я узнаю, что кто-либо вернулся в палатку, а не сражался на стене, то, даже если бы он скрылся, улетая на крыльях, бегство не спасет его от.мучительной смерти.

Идите на этот самый прекрасный и праведный бой. Будут у вас рабы, за которых вам много дадут, будут и женщины, и дети, и большие богатства этого города!»

В ответ на эту речь декадархи¹¹ и лохаги¹² стали успокаивать царя, обещая, что они будут врываться в город, не оглядываясь. Это были как раз те декадархи и лохаги, которых царь водил раньше вокруг городских стен и спрашивал, можно ли уже ворваться в город. Они же просили стены разрушить еще до того состояния, которое им казалось достаточным. Теперь же они просили, как милости, вернуть людей, схваченных за покушение на наварха. Их ведь подозревали в том, что они ранили в глаз наварха. Царь согласился и отпустил людей в угоду янычарам. Затем царь решил итти на приступ. Он послал в лагерь глашатая объявить, что на рассвете двинется на город. Отличившемуся он обещал награду; не вышедшему в бой – наказанием была назначена смерть. Захиды¹³, обходя лагерь, напоминали воинам об ожидающей их по учению пророка посмертной славе, говоря, что павшим в бою пророк обещал блаженство. Говорили и другое, что у них полагается.

Эллины приказали генуэзцу¹⁴, прибывшему к ним на помощь с большим кораблем и тремястами гоплитов, стать там, где поместился сам царь и где именно янычары собирались ворваться в город.

Они давали это приказание, желая, чтобы он со своими гоплитами именно там приготовился отражать врага. В то же время и сам царь эллинов, готовый притти на помощь со своими людьми, стоял недалеко от него. И кардинал сарматский Исидор¹⁵, о котором я упоминал раньше¹⁶, находился тогда в Византии и помогал подвергшимся нападению эллинам. Приехал он незадолго до осады, чтобы созвать собор и помирить эллинов с архиереем римлян¹⁷. Но эллины слишком поздно, во всяком случае, пришли к соглашению с ними.

Решив итти в бой с утра, царь начал наступление на рассвете (был же день Ареса)¹⁸. На рассвете раздался звук кимвал, заиграли флейтисты и трубачи, царь двинул войска. Везде, окружая город, приготовились варвары к бою и, бросившись вперед, стали храбро сражаться. Со стороны стены, обращенной к заливу, эллины защищались всего решительнее, отбили врагов и, отрубив головы у поднявшихся кое-где по лестницам турок, удерживали стену. В том месте, где наступал сам царь, янычары в стремительном натиске стали теснить генуэзцев. И сам Лонг¹⁹ был ранен пушкарем в руку, и были легко ранены другие гоплиты. Они оставили место, где стояли. Тотчас, пробиваясь сквозь ряды защитников, турки стали врываться в город, отражая нападение [противников, нападая на] генуэзских гоплитов, наседая на них и убивая [их].

Итак, Лонг ушел. За ним стали уходить гоплиты, так как янычары теснили их. Цзрь эллинов, заметив, что генуэзцы покидают свои места и дают проход врагу, тотчас подбежал и спросил Лонга, уходит ли он. А когда [тот] ответил, что турок ведет здесь бог, царь, обратившись к Кантакузину и тем немногим, кто был с ним, сказал: «Пойдемте, друзья, на этих варваров». И Кантакузин погиб, как герой, и царь был вынужден отступить. А янычары, наступая, преследовали и ранили царя Константина в плечо. И он умер.

Видя, что янычары побежали по большой стене, поражая сверху стрелами и бросая камни, и видя, что под их натиском побежали люди Лонга, бросились бежать и остальные защитники города. Всякий, спасаясь, стремился вырваться наружу.

Когда бегущие достигли так называемых ворот Романа, они стали давить друг друга и тут же падать, а вновь прибывающие падали на них. Взбираясь по телам, стараясь пробиться через толпу рвущихся к спасению людей, еще живые, они так тесно сгрудились у ворот, что выхода оттуда не стало никому. И так в громадном количестве гибли они бесславно. Жалкое зрелище представляли они, [торопясь] обогнать друг друга и загородить ворота телами еще живых эллинов. А янычары, перейдя большую стену (ведь значительная часть ее была разрушена пушками); бросившись в разные стороны, разбежались по городу и принялись за грабеж.

Как только распространилась весть, что город взят, побежали и остальные эллины. Одни бежали к гавани на корабли венецианцев и генуэзцев. Многие спешно и беспорядочно бросались в лодки и гибли, так как лодки тонули. И случилось то, что всегда бывает при всеобщем смятении, когда все как придется и в беспорядке ищут спасения. Но.эти все же поспели убежать от турок. К несчастью, сторожа у ворот, увидев эллинов, устремившихся к судам и ищущих спасения в бегстве, думали, что, заперев эллинов в городе, они вынудят их возвратиться и защищать его. Утвердившись в этом мнении, они бросили ключи от ворот за стену.

Они, думаю я, действовали так под влиянием распространившегося в городе пророчества, утверждавшего, что, когда враг в своем наступлении дойдет до того места в городе, которое называется Тавр²⁰, защитники по необходимости сомкнут свои ряды, прогонят врагов и сами овладеют городом.

Новые беглецы все время прибывали. Образовавшаяся здесь толпа мужчин и Женщин бросилась к самому большому храму в городе,. к св. Софии. Тут собрались мужчины и женщины, и дети. Позднее, впрочем, они были взяты турками в плен без боя и не мало мужчин был& убито турками в храме. Другие эллины, скрывавшиеся в разных местах города, также находились в бедственном. положении. Немного спустя одни из них были убиты, другие захвачены в плен. А многие, храбро сражаясь погибли за родину. Они не хотели видеть своих жен и детей попавшими в неволю. Все это происходило в то время, когда, ища смерти, мужественно бился, и пал здесь Феофил²¹ из рода Палеологов, когда погибли и принимавшие участие в этом бою Палеологи, отец²² с сыновьями. Тогда же доблестно пали многие эллины, окружавшие царя, не желавшие видеть свою родину потерявшей свободу.

Все улицы города были полны убивающих и умирающих, преследующих и бегущих. А судьба Нотары²³, гармоста царя, и Орхана, внука Мусульмана²⁴, по словам самих эллинов, была такова. Узнав, что город взят, они прибежали к какой-то городской башне. Они хотели посоветоваться, что им вообще делать. Придя в башню, Орхан, надев рубище какого-то монаха, прыгнул с башни и погиб.

Осажденные в башне спутники Нотары, вместе с ними он сам и сыновья его, были взяты в плен около полудня.

Янычары немедленно привели в лагерь царя огромное количество женщин и детей из самых знатных эллинских семей, принесли из города большие сокровища и таким образом очень разбогатели.

Перед глазами зрителя расстилался лагерь, полный призывающих друг друга мужчин и женщин, полный детей, безумно испуганных этим ужасным несчастьем. Из города уносили в лагерь золото и серебро. В изобилии оказались в нем драгоценные камни. Все в нем было завалено разной одеждой. В один день в этом лагере оказалось столько знатнейших пленных, сокровищ и другого имущества, что многие янычары не знали, куда девать свое богатство. Хотя драгоценные камни продавались дешево, так как янычары не знали, за сколько их надо продавать, они все же стали очень богаты. Бывало иногда, что они продавали золото, думая, что это медь.

Тогда же был взял в плен и Исидор, кардинал Сабинский²⁵. Приведенный в Галату, он был продан, но сел на корабль и бежал в Пелопоннес. Если бы царь знал, что это кардинал Исидор, он убил бы его, а не дал бы бежать. Теперь же, думая, что Исидор погиб, царь не спрашивал о нем.

Но при каких обстоятельствах погиб царь эллинов, никто из янычар сказать не мог. Он оказался в городе со многими другими. Скончался он, процарствовав три года и три месяца. Было взято в плен много знатных венецианцев, находившихся в городе по торговым делам, и много других, приехавших в город с триерами. Эллины задержали их на основании договора о союзе, с тем чтобы они помогали им в наступившей тяжелой беде. Притан венецианцев был приведен к царю и убит, после чего остальные венецианцы были отпущены на свободу.

Пока это происходило, и пока все, в том числе и моряки царского флота, были заняты грабежом, триеры венецианцев снялись с якоря и плыли по Геллеспонту. На третий день без людей они приплыли к Эвбее, Ведь эллины сняли с триер большинство людей и поставили их на линию башенных зубцов, защищать город. Этих людей взяли в плен. Некоторые были даже убиты. А триеры, приплывшие к Эвбее, стали вестниками несчастья Византия. Жители острова не знали, куда им бежать. Они думали, что несчастье обрушится на них немедленно. Население почти всех островов Эгейского моря обратилось в бегство. Властели и жители Пелопоннеса в ужасе устремились к морю. Вследствие этого позднее произошло отпадение живших в Пелопоннесе албанцев.

Сразу после взятия Византия царь повелел зятю своему Зогану итти на лежащий на другом берегу город Галату. Зогану было дано приказание помешать генуэзцам выступить на кораблях против царя, приказать жителям оставаться каждому на своем месте и не позволять никому из них жесть на корабль.

Глава города Галаты²⁶, узнав о том, что царь взял Византии, страшно испугался, как бы царь, двинувшись на них, не поработил Галату, как он сделал это с Византием. Поэтому, взяв ключи от города, он пришел к царю и сдал ему город. Он сказал, что жители вверяют свою судьбу царю и выражают желание впредь повиноваться ему, исполняя его приказания. Тогда-то царь послал Зогана принять город и запретить кому бы то ни было садиться на корабли. Но жители Галаты, увидев двигающиеся на их город турецкие триеры, поспешно бросились к кораблям. Турки удержали их, а некоторых для устрашения убили. Зоган вошел в город, устроил все городские дела и назначил царского архонта.

И вот став в один день властителем двух городов, из которых один он взял в бою, а другой ему сдали, царь приказал жителям срыть городские (стены, обращенные к суше. Делал он это для того, чтобы, в случае прихода кораблей из Италии, жители не задумали бы отложиться. Если же стены со стороны суши будут срыты, а царю снова будет угрожать война, он свободно войдет в город и легко овладеет им.

Оставшихся в живых эллинов, главным образом самых знатных из них, отвели в Галату. Некоторые при этом освободились. Нотару, притана царя эллинов, выкупил сам царь, и жену его, и детей. Он выказал внимание к Нотаре и беседовал с ним некоторое время о том, что его интересовало, спрашивая о судьбе семьи, о военной помощи, которая, он знал, ожидается из Италии²⁷. Отпущенные на свободу эллины снова собрались в Византии, выкупали родных и близких, но немного позднее царь их убил.

Дошло до царя, что у Нотары есть сын, двенадцатилетний мальчик. Послав к Нотаре одного из своих евнухов, он потребовал мальчика к себе. Нотара, услышав слова евнуха, пришел в ужас, не стерпел и сказал:

«Евнух, это перенести невозможно. Царь отнимает наших сыновей, хотя в настоящее время ни в чем не может нас упрекнуть. Ведь выкупив нас, старую вину он простил нам. Если таким образом поступает он с нами, зачем не велит он предать нас самих позорнейшей казни?» Так ответил Нотара и добавил, что, будучи невиновен, он никогда добровольно не отдаст сына.

Хотя евнух настаивал и убеждал не говорить так и не обращаться так смело с царем, потому что это принесет немедленную гибель, он не убедил Нотару. Вернувшись к царю, евнух передал ответ эллинов. Царь тотчас приказал зарезать Нотару вместе с сыновьями и со всеми, кто был при нем.

И вот когда к Нотаре пришли люди, посланные, чтобы его убить, он просил сначала на его глазах убить детей. Его же убить после них. Сыновья, страшаясь смерти, просили отца отдать все деньги, которые у них были в Италии, и этим сохранить им жизнь. Он же не согласился и приказал храбро итти на смерть. Их убили первыми. Потом он дал убить себя. Немедленно после убийства Нотары и близких ему людей царь приказал зарезать и тех эллинов, которые жили в Византии на свободе. И они были зарезаны. Так бесславно они погибли. Царь пошел на это убийство, так как его подстрекал один из живших в Византии эллинов, с дочерью которого сошелся царь. Он любил ее, он был без ума от этой женщины. Целиком поглощенный своей страстью, он и к родственникам ее был милостив. Под ее влиянием, говорят, убил он эллинов. Вот все, что случилось с эллинами Византия.

Кажется, что это несчастье было величайшим из всех происшедших на земле. По связанным с ним страданиям оно приближается к несчастью Илиона. Казалось, будто гибель эллинов от рук варваров была наказанием за Илион. И, таким образом, получилось, думали римляне, что эллинов постигло возмездие за разрушенный ими некогда в древности Илион. Итак, вот что произошло до сих пор.

 

¹ 26 марта 1452 г.

² Несколько иначе сказано об этом у Дуки. Дука говорит, что для постройки крепости привозили с востока камень liJouV, а известь asbestoVi; делали в kataJugioiV. В Комментарии Буллиальда к этому месту Дуки высказано осторожное предположение, что местом, названным Дукой, является находящееся, на азиатском берегу kataggeion.

³ О постройке этих башен см. Франдзи.

⁴ 2 апреля 1453 г.

⁵ 1422 г.

⁶ Франдзи. 242.16

⁷ Epipurgia.

⁸ Epipurgia.

⁹ В тексте: orugmata

¹⁰ Uparcia.

¹¹ Начальник над 10 солдатами (лат. decurio).

¹² Начальник над 100 солдатами (лат. centurio)

¹³ Шейхи.

¹⁴ Джованни Джустиниани Лонг.

¹⁵ Киевский митрополит Исидор, Халкокондил. называет народы старинными именами. Сарматами он называет русских.

¹⁶ Стр. 293.14.

¹⁷ Римский папа.

¹⁸ 29 мая 1453 г.

¹⁹ Джустиниани.

²⁰ Площадь в Константинополе.

²¹ Феофил Палеолог. Математик. Защищал город на левом фланге.

²² Никифор Палеолог, зять Димитрия Кантакузина. Оба стояли в центре города с запасными войсками.

²³ Лука Нотара, великий дука.

²⁴ Султан Сулейман I.

²⁵ Киевский митрополит Исидор был кардиналом Сабинским.

²⁶ Подеста Галаты Анджело Джованни Ломеллино.

²⁷ Место по переводу дпорное. Латинский переводчик рассматривает cuvtevc как инфинитив от sunienai, а не от sunihmi. Между тем Халкоконил употребляет sunercomai с дательным падежом; sunihmi во всех случаях oн употребляет с родительным.

 

 

Осада и падение Константинополя (1453 г.)

(Дука, «Византийская история», XXXV-XL, XLII)

 

Дука (ок. середины 1390-х – после 1462 гг.) – греческий историк, автор «Византийской истории», описывающей последний этап существования ромейского государства и завоевание его османами.

«Византийская история» – это капитальный труд, состоящий из 45 глав. Изложение начинается с 1341 г., и доходит до 1462 г., когда турками-османами были захвачены Митилена и Лесбос, где жил Дука. После 1421 г. описание ведется на основе личных впечатлений историка или со слов очевидцев с привлечением греческих, итальянских и турецких документов. Особое место занимает рассказ об осаде и разгроме Константинополя в 1453 г. Не являясь очевидцем этого события, Дука сообщает о нем на основании тщательно проверенных показаний и свидетельств участников, в том числе и самих турок-османов.

 

Гл. 35. Итак, когда прошло лето 1452 г. и началась пора осенняя, тиран, проводя время дома, не давал покоя очам, но ночью и днем имел думу о городе, – как бы взять его, как бы сделаться его господином. Итак, когда он был еще в крепости [на Босфоре] и строил ее, вышел из города один мастер, сооружающий камнеметные пушки, – родом венгр, мастер искуснейший. Задолго до того явившись в Константинополь, он объявил приближенным царя о своем искусстве, а те доложили об этом царю. Царь же назначил ему содержание, недостойное его знаний, – но и его, сколь ничтожно и малочисленно оно было, не выдавали мастеру. Поэтому, отчаявшись, он оставил город и бежал к варвару. А тот, с любовию приняв его и оказав ему почести, дает ему и провиант и одежду, а плату такую, что если бы царь дал только четвертую ее часть, не убежал бы этот мастер из Константинополя. Итак, был он спрошен вождем, может ли он вылить большую пушку, бросающую огромной величины камень, – так, чтобы можно было преодолеть прочность и толщину городской стены. Он же ответил: «Я могу, если ты хочешь, изготовить бомбарду, которая будет бросать каменные ядра любой величины. Я точно знаю стены города: не только эти, но и стены Вавилона превратит в порошок выпущенное из моей бомбарды ядро. Все это дело я хорошо выполню; но самой стрельбы я не знаю и о ней не договариваюсь». Услышав это, вождь сказал: «Приготовь мне бомбарду; относительно же метанья камня сам посмотрю». Начали собирать медь, а мастер изготовил модель пушки. Итак, в три месяца было сооружено и выплавлено чудище некое – страшное и необыкновенное.

В крепости же Баск-Кесен в дни те случилось следующее: проходил из Стомия большой венецианский корабль, – капитаном его был Ритзос; и, так как он не спустил парусов, то гарнизон крепости пустил в него из пушки огромное каменное ядро: ядро пробило корабль, и, когда он стал тонуть, капитан и остальные тридцать человек сели в лодку и добрались до берега. А турки, схватив их и связав им руки и шеи цепью, как бы на одной веревке, отвели их к вождю, проживавшему тогда в Дидимотихе. А он приказал, чтобы все они были обезглавлены; капитана же велел лишить жизни, посадив на кол. Все они оставлены были без погребения, и их трупы я видел, когда, спустя немного дней, проживал там.

Явившись из Дидимотиха в январе месяце в Адрианополь и подготовив все военное снаряжение, вождь пожелал испробовать пушку, которую соорудил тот мастер. И вот, при помощи машин, поставили ее пред великими воротами у входа во дворцы, построенные в тот год, и как следует вложив камень и отмерив пороху, думал он на завтра разрядить ее. По всему Адрианополю было объявлено, что гул и грохот будут, как от грома небесного; это было сделано, дабы от внезапного грохота люди не онемели, а беременные женщины не разрешились преждевременно. Итак, рано утром мастер поднес огонь к пороху; когда нагрелся в бомбарде воздух и ядро было выброшено, оно полетело, наполнив воздух тяжким шумом, окутав все дымом и мглой. Гул же распространился в длину до 100 стадий; а камень упал далеко от того места, откуда был выпущен, – примерно в одной миле. В месте же, где он упал, образовалась яма величиной в сажень. Такова сила взрыва пороха, бросающего камень.

А вождь ночью и днем, ложась в постель и вставая, внутри своего дворца и вне его, имел одну думу и заботу, какой бы военной хитростью и с помощью каких машин овладеть Константинополем. Часто, когда наступал вечер, с двумя сопровождающими в одних случаях на коне, а в других пешком, – в облике воина обходил он весь Адрианополь, слушая, что говорят о нем. И, если кто из толпы постигал в уме, что это вождь, и, по обычаю, добрым словом хотел приветствовать его, он тотчас, не щадя и не жалея, наносил смертельный удар: подобно тому как иной, растирая блоху, чувствует некоторое удовлетворение, так и он, собственной рукой убивая, – сам достойный смерти, – находил в этом наслаждение. Итак, в одну из ночей, около второй стражи, послал он некоторых из дворцовых телохранителей привести Халил-пашу. Они же, придя, передали приказ евнухам, а те, войдя в его спальню, сообщили, что его зовет вождь. Тот же, охваченный дрожью и придя в отчаяние, обняв жену и детей, отправился, неся с собой одно золотое блюдо, полное золотых монет. Ибо всегда он имел страх в сердце своем по причине, о которой я сообщал раньше. Войдя же в спальню вождя, увидел он его сидящим и одетым. И преклонился он пред ним и положил пред ним блюдо; а вождь сказал: «Что это, лала?» (как сказал бы кто на народном нашем языке: «тата», т.е. наставник). Он же ответил: «Господин! Обычай есть у сатрапов: если вождь позовет кого из вельмож не в пору, не приходить на лицезрение его с пустыми руками. Да ничего из своего не принес я тебе, чтобы явиться пред тобою; но твоя от твоих принес». Вождь же ответил: «Еще нет у меня нужды в твоем. Лучше я подарю тебе: и притом еще больше. Одного прошу: дать мне город». Халил же задрожал весь при этом слове, потому что всегда он покровительствовал ромеям; ромеи имели его как правую свою руку и правую его руку наполняли дарами. И пели о нем все: «Кавур Ортаги», т. е. «неверных вскормленник, их защитник». Тогда, отвечая вождю, Халил сказал: «Господин! Бог, давший тебе в руки весьма большую часть земли ромеев, даст тебе и город. Ибо, как мне кажется, при божьей помощи и твоей силе не избежит он рук твоих. А я и все рабы твои будем помогать тебе, – не деньгами только, а плотью и кровью, – и относительно этого нашего намерения ты не заботься». Слова эти на некоторое время смягчили дикого зверя, и говорит он Халилу: «Видишь подушку? Всю ночь бродил я по комнате из одного угла спальни в другой, а из другого в следующий, – то садился за стол, то вставал: и сон не приходил очам моим. Итак, говорю я тебе: прельщаясь серебром или золотом, не забудь ответа, который дал ты мне сейчас; мы упорно будем бороться с ромеями и, уповая на благоволение божие и молитву пророка, город возьмем». Итак, вместе с этими и другим льстивыми словами высказав и некоторые содержащиеся среди лести неприятные Халилу намеки, от которых сжималось сердце и сохла кровь, вождь отпустил его, говоря: «Ступай с миром!» И проводя все те ночи без сна и беспокоясь, не оставлял он дум о городе, часто беря в руки бумагу и чернила и чертя план города, показывая сведущим в укреплениях, где и как поставить боевые машины и укрепления, где провести подкопы и вход в ров и лестницы к какой стене поставить, – а попросту сказать: всякое приготовление обдумывал он ночью, а рано утром, по его приказу, все делалось, потому что руководил он находчиво и очень хитро.

Гл. 36. Пройдем теперь в город и посмотрим, какая у жителей его дума и забота, чтобы город спасся от руки Навуходоносора. Царь уже послал в Рим послов, прося помощи и стремясь к соединению с Римом в единомыслии и унии, какая была установлена во Флоренции; и папа должен был получить в Великой Церкви поминовение за богослужением, а патриарх Григорий возвратиться на престол свой: и звал император, чтобы прибыли к нему послы от папы, чтобы папа укротил непримиримую вражду схизмы. И вот послал папа кардинала Польши – некогда был он архиепископом России – Исидора, мужа умного и рассудительного и наставленного в правых догматах, ромея по происхождению; на Флорентий-ском соборе он был одним из выдающихся отцов. Когда с очень большим кораблем генуэзцев он прибыл на остоов Хиос, он прожил там достаточно дней, пока купцы того корабля торговали: что было нужно, отдавали. а что им требовалось, получали; – ожидали они к тому же и другой корабль, который должен был плыть вместе до Кафы. Итак, кардинал, имея с собой до пятидесяти человек из итальянцев, нанял за плату и других многочисленных латинян с Хиоса. И вот, когда показался ожидаемый ими корабль, вышли они из Хиоса и поплыли в Константинополь, прибыв в него в ноябре месяце 6961 г. И царь принял их ласково и оказал им, как приличествовало, почести. Дошли они, наконец, и до разговоров об унии и нашли, что царь был согласен на это, как и отдельные из церковников. Наибольшая же часть священнического и монашеского чина – игумены, архимандриты, монахини, – все были против. Что я говорю: «наибольшая?» Монахини побуждали меня говорить и писать, что никто, мол, не соглашался на унию и что даже царь сам соглашался притворно. Тем не менее те из клириков, – священники и диаконы, – которые показывали себя держащимися постановления об унии, и царь с синклитом, придя в Великую церковь, пожелали совершить там богу в общем единомыслии литургию и нековарной мыслью вознести ему молитвы. Тогда схизматическая часть, явившись в монастырь Пантократора, к келье Геннадия – некогда Георгия Схолария, – говорила ему: «А мы что будем делать?». Тот же, быв в затворе, взял бумаги, написал свое мнение и чрез записку объявил и совет свой. А написанное объявляло так: «О, жалкие ромеи! Зачем вы сбились с праведного пути: удалились от надежды на бога и стали надеяться на силу франков; вместе с городом, в котором скоро все будет разрушено, отступили вы и от благочестия вашего? Милостив буди мне, господи! Свидетельствую пред лицом твоим, что неповинен я в этом. Обратите, несчастные граждане, внимание: что делается? Вместе с пленом, который скоро постигнет нас, вы отступили и от отческого предания и стали исповедывать нечестие. Горе вам, когда придет на вас суд божий!» Это и другое, еще большее, написав и прикрепив написанное к двери своей кельи гвоздями, он затворился опять внутри, а бумага стала читаться. Тогда монахини, считающиеся в народе чистыми и посвящающими спою жизнь богу и православию, – по состоявшемуся у них постановлению и по указанию учителя их Геннадия – все, вместе с игуменами и духовниками, а также с остальными иереями и с мирянами, стали выкрикивать анафему и прокляли и постановление Флорентийского собора и возлюбивших его, и любящих, и имеющих любить. И вот беспорядочная и праздношатающаяся толпа, выйдя из ограды монастыря в харчевни, с бокалами, полными не-смешанного вина в руках, стала анафемствовать там униатов и пить в честь иконы богоматери, призывая ее быть заступницей и защитницей города, – как некогда против Хозроя и Хагана, и арабов, так и теперь против Магомета: «Ибо, – говорили они, – ни помощи латинян, ни унии мы не желаем; пусть удалится от нас богослужение азимитов!» Христиане же, собравшиеся в Великой церкви, учинив к богу пространное моление и выслушав речи кардинала, возлюбили соборное определение об унии: и в полном согласии постановили, чтобы, когда минует турецкая осада и настанет спокойствие, некоторые из авторитетных с той и другой стороны мужей в заседании рассмотрели бы соборные постановления и, если есть у них что не совсем правильное, исправили бы. Итак, в том же полном согласии пожелали, чтобы в Великой церкви служилась общая литургия, совершаемая совместно итальянцами и греками и чтобы поминали в диптихах при этом папу Николая и выбывшего из отечества патриарха Григория. Священное же это тайнодействие совершено было в месяце декабре, 12-го дня, 6961 г. А были многие и такие при этом, которые не приняли просфоры антидора, как мерзкой жертвы, совершенной на униатской литургии. Кардинал же ясно видел всякое сердце и всякое намерение греков, потому что не скрыться было от него обманам и хитростям греков. Но, так как и сам он происходил из того же самого народа, то поспешил он, хотя и с небольшим рвением, помочь городу: и доволь- ствовался он лишь изложением папе в защитительной речи того, как происходило дело; большее же возложил он на бога, все строящего к полному концу. Но чернь грубая, враг прекрасного, корень высокомерия, ветвь тщеславия, цвет гордости, выжимки рода эллинов, истинное презрение, презирающее другие людские народы, все сущее считала не сущим. Поэтому, когда приверженцы унии беседовали со схизматиками, последние говорили так: «Оставьте! Посмотрим сначала, истребит ли бог этого врага, который стоит против нас, – этого великого дракона, хвастающего, что совсем проглотит город: и тогда вы увидите, соединимся ли мы с азимитами».