Великая неподвижность

Великая Тайна оставалась — пока — неведомой нам. Она не могла сводиться к рассудочной формуле; возможно, она имела отношение к новому способу жизнедеятельности Материи. В чем может заключаться тайна гусеницы, которая на пороге смерти желает превратиться в бабочку, не зная толком, что это такое. Мать тоже не знала, Она говорила все меньше и меньше — беседовать стало сложно: нас подслушивали. Ей совершенно негде было укрыться, кроме как в этом возрастающем «нечто», куда Она молча, держа за руку, пыталась провести и нас. Она строила последнюю линию сообщения и хотела, чтобы мы прикоснулись к Ее опыту. Однажды Мать вздрогнула, как будто получила приказ: «Я хочу видеть тебя каждый день». Позвали одного из помощников, назначили время... один раз даже увиделись... а дальше это стало «невозможно» — нашлось слишком много доводов в пользу того, что это «невозможно». Вокруг Нее медленно и неумолимо росла стена Отрицания. «Я потеряла контроль. Я утратила привычку говорить: "Я хочу"».

Что-то непреодолимо подталкивало Ее к невозможному — может, там и находился выход?

Параллельно, казалось, росло «нечто» — было ли оно тем же? Иная сторона отрицания, рычаг, заключенный в препятствии? Мы не можем понять мир, потому что все время видим его «наоборот». Поистине, он представляет для нас загадку, но мы разгадаем ее не раньше, чем дойдем до конца. «От меня ускользает смысл времени... О! Я знаю, точно знаю, что мое тело приучают к чему-то новому». Но к чему? Казалось, все вертелось вокруг вопроса времени. «Если я не обращена исключительно к Божественному, жизнь становится пыткой. Это единственное средство. Иначе не жизнь, а пытка. Существование становится невыносимым. Единственное средство — это находиться там, где времени нет». Что же происходило в Ее теле?

Лабораторная тетрадь становится все короче и лаконичнее: «Я иду по тоненькой веревочке». Каждую минуту приходилось балансировать над пропастью между не поддающимся определению «нечто», «чудом», как говорила Мать, вероятно, принадлежавшим будущему виду, и смертью, сопутствующей старому виду. Нечто вроде смерти заживо. «Как напор — ужасный напор, выталкивающий в нужную сторону. Я ощущаю его на себе, в своем теле...» А Ее тело было телом всего мира. «...Но тело бесстрашно говорит: "Ну хорошо, если нужно закончить, хватит об этом рассуждать". И так каждую минуту: Истина... [Мать стукнула кулаком] или конец». Нам было непривычно видеть в Матери смесь невозмутимого, всеобъемлющего, как будто нездешнего спокойствия, и в то же время яростной, страшной воли. Нам довелось наблюдать многие проявления этого состояния, но лишь несколько раз — дрожь. Она была как меч живого света. «...Каждую минуту — выбор: жизнь или смерть. Никаких "примерно", длящихся сколь угодно долго. Долгие века все было ни плохо, ни хорошо — теперь так нельзя. Тело знает, что для образования супраментального тела нужно полностью отдаться Влиянию Божественного — никаких компромиссов, никаких "приблизительно", никаких "со временем": вот так [Мать опять опустила кулак], страшная Воля... Это потрясающе, потому что это постоянная опасность. Не знаю, наверное, раз сто за день ощущение: жизнь или распад (клеток), жизнь или распад...» Мы думали, не слились ли и жизнь и распад в одном невозможном парадоксе. «И если клетки не закрываются своим привычным способом, все получается. Некоторым образом тело вынуждают учиться вечности».

Все пути вели к иному времени, в котором, видимо, и был ключ.

Потом обрушился последний удар. Это было в апреле 1973. Мать называла это «переносами». Постепенно все системы и органы «переходили в другое подчинение», то есть от старого автоматического природного управления к функционированию под властью великого Сознания, к супраментальному функционированию, к тому, что Мать и Шри Ауробиндо называли «сознательным автоматизмом». Выход из-под власти старых законов Природы и переход к другому ритму. Однажды утром Мать, явно потрясенная, сказала: «Моя нервная система переводится под власть супраментального... Мне кажется... это хуже, чем смерть». Последний перенос. Он означал, что больше ничто в Ее теле не подчиняется старым законам. Наверное, далее следовал переход в новое состояние. Можно понять, как невыносимо было переносить это вживую, продолжая разговаривать с людьми, подписывать чеки и впитывать яд со всех сторон. Гусеница, чтобы пережить превращение, строит себе кокон. «Ноя думаю... Я думаю, что могу передать божественную Вибрацию. Так что если хочешь остаться...» Мать брала нас за руку, чтобы передать опыт, желая, наверное, чтобы мы тоже прикоснулись к ключу. «Но вокруг тебя, — восклицали мы, — вертятся такие вихри! Такое впечатление, что это очищающий огонь... он расширяет, наполняет тебя — это ОНО! Я начал ощущать его с тех пор, как тебя охватила немощь...» — «Послушай, — перебила Она, — я согласилась на это. Господь спросил меня, хочу ли я "undergo the transformation" (пройти трансформацию), и я согласилась — я бы в любом случае ответила согласием. Но... с точки зрения обычного сознания я схожу сума».

И в то же время — в то же самое время — в Ее теле начал проявляться странный новый феномен... Может, это и было «опасное неизвестное»? Опасное, потому что новое, потому что никто не знал, что это такое. Разве гусенице не показалось бы опасным состояние бабочки? — Слава Богу, что она ничего не знает! Но Мать просчитывала все возможности. «Это настолько ни на что не похоже, что я спрашиваю себя... иногда я спрашиваю себя, как это возможно. Иногда все настолько ново и неожиданно, что... просто больно». Что же происходило? Нам так хотелось понять и почувствовать это... Тем временем «неизвестное» росло и развивалось необъяснимым образом на наших глазах. Скорость нарастала. Куда двигалась Мать? Одним апрельским утром 1973, после примерно получасового совместного погружения в опыт, Она вдруг открыла глаза: «Почему мне так хочется стонать?» Мы были ошарашены. Затем нам внезапно пришла в голову мысль: возможно, причина была в нас, — о! мелкие тайные недобрые мысли всегда найдутся: «Я пытаюсь понять, не я ли причиняю тебе боль?» — «Нет, мой мальчик, со мной так всегда — совсем не ты. Это что-то... Это совсем не больно, но...» Она замерла, глядя сквозь желтую цезальпинию на то, что заставляло Ее стонать, не вызывая боли. «Я думаю, что тело так пугается нового. Я не вижу другой причины. Я начинаю стонать, но... Это не помогает. Приходится останавливаться и меняться». Может, это как раз и была трансформация. «Да, это должно быть оно: что-то настолько новое, что тело... не знает, как это понимать». Она повернулась к нам, будто спрашивая, что происходит: «Ты ничего не почувствовал во время опыта? Что ты ощущаешь?» Объяснить было очень трудно: «Как будто какой-то огонь сливается с твоим Огнем», — отвечали мы. — «Но что ты ощущаешь?» — «Не знаю... великую Силу». Она покачала головой, будто ответ не удовлетворил Ее: «У тебя не было никаких ощущений?» В конце концов, мы сказали: «Нет, милая Мать, я чувствую, как в тебя входит большой огонь, после чего устанавливается полная неподвижность — мощная неподвижность». И тут мы вдруг вспомнили про «неподвижность огня», о которой говорил Шри Ауробиндо. «А! Это то самое...» И Мать улыбнулась, будто узнала то, чего мы не понимали: «Это должно быть оно. Да. Тело должно иметь страх. Да, это, наверное, оно».

Что за «оно»?

К концу медитации, когда успокаивался поток силы, одновременно заглатывавший и перемалывавший нас в порошок, каждый раз мы ощущали одно и то же, будто после катаклизма: что-то росло, ширилось, всякое движение замирало — ни вздоха и тело словно прекращало дышать или дышало, не дыша. Неподвижно. Плотная, обжигающая, невесомая неподвижность. Все замирало. Все останавливалось[24]. Да, наверное, это и была «вечность тела». Но чем это было для Нее? Для Ее тела? Мы чувствовали только отражение, ничтожный отблеск Ее ощущений. Значит? Она говорила: «Это оно, это должно быть оно...» Неподвижность, похожая и воспринимаемая телом как смерть, но смерть... несущая жизнь. Эти слова звучат нелепо, но это состояние, явно выпадавшее из жизни, несоответствующее дыханию жизни, все же не было смертью и имело свое собственное, — иное, совершенно новое, — дыхание. Смерть старого вида, старого способа дыхания и рождение... чего? Создавалось впечатление настоящей смерти. «Тело не знает, как это понимать». Хочется стонать, но боли нет. Неужели это и есть трансформация? Переход. Время ноль. Разумеется, нельзя превратиться в бабочку, оставаясь гусеницей. Но... как это возможно, с открытыми глазами, когда пятьдесят человек стоят у тебя за дверью и еще несколько наблюдают рядом? Можно ли превратиться во что-то новое, не покидая старого тела; как произойдет физиологический переход? Мать несомненно стояла у порога неизвестного, у порога великой тайны.

И единственным ответом была эта неподвижность в ином измерении времени.

Великая неподвижность.

Жизнь это или смерть?

Трансформация или распад? — «Это почти одно и то же!» — говорила Она раньше. «Вам как будто показывают, что для победы над смертью нужно быть готовым пройти через смерть».

Итак?

Ее, казалось, учили заживо входить в смерть.