Глава XIV Франция, Париж, 1910 г.

 

Эта встреча никем не воспета,

И без песен печаль улеглась.

Наступило прохладное лето,

Словно новая жизнь началась.

А. Ахматова

 

 

Николай шел по знакомым парижским улицам, лучами расходящимся в разные стороны от круглых площадей, смотрел по сторонам и не мог поверить, что когда‑то этот прекрасный город казался ему мрачным, холодным и недружелюбным к своим жителям. Неужели он действительно чувствовал себя здесь неуютно, когда учился в Сорбонне? Неужели ему не нравились эти старинные, помнящие, что было несколько веков назад, дома, и он был недоволен не гармонирующей с ними Эйфелевой башней?

Теперь все выглядело совсем иначе. Французская столица словно преобразилась, сделавшись самым солнечным, нарядным и жизнерадостным городом на земле. Парижане на улице шли легкой летящей походкой и улыбались, и Гумилеву казалось, что они улыбаются именно ему. Как будто и они, и весь их город были рады за него и не скрывали своей радости. Впрочем, Николая это не слишком удивляло. Ведь его держала под руку самая красивая, самая неординарная, самая лучшая в мире женщина, и эта женщина была его женой!..

Словно боясь поверить в это огромное счастье, Гумилев повернулся к Анне. Она была в Париже в первый раз и, несмотря на то что много слышала об этом городе от самого Николая, с интересом смотрела по сторонам. Ее глаза тоже светились радостью, но теперь в них не было того отрешенного выражения, которое в последнее время стало пугать Николая. Мысль о том, чтобы сочинять на ходу стихи, как будто бы пока не приходила ей в голову, несмотря на множество новых впечатлений. И Гумилев с радостью думал, что это только к лучшему.

– Ты не голодна? Может быть, зайдем в кафе? – предложил он Анне.

– Да, пожалуй… Давай зайдем, – пожала она плечами, задумчиво оглядываясь по сторонам.

Они прошли еще немного по улице, завернули за угол и стали высматривать кафе или уличный ресторанчик поуютнее и посимпатичнее. Несколько местечек, понравившихся Николаю, Анна забраковала, заявив, что они выглядят недостаточно романтично. Гумилев не спорил – самому ему было все равно, где обедать, главное, чтобы его молодая супруга была при этом рядом. Но когда они немного удалились от Елисейских Полей и оказались на узкой, спрятавшейся в тени улочке, Анна вдруг оживилась и потянула мужа за руку к расположенной на углу маленькой и не слишком приметной кофейне:

– Вот, смотри, очаровательное местечко! Заглянем туда, хорошо?

– Для тебя – все, что угодно! – торжественно кивнул Николай. На его вкус, выбранная Анной кофейня ничем не отличалась от других подобных заведений Парижа. Обычный недорогой полуподвальчик, где подавали не особенно крепкий чай и кофе и не очень вкусные сладости. Но выполнить каприз жены он считал священным долгом. А кроме того, низкие цены в кофейнях тоже были важны: пока супруги Гумилевы не могли позволить себе дорогие рестораны.

Они спустились по крутым и основательно истертым ступенькам и оказались в крошечном, но весьма уютном помещении с низким, потемневшим от времени потолком. Николай даже обрадовался, что не стал спорить с женой и они зашли именно в эту кофейню. Не то чтобы внутри было очень красиво, но атмосфера в маленькой, уставленной столиками комнате оказалась на редкость романтичной.

Дверь за молодыми супругами захлопнулась, и они оказались в приятном полумраке. Окна закрывали плотные темно‑синие шторы, не пропускавшие к сидящим внутри людям ни одного лучика дневного света. Как и во многих подобных кофейнях, в этой всегда царил вечер, независимо от того, светило ли на улице солнце или была глубокая ночь. Впрочем, о том, что до вечера еще далеко, можно было догадаться по небольшому количеству посетителей. Только возле витрины с аппетитными пирожными о чем‑то разговаривали с официантом двое молодых людей, да еще в дальнем углу с задумчивым видом сидел темноволосый мужчина лет тридцати. Он обернулся на стук двери и бросил на вошедших Анну и Николая быстрый заинтересованный взгляд.

– Где сядем? – спросил Гумилев жену, и та, оглядев кофейню, решительно направилась в другой угол:

– Здесь! Это лучшее место, ведь правда?

– По‑моему, здесь все места очень милые… – чуть снисходительно улыбнулся ей Николай. – Присаживайся, а я закажу обед!

Анна заняла место в самом углу и с радостью убедилась, что оттуда можно разглядывать всю кофейню, а сидеть на мягком круглом стуле очень удобно. Николай подошел к официанту, но тот все еще обсуждал что‑то с другими посетителями, и пришлось немного подождать.

Внутреннее убранство кофейни было скромным, но по‑своему очень красивым. На стенах висело несколько картин, написанных в разной манере, – там были и загородные пейзажи, и уже знакомые Анне виды парижских улочек. «Здесь наверняка собираются молодые художники! – догадалась она. – Молодые, никому не известные и, соответственно, бедные. Должно быть, у некоторых иногда совсем нет денег, и им приходится расплачиваться своими картинами… Интересно было бы на них посмотреть!»

Теперь Анна жалела, что они с Николаем набрели на кофейню днем, а не под вечер. Скорее всего юные талантливые художники собирались в ней поздно и засиживались до утра. «Мы с Колей еще придем сюда как‑нибудь вечером, – твердо решила она. – Обязательно придем и увидим местных художников. Может быть, даже познакомимся с кем‑нибудь из них! А через много лет они станут знаменитыми на весь мир – и мы будем вспоминать, как разговаривали с ними, когда для них все только начиналось…»

Тут она случайно встретилась глазами с незнакомцем, сидевшим за столиком в противоположном углу, и обнаружила, что он смотрит на нее с немного нахальной улыбкой. Как видно, ее собственную мечтательную улыбку, адресованную придуманным Анной будущим знаменитостям, этот человек принял на свой счет. Засмущавшись, молодая женщина опустила глаза и принялась внимательно изучать тонкую скатерть из кремового шелка. Однако уже в следующую минуту снова подняла осторожно голову и торопливо скользнула взглядом по лицу дерзкого парижанина. К ее огромному облегчению, он теперь смотрел вовсе не в ее сторону. В руке у него был бокал с чем‑то золотисто‑коричневым, а взгляд незнакомца рассеянно блуждал по низкому потолку. «Это тоже художник!» – неожиданно догадалась Анна. Он выглядел именно так, как должны были, по ее представлению, выглядеть люди искусства, – заметно поношенный костюм, непослушные растрепанные волосы, пытливый загадочный взгляд… Эти взглядом он, казалось, внимательно изучал каждый предмет в кофейне, словно проверяя, достойна ли та или иная вещь быть изображенной на холсте? Точно так же изучал он и людей. В том числе, конечно же, и Анну.

Мысль об этом смутила молодую женщину, но в то же время еще больше усилила ее любопытство. Она снова украдкой посмотрела на таинственного посетителя. Он по‑прежнему думал о чем‑то своем, и Анна уже не сомневалась, что он работает над замыслом очередной картины. Вот сейчас он посидит еще пару часов в кофейне, выпьет еще вина, обдумает все как следует, а потом отправится домой, в маленькую квартирку под самой крышей какого‑нибудь старинного дома, и встанет перед чистым холстом. Постоит еще минуту и проведет по нему первую линию… Хотя нет, сначала ведь надо сделать эскизы, наброски! Он будет сидеть над листами бумаги до темноты, зачеркивать и отбрасывать в сторону неудачные рисунки, начинать снова. И, уже плохо видя при слабом свете маленькой свечки, наконец сделает эскиз, который ему понравится. А на холст его начнет переносить завтра, когда в его крошечной комнате снова станет светло…

Анна так ясно видела созданную ее воображением сцену, словно сама находилась в каморке художника и он работал над эскизами у нее на глазах. «А забавно будет, если на самом деле это вовсе не художник, а какой‑нибудь мелкий служащий!» – мелькнула у нее мысль, но в это она не поверила. Незнакомец мог быть только художником, только творческим человеком, который свободно служит искусству, не чувствуя при этом вины и ни на кого не оглядываясь.

В следующем взгляде, который Анна бросила на незнакомца, можно было заметить легкую зависть. Потом она посмотрела на Николая, к тому времени уже делавшего заказ официанту, и с грустью опустила голову. Ей в отличие от французских художников, да и всех остальных творческих людей, свободно писать стихи уже не удастся.

Николай сказал официанту что‑то еще и заспешил к столику Анны.

– Я заказал салат, гренки с кофе и взбитые сливки, ты не против? А потом вина выпьем, – предложил он.

Анна молча кивнула. Воспоминание об их с Николаем последнем разговоре о поэзии, случившемся незадолго до отъезда в Париж, заметно испортило ей настроение, и заботливость мужа показалась слишком навязчивой. Ей было все равно, что съесть, ее мысли были заняты гораздо более важным вопросом.

После свадьбы она несколько раз показывала мужу свои новые стихи – те, которые считала удачными. Николай читал их, задумчиво кивал головой и с вежливым видом возвращал тетрадь, иногда сопровождая все это легкой снисходительной улыбкой. Анна видела, что стихи ему не нравятся, хотя и не решалась прямо спросить мужа об этом. Однако ее желание поделиться с Николаем своими творениями с каждым разом становилось все слабее. Потом она и вовсе перестала рассказывать ему о новых стихах. А еще через некоторое время вдруг заметила, что и писать их ей почему‑то больше не хочется.

Если Гумилев и обратил внимание, что жена больше не достает из ящика свою исписанную тетрадку, то он долго не говорил об этом. Правда, ему и самому тогда было не до стихов – оба они готовились ехать во Францию и были заняты сборами в дорогу. Но накануне отъезда Николай, записав что‑то в собственной тетради, неожиданно вспомнил и о том, что у его супруги было такое же любимое занятие.

– Тебе сейчас не до стихов? – спросил он понимающим тоном.

Анна, не готовая к подобному вопросу, растерянно развела руками:

– Да, как‑то не до них в последнее время…

– Это и к лучшему, – согласился Николай, и Анне показалось, что он очень доволен ее ответом. – Ты ведь во многом талантлива, так что можешь не только стихами заниматься, но и чем‑нибудь еще. Танцами, например, балетом – с твоей‑то гибкостью!

Что ответить на это, Анна не знала. Слова мужа, на первый взгляд, прозвучали, как комплимент, и она не была уверена, что правильно поняла вложенный в них смысл. Но желание сочинять новые стихи у нее после этого пропало окончательно. Ни в дороге, ни после приезда в Париж она не написала ни строчки. Николай же, как ей казалось, был доволен таким положением вещей. И чем дальше, тем чаще Анне приходила в голову мысль, что он, может быть, прав, что его стихи лучше, талантливее, чем то, что сочиняла она, и что два поэта в одной семье – это слишком много. Она почти поверила в это, почти смирилась с тем, что больше никогда не будет писать… И вот теперь желание творить внезапно охватило ее с новой силой, стоило оказаться в романтичной кофейне и увидеть похожего на художника человека с загадочным взглядом.

– Что это за тип? – Гумилев тоже заметил странного посетителя кофейни и поглядывал на него с недоверием и досадой. – Если он еще раз на тебя так посмотрит, я с ним поговорю!

Анна с удивлением повернулась к «типу». Если он и смотрел на нее после того, как они случайно встретились взглядами, то она этого не замечала. Но Николай не стал бы возмущаться на пустом месте – значит, от него не укрылось что‑то такое, чего она не увидела.

– О чем ты? – усмехнулась она, пожимая плечами.

– Только не говори, что ты ничего не замечаешь, – с подозрением буравил ее глазами Гумилев. – Он на тебя смотрит, как… как я!

– Что за глупости? – с трудом сдерживая смешок, шепотом спросила Анна. – Ты, кажется, меня ревнуешь?

– Ревную, – подтвердил Николай. – На тебя и те двое уже поглядывали, – он кивнул в сторону двух других парней, занявших к тому времени столик у двери. – Похоже, в эту кофейню не принято приходить с женами…

Глядя на его обиженное, как у ребенка, лицо, Анна развеселилась еще больше.

– Успокойся, мы их видим в первый и последний раз, – сказала она все так же тихо. – Сейчас поедим и уйдем отсюда.

– Да, давай поедим скорее! – Гумилев заерзал на месте и стал искать глазами официанта. К его огромной радости, тот уже шел к их столику с уставленным посудой подносом.

Анна придвинула к себе блюдца с салатом и гренками, взяла крошечную чашку кофе и сделала маленький глоток. Торопиться ради того, чтобы угодить неожиданно ставшему ревнивым супругу, она не собиралась. Впрочем, чтобы не злить его еще больше, старалась все‑таки не смотреть на вызвавшего гнев Николая незнакомца.

Еда в кофейне оказалась вкусной, а кофе и вовсе был выше всяких похвал, и на некоторое время молодая женщина забыла и о красавце‑художнике, и о собственной тоске по поэзии. Сидящий рядом муж старался расправиться с едой как можно скорее и все так же нетерпеливо вертелся на стуле, поглядывая то на часы, то на показавшегося ему подозрительным посетителя кофейни. Анне стало ясно, что в это милое и уютное место они больше не придут: у Николая будут связаны с ним неприятные воспоминания, и ей не удастся уговорить его заглянуть сюда снова. Это опять привело ее в невеселое расположение духа, и она решила, что теперь стоит по возможности сильнее растянуть удовольствие от пребывания в кофейне. Остатки едва теплого кофе она допивала такими редкими и маленькими глотками, что это заняло у нее больше получаса. Николай к тому времени уже не вертелся на стуле. Он сидел неподвижно, как школьник, сложив руки перед собой на столе, и как будто считал секунды до того момента, когда они смогут уйти.

В кофейню вошли еще несколько мужчин. Они заняли два столика в третьем углу и принялись негромко о чем‑то болтать. До Анны и Николая долетел их веселый и беззаботный смех. Скорее всего это тоже были художники или еще какие‑нибудь творческие люди. Но присмотреться к ним Анна все равно бы уже не смогла: кофе был допит, и у нее больше не было никаких предлогов, чтобы продолжать сидеть за столиком.

– Расплатись и пойдем, – сказала она мужу, отставляя в сторону пустую чашку. Гумилев радостно вскочил и чуть ли не бегом заспешил к барной стойке.

Решив в последний раз посмотреть на так сильно привлекшего ее внимание загадочного мужчину, Анна вновь повернула голову в его сторону и вздрогнула от неожиданности: он тоже смотрел на нее, и они опять, во второй раз, встретились глазами. Только теперь таинственный незнакомец не спешил отвести проницательный взгляд, в котором Анна увидела и восхищение, и живейший интерес к своей персоне. В первый момент ей захотелось отвернуться, но что‑то помешало это сделать, то ли еще сильнее возросшее желание познакомиться с парижским художником, то ли обида на ревнивого Николая…

Краем глаза она увидела, что супруг уже расплачивается с официантом. На лице его сияла довольная улыбка: он предвкушал, как уведет свою жену из заведения, где неизвестные нахалы позволяют себе слишком откровенно любоваться ее красотой. И эта нетерпеливая улыбка стала для уязвленной Анны последней каплей. Молодая женщина резко встала со стула и решительно направилась к столику рассердившего Николая незнакомца. «Раз мне все равно терпеть Колину ревность, буду терпеть ее за дело!» – думала она, огибая попавшийся ей на пути свободный столик.

Николай увидел, куда она идет, и метнулся к их столу – Анна заметила лишь быстро мелькнувшую справа тень, но даже не оглянулась. Мужчина, привлекший ее внимание, продолжал смотреть на нее во все глаза, и с каждым ее шагом его лицо становилось все более радостным. Анна заставила себя улыбнуться в ответ и с гордостью почувствовала, что улыбка у нее получилась уверенная и в меру загадочная – несмотря на то, что в душе она страшно волновалась и понятия не имела, как начать разговор с незнакомым человеком.

Но пути назад уже не было, и даже Николай не смог бы теперь остановить супругу, не скомпрометировав ее и себя. Незнакомец поднялся навстречу подошедшей к нему Анне и галантно отодвинул от столика один из свободных стульев.

– Прошу прощения, – сказала Анна по‑французски, благодарно кивая ему. – Мы не представлены, но…

– Присаживайтесь, я очень рад с вами познакомиться, – ответил мужчина. Голос у него оказался низким и очень приятным, а французские слова он произносил с каким‑то необычным акцентом.

– Вы тоже не парижанин? – задала Анна первый пришедший ей в голову вопрос и присела на предложенный стул.

– Да, я из Италии, – ответил ее собеседник. – Амедео Модильяни, к вашим услугам.

– А мы – из России, – ответила Анна, поворачиваясь к Николаю, который уже стоял рядом с ней и тоже вежливо улыбался ее новому знакомому, но при этом глаза его чуть ли не метали молнии.

– Николай Гумилев, – представился он. – Анна, моя жена.

– Очень приятно, присаживайтесь, – указал ему на стул итальянец.

– Скажите, пожалуйста, вы художник? – спросила его Анна, уже не сомневаясь, что услышит в ответ «да».