Очерк 3. Мир самосознания.

Так называемая эпоха эллинизма, согласно принятым в современной истории хронологическим рамкам, начинается с момента смерти Александра Македонского в 323г. до н.э. и завершается в 30г. до н.э. - в год подчинения Риму Египта. Великим итогом македонских завоеваний стало распространение греческой культуры далеко за пределами древней Эллады. Прежде всего, это касается стран Малой Азии и Египта, где возникли весьма интересные «сплавы» местных культов и обычаев с классическими греческими верованиями, где восточные традиции, смешавшись с пришедшими с Пелопоннеса формами и принципами общественной жизни, породили весьма оригинальные социальные образования. Одновременно с этим процессом «эллинизации» мира, немалые изменения претерпела и сама Греция: из свободной, могучей державы, она превратилась в полуколониальную страну, сначала подчиненную македонскому владычеству, а, вскоре, попавшую под римский протекторат. Постоянные войны, с одной стороны, и потеря национальной независимости с другой, привели в расстройство хозяйственную жизнь этой страны, что, естественно, не могло не породить и фундаментальных сдвигов в умонастроениях греческого народа. Одним из итогов этих весьма необычных и нетривиальных культурных процессов и явилось формирование философии совершенно нового типа, вошедшей в историю под названием философии эпохи эллинизма.

Но прежде чем обратиться непосредственно к фактическому историческому материалу, попробуем самостоятельно подумать, в каком направлении могли быть сделаны следующие шаги в эволюции философской мысли, что вообще могла исследовать философия после энциклопедических трудов Стагирита? Обратимся, в первую очередь, к сердцевине метафизики древнего грека - к его пониманию Бога как мыслящего самого себя разума и перводвигателя Вселенной. Да, представление о сугубо внешнем отношении Бога и мира оказалось в этом учении преодоленным, однако, всю ли полноту бытия вобрало в себя постулированное Аристотелем единство? Не осталось ли вне провозглашенного им тождества какой-либо забытой реальности - забытой, конечно же, не в результате какой-то субъективной ошибки мыслителя, но в силу имманентной ограниченности самого античного мировоззрения, попросту не наделявшего никогда эту реальность адекватным ей статусом? Наверное, вдумчивый читатель уже сумел найти ответ на этот вопрос: реальностью, которой не нашлось места в сконструированном Аристотелем грандиозном космологическом единстве Бога и Мира, оказался сам Человек понимаемый как мыслящее, духовное существо. Конечно, тело его, будучи имманентной частью Вселенной, как все природное и все материальное оказывается внутри божественной деятельности, однако, ничего подобного мы не наблюдаем в отношении к его мышлению, и не случайно. Ведь для того, чтобы единство, подобное аристотелевскому единству Бога и Мира, распространилось бы и на мысль человека, т.е. чтобы между высшим началом бытия и человеческим внутренним миром можно было бы постулировать прямое, не опосредованное контактом с чувственным миром единство, необходимо было кардинальное изменение вселенского статуса человека, но именно на этот шаг и не было принципиально способно мировоззрение античности. Да, древнегреческая цивилизация подарила миру человекоподобных божеств, создавая которых, люди впервые смогли открыть для себя духовную сущность Бога,однако, самих себя греки воспринимали лишь как несовершенное подобие, как несовершенную копию бессмертных небожителей, в конечном счете, созданную по их прихоти а, значит, и совершенно не существенную для их вечного бытия. Собственная духовность человека еще не была открыта им в качестве абсолютного момента мироздания, а потому единство бога и человека могло быть для них только внешним и случайным. Другими словами, житель античного мира постиг, что Бог должен иметь человеческий облик, однако то, что Бог должен быть связан с человеком некоей необходимой связью, а, следовательно, что и ему самому в жизни Бога предстоит сыграть какую-то фундаментальную и даже абсолютную роль, оставалось пока еще от его разума сокрытым.

Конечно, великие деятели греческой философии освободили образ божества от окутывавших его наслоений обыденного сознания, представили Абсолют в его интеллектуальной чистоте, первоначально определив его как единое бытие (элеаты), затем, как высший Ум (Анаксагор), и, наконец, как мыслящий самого себя Разум (Аристотель). Однако границу, положенную самим мировоззрением окружавшей их культуры - границу, впоследствии разделившую на две принципиально различные эпохи мир античности и христианский мир, не суждено было перейти даже величайшему из древних греков. Как справедливо заметил в свое время Гегель: «Каждая система философии... принадлежит своей эпохе и разделяет с нею ее ограниченность....Отдельный человек может, сколько ему угодно, пыжиться, он все же не может подлинно выйти за пределы своего времени, точно так же, как он не может выскочить из своей кожи»[28]. С полным правом эти слова мы можем отнести к наставнику царя Александра, бесспорно, доведшего до логического завершения мировоззрение древнегреческой культуры, но, именно поэтому, с наибольшей яркостью и силой высветившего его имманентные границы. Осмысление же этих границ и составило, во многом, главный лейтмотив последующего развития философии дохристианского мира, основную тенденцию которой мы, именно в силу данного факта, вполне можем представить себе до обращения к фактическому материалу.

Действительно, нетрудно заметить, что человек и Бог в концепции Аристотеля оказались в совершенно различном и даже противоположном гносеологическом отношении к миру: для Бога мир прозрачен, прежде всего, потому, что он есть его творение, в силу того, что мысль Бога о самом себе оказывается, одновременно, и мыслью, оформляющей и поддерживающей в движении весь Космос. Напротив, мысль человека оказывается совершенно изъятой из этого интеллектуального единства, ибо мысль эта не имеет к движению и оформлению мира абсолютно никакого отношения. Сам Аристотель не обратил на этот факт особого внимания, так что никаких фундаментальных и непреодолимых познавательных преград в его учении для человека не возникает. Однако вполне закономерным было то, что в последующих философских системах античности, с каждым их новым шагом все больше ставились под сомнение познавательные возможности человека, все более отрицалась его способность адекватного познавательного контакта с объективным миром, пока, наконец, в учениях скептиков философы не пришли к ее полному отрицанию.