Проблемы.

 

В науке всегда существует круг открытых и общезначимых проблем. Всем ученым интересно знать, как устроен атом или какова структура ДНК, есть ли жизнь на Марсе или какова температура на поверхности Венеры. Ученые ищут решения своих проблем, и если ответ найден, то вряд ли кому-нибудь придет в голову еще и еще раз решать решенную проблему. Философия, же, по-видимому, не имеет общезначимых проблем. Проблемы, интересные для одного философа или философского направления, могут показаться совершенно пустыми, даже бессмысленными с точки зрения другого философа, иного философского направления. Здесь, кажется, нет и открытых проблем. На любой вопрос всегда имеется ответ, и даже не один, а несколько. Тем не менее философы продолжают искать все новые ответы на давно сформулированные проблемы.

 

Язык.

 

Каждая конкретная наука вырабатывает специфический язык, стремится сделать свои понятия все более точными. Этот язык является общепринятым, он служит для коммуникации между учеными данной области и для выражения научных результатов. И важным элементом подготовки будущего ученого является как раз овладение этим специальным языком. Понятия конкретной научной дисциплины в систематическом и точном виде представлены в учебнике, аккумулирующем в себе все достижения данной дисциплины. Поэтому, осваивая учебник, будущий специалист усваивает точку зрения на мир своей науки, ее результаты и методы их получения. Я не знаю, можно ли говорить о каком-то специальном философском языке. Известно, что писатели, поэты, художники, общественные деятели на литературном или обычном повседневном языке иногда выражали интересные и глубокие философские идеи и цельные мировоззренческие концепции. Во всяком случае язык философии расплывчат и неопределенен. Каждый философ вкладывает в философские понятия свое собственное содержание, свой собственный смысл. Сравните, например, употребление таких понятий, как «субстанция», «материя», «душа», «опыт», «движение». крупнейшими философами нового времени и вы увидите, как сильно они расходились в их толковании. Поэтому учебник по философии, подобный учебнику по механике или химии, в принципе невозможен и обучение будущих философов может опираться только на первоисточники.

 

Развитие науки довольно сильно отличается от развития философии. Считается, что в науке мы движемся от истин менее глубоких и полных к истинам более глубоким и полным или от теорий с меньшим эмпирическим содержанием к теориям с большим эмпирическим содержанием и т.п. Поэтому новая теория, вбирая в себя все самое лучшее, что было в старой теории, делает последнюю ненужной, излишней или по крайней мере существенно ограничивает сферу ее применимости. В философии же появление новой концепции вовсе не обесценивает содержание ранее созданных концепций или школ. Скажем, Гегель не заставил нас отбросить Канта, Фейербах ничего не отнял у Гегеля и Шопенгауэра, а Кьеркегор вообще только в XX в. стал интересен и важен. И в этом отношении развитие философии больше напоминает развитие литературы и искусства, где, например, появление Достоевского не обесценивает Шекспира, а искусство Ренуара не заставляет нас забыть Рафаэля. Развитие философии кумулятивно в самом простом и наивном смысле этого слова: каждая новая философская концепция лишь добавляется к массе ранее созданных концепций, увеличивая общее разнообразие возможных систем мировоззрения. И живет она до тех пор, пока находятся люди, духовному складу которых она соответствует.

Существует еще одно, быть может, важнейшее отличие философии от науки. О нем стоит поговорить особо.

 

Философия и истина.

 

Все мы (или почти все) признаем, что наука дает нам истину в классическом смысле этого слова, т.е. адекватное отображение действительности в форме научных законов и теорий. Но дает ли нам истину в этом смысле философия? Применимо ли классическое понятие истины к философским утверждениям и концепциям?

Для ответа на этот вопрос посмотрим, какими особенностями отличаются научные предложения, к которым применяется истинностная оценка. Согласно формальной логике, истинными или ложными могут быть только осмысленные повествовательные предложения. Нетрудно заметить, что повествовательные предложения носят описательный характер, они описывают свой объект, какие-то его свойства и отношения. Высказывания: «Волга впадает в Каспийское море», «На Марсе отсутствует жизнь», «Фенотипические особенности организма детерминированы его генотипом» и т.п.— говорят о некоторых внеязыковых объектах и их взаимоотношениях. Такие предложения, как «Поди сюда!» или «Когда же он придет?», также относятся к каким-то внешним объектам, однако они ничего не описывают, поэтому и понятие истины к ним неприменимо.

По-видимому, предложение, претендующее на истинностную оценку, обладает еще одной важной особенностью: оно должно быть разрешимо в том смысле, что должен существовать интерсубъективный способ проверки этого предложения, и позволяющий установить, истинно оно или ложно. В самом деле, если к некоторому предложению применима истинностная оценка в классическом ее варианте, то это означает, что имеется какой-то способ установить, соответствует оно объекту или нет. Если такого способа — ни прямого, ни косвенного — нет, то истинностная оценка теряет смысл. Фундаментальной проблемой классической концепции истины всегда была проблема критерия: как соотнести наше знание с действительностью? Если мы не можем этого сделать, то зачем нам вообще нужно понятие истины? Поэтому к принципиально непроверяемым предложениям истинностная оценка неприменима. Метод проверки должен быть интерсубъективным, т.е. каждый желающий может проверить и убедиться, истинно некоторое предложение или ложно.

Наконец, интерсубъективная проверяемость предложений, допускающих истинностную оценку, делает их общезначимыми. Это следует понимать в том смысле, что если некоторое предложение признано истинным или ложным, то с этой оценкой вынужден согласиться каждый человек, независимо от своего национального происхождения, классовой принадлежности, идеологических, политических и прочих ориентации. Такие истины, как «Свинец тяжелее железа», «Сила тока в цепи пропорциональна напряжению», «Кит— млекопитающее», вынужден принимать каждый человек, который понимает их смысл и способ проверки: При этом совершенно неважно, кто первым высказал истинное предложение — итальянец или китаец, миллионер или пролетарий, Нильс Бор или папа римский. Поэтому истина бессубъектна: не имеет значения, кто высказал истину, она будет принята; не имеет значения, кто высказал ложь, она будет отвергнута. На эту черту истины обратил внимание В.И.Вернадский: «Идеал научной работы — безличная истина, в которой всякое проявление личности по возможности удалено и для установления и понимания которой безразлично, кем и при какой обстановке она найдена, ибо эта научная истина, т.е. научный факт, эмпирическое научное обобщение, вновь непрерывно пересматривается и логическим анализом, и возвращением вновь к реальному явлению многократной проверкой новыми лицами.

В общезначимости и бессубъектности истинных предложений проявляется объективность истины: поскольку соответствие мысли объекту зависит только от объекта, постольку субъект мысли здесь оказывается совершенно безразличным. Поэтому, высказывая истинные утверждения, мы практически никогда не ссылаемся на авторитет или источник, т.е. не говорим: «Как считает Коперник, Земля вращается вокруг Солнца», или: «По мнению Дарвина, лошади кушают овес и сено». Таким образом, рассматривая предложения, которым в науке приписывается истинностная оценка, мы обнаруживаем, что эти предложения являются описательными, интерсубъективно, проверяемыми, и общезначимыми. Благодаря внутренней связи перечисленных свойств отсутствие хотя бы одного из них делает сомнительным наличие двух других и разрушает основу, на которую опирается истинностная оценка предложения. Эти же свойства присущи системам научных предложений — теориям. Интерсубъективной проверяемостью и общезначимостью истины объясняется интернациональность науки, признание учеными разных стран одних и тех же научных достижений.

Обладают ли философские утверждения теми свойствами, наличие которых является предпосылкой применимости истинностной оценки? Сразу же можно отметить (и мы об этом уже говорили), что философские утверждения непроверяемы. Нельзя сопоставить с фактами, эмпирическими данными ни одно философское высказывание с целью его подтверждения или опровержения. Это общеизвестная тривиальность. Правда, иногда в советской литературе можно встретить рассуждения о том, что философские утверждения и концепции проверяются практикой, которая показывает, что одни философские концепции лучше и плодотворнее других. Если такие рассуждения вообще имеют какой-либо смысл, то его можно более четко выразить следующим образом. Руководствуясь теми или иными философскими представлениями, люди, группы людей действуют, и их деятельность служит пробным камнем их философских представлений. Если они добиваются успеха, то их философские представления истинны; если терпят поражение, это свидетельствует о ложности их философских взглядов.

Представленная в таком виде апелляция к практике сразу же обнаруживает свою несостоятельность. Во-первых, ложные идеи и теории часто приводят к плодотворным техническим и практическим приложениям, о чем свидетельствует история медицины, история создания паровой машины, история алхимии и т.п. Поэтому практический успех еще не может служить критерием истинностной оценки. Во-вторых, успех в социальной жизни часто определяется не философскими воззрениями, а социальной организацией. Как часто человек с глубоким пониманием движущих пружин социальной жизни терпит крушение там, где торжествует конформизм, ориентирующийся на внешние и сиюминутные факторы! Нет, практика не может быть использована для проверки философских воззрений. Но если философские утверждения и концепции непроверяемы, то их нельзя признать и описаниями. Поппер в одной из своих работ (см.: Три точки зрения на человеческое познание // Поппер К.Р. Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 320) замечает, что если наши утверждения описывают реальность, то они могут быть опровергнуты, ибо всегда существует возможность того, что реальность не такова, как мы ее описываем. Если же философские утверждения не могут быть проверены, не могут быть опровергнуты, не могут прийти в столкновение с реальностью, то все это означает, что они и не претендуют на ее описание.

Может показаться, что это не совсем верно, ибо в философских системах наряду с нормативными, оценочными утверждениями встречаются и описательные утверждения, например: «Бытие есть ничто» или «Изменение качества осуществляется посредством скачка». Однако если мы более внимательно посмотрим на такого рода утверждения, то убедимся, что это вовсе не описания, а скорее определения, соглашения об употреблении терминов и следствия этих соглашений. Раскройте, например, одно из типичных философских сочинений — «Этику» Спинозы, обладающую тем достоинством, что автор старается четко и ясно выразить все основания своей системы. Что мы обнаруживаем на ее первых страницах? Определения и аксиомы, выражающие тот смысл, в котором автор употребляет важнейшие термины своей философии — бог, субстанция, атрибут, модус и т.п. Затем из этих исходных соглашений автор дедуцирует теоремы, которые, по сути дела, представляют собой раскрытие, развертывание первоначальных определений и аксиом. И так Спиноза поступает в каждой из пяти частей своего труда. Он не обращается к фактам, он ничего не проверяет, он только дедуцирует. Вся система, таким образом, представляет собой громадную совокупность конвенций о значении и смысле понятий, об употреблении терминов. И это существенная черта каждой философской системы.

Именно благодаря тому, что философские утверждения не представляют собой интерсубъективно проверяемьпс описаний, они и не являются общезначимыми в том смысле, что каждый, кому понятно их значение, должен соглашаться с ними. «...В результате работы философии,— замечает по этому поводу В.И.Вернадский,— нет общеобязательных достижений — все может быть не только подвергнуто сомнению — но, что важнее всего, это сомнение может войти как равное в организацию философской мысли каждого времени. В отсутствии общеобяза- г тельных достижений заключается резкое отличие результатов философского творчества от построения Космоса научной мыслью...» (Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. С. 305). Если некоторое утверждение непроверяемо и ничего не описывает, то нет никаких оснований, которые заставили бы нас согласиться с этим утверждением. Истину мы вынуждены принимать в силу объективных обстоятельств: мы не можем отвергнуть истину, принять ее заставляет нас внешняя необходимость. Но что заставляет нас принимать философские утверждения? Только субъективные, национальные, классовые и тому по-добные предпочтения, а они различны у разных людей. Поэтому разные люди будут принимать разные философские утверждения и системы. «Всякая мыслящая личность может выбирать любую из философ-ских систем, создавать новую, отвергать все — не нарушая истину» (Там же. С. 313). Все это свидетельствует о том, что к философским утверждениям понятие истины неприменимо.

Истинностная оценка имеет смысл лишь для тех утверждений, которые являются интерсубъективно проверяемыми и общезначимыми описаниями. Философские утверждения таковыми не являются. Следовательно, они не могут оцениваться как истинные или ложные. В конце концов этот вывод является непосредственным следствием простого, очевидного, но, как представляется, решающего аргумента. Эмпирически констатируемый плюрализм философских систем, направлений, концепций неопровержимо свидетельствует о том, что философские утверждения не находятся в истинностном отношении к миру. Если бы в сфере философии могла идти речь об истине, то плюрализм был бы невозможен: давным-давно была бы выделена истинная система философии — философская парадигма,— которая объединила бы вокруг себя подавляющее большинство философов всех стран, и развитие философии пошло бы точно так же, как происходит развитие конкретных наук. Но до сих пор этого не произошло. Более того, именно в XX в.— веке громадных ус-пехов науки и экспансии ее во все сферы человеческой деятельности — резко выросло и разнообразие философских систем и направлений. Это говорит о том, что в философии речь идет не об истине, во всяком случае в ее классическом понимании.

 

О специфике философии.

 

Ну, хорошо, скажет утомленный этими тривиальностями читатель, пусть философия не наука, что из этого? Не лучше ли нам, философам, быть ближе к науке, подражать ей в решениях проблем, набираться у нее ума-разума, а не устремляться от нее в царство ненаучных спекуляций? Может быть, и лучше. Но сейчас, когда нам нужно вывести марксистскую философию из летаргического сна, поднять ее на уровень современных требований, важно осознать специфику этой особой сферы духовной деятельности. Слишком долго нам под видом единственно верного и подлинно научного учения преподносили определенную концепцию марксистской философии, восходящую к. Г.В.Плеханову и канонизированную в «Кратком курсе истории ВКП(б)».

Объявив марксистскую философию наукой, ее вырвали из живого, изменяющегося потока мировой философской мысли, оборвали ее связи с иными философскими течениями и с самой жизнью. Раз было объявлено, что диалектический материализм — это научная истина, то всякая попытка изменить, усовершенствовать его сразу же квалифицировалась как выступление против истины, т.е. как нечто заведомо реакционное. Поскольку истина лишь одна и она представлена в диалектическом материализме, постольку все иные философские идеи и концепции оказывались воплощением лжи или измышлениями классового врага. Я думаю, убеждение в научности марксистской философии отчасти могло войти в идеологическую основу истребления всякого инакомыслия в нашей духовной культуре. Вместе с культом Сталина складывался и культ определенной, весьма упрощенной и прямолинейной системы марксистской философии. Как раз в связи с этим в 30-е годы В.И.Вернадский писал: «Попытки создания единой философии, для всех обязательной, давно отошли в область прошлого. Попытки ее возрождения, которые делаются в нашем социалистическом государстве созданием официальной, всем обязательной диалектической философии материализма, учитывая быстрый и глубокий ход научного знания, обречены. Едва ли можно сомневаться сейчас, после 20-летней давности, что сама жизнь без всякой борьбы ярко выявляет их эфемерное значение» (Вернадский В.И. Цит. соч. С. 108-109). Увы, Владимир Иванович не мог себе представить, что во имя идеологических догм можно уничтожить саму жизнь, если она не хочет подчиниться этим догмам!

Философия — не наука, это, как все мы опять-таки признаем, мировоззрение, т.е. система взглядов на мир, на общество, на свое место в этом мире и обществе. Характерной же чертой мировоззрения является то, что наряду с некоторым представлением о мире оно включает в себя еще и отношение к этому миру, его оценку с позиции некоторых идеалов. Причем это оценочное отношение пронизывает все наши мировоззренческие представления и даже в значительной мере детерминирует их. Именно поэтому утверждения философии, даже если они имеют вид описаний, носят двойственный — дескриптивно-оценочный— характер. В научном знании нет оценочного элемента, оно представляет собой чистое описание. Мы утверждаем, что Луна — спутник Земли или что при нормальном давлении вода кипит при 100°С, не думая при этом, хорошо это или плохо, добро это или зло, нравится нам это или не нравится. Однако говоря что-то о мире, философ всегда выражает свое отношение к миру и всегда оценивает его. Мировоззренческие отношения и оценки всегда субъективны — они определяются особенностями носителя мировоззрения, его местом в обществе, его интересами и т.п. Следовательно, философия всегда носит личностный характер.

Научное знание безлично и интерсубъективно. Философия субъективна и личностна. Коль скоро два человека различаются чертами характера, местом в обществе, воспитанием, интересами, отношением к миру и обществу, они будут иметь разные мировоззрения, следовательно, окажутся сторонниками разных философских направлений, если попытаются выразить свое мировоззрение в систематической и явной форме. В науке результат носит в общем безличный характер. В нем, как правило, не остается никаких следов личности того, кто получил результат. И хотя законы науки часто носят имена открывших их ученых, это лишь дань уважения и признательности потомков. Но никто сейчас не будет изучать, скажем, оптику по трудам Гюйгенса. Ньютона, Френеля или Юнга, она гораздо лучше, полнее, точнее изложена в современном учебнике. На философском же труде всегда лежит отпечаток личности философа, устраните этот отпечаток — и вы уничтожите сам труд, поэтому никакое переложение не заменит чтения оригинала. В этом отношении философия близка искусству. Например, очень многие писали у нас о Великой Отечественной войне, но Симонов писал о ней не так, как Твардовский, а Астафьев — не так, как Быков или Адамович и т.д. Многие художники писали обнаженную натуру, но уберите из мировой живописи «Купальщицу» Ренуара или «Венеру» Боттичелли и никакие копии и описания не возместят потери. Так же обстоит дело и в философии. Никто не напишет второй раз «Диалогов» Платона, «Творческой эволюции» Бергсона, «Этики» Спинозы или «Науки логики» Гегеля.

Отсюда следует, что каждый философ основную свою задачу должен видеть в том, чтобы ясно выразить свое личное мировоззрение, и организация философских исследований должна быть подчинена реализации именно этой цели. Не повторение известных тривиальностей, не поиск общезначимых истин, а формирование и выражение своего личного взгляда на мир, своего личного отношения к миру — вот высший долг философа. И отпечаток неповторимой личности на философском труде — тот отпечаток, который так легко и уже привычно стирают наши обсуждения и редакционные поправки, с тем чтобы сделать философское произведение наукообразным и, следовательно безликим. именно он-то и представляет собой главную ценность философского труда. Миллионы людей живут и работают, порабощенные суетой повседневности, и у них нет ни возможности, ни сил для того, чтобы осознать принципы своего мировоззрения и сформулировать их в ясном виде. Это иногда делают писатели, ученые, но это профессиональное дело философов.

Философ должен сознательно выработать и выразить свое видение мира, свое отношение к миру, свою оценку мира и общества. Поскольку он живет в определенную эпоху и в определенном обществе, в своих философских воззрениях он неизбежно выразит мировоззрение определенных социальных слоев и групп — тех людей, которые близки ему по своему видению мира. И история нам показывает, что практически каждая значительная философская система отобразила в себе отдельные характерные особенности мировоззрения своей эпохи. Если же философ некритически принимает навязываемую ему философскую систему, то его деятельность не только бесполезна, но даже социально вредна. Уж лучше бы ему выращивать турнепс!

Множественность философских систем, идей, взглядов— не признак кризиса или разложения, а, напротив, свидетельство того, что философы хорошо делают свое профессиональное дело — создают системы мировоззрения, выражающие умонастроение и мировосприятие все большего числа различных социальных групп. Для нас же разнообразие идей и мнений особенно важно сейчас, когда общество нуждается в широком спектре разнообразных моделей последующего развития, чтобы иметь возможность выбрать наилучшую и наиболее подходящую для нашей страны.

Вместе с тем отсюда следует, что нельзя ставить человеку в вину его философское мировоззрение. Оно определяется многими факторами, главными из которых являются индивидуальные особенности человека, его воспитание, его место в обществе и т.п. Все это часто не зависит от человека, как не зависит от него его рост или цвет волос. И как бессмысленно преследовать человека за то, что он брюнет, скажем, а не блондин, точно так же бессмысленно обвинять его в том, что он идеалист, а не материалист, позитивист, а не экзистенциалист, христианин, а не мусульманин. Это кажется вполне тривиальным, но как часто свое отвращение к каким-то идеям и взглядам мы переносим на сторонников этих взглядов! Понимание того, что философские системы дают не разные описания действительности (из которых лишь одно может быть истинным, а все остальные-ложны), но выражают разные отношения к миру разных людей, служит основой терпимости — той терпимости, которую мы так привыкли презирать и поносить.

И в заключение. Мне могут сказать: пусть утверждения философии не истинны, пусть они лежат вне науки, но ведь это справедливо и для ваших собственных утверждений! Как же к ним тогда относиться, если они не освящены авторитетом научной истины? А как хотите. Как философ я не претендую на выражение научной истины. Нравятся вам те рассуждения, которые вы только что прочитали? Соответствуют ли они вашим представлениям о философии, о науке, об истине? Если да, если они убеждают вас, то вы можете верить в то, что они истинны. Если же прочитанные рассуждения вызывают в вас чувство протеста и отвращения — отбросьте их, не задумываясь о том, что они, возможно, истинны. Женщины на полотнах Модильяни — кирпично-красные и с перекошенными глазами. Но если человеку нравится живопись Модильяни, бессмысленно доказывать ему, что таких женщин в природе нет, что такого рода живопись искажает реальность. «При чем здесь реальность?» — спросит он. В самом деле, при чем?

 

------------------------------------------------

 

Из Голубинцева:

 

Философия, как и наука, имеет теоретическую форму, но философия не наука. Она рождается и живет как самосознание человека, самосознание культуры в целом, как познание человеком самого себя, поиск смысла, истинных целей человеческого существования. Поэтому в философии так много места занимают рассуждения о том, что есть истина, как соотносится материальное и духовное в мире, душа и тело, что такое человек, существует ли свобода воли и т.д. Философия - осмысление человеком условий своего существования, построение общей картины мира, создание общего представления о мире и человеке, о месте человека в мире. Поэтому философия - не наука. Наука должна быть объективной, т.е. в ней дается теория объекта: солнечной системы, элементарных частиц, клетки и т.д. Законы науки подтверждаемы в эксперименте, а эксперименты воспроизводимы.Если познакомиться с определениями философии, данными в справочниках, энциклопедиях и учебниках, современных и не очень, то наиболее часто философия определяется как наука о всеобщем, наука о наиболее общих законах движения и развития мира, система самых общих, теоретических взглядов на мир и т.д. Здесь логика рассуждения следующая: предполагается, что научное знание имеет ряд уровней - экспериментальный, эмпирический и теоретический. В свою очередь теории различаются между собой степенью абстрактности, образуют внутри самого теоретического знания различные ярусы, этажи. Научное знание является, таким образом, как бы пирамидой, основанием которой служат опыт, эмпирические данные, вершиной - самые абстрактные теории. Философское знание при этом рассматривается как образующее самый верхний этаж пирамиды теоретического знания. Его положения и теории имеют самый общий, абстрактный характер, относятся ко всей реальности. Это положения типа: все в мире причинно обусловлено; движение абсолютно, покой относителен; противоречие - источник развития; материя первична, сознание вторично и т.д. Считается, что такие положения получаются в результате обобщения научных теорий, т.е. философия, в отличие от науки, не изучает что-то конкретное, а опирается на научные знания.

 

Из Спиркина:

 

О соотношении философии и частных наук было и, видимо, будет много споров. Мы не собираемся углубляться в дебри этих споров, а очень кратко выразим свою позицию. Философия — это наука. Конкретная наука как определенный вид эмпирического и теоретического познания действительности имеет дело с определенными понятиями, суждениями, выводами, принципами, законами, гипотезами, теориями. Любая наука к а к в естественной, так и гуманитарной областях знания имеет свой особый предмет. Все это в ходе развития науки может меняться, отвергаться, и на месте ограниченных и тем более ошибочных теорий возникают новые, более глубокие теории. В философии, как и в любой науке, люди ошибаются, заблуждаются, выдвигают гипотезы, которые могут оказаться несостоятельными, и т.п. Но все это совсем не значит, что философия есть одна из наук в ряду других наук. Как уже говорилось, у философии предмет иной — она есть наука о всеобщем, ни одна другая наука не занимается этим.

Понятия, категории, принципы, законы и теории философии так же, как и других наук, развиваются, подвергаются критике, отвергаются, уточняются и т.п. Словом, философия есть свободная и универсальная область человеческого знания. Она есть постоянный поиск нового. Говорят, что философия в отличие от других наук не имеет эмпирического уровня познания. С этим нельзя согласиться: любой истинно философски мыслящий человек опирается не только на эмпирический материал других наук, но всю свою сознательную жизнь зорко наблюдает, следит за потоком живой истории, присматривается к поведению людей, к кипению страстей социальной ж и з н и, а через искусство сталкивается с отражением жизни в конкретно-уникальных, хотя и типизированных образах. Так что философ пользуется и прямым наблюдением.

В заключение можно отметить, что философия существует и развивается не только, если можно так выразиться, в академической, университетской форме, в виде специально философских сочинений, но и в совсем не похожей на науку форме, например в виде творений писателей, когда они через художественные образы, через образную ткань искусства выражают порой гениальные собственно философские воззрения.