Держись

 

Что произошло за шесть месяцев?

Внешне все желало смерти; все двери были заперты и выхода не оставалось — только высшие Врата. Только одна дорога к неизбежной Победе. Это наша теорема, наша упрямая вера. Мы знаем, что правы. Но... Мы не ищем утешения и не хотим утешиться; у нас внутри горит Огонь, что смеется над всеми смертями. Мать с нами. Но земля? Но любимая, проклятая, больная земля — каков ее путь? Сливается ли последняя дорога Матери с путем земли? Земля и была Ее дорогой; Она шла ради земли. Каким путем? «Шри Ауробиндо категорически заявил, что супраментальное творение последует за этим; следовательно, будущее может готовить нам только необходимые условия для его прихода, каковы бы они ни были».

И в словах «каковы бы они ни были» мы без инфантилизма и сентиментальности хотим увидеть истину. Чистую.

Но только истину земли.

Мы можем лишь рассказать о своем опыте. Несомненно, Она не просто так возводила последнюю линию коммуникации.

А вот факты:

Итак, мы ждали последнего «изменения жизнедеятельности»; отказ от пищи для нас в течение шести месяцев был простым и очевидным доказательством. 15 августа 1973 года, в день рождения Шри Ауробиндо, Она еще раз вышла на балкон. Она по-прежнему боролась, и казалось, будто Мать согнулась пополам. Маленькая фигурка на полуюте возвышалась над продавцами арахиса, гремевшими своими железками, как на ярмарке. Люди были мелки, как всегда. Кто сумеет выбраться из этого «всегда»? Разумеется только «сверхчеловек», и это не надежда — мир должен стать иным. Для его изменения необходим физиологический катаклизм — не война, нет; даже миллионы бомб ничего не изменят: мы вновь нарожаем детей, и все пойдет прежним чередом. НЕТ. Иное. Мы высматривали «иное» в маленькой сгорбленной фигурке. Потом Мать обеими руками схватилась за перила и медленно-медленно исчезла под своей золотистой накидкой.

Через три месяца мы увидим только Ее тело. Но мы не верили. Разве можно поверить в крах земли? Разве может человек потерпеть поражение после обезьяны, или амфибия после головастика? Надо только узнать дорогу. Вот и все. Не только обезьяна должна сказать человеку «нет», — но что дальше?

10 ноября у Матери началось удушье, словно Она больше не могла дышать и медленно задыхалась. Время старого дыхания подошло к концу. Время старого воздуха. Что значила для Нее смерть? Славный выход — разорви нить, и со всеми бедами покончено, но ведь Мать могла разорвать ее еще десять лет назад и не мучиться. Она этого не сделала. Даже будучи «мертвой» в своем кресле, Она была переполнена сознанием — неистовым сознанием. Что означали для Нее эти последние дни, когда дыхание начало прерываться? «Мне ничего не говорят...» Ей до самого конца ничего не сказали. Она должна была вынести все, до последней секунды. В смерть Матери пришлось войти живой. Это было самое ужасное. В 1972 году Она сказала нам три фразы, казалось бы, никак не связанные между собой, однако произнесенные вместе: «Когда тело понимает, что происходит, оно молит меня: "Предупреди, когда дело дойдет до распада. Если распад потребуется, все примет его, но ТОЛЬКО ЕСЛИ ПОТРЕБУЕТСЯ"». Она не «предупредила», и в Ее теле ничто не приняло распада — как это ни ужасно, Она так и оставалась до самого «конца» здесь, в своем кресле. «Мое тело ПЕРЕЖИВАЕТ ПРОЦЕСС. Только когда я сохраняю неподвижность, как бы созерцая клетки, все идет нормально. Время исчезает: мир меняется...» Она прошла процесс до самого конца. Он бесконечен. В тот же день и в той же связи Мать сказала еще несколько слов: «Слишком мучительно. Авто же время я сознаю: "Пора одержать Победу ", — как будто сверху слышится голос: "Держись, держись, пришел час Победы". Правда, очень интересно». Три фразы. Если мы сложим их, что получится?.. Вероятно, до 17 ноября Ее существование было особенно мучительным. Матери ничего не говорили, и Она продолжала свое дело — как просто... Процесс продолжался. «Она угасла, как свеча», — говорил один из тех, кто следил за Нею, — никаких тебе сердечных приступов. Ни транса, ни комы. Она продолжала, пока могла продолжать. Матери пришлось не бросать своего дела до самого конца. Почему?.. Вероятно, оно должно делаться даже в смерти. Окружающие не позволили Ей погрузиться в транс: им никогда не хватало терпения, зато смерть позволили — та им «знакома» как факт медицины. Раз Мать не могла провести операцию в постели, Ей пришлось сойти в могилу. Там никто Ее не побеспокоит, это наилучший кокон, Мать даже ладаном обкурят. «Чтобы победить смерть, надо быть готовой пройти через смерть», — говорила Она. В могилу, без всяких фокусов. Транс — это йогический фокус. Нет больше двери. Значит, остаются высшие Врата.

14 ноября, около полуночи, Мать захотела двигаться: «Я должна ходить, иначе меня парализует». Она оперлась на руку помощника и ходила... пока не посинела.

День ото дня становилось все хуже. Она отказывалась принимать пищу, соглашалась и снова отказывалась. Люди ворчали и уговаривали Ее, как больную. Она всегда полусидела: на Ее спине было полным-полно болезненных струпьев. Мать постоянно просила, чтобы Ее подняли минут на двадцать: «Lift me up... В ночь на 16 ноября Она опять захотела двигаться: «Я хочу ходить», — ох! в могилу Мать хотела сойти на своих ногах. Ей отказали. Она билась до последнего вздоха. 17 ноября, днем, удушье усилилось. В 19.10 врач сделал Ей массаж сердца. В 19.25 дыхание остановилось.

Вот здесь и началось безумие.

Примерно через семь часов, в половине третьего ночи, они вырвали Мать из Ее атмосферы, отнесли вниз, в «зал для медитаций» и положили в шезлонг на обозрение толпы, под палящий свет прожекторов. Ну кого тут винить? Они делали то, что «принято в подобных случаях». Кроме того, трое врачей засвидетельствовали смерть, кроме того... Кроме того, зачем поднимать шум? Мы слышали голос Матери: «Не надо, не надо, Мать не хочет, ты скажешь...» Как-никак, в йоге эти люди были отчасти осведомлены... Или нет?

Примерно в пять утра, привлеченные слухами, мы тоже оказались в этой толпе. Похудевшая Мать в белом платье лежала в шезлонге. Какая сосредоточенность... почти бешеная. Ничего общего с мирной улыбкой Шри Ауробиндо. Яростная сосредоточенность, как в те дни, когда Она сражалась. И тело, сознательное, переполненное сознанием, почти ощутимым... выставленное на обозрение миллионам вибраций смерти, боли и...

Держись.

Вращались лопасти вентиляторов — они будут вращаться два дня над раскаленными цинковыми пластинами, в воздухе, разогретом до тридцати градусов, под неоновым светом, над головами всего города, — действительно, было сделано все, чтобы тело разложилось. А Она все видела. Время от времени нам даже казалось, что Она вот-вот вздрогнет и вернется на поверхность: сколько времени?

В сердце у нас не было боли. Мы словно окаменели. Мы не могли оторваться от этого невероятного зрелища.

Держись...

20 ноября, в 8.15 Ее положили в гроб. Мы стояли справа от него. Она полусидела на белых подушках, положив руки на колени. На затылке играл луч света. Крышку опустили: луч угас, угасло все. Человек шесть забили в крышку двадцать пять гвоздей.

Ее унесли.

Из репродуктора на крыши Ашрама лились выспренние слова, произносимые торжественным голосом. Лились и лились. Люди были полны скорби и мыслей. Для нас же мир стал прозрачным, и повсюду мы видели одно. Ужасный маскарад. Ложь. Комедия смерти, неправдоподобная, как сон. Это неправда. Во всем этом не было ни минуты правды. Эта смерть была чудовищной ложью.

Гроб опустили в могилу.

Как только церемония закончилась и мы смогли, не нарушая приличий, покинуть этот торжественный маскарад, мы бежали.

Да простят нас читатели, но именно такие чувства мы переживали. Таков наш опыт тех дней: ирреальная Ложь.

Ну, так что все это значит?

В чем смысл?