ПОЧЕМУ ХОРОШИЕ ЛЮДИ ПРЕВРАЩАЮТСЯ В ЗЛОДЕЕВ

(Извлечение)

 

Если бы я написал эту книгу вскоре после окончания Стэнфордского эксперимента, то ограничился бы выводами о том, что в том или ином контексте ситуационные факторы играют в формировании нашего поведения гораздо более важную роль, чем мы думаем или признаём. Но при этом я упустил бы из виду общую картину: более мощные силы, превращающие добро в зло, - силы Системы, сложное переплетение могущественных влияний, которые и создают Ситуацию. Большое количество данных, накопленных социальной психологией, подтверждает идею о том, что в определённом контексте ситуационные факторы оказываются сильнее свойств личности.... Однако обычные психологи не спешат принимать во внимание глубинные силы, действующие в политической, экономической, религиозной, исторической и культурной сферах, способствующие созданию тех или иных ситуаций и определяющие их как законные и допустимые либо как незаконные и недопустимые. Целостное понимание мотивов человеческого поведения требует признания степени и границ влияния и личностных, и ситуационных, и системных факторов.

Для коррекции или предотвращения нежелательного поведения отдельных людей или групп нужно понимать, какие силы, достоинства и слабые места вносят все эти факторы в ту или иную ситуацию. Затем нужно более полно представлять себе весь комплекс ситуационных сил, которые действуют в определённых условиях, где проявляется данное поведение. Умение их изменять или избегать помогает устранить нежелательные реакции личности гораздо эффективнее, чем коррекционные меры, направленные исключительно на изменение поведения человека в определённой ситуации. Для этого нужно принять концепцию общественного здоровья, отказавшись от стандартной медицинской модели, основанной на лечении отдельных симптомов антисоциального поведения. И если при этом мы не станем лучше осознавать реальную мощь Системы, неизменно скрытую завесой тайны, и не начнём понимать, по каким законам и правилам она живёт, поведенческие изменения останутся нестабильными, ситуативными и иллюзорными. На страницах этой книги я много раз повторяю, что попытки понять ситуационные и системные аспекты поведения человека, не оправдывают этого человека и не освобождают его от ответственности за безнравственные, незаконные или жестокие деяния.

Значительную часть своей профессиональной карьеры я посвятил психологии зла - я изучал насилие, анонимность, агрессию, вандализм, пытки и терроризм. Поэтому не могу не отметить ситуационные силы, воздействующие на меня самого. Я вырос в бедной семье в Нью-Йорке, в южном Бронксе. Во многом, именно это «гетто» сформировало мои взгляды на жизнь и мои приоритеты. Жизнь в городском гетто требует постоянного приспособления к законам улицы. Всегда нужно знать, кто обладает властью, которую может использовать против вас или же вам на пользу, кого лучше избегать, а с кем лучше «дружить». Для этого надо уметь расшифровывать тонкие сигналы ситуации, указывающие на то, когда следует делать ставки, а когда надо воздержаться, как создавать взаимные обязательства и каким образом можно превратиться из середнячка в лидера....

Чтобы войти в банду, нужно было пройти «инициацию» - что-то украсть, подраться с другим мальчишкой, совершить какой-то смелый поступок, напугать девчонок и еврейских детишек, идущих в синагогу. Все эти поступки вовсе не считались злыми или даже плохими: это был просто знак повиновения лидеру группы и нормам банды....

С таким воспитанием, в отсутствии какого бы то ни было родительского контроля, мой интерес к человеческой природе, и особенно к её тёмной стороне, вполне объясним. На самом деле «Эффект Люцифера» зрел во мне много лет, с детства в гетто и во время моего обучения психологии....

Структура этой книги несколько необычна. Она начинается с вводной главы, где в общих чертах обсуждается тема трансформаций человеческого характера, когда хорошие люди и ангелы начинают вдруг совершать плохие, злые и даже дьявольские поступки. Это приведёт нас к фундаментальному вопросу о том, как хорошо мы на самом деле знаем себя, насколько мы способны предсказать своё собственное поведение в таких ситуациях, с которыми прежде никогда не сталкивались. Способны ли мы, подобно Люциферу, любимому ангелу Господа, поддаться искушению и совершить то, что для других немыслимо?

В главах, посвященных Стэнфордскому тюремному эксперименту, подробно описывается обширное исследование трансформаций личности студентов колледжа, игравших случайным образом присвоенные им роли заключённых или охранников в «искусственной тюрьме», которая в итоге стала ужасающе похожа на реальную....

Один из основных выводов Стэнфордского тюремного эксперимента заключается в том, что глубокое, но скрытое влияние нескольких ситуационных переменных может оказаться сильнее воли человека и может подавить его сопротивление.... Мы увидим, как участники этих исследований - и студенты колледжей, и «простые граждане» - приспосабливаются, подчиняются, повинуются и охотно поддаются искушениям, делая то, что не могли себе и представить, пока не оказались в силовом поле ситуационных факторов. В книге в общих чертах описан целый ряд психологических процессов, способных заставить хороших людей творить зло - деиндивидуализировать других, повиноваться власти, проявлять пассивность перед лицом угрозы, оправдывать себя и искать рациональные объяснения своему поведению. Дегуманизация - один из основных процессов, заставляющих обычных, нормальных людей спокойно или даже с энтузиазмом творить зло. Дегуманизация - это нечто вроде «катаракты мозга», мешающей человеку ясно мыслить и заставляющей его считать, что другие люди - это не люди. Страдающие этой «катарактой» видят в других лишь врагов, которые, несомненно, заслуживают пыток и унижений....

Во всех описанных исследованиях, как и в реальной жизни, всегда встречаются те, кто устоял и не поддался соблазну. От зла их уберегли не какие-то врождённые таинственные добродетели, а скорее понимание, хотя и интуитивное, того, какой может быть интеллектуальная и социальная тактика сопротивления. Я расскажу о ряде таких стратегий и тактик, которые могут помочь читателю противостоять нежелательному социальному влиянию....

Давайте начнём с определения зла. Я предлагаю очень простое психологическое определение: зло - это осознанный, намеренный поступок, совершаемый с целью нанести вред, оскорбить, унизить, дегуманизировать или уничтожить других людей, которые ни в чём не виноваты; или использование личной власти или авторитета Системы для того, чтобы поощрять людей или позволять совершать им подобные поступки от её имени. Короче говоря, «зная, что такое хорошо, поступать плохо»....

Обычно мы прячемся за эгоцентричными и иллюзорными представлениями о том, что мы не такие, как все. Этот психологический щит позволяет нам верить, что по любому тесту, оценивающему добродетель, наши показатели будут выше средних. Слишком часто сквозь толстую оболочку личной неуязвимости мы глядим вверх, на звёзды, забывая при этом смотреть вниз, на скользкую дорогу под ногами. Такие эгоцентричные предубеждения чаще можно обнаружить в культурах, делающих акцент на личной независимости, например, в странах Европы и США, и реже в культурах, ориентированных на коллективное, например, в Азии, Африке и на Среднем Востоке.

Во время нашего путешествия по пространствам добра и зла я попрошу вас поразмышлять над тремя вопросами. Хорошо ли Вы знаете себя, свои достоинства и недостатки? На чём основано Ваше знание себя - на анализе своего поведения в знакомых ситуациях или на тех случаях, когда Вы сталкивались с совершенно новыми ситуациями, где привычные стратегии поведения теряли силу? И хорошо ли Вы знаете тех, с кем чаще всего общаетесь - членов семьи, друзей, сотрудников, любимых? Одна из идей этой книги состоит в том, что наше знание себя обычно основано на весьма ограниченном опыте, полученном в знакомых ситуациях, где есть определённые правила, законы, политика и ограничивающие факторы.... Когда правила игры меняются, старые привычки не приводят к ожидаемым результатам....

Нам приятна мысль о том, что хороших людей от плохих отделяет непреодолимая пропасть. Как минимум, по двум причинам. Во-первых, эта мысль порождает бинарную логику, согласно которой Зло можно рассматривать как отдельную сущность. Обычно мы воспринимаем зло как некое качество, с рождения свойственное одним людям и не свойственное другим.... Кроме того, дихотомия «добро – зло» снимает с «хороших людей» ответственность. Они могут позволить себе даже не задумываться о том, что тоже могут способствовать созданию или существованию условий, которые приводят к правонарушениям, преступлениям, вандализму, унижениям, изнасилованиям, пыткам, террору и насилию....

Альтернативная точка зрения рассматривает зло как процесс. Она утверждает, что злодеяния способен совершить каждый из нас, для этого нужны лишь подходящие обстоятельства. В любой момент человек может проявить те или иные качества (скажем, интеллект, гордость, честность или порочность). Наш характер может меняться, сдвигаться к «хорошему» или к «плохому» полюсу человеческой природы.

Итак, есть две точки зрения на зло: «зло как отдельная сущность» и «зло как процесс». Точно так же существует контраст между диспозициями (предрасположенностями) личности и ситуационными мотивами поведения.. Традиционный подход призывает нас определить врождённые качества личности, которые приводят нас к тому или иному поведению: генетическую наследственность, личные качества, характер, свободную волю и другие аспекты диспозиции, т.е. предрасположенности. Если мы столкнулись с жестоким поведением, нужно искать садистские черты личности. Если мы видим героический поступок, нужно искать гены, отвечающие за предрасположенность к альтруизму....

Традиционные представления (распространённые среди тех, кто принадлежит к культуре, придающей особое значение индивидуализму) побуждают искать мотивы патологии или героизма внутри личности. Современная психиатрия ориентирована на диспозицию - как и современная клиническая психология, психология личности и психодиагностика. На этой концепции основаны практически все институты нашего общества - в том числе, юридические, медицинские и религиозные. Они считают, что вину, болезнь и грех нужно искать внутри виновного, больного и грешника. Поиск причин начинается с вопроса «кто?» Кто несёт ответственность? Кто это сделал? Кто виноват? Кто должен получить по заслугам?

А социальные психологи (такие, как я), пытаясь понять причины необычного поведения, склонны избегать поспешных выводов о диспозиции или предрасположенности. Они предпочитают начинать с вопроса «что?». Что за условия могут привести к тем или иным реакциям? Что за обстоятельства привели к данному поведению? Как воспринимали ситуацию её участники? Социальные психологи спрашивают: в какой степени действия человека определяются внешними факторами, ситуационными переменными и процессами, уникальными для данной ситуации?

Концепция предрасположенности относится к ситуационному подходу, как медицинская модель здоровья относится к модели общественного здоровья. Медицинская модель пытается найти источник болезни внутри пациента. По контрасту, исследователи - сторонники концепции общественного здоровья считают, что причины болезни находятся в окружающей среде, создавая благоприятные для неё условия. Иногда больной человек - конечный продукт патогенных факторов окружающей среды, и если эти факторы не изменить, они повлияют и на других людей, несмотря на все попытки улучшить здоровье отдельного человека. Например, в рамках диспозиционного подхода ребёнку, у которого возникли проблемы с обучением, можно назначить множество медицинских и поведенческих средств, помогающих преодолеть эти проблемы. Но очень часто, особенно в бедных семьях, на мозг ребёнка негативно влияет свинец, содержащейся в краске, которой красят стены дешёвых арендованных квартир, а, кроме того, он плохо учится из-за самой бедности - это ситуационный подход....

Люди и ситуации обычно находятся в состоянии динамического взаимодействия. Обычно мы считаем, что наша личность всегда неизменна во времени и пространстве. Но это далеко не всегда так. Работая в одиночестве, мы ведём себя иначе, чем когда находимся в группе; в романтической обстановке мы проявляем себя иначе, чем в школе; общаясь с близкими друзьями, мы иные, чем в толпе незнакомцев; за границей мы ведём себя не так, как дома....

Меня давно интересовали антисоциальные последствия анонимности. Что происходит, когда люди находятся в ситуации, провоцирующей агрессию, и при этом уверены, что их никто не узнает и не накажет? Под влиянием идеи о том, что «маски» высвобождают агрессивные импульсы, я провёл исследование. Оказалось, что испытуемые, находившиеся в состоянии «деиндивидуализации», охотнее причиняли боль другим, чем те, кто чувствовал себя «узнаваемым».... Условия, заставляющие нас чувствовать себя анонимными, - когда мы думаем, что другие нас не знают или им всё равно, - часто способствуют антиобщественному, эгоистичному поведению.... Окружение и атмосфера, позволяющие людям оставаться анонимными, ослабляют ощущение личной и гражданской ответственности за свои действия. Это наблюдается во многих организациях - в школах, в офисах, в армии и в тюрьмах. Сторонники «теории разбитых окон» утверждают, что если привести район в порядок - убрать с улиц брошенные машины, стереть надписи на стенах, вставить разбитые окна, - количество преступлений и беспорядков на городских улицах снизится....

Стэнфордский тюремный эксперимент начинался как простой опыт по изучению влияния, которое оказывает сочетание ситуационных переменных на поведение людей, играющих роли заключённых и охранников в искусственно созданной тюремной среде. В этом экспериментальном исследовании мы не проверяли тех или иных гипотез, а скорее оценивали степень влияния внешних аспектов определённой среды на внутреннюю предрасположенность людей, оказавшихся в некоей ситуации. Мы хотели выяснить, что сильнее - хорошие люди или плохая ситуация.

Но потом эксперимент превратился в яркую иллюстрацию тлетворного воздействия плохих систем и плохих ситуаций, их способности заставить хороших людей вести себя патологическим образом, чуждым х природе....

Половину студентов-заключённых пришлось освободить раньше времени из-за серьёзных эмоциональных и когнитивных расстройств - временных, но весьма интенсивных. Большинство из тех, кто остался до конца, безропотно подчинялись требованиям и вели себя, словно зомби. Они стали вялыми и апатичными, уступая любым прихотям охранников, власть которых становилась всё более жестокой....

Благодаря систематическим процедурам отбора мы выбрали совершенно нормальных, обычных здоровых людей, не имевших никакой истории антисоциального поведения, преступлений или насилия. Более того, все они были студентами колледжа, поэтому их интеллект был выше среднего уровня, они имели меньше предрассудков и были более уверены в своём будущем, чем их менее образованные сверстники. Затем на основании случайного распределения, основного фактора нашего исследования, этих нормальных молодых людей назначили на роли охранников или заключённых, без учёта их предпочтений. Всем правил случай. Дальнейший контроль за ходом эксперимента предполагал систематическое наблюдение, сбор различных документов и анализ статистических данных.... Круглосуточное наблюдение за поведением заключённых и охранников, за взаимодействием между ними, а также за тем, что происходило во дворе тюрьмы, было дополнено видеозаписями, скрытой аудиозаписью, опросниками, собственными отчётами испытуемых и различными интервью....

Некоторые из наших добровольцев, случайным образом получившие роли охранников, скоро стали злоупотреблять своей новой властью и вести себя садистским образом - оскорблять, унижать и подавлять «заключённых» и днём, и ночью. Их действия соответствуют психологическому определению зла.... Другие охранники добросовестно играли свою роль, были жёсткими и требовательными, но не оскорбляли заключённых, проявляя некоторое сочувствие к их бедственному положению.

В нашем исследовании быть хорошим охранником, неохотно выполняющим свою работу, означало «доброту по умолчанию». Мелкие услуги заключённым просто создавали контраст с демоническими действиями других охранников. Ни один из «хороших охранников» так и не попытался прекратить оскорбительные действия «плохих охранников»; ни один не пожаловался на них сотрудникам тюрьмы, ни один не вышел из эксперимента раньше времени и не отказался работать сверхурочно, когда возникала чрезвычайная ситуация. Более того, ни один из них даже не потребовал дополнительной оплаты за сверхурочную работу, которая вряд ли была слишком приятной....

Вначале нас интересовало не столько поведение охранников, сколько то, как мнимые заключённые адаптируются к новому для них приниженному и бесправному положению....

Заключённых особенно возмущали постоянные оскорбления, сыпавшиеся на них и днём, и ночью, невозможность уединиться и спрятаться от надзора охраны, произвольный гнёт правил, незаслуженные наказания и необходимость жить в унылых, тесных камерах. Когда во время бунта охранники обратились к нам за помощью, мы устранились, и дали им понять, что они могут сами принимать решения. Мы просто наблюдали и не вмешивались...

Отчёты, составленные после эксперимента, показали, что некоторые охранники были особенно жестокими в те моменты, когда находились наедине с заключёнными - в туалете, за пределами тюремного двора. Чаще всего эпизоды садистского поведения, которые мы наблюдали, происходили ночью и рано утром. Позже мы узнали, что охранники думали, что в это время мы не наблюдаем за ними и не записываем их действия на видео - в некотором смысле, в моменты, когда эксперимент был, как они полагали, «выключен». Кроме того, мы видели, что злоупотребления охранников с каждым днём становились всё более жестокими, несмотря на покорность заключённых и очевидные признаки их истощения, вызванного именно заключением. В одном разговоре, записанном на аудиоплёнку, кто-то из охранников со смехом вспоминает, как в первый день извинился за то, что толкнул заключённого. На четвёртый день он пинал и оскорблял заключённых без всяких угрызений совести....

Интерес к СТЭ сохраняется уже несколько десятилетий, по-моему, из-за того, что этот эксперимент продемонстрировал потрясающие трансформации характера под воздействием ситуационных сил - хорошие люди внезапно превратились в исчадия ада в роли охранников и в патологически пассивных жертв в роли заключённых....

Нам хочется верить в глубинную, неизменную добродетельность людей, в их способность сопротивляться внешнему давлению, рационально оценивать и отклонять искушения ситуации. Мы наделяем человеческую природу богоподобными качествами, твёрдой нравственностью и могучим интеллектом, которые делают нас справедливыми и мудрыми. Мы упрощаем сложность человеческого опыта, воздвигая непроницаемую стену между Добром и Злом, и эта стена кажется непреодолимой. С одной стороны этой стены - мы, наши чада и домочадцы, с другой - они, их исчадия и челядинцы. Как ни парадоксально, создавая миф о собственной неуязвимости для ситуационных сил, мы становимся ещё более уязвимыми, поскольку теряем бдительность.

СТЭ, наряду со многими другими исследованиями в сфере социальных наук, раскрывает нам секреты, о которых мы не хотим знать: почти каждый из нас может пережить трансформацию характера, оказавшись во власти мощных социальных сил. Наше собственное поведение, как мы его себе представляем, может не иметь ничего общего с тем, кем мы способны стать и что способны совершить, попав в сети ситуации. СТЭ - боевой клич, призывающий отказаться от упрощённых представлений о том, что хорошие люди сильнее плохих ситуаций. Мы способны избежать, предотвратить, противостоять и изменить негативное влияние таких ситуаций только в том случае, если признаем их потенциальную способность «заражать» нас точно так же, как и других людей, оказавшихся в такой же ситуации.

Урок Стэнфордского тюремного эксперимента очень прост: ситуация имеет значение. Социальные ситуации зачастую оказывают более мощное влияние на поведение и мышление отдельных людей, групп и даже лидеров нации, чем мы привыкли считать. Некоторые ситуации оказывают на нас столь сильное влияние, что мы начинаем вести себя так, как раньше и подумать не могли.

Власть ситуации сильнее всего проявляется в новой обстановке, в которой мы не можем опираться на предыдущий опыт и знакомые модели поведения. В таких ситуациях обычные системы вознаграждения не действуют и ожидания не оправдываются....

Поэтому всякий раз, когда мы пытаемся понять причину какого-то странного, необычного поведения - собственного или других людей, нужно начинать с анализа ситуации. К факторам предрасположенности (наследственность, черты характера, личностные патологии и т.д.) можно обращаться только в том случае, когда анализ, основанный на изучении ситуации, ничего не даёт при разгадывании загадки. Мой коллега Ли Росс добавляет, что такой ситуационный анализ побуждает нас к «атрибутивному милосердию». Это означает, что прежде чем обвинить человека в том или ином проступке, следует проявить к нему милосердие и сначала исследовать ситуационные детерминанты проступка.

Однако об атрибутивном милосердии легче говорить, чем проявлять его на практике, потому что у большинства из нас есть мощное предубеждение «фундаментальная ошибка атрибуции» (склонность человека объяснять поступки и поведение других людей их личностными особенностями, а собственное поведение - внешними обстоятельствами - Прим. пер.), - препятствующее разумному отношению к людям. Давайте же рассмотрим некоторые аспекты, убеждающие нас в том, что ситуация имеет значение, о чём свидетельствует наше тюремное исследование.

Ситуационные силы, действовавшие в СТЭ, объединяли в себе множество факторов; ни один из них не был слишком важным сам по себе, но их сочетание оказалось весьма мощным. Одним из ключевых факторов были правила. Правила - это формальный, упрощённый способ управлять неформальным и сложным поведением.... Со временем правила начинают жить собственной жизнью и поддерживают официальную власть даже тогда, когда они уже не нужны, слишком неопределённы или меняются по прихоти своих создателей. Ссылаясь на правила, наши охранники могли оправдать практически любые злоупотребления по отношению к заключённым.

Второй фактор - ролевой. Роли создают реальность.... Мы играем разные роли в разных ситуациях - дома, в школе, в церкви, на фабрике или на сцене. Обычно мы выходим из роли, когда возвращаемся к «нормальной жизни» в другой обстановке. Но некоторые роли коварны, это не просто «сценарии», которым мы следуем лишь время от времени; они могут превратиться в нашу суть и проявляться почти всё время. Мы интернализуем их, даже если сначала считали искусственными, временными и ситуационными. Мы действительно превращаемся в отца, мать, сына, дочь, соседа, босса, сотрудника, помощника, целителя, шлюху, солдата, нищего, вора и т.д.... Жёсткие роли отключают этику и ценности, управляющие нами, когда мы действуем «как обычно». Защитный механизм «раздельного мышления» помогает мысленно помещать противоречивые аспекты разных убеждений и разного опыта в разные «отсеки» сознания. Это препятствует их осознанию или диалогу между ними. Поэтому хороший муж может запросто изменять жене, добродетельный священник оказывается гомосексуалистом, а добросердечный фермер - безжалостным рабовладельцем. Необходимо осознавать, что роль способна искажать наш взгляд на мир - к худшему или к лучшему, например, когда роль учителя или медсестры заставляет жертвовать собой ради блага учеников или пациентов.... Что делали «заключённые», когда находились наедине с собой и могли отдохнуть от притеснений, которым постоянно подвергались во дворе? Оказалось, что они не спешили знакомиться друг с другом, не обсуждали темы, связанные с тюремной жизнью. Они зациклились на тяготах текущей ситуации. Они всё глубже погружались в роль заключённых и даже не пытались как-то отгородиться от неё....

Влияние ситуационных сил в виде правил и ролей возрастает, когда используется униформа, костюмы и маски - всё это маскирует обычную внешность, что, в свою очередь, способствует анонимности и уменьшает личную ответственность. Когда люди, оказавшись в какой-либо ситуации, ощущают свою анонимность, как будто никто не знает, кто они на самом деле (и поэтому не заботятся о последствиях своих действий), их проще вовлечь в антиобщественное поведение.... Одним из таких инструментов в СТЭ были зеркальные тёмные очки охранников. они позволяли охранникам оставаться безличными и не вступать в личный контакт с заключёнными. Униформа давала охранникам некую обобщённую идентичность, как и требование обращаться к ним в обезличенной форме: «господин надзиратель».

Множество исследователей подтверждают, что деиндивидуализация способствует насилию, вандализму и воровству - и среди взрослых, и среди детей, особенно когда ситуация способствует антиобщественным действиям. Этот процесс прекрасно описан в «Повелителе мух» Уильяма Голдинга. Если все члены группы оказываются в ситуации деиндивидуализации, их мышление меняется: они начинают жить исключительно текущим моментом, а прошлое и будущее отдаляются и становятся незначительными. Чувства доминируют над разумом, действие - над мыслью. В таком состоянии обычные когнитивные и мотивационные процессы, направляющие поведение человека в социально желательную сторону, отступают на второй план.... И тогда можно одинаково легко воевать или заниматься любовью, не думая о последствиях....

Анонимность может быть связана не только с масками, но и с тем, как с людьми обращаются в определённых ситуациях. Когда люди относятся к нам так, будто мы – не уникальная личность, а просто какой-то «другой», попавший под конвейер системы, или когда они игнорируют нас, мы чувствуем себя анонимными. Ощущение отсутствия личной идентичности может привести к антисоциальному поведению. …

Интересным следствием ситуации, в которой нам приходится играть роль, противоречащую нашим личным убеждениям, является когнитивный диссонанс. Когда наше поведение противоречит нашим убеждениям, когда наши действия не совпадают с нашими ценностями, возникают условия для когнитивного диссонанса. Когнитивный диссонанс - это состояние напряжения, которое может стать мощным мотивирующим фактором для изменений либо нашего поведения в обществе, либо наших убеждений в попытках избавиться от диссонанса. Люди готовы пойти на многое, чтобы привести противоречащие друг другу убеждения и поведение к некой функциональной целостности. Чем больше диссонанс, тем сильнее стремление достичь целостности, и тем более сильных изменений можно ожидать. Когнитивный диссонанс не возникает, если мы нанесли кому-то вред, имея для этого серьёзные основания - например, если существовала угроза нашей жизни; мы солдаты, и это наша работа; мы выполняли приказ влиятельного авторитета или нам предложили солидное вознаграждение за действия, которые противоречат нашим убеждениям. Как и следовало ожидать, когнитивный диссонанс тем больше, чем менее убедительны обоснования «плохого» поведения, например, когда за отвратительные действия слишком мало платят, когда нам ничего не угрожает или обоснования таких действий недостаточны или неадекватны. Диссонанс возрастает, и растёт стремление уменьшить его, если человеку кажется, что он действует по доброй воле, или же не замечает либо не осознаёт давления ситуации, побуждающей поступать вопреки убеждениям. Когда такие действия происходят на глазах у других людей, их уже невозможно отрицать или исправить. Поэтому изменениям подвергаются самые «мягкие» элементы диссонанса, его внутренние аспекты - ценности, установки, убеждения и даже восприятие.... Это умение позволяет нам убедить себя и других в том, что наши решения основаны на рациональных соображениях. Мы не осознаём своего желания поддерживать внутреннюю целостность в условиях когнитивного диссонанса....

Власть, которую охранники получали, надев форму военного образца, шла рука об руку с беспомощностью заключённых, носивших мятые робы с пришитыми на груди идентификационными номерами. У охранников были дубинки, свистки и тёмные очки, скрывающие глаза; у заключённых - цепи на лодыжках и шапочки, под которыми были спрятаны волосы....

В СТЭ студенты-добровольцы могли уйти домой в любой момент. Ни оружие, ни юридические предписания не заставляли их быть «заключёнными». Их удерживал только собственный выбор, обещание оставаться в тюрьме в течение двух недель. С самого начала предполагалось, что все они действуют добровольно и могут уйти, как только решат, что больше не хотят участвовать в эксперименте. Однако, как показали события второго дня, заключённые решили, что это - настоящая тюрьма, только ею управляют психологи, а не государство. Они поверили слуху, будто никто не сможет покинуть тюремный подвал по собственной воле. В этой ужасной ситуации, созданной произволом и враждебностью охранников, их удерживало определённым образом сконструированное восприятие ситуации. Заключённые стали своими собственными охранниками. …

Одна из самых худших вещей, которую мы можем сделать с ближним – лишить его человечности, считать его недостойным человеческого отношения, осуществить психологический процесс дегуманизации. Так происходит, когда мы считаем, что у «других» нет тех же самых чувств, мыслей, ценностей и целей, что и у нас. Любые человеческие качества, которые эти «другие» разделяют с нами, приуменьшаются или стираются из нашего сознания. Мы делаем это с помощью психологических механизмов интеллектуализации, отрицания и изоляции аффекта. В отличие от человеческих отношений – субъективных, личных и эмоциональных, - для отношений дегуманизации характерны объективизация, рационализм, отсутствие эмоционального содержания и эмпатии. В терминах Мартина Бубера гуманистические отношения - это отношения «Я – Ты», а дегуманизированные отношения – «Я – Это». …

С помощью простых, постоянно повторяющихся стимулов во время Стэнфордского тюремного эксперимента была создана экологическая система дегуманизации, подобная тем, что существуют в реальных тюрьмах. Эксперимент начался с потери свободы, продолжился потерей личного пространства и в итоге привёл к потере личной идентичности. Он отрезал заключённых от их прошлого, от общества, от их семей и заменил обычную реальность ситуацией, где они были вынуждены жить вместе с другими заключёнными в анонимной камере, где у них практически не было личного пространства. …

Давление группы – одна из самых мощных социальных сил. Часто оно заставляет людей, особенно подростков, делать странные вещи – они готовы на что угодно, только бы их приняли в группу. Однако желание найти внутренний круг возникает внутри нас. Без этого толчка изнутри никакое давление группы невозможно. Мы должны захотеть, чтобы ОНИ приняли НАС. Ради этого люди готовы проходить через болезненные, унизительные обряды инициации, необходимые для вступления в братство, секту, клуб или армию. Именно это заставляет многих всю жизнь изо всех сил карабкаться по карьерной лестнице. … Человеческая потребность в принятии столь сильна, что власть над нами могут получить даже незнакомцы, если они обещают пустить нас за стол общих тайн – «только между нами». …

В ситуациях, где творятся злодеяния, есть преступники, есть жертвы, есть уцелевшие. Часто есть ещё и наблюдатели или те, кто знает, что происходит, и не вмешивается, тем самым поддерживая злодеяния собственным бездействием. Именно хорошие полицейские никогда не выступают против жестокости коллег. Хорошие епископы и кардиналы покрывают грехи приходских священников, потому что их больше беспокоит имидж католической церкви.. И, как мы видели, именно хорошие охранники Стэнфордской тюрьмы ни разу не вмешались, не вступили в защиту страдающих заключённых и не заставили плохих охранников умерить свой пыл. Тем самым они потворствовали их непомерно растущей жестокости. А сам я наблюдал все эти злодеяния и ограничился тем, что запретил охранникам применять физическое насилие. …

Самый важный урок СТЭ заключается в том, что Ситуацию создаёт Система. Она обеспечивает узаконенную поддержку, власть и ресурсы, благодаря которым возникают те или иные ситуации. Описав основные ситуационные особенности СТЭ, мы приходим к главному вопросу, о котором часто забывают: «Благодаря кому или чему всё произошло именно так?» Кто на самом деле создал поведенческий контекст и поддерживал его определённым образом? Иначе говоря, кто должен нести ответственность за последствия? Кого следует поздравить с успехом, а кого обвинять в неудачах? В случае СТЭ ответ простой: меня! Но когда мы имеем дело со сложными организациями, например, с неэффективной образовательной или исправительной системой, с коррумпированными мегакорпорациями или с системой, созданной в тюрьме Абу-Грейб, найти ответ на этот вопрос не так просто.

Власть системы основана на официальном разрешении вести себя определённым образом или запрещать и наказывать действия, которые этому противоречат. Это «власть более высокого порядка», которая оправдывает новые роли, новые правила и новые методы, обычно запрещённые или ограниченные законами, нормами, нравственностью и этикой. Оправданием для новых правил обычно становится идеология. … Программы, политика и процедуры, возникающие для поддержки идеологии, становятся важной составляющей Системы. А как только идеология признана священной, любые процедуры Системы начинают считаться разумными и адекватными. … Совсем недавно предполагаемые угрозы национальной безопасности так напугали граждан Соединённых Штатов Америки, что ради иллюзии безопасности они были готовы пожертвовать основными гражданскими правами. Эта идеология, в свою очередь, стала главным оправданием для упреждающего удара по Ираку. Эта идеология была создана Системой, обладающей властью, которая, в свою очередь, создавала всё новые и новые подсистемы военного управления, управления органами, отвечающими за национальную безопасность и военными тюрьмами – или подсистемы отсутствия управления, если учесть, что не было никакого серьёзного планирования послевоенной ситуации. …

Много лет дискуссии вокруг СТЭ не касались анализа на уровне систем, потому что первоначально диалог был ограничен соперничеством между двумя подходами к человеческому поведению: диспозиционным подходом и теорией ситуационного влияния. При этом я упускал из виду более важную проблему: контекст и ограничения, создаваемые Системой. Системный уровень анализа стал для меня очевидным лишь после того, как я начал исследовать мотивы злоупотреблений в военных тюрьмах в Ираке, Афганистане и на Кубе. …

Осторожно: психологические защиты. Почти каждый из нас создаёт защитные механизмы, позволяющие чувствовать себя особенным, не таким, как все, и, конечно же, «выше среднего уровня». Такие когнитивные защиты выполняют важную функцию: они повышают нашу самооценку и защищают от невзгод жизни. Они позволяют нам оправдывать свои неудачи, гордиться своими успехами, снимать с себя ответственность за неудачные решения, видеть свой субъективный мир сквозь розовые очки. Например, согласно исследованиям, 86% австралийцев считают, что качество их работы – «выше среднего», а 90% американских менеджеров уверены, что работают лучше «обычного менеджера». (Остаётся только посочувствовать этому неизвестному «обычному менеджеру»).

Но те же самые защиты могут оказаться вредными – из-за них мы не замечаем, насколько похожи на других. Мы не хотим видеть, что точно такие же люди, как мы, в определённых ситуациях способны на самые