Тайна и парадоксы смерти. Дискуссии об эвтаназии

«Я тайн разгадал в этом мире немало,

а смерти загадку, увы, - не сумел»
(Ибн Сина)

 

Смерть всегда была одной из самых волнующих и привлекающих размышления людей проблемой. Из всех других экзистенциальных проблем она, по-видимому, является наиболее сложной и таинственной. При обсуждении этой проблемы с особой полярностью выступают материалистическая и идеалистическая концепции. С позиций материализма, смерть – это прекращение функционирования организма и личности, тела и души. С точки же зрения идеализма и религии, смерть – это конец функционирования тела и переход души к посмертному, потустороннему существованию - существованию на том свете. Маленький ребёнок ещё не понимает того, что люди смертны. Но рано или поздно в жизни каждого человека наступает момент, когда он задаётся вопросом о смерти, о конечности своего существования. Осознание неизбежности смерти вызывает сильнейшее эмоциональное потрясение, затрагивает самые глубины его духовного мира. Осознание своей смертности может вызывать безысходную печаль, глубокое страдание. Первой реакцией, следующей за осознанием своей смертности, может быть чувство безнадёжности и растерянности: зачем стараться что-то делать, учиться, совершать карьеру, бороться за что-то, отстаивать добро, если впереди неизбежный конец? Преодолевая это чувство, человек, однако, всю оставшуюся жизнь существует, отягчённый знанием о грядущей смерти (2, глава IX,§3). Как писал А.С.Пушкин:

 

Кружусь ли я в толпе мятежной,

Вкушаю ль сладостный покой –

Но мысль о смерти неизбежной

Всегда близка, всегда со мной.

 

Некоторые люди так и остаются при убеждении, что если бессмертия нет, то нет и смысла жизни. На этой позиции, в частности, стояли Ф.М.Достоевский и Л.Н.Толстой.

Религиозным людям легче, чем атеистам, переносить сознание неизбежной смерти, ведь для них смерть – это не конец жизни вообще, а переход от земного к загробному существованию. Более того, если человек вёл праведную жизнь, не грешил, а если и грешил, но в дальнейшем искренним раскаянием и искуплением заслужил прощение Бога, который всемилостив и может простить любой грех, то человека после смерти ожидает райская жизнь. Недаром Экклезиаст в Библии говорил, что день смерти лучше дня рождения. Однако большинство религиозных людей всё же не хотят смерти и страшатся её. Видимо, до конца в бессмертие они не верят, поэтому и не спешат уходить из этой жизни.

Нерелигиозным людям сознание своей смертности, по-видимому, помогают переносить два психологических фактора. Во-первых, как отмечают многие психологи, никто по-настоящему в свою собственную смерть до конца не верит. У всех, по-видимому, находят в душе отклик слова из песни Олега Газманова: «Я не верю, что жизнь оборвётся, что когда-то наступит конец…» Это связано, видимо, с тем, что смерть очень трудно понять как конец своего существования. Понимать успешно можно лишь «что-то», а смерть – это «ничто», и осмыслить его весьма трудно. Идея полного своего отсутствия в мире мало доступна человеческому воображению. Каждому человеку кажется, что всё равно после смерти он где-то будет, возможно, далеко от мест своего земного пребывания, но всё равно он будет где-то и станет созерцать остальной мир.

Во-вторых, возможность умереть относится людьми к неопределённому и весьма далёкому будущему. Смерть представляется настолько отдалённой, что она на фоне текущих жизненных забот, которыми всегда наполнена жизнь, не вызывает особенно острой тревоги. Последняя может появляться лишь при болезнях, опасных для жизни ситуациях и при старческом одряхлении.

Проблема смерти как одна из наиболее сложных философско-психологических проблем содержит в себе глубокий парадокс: люди до конца не верят ни в свою смерть, ни в своё бессмертие. Поэтическая мысль, по-видимому, лучше, чем научная и религиозная, отразила этот парадокс. Так, в одном стихотворении А.С.Пушкин говорит (14,т.1,с.81):

 

Но тщетно предаюсь обманчивой мечте;

Мой ум упорствует, надежду презирает…

Ничтожество меня за гробом ожидает…

А в другом его стихотворении представлена уже иная позиция (14,т.1,с.208):

 

Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тленья убежит…

В связи с нерешённостью отмеченного парадокса смерть для людей пока тайна. Поэтому всех людей неудержимо влечёт к созерцанию и познанию всего предсмертного, ко всему, что связано с мыслями, чувствами и желаниями умирающего или обречённого на скорую смерть человека (8,с.108-109). Это влечение к познанию предсмертного усиливается ещё тем, что, лишь оказываясь лицом к лицу со смертью, многие обретают способность понять истинные ценности и смысл жизни, вырваться из привычных пут самообмана. Надежда приобщиться к мудрости оставляющего жизнь человека и заставляет других людей пристально наблюдать за умирающим.

Ещё один парадокс смерти заключается в страхе перед ней, который испытывают как религиозные, так и нерелигиозные люди. С точки зрения разума смерть не страшна. Для религиозных людей это переход к новой (притом вечной) жизни, для атеистов – лишение всех переживаний, а всё хорошее и дурное, как отмечал ещё Эпикур, заключается в переживаниях (см. §5 гл.3). Однако, несмотря на доводы разума, и верующие, и атеисты боятся смерти. Это говорит о том, что страх смерти имеет врождённый, инстинктивный, иррациональный характер. Разумом страх смерти можно преодолеть, взять под контроль, победить, но не устранить.

Английский философ Д.Юм писал: «Смерть, в конце концов, неизбежна, однако человеческий род не сохранился бы, если бы природа не внушила нам отвращение к смерти». Страх смерти – проявление инстинкта самосохранения. Наличие инстинктивного страха смерти позволяет предположить, что бессмертия души нет, поскольку в противном случае этот страх был бы излишним и не возник бы в процессе эволюции. Но можно предположить и другое: Бог специально вложил в человека этот страх для того, чтобы человек до конца своей земной жизни успел искупить свои грехи и спасти свою душу. Так что смерть и страх перед ней по-прежнему остаются тайной.

Страх смерти является оборотной стороной любви к жизни. Этот страх снижает религия, поскольку она, с одной стороны, невысоко ценит земную жизнь, а с другой – признаёт возможность посмертного существования человека. В ХХ веке произошло, во-первых, падение влияния религии и, во-вторых, человек как никогда остро осознал ограниченность своего физического существования на Земле. В связи с этим в ХХ веке значительно большее распространение, чем раньше, получили философские идеи о бессмысленности и ничтожестве человеческой жизни.

Как справедливо отмечают В.А.Яковлев и Л.В.Суркова, «в нашем всё более атеизирующемся мире, где религия в основном сохраняется как культурно-историческая ценность, постепенно теряющая свою функциональную определёность,…теории об абсурдности и никчёмности человеческого существования в конечном счёте выполняют в новом варианте ту же роль религии как компенсаторного механизма. С его помощью создаётся иллюзия, что «золотой век» человечества совпал с молодостью данного индивида, что мир теперь летит в тар-тарары и что надо не завидовать, а жалеть тех, кто продолжит жить в нём. В прошлом веке Фейербах прозорливо утверждал, что без веры в Бога нельзя обосновать веру в бессмертие. Однако страх перед небытием у человека, как никогда во веки веков осознавшего свою уникальность и значимость в мироздании, можно, очевидно, определённым образом "пригасить", внушив ему экзистенциалистский интеллектуализм, что жизнь, мол, не имеет никакого смысла…»(20,с.109).

Для определения ценности земной жизни важен вопрос о наличии или отсутствии бессмертия души. Как справедливо отмечает Д.И.Дубровский, умение жёстко контролировать нашу способность выдавать желаемое за действительное – важное условие серьёзного анализа проблем смерти и бессмертия (8,с.107-108). Мы должны иметь мужество не строить себе иллюзий о возможности жизни после смерти в некоем потустороннем мире. Если жизнь каждого из нас единственна, уникальна, неповторима и невозобновима, то это придаёт ей особую ценность, которая в существенной степени отличается от ценности её при условии признания возможности потусторонней жизни. Осознание конечности своего существования заставляет человека максимально использовать отведённое ему время. При прочих равных условиях невозобновимое более ценно, чем возобновимое.

Существенно различной становится в каждом случае и проблема смысла земной жизни. В первом случае смысл земной жизни признаётся в максимальном саморазвитии и самореализации творческого потенциала личности, во втором – в спасении своей души путём выполнения воли Бога и приготовлении себя к вечной загробной жизни. В этом случае возникает ещё один вопрос, над которым люди как-то особенно не задумываются: а в чём смысл вечной, потусторонней жизни, что в ней должен и будет делать человек?

Интересна познавательная асимметрия проблемы бессмертия души: если такое бессмертие существует, то каждый из нас узнает о нём после смерти, если же его нет, то мы об этом так и не узнаем, поскольку в этом случае со смертью выключается сознание и прекращается всякое познание. Страх смерти, несомненно, склоняет человека к вере в бессмертие души. Такая склонность усиливается в ожидании близкой смерти. Примечательно, что в повести А.Камю «Посторонний» тюремный священник, желая привить религиозную веру приговорённому к смертной казни человеку, говорит ему следующее: «В вашем положении все, кого я знал, обращались к господу» (19,с.139).

Некоторые мыслители, верившие в бессмертие души, призывали к отказу от противопоставления ценности земной и потусторонней жизни. Так, Фома Аквинский, отдавая приоритет загробной жизни, считал, что человек должен стремиться и к земному блаженству, а Данте полагал, что человек имеет два предназначения: одно из них реализуется в земной жизни, другое – в потусторонней.

Некоторые мыслители, сомневавшиеся в ценности потусторонней жизни, рекомендовали не делать полной ставки ни на земную, ни на загробную жизнь. Так, М.Ганди писал: «Мы не знаем, что лучше – жить или умереть. Поэтому нам не следует ни чрезмерно восхищаться жизнью, ни трепетать при мысли о смерти. Мы должны одинаково относиться к ним обоим. Это идеальный вариант».

Осознание своей смертности всем людям помогают переносить особые способы компенсации, психической защиты, которые именуют символикой бессмертия, или иммортализации (8,с.109). К наиболее важным способам иммортализации относятся следующие: 1)представление о биологическом бессмертии (надежда на продолжение жизни в потомстве), 2) представление о творческом бессмертии (надежда на продолжение жизни в результатах своей деятельности и в памяти людей; эта символика бессмертия была очень важной у древних римлян), 3)представление о натуралистическом бессмертии (надежда на бессмертие путём слияния частиц своего тела с природой), 4)представление о теологическом бессмертии у религиозных людей (надежда на бессмертие в потустороннем мире), 5) представление о психологическом бессмертии (надежда на бессмертие, достигаемое с помощью изменённых состояний сознания; например, в буддизме им служит состояние нирваны), 6)представление об индивидуальном биологическом и социальном бессмертии, достигаемом средствами науки (изучение механизма старения, устранение этого механизма, а вместе с ним старения и естественной смерти). Указанные способы помогают человеку вести полноценную жизнь в условиях понимания и ожидания своей смерти.

Л.Н.Толстой, тонкий знаток человеческой души, писал: «Если смерть страшна, то причина этого не в ней, а в нас. Чем лучше человек, тем меньше он боится смерти» (22,с.377). Прав ли писатель? Думается, что да. Исключительно важно отметить, что отношение к смерти очень существенно зависит от типа личности – эгоистического или альтруистического. Для эгоиста наступающая смерть – глобальная трагедия, конец всего, что ему дорого. Нередко она внушает ему отчаяние и ужас. Для альтруиста смерть тоже трагедия, но не глобальная, это конец только его индивидуального существования, но не того целого, интересы которого для него есть и его личные интересы. Такой человек, зная, что люди (в том числе его дети) и дело, которым он служил, продолжают существовать, способен спокойно и достойно принять смерть, в том числе и жертвенную. Недаром Д.Бруно писал: «Кого увлекает величие дела, не чувствует ужаса смерти». Подчинённая любви к другим людям и служению им жизнь побеждает страх смерти. Поэтому любовь нужна не только тем, кого любят, но и самому любящему; она освобождает его от ужаса и отчаяния, которые бы возникли у него перед лицом смерти.

Смерть есть трагедия, конец жизни, отрицание её как высшей ценности. Поэтому смерть, как и жизнь, несёт в себе фундаментальный смысл (7,8). Бесспорной добродетелью человека является сохранение им достоинства перед лицом смерти и в процессе умирания, в минуты и мгновения, предшествующие наступлению осознаваемой смерти. Это сохранение достоинства есть способ подтверждения ценности личности, её верности себе, независимости от разрушительных факторов физической и социальной среды. В этом есть и демонстрация силы духа, обращённая к людям, остающимся жить. Нужно уметь не только достойно жить, но и достойно умереть. И тому, и другому нужно учить и учиться.

Смысл смерти состоит ещё и в том, что она вновь и вновь заставляет нас прочувствовать, как прекрасна жизнь и какой громадной ценностью обладает каждый человек. Пока человек жив, мы, к сожалению, много об этом не думаем. Его же уход сразу обновляет наши чувства и всю душу. Особенно ярко это происходит, когда мы прощаемся с незаурядной личностью. Осознание смертности всех без исключения людей ориентирует нас к тому, чтобы ценить и любить друг друга. Как говорится в известной песне из фильма «Нормандия – Неман»: «…Ну а тем, кому выпало жить, надо помнить о них и дружить».

Человек может встретить смерть без отчаяния в том случае, если он осознаёт, что жизнь его была прожита в целом правильно и со смыслом. В старости наиболее актуальной проблемой становится выработка отношения к прожитой жизни. Американский учёный Э.Эриксон полагает, что человек в процессе прохождения через детство, отрочество, юность, зрелость и старость сталкивается с серией критических периодов, или кризисов. На каждой стадии индивид или успешно преодолевает кризис и становится более сильным, более реализованным человеком, или не может успешно разрешить кризис и всю жизнь носит на себе его отметины. В пожилом возрасте тот, кто прошёл весь цикл жизни должным образом, достигает внутренней гармонии, которую Эриксон называет «Я-целостность». Последняя придаёт смысл жизни, прожитой человеком, и позволяет ему достойно встретить неминуемую смерть.

Однако даже в случае в целом достойно прожитой жизни умирающий человек испытывает сложные переживания. Практически каждый умирающий находится в состоянии эмоционального одиночества, чувствуя себя покинутым. Так как близкие не знают, как вести себя в ужасной ситуации, вокруг умирающего создаётся настоящий заговор молчания о смерти именно в тот момент, когда ему острее, чем когда бы то ни было в жизни, нужно откровенное, истинное сочувствие. По мнению врачей, в состоянии многих смертельно больных людей можно выделить несколько стадий. Отрицание - к человеку не пришло ещё осознание того, что скоро его не будет. Он ещё надеется на ошибку диагноза. Эта надежда смягчает шок от случившегося, но на смену приходит гнев. Негодование часто направлено против судьбы, Бога, который так несправедлив. Даже у людей, в чьей душе вера в Бога «дремала» все прошлые годы, на последнем этапе жизни религиозное чувство вспыхивает. Последний раз оживляется надежда. Человек, уже безоглядно веруя, начинает просить ЕГО об отсрочке. С детским отчаянием он обещает стать лучше, добрее, если дадут ещё хотя бы немного времени. Но неизбежна ещё одна стадия – депрессия. Человек слабеет день ото дня и понимает это. Место протеста занимают горе и жалость к себе. Умирающий старается по возможности загладить свои дурные поступки. В это время человек уже готовится принять смерть, не хочет отвлекаться на что-то постороннее: покончено с земными заботами. И последняя стадия – принятие смерти («теперь уже скоро, и пусть будет»). Есть отрешённость и постепенно увеличивающееся спокойствие. По сути, на заключительной стадии человек побеждает страх смерти (17,с.92).

В том случае, когда человек осознаёт, что его жизнь была прожита неправильно, то он в предсмертный период может испытывать большие мучения. Л.Н.Толстой, показывая в повести «Смерть Ивана Ильича» последние дни своего героя, писал: «Доктор говорил, что страдания его физические ужасны, и это была правда; но ужаснее его физических страданий были его нравственные страдания, и в этом было его главное мучение. Нравственные страдания его состояли в том, что в эту ночь… ему вдруг пришло в голову: а что, как и в самом деле вся моя жизнь, сознательная жизнь, была «не то»…Он… стал совсем по-новому перебирать всю свою жизнь. Когда он увидел утром лакея, потом жену, потом дочь, потом доктора, - каждое их движение, каждое их слово подтверждало для него ужасную истину, открывшуюся ему ночью… Это сознание увеличило, удесятерило его физические страдания» (9,с.104-105).

Продолжая свой нравственный предсмертный поиск, Иван Ильич рассуждал: «Да, всё было не то…но это ничего. Можно, можно сделать «то». Что ж «то»? – спросил он себя и вдруг затих…Жалко их (родственников – Н.Г.), надо сделать, чтобы им не было больно. Избавить их и самому избавиться от этих страданий…Так вот что! – вдруг проговорил он. – Какая радость…Он втянул в себя воздух, остановился на половине вздоха, потянулся и умер» (9,с.106-107). Иван Ильич находит смысл жизни, когда понимает, что подлинная жизнь в жалости, в любви к другим людям. Здесь герой повести находит своё решение смысла смерти: смерть, как и жизнь, должна быть подчинена нравственному закону, и тогда она уже не страшна.

История Ивана Ильича показывает, что человек своё главное нравственное и интеллектуальное открытие может сделать в самый последний момент жизни. Предсмертный нравственный поиск Ивана Ильича и его смерть служат искуплением его неправильно прожитой жизни.

Предсмертный нравственный поиск человека хорошо показан также в рассказе Р.Брэдбери «Калейдоскоп»: после аварии корабля космонавт в оставшиеся часы переоценивает всю свою жизнь, находит её пустой и ищет, чем он может искупить её. Утешение космонавт находит в сознании того, что он сгорит в атмосфере и его прах соединится с Землёй.

Интересен вопрос о том, как влияет мысль о близкой смерти на восприятие жизни. Осознание скорой смерти может приводить к тому, что человек станет больше ценить жизнь, всю действительность и её разнообразные проявления. С большой художественной силой это показано в романе Э.М.Ремарка «Жизнь взаймы». Его главная героиня, неизлечимо больная Лилиан Дюнкерн, говорила: «Я знаю, что умру…И знаю это лучше тебя, вот в чём дело, вот почему то, что кажется тебе просто хаотическим нагромождением звуков, для меня и плач, и крик, и ликование; вот почему то, что для тебя будни, я воспринимаю как счастье, как дар судьбы» (18,с.466). Клерфэ – другой герой романа – так характеризовал Лилиан: «Её ничто не пугает…Кабак кажется ей символом самой жизни, а любая банальная фраза звучит для неё так же чарующе и умно, как она, наверное, звучала, когда её произнесли впервые…Она знает, что должна умереть, и свыклась с этой мыслью…эта мысль преображает для неё весь мир, она не знает страха, её не пугает ни пошлость, ни кощунство» (18,с.479).

Лилиан совсем иначе относилась к времени, чем люди, которым предстояло прожить ещё долгие годы. «Вчера» было для неё то же, что для них «месяц назад». Ей казалось, что каждая ночь длится недели» (18,с.501). Героиня ощущает духовное родство с постоянно рискующим жизнью профессиональным автогонщиком Клерфэ, который, как и она, не имел будущего, и которого «она полюбила…за то, что он ценил каждое мгновение, словно оно было последним в его жизни» (18,с.519). Таким образом, ощущение близкой смерти может менять темп субъективного времени, растягивать его по сравнению с обычным его течением.

В своём романе Ремарк ставит также проблему о том, как бы изменилась нравственность людей, если бы они постоянно жили с сознанием скорой смерти. В высказываниях его героев представлены две противоположные позиции: 1)такое сознание сделало бы их более милосердными, великодушными и бескорыстными; 2)люди стали бы более эгоистичными. По-видимому, сознание неизбежности скорой смерти, ставящее человека в экстремальную ситуацию, по-разному может действовать на различных людей, заостряя их личностные черты: альтруистически ориентированная личность может проявлять ещё больший гуманизм, напротив, у личности с доминированием эгоистической направленности последняя может стать ещё более выраженной. Возможна перед лицом смерти и кардинальная позитивная перестройка личности, как это было, например, в уже упоминавшемся нами случае у главного героя повести Л.Н.Толстого «Смерть Ивана Ильича».

В последние десятилетия оживлённые дискуссии вызывала проблема права человека на смерть и эвтаназии – быстрого безболезненного умерщвления неизлечимо больного человека. В мировой литературе имеются две позиции по этой проблеме. Одна из них заключается в признании эвтаназии в случаях, когда болезнь признаётся неизлечимой, а больной испытывает мучительные страдания. Непременным условием эвтаназии признаётся наличие добровольного устойчивого желания больного расстаться с жизнью. Помимо избавления больных от страданий эвтаназия значительно экономила бы медицинские препараты и средства, которые могли бы использоваться другими пациентами.

Идея эвтаназии продиктована гуманным стремлением избавить больных от страданий, однако такое решение проблемы тяжело больного человека едва ли можно признать правильным. Согласно второй позиции, эвтаназия недопустима. Во-первых, существуют ошибки в прогнозах, и точных критериев неизлечимости нет. Бывают случаи, хотя и редко, когда человек поправляется при, казалось бы, неизлечимой болезни. Во-вторых, введение эвтаназии привело бы к значительной демобилизации медицины: отказ от принципа «Борьба с болезнью до конца» снизит потенциал медицины, поскольку именно изучение грани между жизнью и смертью позволяет в наибольшей мере двигать науку вперёд.

В третьих, эвтаназия, устраняя принцип человеческой жизни как высшей ценности, может вызвать деморализацию населения, потерю людьми веры в гуманность общества и своё будущее. В четвёртых, разрешение эвтаназии может служить основой для злоупотреблений, особенно в странах с неразвитой демократией. Что же касается экономического аргумента, то он не имеет силы, поскольку не жизнь должна служить экономике, а экономика жизни.

Поэтому подлинно гуманное решение проблемы тяжело больного или умирающего человека заключается не в его умерщвлении, а в совершенствовании средств обезболивания, развития медицины для ликвидации в будущем заболеваний с тяжёлыми страданиями. Чтобы у самого больного не возникало чувства ненужности, необходимы общая гуманизация общества, всемерное культивирование принципа «Человеческая жизнь – высшая ценность». Заслуживает также одобрения инициатива создания хосписов – больниц для умирающих людей, где они могли бы вести достойную, по возможности насыщенную и даже приятную жизнь.

 

 

§8.Половая любовь как единство
духовного и физического влечений

 

«В душе померк бы свет и тьма б настала вновь,

Когда бы из неё изгнали мы любовь»

(Ж.Мольер)

Любовь служит одним из важнейших компонентов счастья. Когда она приходит к человеку, то мир окрашивается для него в яркие краски, счастье как бы подхватывает его на свои мощные крылья, всё становится посильным, возможным, рождаются новые заманчивые мечты и идеи. Поколения писателей и поэтов воспевали это чувство, которое В.Г.Белинский с полным правом назвал поэзией и солнцем жизни.

Любовь – это индивидуально-избирательное влечение человека к одному из представителей другого пола, выражающееся в трудно преодолимом и устойчивом желании жить с ним одной жизнью и в надежде, что эта жизнь принесёт счастье. Любовь проявляется в постоянной направленности мысли и дела к любимому человеку, в свободном, бескорыстном и самоотверженном служении ему. Она выражается в самоотдаче, самозабвении и возникающем на этой основе духовном взаимослиянии.

Проблеме любви посвящена необозримая философская литература, начиная от Платона и кончая современными авторами. Не имея возможности из-за ограниченного объёма данной книги рассмотреть её, отметим только, что раньше к рассмотрению проблемы любви нередко подходили метафизически, односторонне: или с позиций вульгарного материализма, или с позиций идеализма. В первом случае любовь отождествлялась с физическими потребностями, инстинктом продолжения рода, во втором – расценивалась как мистическое и непознаваемое сродство душ, которое не имеет отношения к телесным процессам. Правильный же подход должен исходить из признания биосоциальной организации человека и того, что два источника питают половую любовь – природный и социально-психологический.

Первый – это физическое влечение, инстинкт продолжения рода, присущий и животным. Второй – духовное влечение. Ещё в глубокой древности у человека появилась потребность иметь в ком-то из окружающих его людей друга, собеседника, единомышленника, с кем можно было бы поделиться мыслями, найти одобрение, получить поддержку. Прошло много времени, пока обе потребности – физическая и духовная – слились, образовав то, что человечество стало называть любовью. «Мы признаём человеком только того, - писал О.Бальзак, - чья душа мечтает в любви настолько же о духовном наслаждении, как и о телесном удовольствии». Итак, любовь – это единство духовного и физического влечений, совокупность чувств, возникающих у человека в ответ на удовлетворение или неудовлетворение его духовной и физической потребностей в человеке другого пола (12,с.10-18). Говоря словами В.Г.Белинского, «человек – не зверь и не ангел; он должен любить не животно и не платонически, а человечески». Та же мысль выражена А.С.Макаренко: «Любовь, желающая быть только духовной, становится тенью, если же она лишена духовного начала, то она пошлость».

Любовь зарождается от соприкосновения с чем-то прекрасным в человеке другого пола. Перед этим в воображении уже создан идеал, образ возможного возлюбленного или возлюбленной. Он складывается под влиянием всего того, что нас окружало в детстве, а потом в отрочестве и юности: книги, фильмы, картины, спектакли, друзья, родители, соседи – всё это вносит свой вклад в формирование названного идеала. В него включаются черты героев из произведений искусства или черты тех людей из жизни, которые вызывают восхищение, но являются недоступными, чтобы разделить чувство. Следует отметить, что образ, или модель, возможного любимого или возможной любимой в большой степени является бессознательным, но он обязательно существует. О формировании такого образа хорошо сказано у М.Ю.Лермонтова (13,с.212):

 

И создал я тогда в моём воображенье

По лёгким признакам красавицу мою;

И с той поры бесплотное виденье

Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.

Достаточно каким-либо чертам оригинала, чаще всего внешним, совпасть с чертами воображаемого идеала, как это вызывает восхищение и играет роль искры, воспламеняющей воображение. А воображение по одной-двум деталям дорисовывает облик любимого (любимой) в соответствии с ранее сложившимся идеалом и пробуждает обострённый интерес к данному человеку. Ярко об этом сказано у А.С.Пушкина словами Татьяны (14,с.58):

 

Ты чуть вошёл, я вмиг узнала,

Вся обомлела, запылала

И в мыслях молвила: вот он!

Этот этап идеализации возлюбленного Стендаль в своём трактате «О любви» назвал первой кристаллизацией любви. Он писал, что если в соляных копях оставить простую ветку, то она покроется кристаллами, и никто не узнает в этом блистающем чуде прежнюю ветку. То же, говорил Стендаль, происходит и в любви, когда возлюбленного украшают, как кристаллами, тысячью совершенств. На этом этапе любят не столько реального человека, сколько образ возлюбленного, созданный воображением и перенесённый на встреченного человека. Так возникает самая сильная и страстная любовь – любовь с первого взгляда.

Однако любовью это чувство на данном этапе в общем-то назвать ещё нельзя. В его основе лежит неосознаваемая половая страсть, поскольку в первый момент даётся в основном эстетическая оценка человека – оценка его внешности и манер. Врождённое чувство красоты тела человека другого пола вносит свой природный вклад в формирование образа возлюбленного (см.§13 гл.12). Оно служит одним из ориентиров в выборе любимого. Но только после того, как к возникшему чувству присоединятся социально-психологические моменты, его можно назвать любовью. То есть, если в процессе дальнейшего знакомства воображаемые и реальные качества человека совпадают, то чувство углубляется и укрепляется. Этот этап можно назвать второй кристаллизацией любви. Окончательно любовь созревает только после второй кристаллизации. Если же в предмете своего обожания ожидаемых сокровищ не обнаруживается, то наступает разочарование и чувство угасает. Иногда идеализация бывает очень стойкой и не поддаётся коррекции со стороны разума. Этим объясняется загадка тех случаев, когда любят недостойных людей и даже подлецов, которые любящим кажутся благородными лицами.

К концу второй кристаллизации любимый человек оценивается по всем его основным достоинствам. Красота человека складывается не только из внешней красоты, но и из красоты внутренней, к которой относятся нравственные, интеллектуальные и трудовые качества человека. Любовь, вызываемая человеком, определяется всей совокупностью его качеств. А условие любви – соответствие внешнего, нравственного и интеллектуального обликов любимого образу, сформированному в сознании любящего общественным воспитанием. Взаимной поэтому любовь бывает, если люди соответствуют эстетическим представлениям друг друга о любимом и если они имеют примерно одинаковый уровень нравственного и интеллектуального развития, единую меру жизненных ценностей. Это – главное условие совместимости супружеской пары. И если оно не выполняется, счастливая супружеская жизнь практически невозможна, ибо, говоря словами А.С.Пушкина, «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань».

Равенство в духовном плане не означает полного совпадения внутреннего мира и потребностей данных людей. Оно лишь подразумевает равенство их общих интеллектуальных и нравственных уровней и допускает широкий спектр индивидуальных различий. Притом, чем шире такой спектр, тем более насыщенной и интересной будет совместная жизнь супругов.

Помимо духовной совместимости условием любви служит и физическая совместимость, под которой понимается соответствие потребностей в сексуальной жизни одного супруга потребностям и возможностям другого. Случаи значительной физической несовместимости, вызванной, в частности, анатомическими причинами, весьма и весьма редки. При надлежащей культуре интимной жизни, используя в случае необходимости консультации специалистов-сексологов, подавляющее большинство семейных пар может достигать гармонии в этой сфере их жизни.

Поскольку любовь – единство духовного и физического влечений, то для её характеристики нужно минимум два показателя. Ими могут быть сила и глубина. Сила любви – это мера интенсивности физического влечения, полового инстинкта. Она определяется в первую очередь эстетическим потенциалом любимого человека. Глубина любви – это мера духовного влечения, она определяется в основном нравственным, интеллектуальным и трудовым потенциалами избранника. Поэтому, перефразируя известный афоризм А.Сент-Экзюпери, можно сказать: любить – это смотреть не только друг на друга, но и смотреть вместе в одном направлении. Настоящей любовью обычно называют такое чувство, которое сочетает в себе большую силу и большую глубину, где значительно выражены и физическая страсть и личностное расположение к другому человеку.

Чем больше развит человек в нравственном и интеллектуальном отношениях, тем большим удельным весом в любви обладает духовный фактор, тем более глубока его любовь и тем меньше она подвержена угасанию. И наоборот, чем беднее человек в духовном отношении, тем менее глубока его любовь и тем более чувственный, импульсивный и непостоянный характер она имеет.

Эстетический потенциал, определяющий силу любви, – это показатель внешней красоты человека, к которой относятся красота лица, тела, телодвижений, манер, голоса, одежды. Нравственный, интеллектуальный и трудовой потенциалы, определяющие глубину любви, – показатели социально-психологических качеств человека. К ним относятся верность долгу, благородство, честность, смелость, доброта, ум, эрудиция, остроумие, трудолюбие, великодушие, профессиональное мастерство и другие характеристики личности. Чем более яркой, совершенной и развитой является личность данного человека, тем больше вероятность того, что этот человек вызовет к себе сильную и глубокую любовь.

В свете сказанного нельзя, конечно, согласиться с довольно распространёнными индетерминистскими и дезориентирующими молодёжь утверждениями следующего типа: «Любят не за что-то, любят, потому что любят…Любовь не объясняется ни физическими, ни физиологическими, ни психологическими условиями человеческого существования. Нет таких законов природы, по которым мы должны любить друг друга» (15,с.334). Если с приведёнными утверждениями согласиться, то следует признать, что любить можно любого человека и тем самым упразднить один из самых важных в проблеме любви вопросов: вопрос об избирательности любви, т.е. о том, почему любят именно данного, а не другого человека. Все явления в мире, в том числе и любовь, происходят по своим законам. Прав был Овидий Назон, который ещё две тысячи лет назад говорил: «Любовь – это искусство, которому можно научиться и в котором можно совершенствоваться, познав его законы». Другое дело, что эти законы весьма сложны и недостаточно познаны. В частности, возникновение любви нельзя представлять как простое суммирование в уме качеств своего избранника. Сравнение личности любимого с идеалом осуществляется бессознательно, без логического анализа отдельных качеств. Итогом его служит наличие или отсутствие чувства любви. Поэтому и возникает нередко иллюзия, что любят не за что-то, а просто потому, что любят. В действительности же любят, хотя и безотчётно, но за какие-то качества, реальные или мнимые. И если любящий убеждается, что избранник не обладает ожидаемыми качествами, то рано или поздно наступает разочарование и чувство гаснет.

Существуют ли какие-либо критерии любви или же мы можем говорить о ней лишь словами известного романса: «…Люблю ли тебя, я не знаю, но, кажется мне, что люблю»? В качестве таких критериев называли стремление к совместной жизни, к интимной близости, к наличию общих детей, способность к самопожертвованию, желание сделать любимого человека счастливым. Думается, что указанные показатели в определённой мере характеризуют любовь, но наиболее важным критерием подлинной любви можно, по-видимому, считать наличие у любящего несомненной решимости принять на себя полную ответственность за другого человека и возможных общих детей. Если мужчина без малейших колебаний готов разделить с женщиной всю ответственность за совместные действия и возможных детей, готов быть с ней в радости и горе, здоровье и болезни, то он её любит. То же самое относится и к женщине. Этот критерий в корне противоположен идее так называемого пробного брака. Ни в коем слу