Экзистенциализм. Возникновение экзистенциализма относится к 20-м годам прошлого столетия, когда немецкий философ Мартин ХАЙДЕГГЕР (1889 – 1976) опубликовал свою книгу «Бытие и

Возникновение экзистенциализма относится к 20-м годам прошлого столетия, когда немецкий философ Мартин ХАЙДЕГГЕР (1889 – 1976) опубликовал свою книгу «Бытие и время». Вскоре после этого появляются работы другого немецкого философа К.Ясперса. Во Франции видными представителями экзистенциализма явились Г.Марсель, Ж.П.Сартр, А.Камю. Экзистенциализм получил распространение в Италии, Испании, США, Латинской Америке, близки к нему русские философы Н.Бердяев и Л.Шестов.

В Германии экзистенциализм начал складываться после первой мировой войны, ужасы и бедствия которой разрушили иллюзии либерализма относительно гуманистической линии развития истории. Необходимость осмысления кризиса массового сознания переместила в центр философских интересов индивидуальные смысло-жизненные проблемы человека, его чувства и переживания. Разработкой проблем индивида занялся экзистенциализм, увидевший в историческом релятивизме, цинизме и нигилизме неизбежную расплату за неоправданное обожествление исторического прогресса. Экзистенциализм обратился к важнейшим проблемам своего времени (смысла жизни, судьбы человека, его реакции на непонятный и тревожный мир, свободы, личной ответственности и др.), которые легко нашли отзвук в душах многих людей, особенно тех, кто растерялся перед лицом катастрофических событий новейшей европейской истории. В отличие от оптимистических форм философии, экзистенциализм рассматривал человека как конечное существо, «заброшенное в мир», постоянно находящееся в проблематичных и даже абсурдных ситуациях.

Исходным принципом экзистенциализма является его особое понимание человеческого существования, а именно утверждение, что у человека существование предшествует сущности. Указывая на две разновидности экзистенциализма – христианский и атеистический – Сартр говорит: «Тех и других объединяет лишь убеждение в том, что существование предшествует сущности, или, если хотите, что нужно исходить из субъективности»[112].

Смысл этого тезиса Сартр раскрывает следующим образом. Если взять изготовленный человеческими руками предмет, например, нож то ремесленник при его изготовлении руководствовался определенными понятиями, именно понятием ножа, а также заранее известной техникой его изготовления. Человек, который изготавливает нож, заранее знает, зачем он нужен, а также знает схему приемов и качеств, которые позволяет его изготовить. Следовательно, у ножа его сущность предшествует существованию. Принципиально по другому обстоит дело с человеком, который сначала появляется на свет, и только потом определяется, обретает человеческую сущность. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам. «Человек – это прежде всего проект, который переживается субъективно, а не мох, не плесень и не цветная капуста»[113]. Сущность человека находится не вне его, например, в производственных отношениях или божественном предопределении; человек сам свободно выбирает свою сущность, он становится тем, кем он сам себя сделает. Человек – это нечто незаконченное, замысел, проект, он непрерывно проектирует себя в будущее.

В отличие от человека, мир, согласно Сартру, - это «универсальное не то», полное отсутствие чего-либо соответствующего человеческим ожиданиям и понятиям. Если мир даже в малейшей степени не устремлен навстречу ожиданиям человека и не позволяет человеку полагаться на него, уповать на него, то следствием этого должно быть отрицание за миром и всякой способности воздействовать на человека, побуждать его, обуславливать его поступки. В мире нет никаких знамений. Человек живет своей жизнью, он сам свободно создает свой облик.

Таким образом, никакая объективная обстановка, по мнению Сартра, не может лишить человека неотъемлемой от него свободы. Утверждение свободы как безусловного принципа знаменует разрыв каузальной зависимости, причинной обусловленности, она, образует «дыру в бытии». «Достоевский как-то писал, - замечает Сартр, - что если Бога нет, то все дозволено. Это – исходный пункт экзистенциализма. В самом деле, все дозволено, если Бога не существует, а потому человек заброшен, ему не на что опереться ни в себе, ни вовне. Прежде всего у него нет оправданий. Действительно, если существование предшествует сущности, то ссылкой на раз навсегда данную человеческую природу ничего нельзя объяснить. Иначе говоря, нет детерминизма, человек свободен, человек – это свобода… Человек осужден быть свободным. Осужден, потому что не сам себя создал; и все-таки свободен, потому что, однажды брошенный в мир, отвечает за все, что делает»[114].

Свобода у Сартра соединяется с личной ответственностью индивида за свое поведение. От личной ответственности за все, что он совершил, человека не могут спасти ни ссылки на объективные обстоятельства или прирожденные склонности, ни апелляции к персту божьему. Человек свободно «выбирает свою сущность» и поэтому несет полную ответственность за свой выбор, за свои поступки и их последствия.

Проблему человеческой жизни экзистенциализм пытается решить с позиции индивидуализма. Начало начал экзистенциального философствования – одинокий индивид, все интересы которого сосредоточены на нем самом, на его собственном ненадежном и бренном существовании. Общество изображается как всеобщая безличная сила, подавляющая и разрушающая индивидуальность, отнимающая у человека его бытие, навязывающая личности трафаретные вкусы, нравы, взгляды, убеждения, привычки. Живя в обществе, человек может перестать быть самим собой, отказаться от своей свободы, стать «как все», т. е. превратиться, по выражению Хайдеггера, в «das Man». Категория das Man выражает усредненность, невыразительность, стертость человеческого существования в безличном мире, в котором все анонимно, ощущение его заброшенности и неустроенности, ощущение абсолютной зыбкости мира, беспочвенности всех ожиданий, предчувствие заведомой несостоятельности, суетности всех начинаний.

В обычных условиях за господством das Man, за неподлинностью обыденного бытия скрывается экзистенция – подлинное существование. И лишь в особых условиях, в так называемых «пограничных ситуациях» открываются перед нами действительные глубины экзистенции. Этими условиями являются состояния глубочайших потрясений, например, состояния страдания, борьбы, страха, душевного заболевания или смерти.

Стандартизированный неподлинный мир Хайдеггера, в котором индивиды превращены в das Man и полностью «взаимозаменяемы», есть рисунок с «массового общества» с его усредненной индивидуальностью, где каждый хочет быть таким же, как все, а не самим собой, где никто не хочет «выделяться из массы», а потому невозможно сделать ответственным за свои поступки. Оправданно апеллируя к уникальности человеческой личности, Хайдеггер полагает, и не без основания, что общество способствует стандартизации, нивелированию личности, в обществе человек привыкает жить как все, он становится элементом массы. Однако в своем стремлении развенчать концепцию примата социального над индивидуальным он упускает из виду то, что человек, взаимодействуя с другими людьми, идет не только навстречу общему, но и обнаруживает неповторимые черты своей личностной уникальности. Повседневности бытия присуща сложная объективная диалектика, сводить которую только к усредненности значит упрощать социальное бытие, хотя было бы неверно и вообще отрицать определенную власть усредняющего начала над социальным бытием людей[115].

Стандартное и неповторимое, усредняющее и уникальное - лишь крайние полюсы в многообразии человеческих отношений и действий. Ни то, ни другое в отдельности, а только их единство может приблизить нас к пониманию человеческой сущности.

Как относится экзистенциализм к разуму и науке?

Он считает разум непригодным инструментом для исследования истины бытия, ибо разум по своей природе слеп к ценностям, а ценности являются именно тем, что приводит жизнь в движение. Связанный с повседневностью человек мыслит не рационально, а экзистенционально, в мышлении участвует человек целиком вместе со своими чувствами и желаниями, предчувствиями и опасениями, опытом и надеждами, заботами и нуждами. Чувства более открыты бытию, чем интеллект. Поэтому повседневный чрезвычайно личный мир может быть дан не дискурсивному (выраженному в понятиях) мышлению, но личному чувству и может быть выражен не в логике понятий, а в поэтических символах.

Хайдеггер спрашивает: Какое право имеет разум главенствовать в мире? Почему он сделался господином философии? Откуда он такое право получил? Поскольку история философии – это история ее блужданий в поисках истины, то не разум ли именно и есть это блуждание, проще говоря, заблуждение? Не является разум деградирующей формой мышления?

Пытаясь ответить на эти и им подобные вопросы, он говорит, что вся философская традиция, начиная с Платона, проложила путь рациональному мышлению, породившему новоевропейскую науку и технику и вместе с ними весь стиль жизни современного общества. Основной порок рационального мышления и его результата – науки и техники – он видит в стремлении отождествить бытие с сущим, а сущее подчинить человеку. Хайдеггер ставит цель укрепить определенные философские предпосылки освобождения от технологического детерминизма. Поскольку будущее технической цивилизации, как он полагал, может развиваться только в направлении дальнейшей дегуманизации, то необходим поворот – обращение человека к самому себе, создающее новую духовную атмосферу. В ней человек смог бы по-новому взглянуть на самого себя, на характер своих связей со всем сущим, а также на смысл и значение техники. В противном случае стремительное развитие последней приведет человека к катастрофе. Поэтому, надо освободиться от «техницистской интерпретации» мышления и дополнить его интуицией художника, осознать единую онтологическую основу техники и искусства. Человек должен не менять сущее с помощью силы, а сохранять и спасать его, помогая ему развиваться согласно его собственной природе.