Студопедия — Фрэнсис Бэкон о Генрихе VII и его правлении
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Фрэнсис Бэкон о Генрихе VII и его правлении






(Фрэнсис Бэкон, «История правления короля Генриха VII»)

 

Фрэнсис Бэкон (22 января 1561 г. – 9 апреля 1626 г.) – английский философ, историк, политический деятель. В числ его произвдений – «История правления короля Генриха VII».

 

Этот король (если говорить о нем так, как он того заслуживает) был загадкой наилучшего свойства – загадкой для мудрецов. Было (и в его добродетелях и в его судьбе) нечто достойное не столько книги увещеваний, сколько созерцания.

Он был бесспорно религиозен, что проявлялось как в чувстве, так и в набожности. Но, хотя он и умел верно (по тем временам) разглядеть суеверие, его порой приводило в ослепление человеческое лукавство. Он благоволил к церковникам. Он оберегал привилегии святых убежищ, хотя и претерпел из-за них немало зла. Он построил много богоугодных заведений, помимо достопамятной Савойской больницы, и вместе с тем был втайне великий милостынник, что свидетельствует о том, что его публичные начинания были скорее во славу божию, нежели в его собственную. Он всегда проявлял любовь к миру и искал его, а его обычным предисловием ко всем договорам были слова о том, что, когда Христос явился в мир, звучала песнь мира, когда же он его оставил, мир был им заповедан. Эта добродетель не могла проистекать из страха или мягкости, ибо он был храбр и деятелен, и потому, без сомнения, была истинно христианской и нравственной. Однако он знал, что мира не добиться, выказывая желание избежать войны. Поэтому он грозил войной и распускал воинственные слухи до тех пор, пока не выговаривал выгодных условий мира. Немало значило и то, что столь большой почитатель мира был столь удачлив в войне. Ведь его оружие брало верх, будь то в войнах с чужеземцами или гражданских, да и сам он не знал, что такое поражение. Война, начатая его высадкой на берег Англии, а также восстания графа Линкольна и лорда Одли закончились его победой; войны с Шотландией и Францией – миром, о котором просил противник; война в Бретани – смертью герцога. Мятеж лорда Ловелла и эксетерский и кентский мятежи Перкина – бегством бунтовщиков еще до начала боевых действий. Словом, ратная удача никогда ему не изменяла. Она была тем более надежной оттого, что усмирять возмущения подданых он предпочитал лично – порой его участие ограничивалось помощью и содействием военачальникам, но он постоянно находился в деле. Впрочем, в этом им руководила не только отвага, но отчасти и недоверие к другим. Он много заботился и радел о законах, что тем не менее не мешало ему поступать по собственной воле. Ведь ее осуществляли таким образом, что от этого не страдали ни прерогатива короля, ни его доход. Впрочем, так же как законы порой подгонялись под прерогативу, он и прерогативу подчинял парламенту. Ведь вопросы чеканки денег, войны и военной дисциплины (входившие в компетенцию абсолютной власти) он передавал в парламент. В его время хорошо отправлялось правосудие, за исключением тех случаев, когда одной из сторон был сам король, а также когда адвокаты чересчур вторгались в область meum и tuum1. Ведь в его цравление суд был поистине правым, в особенности поначалу. Но больше всего заслуг у него в той области права и политики, которая наиболее долговечна и, так сказать, претворена в медь и мрамор, а именно в создании хороших законов. К тому же при всей своей строгости он был милосердным государем: в его время пострадало всего трое вельмож – граф Уорик, лорд-камергер и лорд Одли, хотя первые два потерпели вместо многих других, заслуживших нелюбовь и дурную славу у народа. Однако никогда прежде рука правосудия не проливала столь мало крови во искупление столь больших восстаний, как после Блэкхита и Эксетера. Что до суровости, с какой обошлись с теми, кто был захвачен в Кенте, то она постигла лишь самое отребье народа. Его помилования шли как впереди, так и по пятам его меча. Но вместе с тем у него было странное обыкновение перемежать большие и непредвиденные помилования с жестокими казнями, чего (принимая в расчет его мудрость) нельзя приписать непостоянству или неровности его нрава. Объяснить это можно либо тем, что он имел на это причину, о которой мы теперь не знаем, либо тем, что он положил себе за правило не быть однообразным и пользоваться обоими способами по очереди. Но чем меньше он проливал крови, тем больше взимал денег, так что кое-кто даже высказывал предположение, что он потому столь бережлив в одном случае, чтобы выжать побольше денег в другом, ибо все вместе было бы невыносимо. От природы он бесспорно стремился скопить состояние и был не очень расположен радоваться чужому богатству. Люди (которые ради сохранения монархий проникнуты естественным желанием обелять своих государей, пусть даже несправедливо обвиняя их советников и министров) приписывали это влиянию кардинала Мортона и сэра Реджиналда Брея, которые, как выяснилось впоследствии (будучи его старейшими и самыми влиятельными советниками), столь же потакали его прихотям, сколь и умеряли их. Тогда как сменившие их Эмпсон и Дадли (будучи личностями, которые могли выслужиться перед ним, не иначе как рабски следуя его склонностям) не только уступали ему (что делали и их предшественники), но также прокладывали ему путь к этим крайностям, за которые он сам при смерти испытывал раскаяние и которые его наследник отверг и стремился исправить. Для его крайней алчности в то время придумывали множество оправданий и объяснений.

Одни полагали, что беспрерывно досаждавшие ему восстания побудили его возненавидеть свой народ. Другие – что все это делается для того, чтобы сбить с них спесь и содержать в принижении. Третье – что он хочет оставить сыну золотое руно. Четвертые подозревали, что у него большие замыслы в отношении заморских стран. Но, пожалуй, ближе других к истине были те, кто не простирал свои объяснения столь далеко, а скорее приписывал это характеру, возрасту, миру и состоянию ума, сосредоточенного только на достижении одной цели. К последнему я должен добавить, что, имея каждый день возможность наблюдать нужду в деньгах других государей и ухищрения, к которым они прибегали с целью их раздобыть, он по сравнению с ними еще больше убеждался, сколь счастлив обладатель полной казны. Что касается затрат, то он никогда не скупился на расходы, которых требовали его дела; возводившиеся им здания блистали великолепием, но его награды были весьма ограниченными. Словом, он употреблял свои щедроты скорее на возвеличение короны и памяти о себе, нежели на вознаграждение чужих заслуг. Он был высокомерен и любил во всем поставить на своем и все сделать на свой лад, как поступает всякий, кто чтит самого себя и хочет властвовать на деле. Будь он частным лицом, его назвали бы гордецом, но он был мудрым государем и таким образом лишь соблюдал расстояние между собой и другими. Здесь он ни для кого не делал исключения, не допуская ни малого, ни большого посягательства на свою власть или тайны. Ведь им не руководил никто. Королева (несмотря на то что она подарила ему много детей, а также и корону, хотя последнее он предпочитал не признавать) ничего не могла с ним поделать. Он весьма почитал свою мать, но мало ее слушал. Людей, общество которых было бы ему приятно (таких, как Гастингс при короле Эдуарде IV, а позднее Чарлз Брэндон при короле Генрихе VIII), у него не было, если не считать таких людей, как Фокс, Брей и Эмпсон, потому что они столь подолгу находились при нем. Это напоминало инструмент, подолгу употреблявшийся работником. В нем не было и следа тщеславия, однако наружное великолепие и величие он выдерживал неукоснительно, ибо сознавал, что величие заставляет людей склоняться перед ним, тогда как тщеславие склоняется перед ними.

Своим союзникам за границей он был верен и с ними справедлив, но не откровенен. Скорее, он так усердно выведывал про них, а сам был настолько замкнут, что они для него стояли как бы на свету, а он для них – в темноте; впрочем, между ними не было отчуждения и соблюдалась видимость взаимной осведомленности о делах. Что же до мелкой зависти к иностранным государям и соревнования с ними (что часто встречается среди королей), то этого за ним никогда не водилось, – напротив, он предпочитал заниматься собственными делами. Хотя его слава была велика дома, она была намного большей за границей. Ведь иностранцы, не имевшие возможности следить за развитием событий и судившие о них по их итогам, отмечали, что он все время с кем-то сражается и все время побеждает. Кроме того, она проистекала также из сообщений, которые зарубежные государи и государства получали от своих постоянных послов в Англии и от агентов, которые во множестве посещали двор и которых он не только жаловал любезностью, наградами и доверительным обхождением, но и (во время бесед) приводил в восхищение своим всеобъемлющим пониманием мировых дел: хотя все эти суждения он извлекал главным образом из разговоров с ними самими, но сложенные воедино они казались достойными восхищения каждому в отдельности. Потому-то в письмах к своим повелителям они всегда столь высоко отзывались о его щедрости и искусном правлении. Более того, даже вернувшись домой, они обыкновенно продолжали поддерживать с ним сношения, — столь ловок он был в умении создавать прочную привязанность иностранцев.

Он пекся о том, чтобы получать надежные сведения из всех зарубежных краев и щедро за них платил. Для этого он использовал не только свое влияние на постоянных послов чужеземных государей в Англии и на своих пенсионеров при римском дворе и других дворах христианского мира, но также расторопность и бдительность своих послов в иностранных державах. Его инструкции на этот счет всегда были подробными и четкими и содержали гораздо больше статей относительно сбора сведений, нежели ведения переговоров, причем от послов требовалось в каждой отдельной статье дать особый ответ на каждый его вопрос.

Что до тайных агентов, которые и дома и за границей раскрывали заговоры против его, то поистине в его положении это было необходимо: ведь под него постоянно вели подкоп столько кротов. Нельзя это и порицать, ибо если правомерно подсылать лазутчиков к отъявленным врагам, то тем более это оправданно по отношению к заговорщикам и предателям. Однако оказывать им доверие на основании присяг или проклятий – это, пожалуй, непростительно, ибо это слишком святые одежды для маскарада. Впрочем, наверняка польза от шпионов и инквизиторов была еще и в том, что (помимо того, что их труды послужили раскрытию многих заговоров) молва о них и подозрительность, ею вызываемая без сомнения, удержали многих от новых заговоров.

С королевой он был нисколько не угодлив и отнюдь ее не баловал, но обходился с ней дружески, уважительно и без ревности. К детям он был полон родительской любви, заботился об их воспитании, стремился выделить им долю наследства побольше, постоянно следил, чтобы они не терпели недостатка в должном почете и уважении, но не слишком желал, чтобы их озарял свет народной приязни.

Он часто обращался в свой Совет и нередко заседал в нем сам, ибо знал, что таким путем он укрепляет свою власть и проверяет свое суждение; он был также терпим к свободе высказывания и обсуждения, которой пользовались советники, пока сам не объявлял своей воли.

Знать он держал в кулаке и предпочитал выдвигать на государственные должности церковников и юристов, которые были более послушны ему и менее заинтересованы в расположении народа, что увеличивало его всевластие, но не безопасность. Более того, именно это, по моему убеждению, было одной из причин волнений его беспокойного царствования. Ибо знать, хотя и была лояльна и послушна, тем не менее не объединялась с ним и не мешала всякому идти своим путем. Он не боялся способных людей, как Людовик XI. Напротив, ему служили самые способные люди того времени, без которых он не смог бы столь успешно устроить свои дела. На войне – Бедфорд, Оксфорд, Суррей, Добени, Брук, Пойнингс. В прочих делах – Мортон, Фокс, Брей, приор Лэнтони, Уорэм, Урсвик, Хасси, Фровик и другие. Причем его не заботило, насколько хитры были те, кого он нанимал, поскольку он полагал себя гораздо изворотливее их. Он был столь же и верен в своем выборе сколь верен своему выбору. Ибо, как это ни странно, хотя сам он был замкнутым государем и бесконечно подозрительным, а его время изобиловало тайными заговорами и тревогами, тем не менее за двадцать четыре года своего правления он не сместил и не уволил ни одного советника или дворцового слугу, за исключением лорда-камергера Стенли. Что касается отношения к нему его подданных в целом, то здесь дело обстояло так: из трех чувств, которыми природа привязывает сердца подданных к суверену, – любви, страха и почтительности – более всего ему принадлежало последнее; второе – в добрую меру, а первое и совсем мало, ибо он отдавал предпочтение двум другим.

Был он государем печальным, самоуглубленным, полным дум и тайных наблюдений, писал собственной рукой множество заметок и памяток, особенно таких, которые касались людей: кого взять на службу, кого наградить, о ком справиться, кого опасаться, кто от кого зависит, какие были партии, и тому подобное, тем самым (как бы) ведя дневник своих мыслей. По сей день бытует забавная история о том, как его обезьянка (подученная, как полагают, кем-то из приближенных) порвала на куски его главную записную книжку, случайно оставленную без присмотра, из-за чего двор, не любивший этих многомысленных помет, едва не умер от веселья.

Он был действительно полон страхов и подозрений. Но сдерживал и подчинял он их с той же легкостью, с какой им поддавался, и поэтому они не представляли опасности, тревожа его самого больше, чем других. Правда, что замыслов у него было такое множество, что они всегда вязались между собой, правда и то, что, с одной стороны, они приносили пользу, а с другой – доставляли вред. Кроме того, порой он не мог правильно взвесить соотношение того и другого. Ясно, что поначалу он сам питал слух, причинивший ему позже столько неприятностей (о том, что герцог Йоркский, вероятно, спасся и жив): тогда у него было бы больше причин не царствовать по праву своей жены. Он был приветлив, любезен и красноречив и становился необыкновенно ласков и льстив на слова, когда желал кого-либо убедить или добиться того, к чему лежало его сердце. Он был скорее прилежен, чем умен, и читал большинство сколько-нибудь достойных книг на французском языке. Впрочем, он понимал и по-латыни, как явствует из того, что кардинал Адриан и другие, которые вполне могли писать по-французски, обычно писали к нему на латыни.

О его удовольствиях сведений нет. Впрочем, из инструкций Марсину и Стейлу касательно королевы Неаполя видно, что он знал толк в красоте. К развлечениям он относился так же, как великие государи к пирам, – приходил, бросал на них взгляд и удалялся. Ибо никогда еще не жил государь, который столь полно отдавался бы делам и был бы в них настолько самим собой: ведь даже в разгар ристаний и турниров, балов и маскарадов (которые тогда называли игрищами с личиной) он скорее оставался царственным и терпеливым зрителем, чем обнаруживал заметное участие.

Без сомнения, как и у всех мужей (а более всего у королей) его судьба воздействовала на его натуру, а натура – на судьбу. К обладанию короной его привела не просто судьба частного лица, которая могла наделить его умеренностью, но судьба изгнанника, развившая в нем все задатки наблюдательности и предприимчивости. Поскольку же его времена были скорее благоприятными, нежели спокойными, они успехом подняли его уверенность в себе, но почти испортили его характер тревогами. Его мудрость, часто помогавшая ему избегать бед, обратилась скорее в умение избавляться от опасностей, когда они уже наседали, чем в дальновидность, способную предотвратить и устранить их издали. Даже по природе зоркость его ума походила на одну из разновидностей зрения, позволяющую видеть лучше вблизи, нежели вдаль. Ибо его изобретательность возрастала в зависимости об обстоятельств, особенно когда положение становилось опасным. Опять же независимость того, чем вызывались непрестанные тревоги его жизни, его ли недальновидностью, упрямством, ослепляющей его подозрительностью или чем-то еще (поскольку им больше неоткуда было проистекать), конечно же, они не могли не быть связаны с какими-то большими недостатками и коренными изъянами в его характере, обычаях и поступках, которые он достаточно старательно скрывал и поправлял с помощью тысячи мелких уловок и предосторожностей. Но они лучше всего видны из самого повествования. Однако если его при всех недостатках сравнить с современными ему королями Франции и Испании, то окажется, что его отличала большая гибкость в политике, чем Людовика XII Французского, и большие цельность и чистосердечие, чем Фердинанда Испанского. Впрочем, если Людовика XII заменить на Людовика XI, который жил несколько раньше, тогда сочетание венценосца получится более совершенным. Ибо Людовика XI, Фердинанда и Генриха можно назвать tres magi2 тех времен. В заключение скажем, что если и не совершил этот король ничего более великого, то он тем и не задавался, ибо всего задуманного он достиг.

Внешне он был привлекателен, чуть выше среднего роста, хорошего телосложения, но худощав. Его лицо выражало благочестие, что делало его немного похожим на монаха: не будучи отчужденным и замкнутым, оно не было и подкупающим и приятным, а скорее принадлежало человеку благожелательному. Однако оно проиграло бы под кистью художника, ибо выглядело всего лучше, когда он говорил.

К рассказу о его достоинствах можно присовокупить одну – две истории, придающие ему даже некоторую святость.

В ту пору, когда к его матери леди Маргарите сватались многие знатные женихи, ей однажды ночью приснилось, что некто в обличье епископа, облаченный в священнические ризы, прочит ей в мужья Эдмунда графа Ричмонда (отца короля). Более того, она не имела других детей, кроме будущего короля, хотя сменила трех супругов. Как-то раз, умывая руки на большом пиру, король Генрих VI (чья невинность придавала его лику святость) остановился взглядом на короле Генрихе, тогда еще молодом юноше, и сказал: «Вот тот, кто будет мирно владеть тем, из-за чего мы ныне сражаемся». Но истинно благословенной оказалась его судьба доброго христианина, равно как и великого короля, – счастье при жизни и раскаяние при смерти. Так он вышел победителем из обоих сражений – греха и креста.

Он родился в Пемброкском замке3, а похоронен в Вестминстере. Саркофаг и часовня над ним представляют собой один из великолепнейших и красивейших памятников Европы. Его посмертный памятник-усыпальница стала для него более богатым жилищем, нежели при жизни его были Ричмонд и другие дворцы. Я могу лишь уповать, что таковым будет для него и сей памятник его славы.

 

1 «Мое и твое» (лат.).

2 «Тремя волхвами» (лат.). Трех евангельских волхвов, пришедших поклониться младенцу Христу, три названные Бэконом короля не напоминают ничем, кроме числа.

3 Пемброкский замок расположен на территории Пемброкшира, самого западного графства в Южном Уэльсе, на берегу р. Пемброк.

 

 







Дата добавления: 2015-09-18; просмотров: 367. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ МЕХАНИКА Статика является частью теоретической механики, изучающей условия, при ко­торых тело находится под действием заданной системы сил...

Эндоскопическая диагностика язвенной болезни желудка, гастрита, опухоли Хронический гастрит - понятие клинико-анатомическое, характеризующееся определенными патоморфологическими изменениями слизистой оболочки желудка - неспецифическим воспалительным процессом...

Признаки классификации безопасности Можно выделить следующие признаки классификации безопасности. 1. По признаку масштабности принято различать следующие относительно самостоятельные геополитические уровни и виды безопасности. 1.1. Международная безопасность (глобальная и...

Прием и регистрация больных Пути госпитализации больных в стационар могут быть различны. В цен­тральное приемное отделение больные могут быть доставлены: 1) машиной скорой медицинской помощи в случае возникновения остро­го или обострения хронического заболевания...

Гальванического элемента При контакте двух любых фаз на границе их раздела возникает двойной электрический слой (ДЭС), состоящий из равных по величине, но противоположных по знаку электрических зарядов...

Сущность, виды и функции маркетинга персонала Перснал-маркетинг является новым понятием. В мировой практике маркетинга и управления персоналом он выделился в отдельное направление лишь в начале 90-х гг.XX века...

Разработка товарной и ценовой стратегии фирмы на российском рынке хлебопродуктов В начале 1994 г. английская фирма МОНО совместно с бельгийской ПЮРАТОС приняла решение о начале совместного проекта на российском рынке. Эти фирмы ведут деятельность в сопредельных сферах производства хлебопродуктов. МОНО – крупнейший в Великобритании...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.011 сек.) русская версия | украинская версия