Глава VI Россия, Евпатория – Царское Село, 1907 г.

 

Мы не умеем прощаться –

Всё бродим плечо к плечу.

Уже начинает смеркаться,

Ты задумчив, а я молчу.

А. Ахматова

 

 

Солнце уже висело довольно низко над морем, но светило все еще ярко, и цвет у его слепящего глаза диска был не красным, а желто‑оранжевым. Анна время от времени поднимала на него глаза, и ей сразу же приходилось опускать веки. Но она знала, что так будет продолжаться недолго, уже совсем скоро светило начнет краснеть и одновременно тускнеть, через полчаса оно доползет до линии горизонта, а еще минут через двадцать спрячется за ним, и весь пляж начнет быстро погружаться в темноту. Тогда можно будет сказать идущему рядом Николаю, что уже поздно и ей пора домой. Конечно, можно было сказать и сейчас, но, пока еще светло, молодой человек запросто мог предложить ей погулять «еще всего пару минут», потом «еще минуточку» и оттянуть возвращение не меньше, чем на час. Нет уж, решила Анна, лучше подождать до заката, а потом сказать, что ей страшно бродить так далеко от дома в темноте.

А Гумилев все рассказывал ей то о своих дальнейших планах, касающихся издания нового литературного журнала, то о замысле новых стихов, то о недавно прочитанных им книгах… Анну тяготили эти не прекращающиеся разговоры, но в то же время она понимала, что виновата в них сама. Николай часто делал паузы, давая высказаться ей, но она не отвечала, не зная, как поддержать не интересную ей беседу. Сама она, гуляя у моря, думала совсем о другом – о том, что переезд в Евпаторию и жизнь «в целебном морском воздухе» так и не помогли победить туберкулез и выжить сестре Инне, о том, что ее собственное здоровье в последнее время тоже ослабло, а мать с каждым днем все глубже погружалась в пугающее всех ее детей уныние. Но не говорить же о таких грустных вещах на свидании! Поэтому Анна молчала, а Николай старался заполнить эту молчаливую паузу своей болтовней. Впрочем, ему было нетрудно подыскивать все новые и новые темы для поддержания разговора.

– Спокойное сегодня море, заметила? – не оставлял он попыток разговорить свою спутницу. – А вчера такой шторм был – на другом конце города шум волн было слышно!

– Да, я помню, – ответила Анна, глядя себе под ноги.

Шторм накануне действительно был сильным, и теперь весь берег вдоль кромки воды оказался усеян ветками, водорослями и прочим мусором. Волны плескались рядом с этой полосой грязи, чуть не дотягиваясь до нее – словно море пыталось очистить свои берега, но у него не хватало на это сил. Эта картина вызывала грустные мысли, и девушка, подняв голову, снова посмотрела на заходящее солнце. Теперь оно нависало немного ниже над горизонтом, но все‑таки было еще далеко от него. Потемневшую к вечеру поверхность воды усыпали яркие блики – пока еще золотистые, но уже начавшие потихоньку краснеть. Это зрелище тоже было не слишком веселым, но все же немного подняло Анне настроение: она вновь подумала о том, что до заката осталось совсем немного.

– Очень красиво, да! – по‑своему расценил ее взгляд Николай. – Хотя наш закат не сравнить с египетским! Я слышал, что там заходящее солнце – огромное, в несколько раз больше, чем сейчас, и такое яркое, алое… Но удивительнее всего даже не это! Ты знаешь, если над горизонтом есть облака – хотя бы одно небольшое облачко! – то солнце освещает его на закате, и оно становится ярче всего уже после того, как солнце зайдет за горизонт. Представляешь?

– В самом деле? – с полным равнодушием, но все же вежливо бросила Анна.

– Именно так, я об этом читал! А еще ярче бывает небо после заката в тропиках! Об этом рассказывается в записках разных путешественников – они пишут, что там над океаном всегда много облаков, и после захода солнца они вспыхивают настоящим огнем. Посмотреть бы на все это!..

Девушка не отвечала. Она поглядывала на местный закат – быть может, не такой яркий, как в тропиках, но зато свой, родной, привычный… Солнце опустилось еще ниже и коснулось краем горизонта. Его лучи «нарисовали» на воде ровную алую дорожку из бликов.

Николай же по‑прежнему мысленно витал в каких‑то дальних странах. Заходящее на его глазах солнце интересовало его намного меньше, чем другие, недостижимые закаты.

– Знаешь, на что это похоже? – продолжал он разговор, размахивая от избытка чувств руками. – На угли в костре! Ты никогда не замечала: после того, как огонь погас, угли вспыхивают ярче, чем раньше. Пока костер горит, они оранжевые, а потом становятся красными.

– Возможно, – пожала плечами Анна, – как‑то не обращала внимания… Я и у костра‑то, кажется, ни разу не сидела…

– А мне приходилось, у нас в деревне, в Слепнево, – улыбнулся Гумилев. – Это удивительно зрелище – огонь! На него можно смотреть бесконечно. Как и на закат или на море… – Он бросил быстрый взгляд на солнечную дорожку на воде и слабо накатывающиеся на берег волны, а затем снова перевел его на свою спутницу: – Или на тебя…

Некоторое время оба молчали. Солнце все глубже погружалось в водную гладь, и все сильнее заставлял волноваться море поднимающийся ветер. Николай не сводил глаз с Анны, смотревшей на алеющую в волнах дорожку.

– Аня, – прошептал Гумилев, наклонившись к лицу девушки. – Я уже говорил тебе об этом, и я помню, что ты мне всегда отвечала, но… я тебя люблю! Пожалуйста, будь моей женой, я не могу без тебя жить! Пожалуйста…

Анна вздохнула. Она так надеялась, что в этот вечер Николай не будет говорить ей о любви и в очередной раз делать предложение, так мечтала, что хотя бы одна их встреча пройдет без его упрашиваний и чувства вины, которое каждый раз охватывало ее после сделанных ему отказов! Но Николай вновь показал ей, как наивно было ожидать от него чего‑то иного. «Как видно, надо все‑таки соглашаться, – обреченно сказала себе девушка. – Все равно он своего добьется». Вспомнились письма к подругам, в которых она писала о том, что ей кажется, будто Гумилев – ее судьба и ей надо смириться с этой судьбой. Вспомнились их ответы, в которых те советовали не отвергать так преданно влюбленного в нее человека. Все, с кем она обсуждала их с Николаем отношения, считали, что она должна ответить на его чувства. Вот только как ни пыталась девушка убедить себя в том, что они правы, выходить замуж ей не хотелось. Даже за такого страстного и упорного поклонника.

Они шли вдоль кромки воды все быстрее: Анна невольно ускоряла шаг, словно пытаясь убежать от своего спутника, и тот вынужден был тоже идти быстрее, чтобы не отстать от нее. «Надо согласиться, – повторяла про себя Анна. – Надо сказать ему «да». Ну, давай же, говори, это действительно лучший выход!»

Она вертела головой в тщетной надежде увидеть что‑нибудь интересное, что дало бы ей повод перевести разговор на какую‑нибудь другую тему, но вокруг не было ничего особенного. Справа – только море с заходящим солнцем, слева – только песчаный пляж, переходящий в заросший высокой травой луг…

– Смотри, что это там, черное такое? – как утопающий за соломинку ухватилась девушка за виднеющееся на кромке воды темное пятно. Очертаниями оно немного напоминало большой вытянутый валун, отглаженный волнами. Но Аня гуляла в этих местах много раз и точно знала, что там не могло быть таких огромных камней. Даже случившийся накануне шторм был не настолько сильным, чтобы выбросить на берег камень размером с человека!

Девушка внезапно подумала, что это и есть человек – может быть, мертвый, утонувший в море, а может, еще живой, сумевший выбраться на берег и теперь лежащий возле воды без сил. Забыв про идущего рядом Николая, она побежала к пятну, перепрыгивая через попадавшиеся ей на пути кучи мусора.

– Постой, ты куда? – крикнул Гумилев, бросаясь вдогонку за девушкой.

Анна не оборачивалась. Ее взгляд был прикован к странному «валуну», и чем ближе она подбегала к нему, тем яснее понимала, что это точно не камень. Темно‑серая продолговатая тень словно бы раздвоилась и стала похожей на пару одинаковых валунов, лежащих рядом, а потом, постепенно на двух огромных, выброшенных на берег рыб. А еще через пару секунд Анна поняла, что почти не ошиблась. У воды действительно лежали два мертвых морских обитателя. Она замерла в нескольких шагах от них, с ужасом глядя на их полураскрытые пасти и уставившиеся в никуда пустые круглые глаза…

– Дельфины… – с грустью вздохнул догнавший Анну и остановившийся рядом с ней Николай. – Во время шторма погибли, наверное, об какие‑нибудь подводные скалы разбились… Жалко…

– Дельфины… – эхом повторила за ним девушка, продолжая смотреть в мертвые глаза когда‑то полных силы, изящных и гибких морских животных. Еще вчера они резвились в море, ныряли, высоко выпрыгивали из воды, и их мокрые спины ярко блестели на солнце. И вот в одночасье для них все кончилось. Буйство родной стихии оборвало их жизнь, волны ударили их о лежащие на дне камни, а потом вышвырнули прочь из воды за ненужностью. Впрочем, скорее всего, все было не так. Если бы дельфины случайно оказались у берега в шторм и ударились бы о дно, они вряд ли оказались бы на берегу вместе. Их наверняка раскидало бы волнами в разные стороны и вынесло на прибрежный песок в разных местах…

– Все было иначе, – сказала Анна, не глядя на Гумилева. – Их не случайно убило. Они выбросились на берег вместе, вдвоем.

– Ты так думаешь? – удивился Николай.

– Да, – теперь девушка уже не сомневалась в своей догадке. – У них в жизни что‑то было не так. Может, их никто не любил и не понимал, а может, они сами испортили жизнь друг другу, сделали друг друга несчастными… – Ее голос внезапно задрожал, и из глаз выкатились слезы. – Им было очень плохо, поэтому они приплыли к самому берегу и выбросились из воды! – Последнюю фразу девушка почти прокричала.

Николай подошел к ней вплотную и попытался взять ее за руку, но Анна отшатнулась, оторвав наконец взгляд от дельфинов, посмотрела ему в глаза и, утирая слезы, еле слышно произнесла:

– У нас все так же будет, понимаешь? У нас будет все то же самое. Мы не сможем быть счастливыми и закончим так же, как и они.

– Аня… – попытался было возразить Гумилев, но его спутница отступила еще на шаг и решительно встряхнула головой.

– Коля, я никогда не буду твоей женой. Пожалуйста, больше не проси меня об этом. И… все.

С этими словами Анна развернулась и быстро зашагала в сторону дороги, по которой они вышли к морю. Николай, сжав кулаки и с ненавистью посмотрев на погибших дельфинов, пошел следом за ней, стараясь держать дистанцию в несколько шагов. Догонять Анну и говорить с ней еще о чем‑нибудь он теперь не хотел, но ее необходимо было проводить до дома. Время было позднее, и солнце уже почти скрылось за горизонтом.

Так они и шли всю дорогу в полном молчании. Анна не оборачивались, но Николай знал, что она слышит его шаги и чувствует себя в безопасности, поэтому старался не отставать. А потом, когда девушка скрылась за дверью своего дома, он резко развернулся и почти бегом бросился обратно на пляж. Ему хотелось еще раз посмотреть на дельфинов и попытаться понять, действительно ли они выпрыгнули на берег сами. Однако к тому времени на улице уже стало совсем темно, и Гумилеву не удалось найти виновников своей неудачи. Пнув ногой оказавшийся у него на пути камешек, он снова вернулся в город, а придя домой, принялся собирать в саквояж свои немногочисленные вещи…

Через несколько дней он был в Киеве, через пару недель – в Москве, потом – в Париже. Дел, которые Николаю нужно было уладить, оказалось на удивление много. К счастью, разобраться с ними ему удалось достаточно быстро, и уже в октябре он, впервые за многие годы, переступил порог своего родного дома в Царском Селе. Комната, в которой он жил в детстве, встретила его выцветшей от времени и слегка облупившейся росписью на стенах. Гумилев успел подзабыть собственные рисунки и оттого с еще большей радостью смотрел на разноцветных рыб, поднимающуюся к потолку волнистую морскую траву и затаившегося в углу спрута. Он словно бы вернулся в те давние годы, когда превращал свою комнату в подводное царство, и на краткий миг ему показалось, что потускневшие морские жители стали яркими и блестящими, а в воздухе поплыл резкий запах свежей масляной краски.

Но это ощущение длилось не больше секунды. Николай снова вернулся к реальности, в которой его комната была пыльной, краски на стенах – поблекшими, а юношеские мечты – навсегда потерявшими шанс сбыться. У молодого человека мелькнула мысль привести комнату в порядок и обновить роспись на стенах, но он тут же решительно отогнал ее. Несмотря на свой юный возраст, он был достаточно опытен, чтобы понимать: вернуть прошлое невозможно, как ни старайся. Да и не нужно ему было ничего возвращать – впереди его ждала новая жизнь, быть может, не такая беспечная, как прежде, но точно не менее интересная! С мечтами о новой жизни Гумилев и заснул среди своих блеклых морских декораций.

Но на следующий день пришлось распрощаться и с этой мечтой. Двое врачей армейской медкомиссии, не слушая горячих заверений Николая, что он может служить, желает выполнить свой долг перед родиной и имеет на это полное право, упрямо стояли на своем: с таким зрением, как у него, в армии делать нечего. Молодой человек испробовал все – от громкой возмущенной ругани до униженных просьб, но медики отказались признать его достаточно здоровым для службы и в конце концов выставили вон. Гумилев вышел на улицу, с грохотом захлопнул за собой дверь больницы, где проходил осмотр будущих солдат, а потом, отойдя от нее на несколько шагов, обернулся, погрозил оставшимся внутри врачам кулаком:

– Вы еще пожалеете! – и, гордо задрав голову, зашагал прочь.

Поравнявшись со следующим домом, он вдруг остановился. Дальше идти ему было некуда. Не в прямом смысле – можно, конечно, пойти домой, уехать в Поповку или Слепнево, где жили его родные, или снова отправиться в Париж, чтобы окончить учебу в Сорбонне. Но вот что делать дальше, какой цели добиваться – он теперь не знал.

Молодой человек подошел к стене дома, чтобы не стоять на пути у других прохожих, привалился к ней и уставился в одну точку, ни о чем не думая. Длилось это состояние не слишком долго, потому что, когда Николай стряхнул с себя странное оцепенение, вокруг почти ничего не изменилось. Солнечный свет, заливавший улицу, был все таким же по‑утреннему мягким, большинство прохожих все так же спешили по улице в сторону рынка… Гумилев стал оглядываться, надеясь увидеть на каком‑нибудь доме часы, и внезапно заметил, что со стороны больницы к нему приближается какой‑то мужчина. На вид он был ничем не примечательным, среднего роста и среднего же возраста, с самым обыкновенным, плохо запоминающимся лицом. Николай не сомневался, что видит его впервые, тем не менее незнакомец шел именно к нему: когда расстояние между ними сократилось до нескольких шагов, он вскинул голову и, вежливо улыбаясь, посмотрел Гумилеву в глаза:

– Николай… Степанович?

– Да, – удивленно ответил Гумилев.

– Вы сегодня были на медицинском освидетельствовании, и вам очень хотелось пойти служить.

– Да, – не стал отрицать очевидное Николай, – хотелось.

Незнакомец смотрел ему в глаза, но в его взгляде не было ни сочувствия, ни вообще каких‑либо эмоций.

– Вы можете принести России пользу, занимаясь другим делом, – так же невозмутимо продолжил его странный собеседник.

– Каким же? – вскинул голову Николай.

– Более сложным, чем маршировать строем и выполнять чужие приказы. – Несмотря на то что ответ прозвучал совсем тихо, Гумилев вздрогнул, невольно огляделся по сторонам и быстро спросил:

– Я могу… узнать более подробно, что мне нужно будет делать?

– Разумеется, – согласно кивнул незнакомец. – Давайте вернемся в больницу.

Николай с готовностью выпрямился и отошел от стены дома. Незнакомец развернулся в сторону больницы и зашагал к ней, жестом пригласив несостоявшегося военного идти следом. Гумилев поспешил за ним и по дороге внезапно понял, что один раз все‑таки уже где‑то видел это обычное, плохо запоминающееся лицо. Вот только где именно и когда это было?