КОЛЛЕКТИВНЫЙ РИТУАЛ

Если теория тотемизма способна дать нам объяснение самых характер­ных верований этой религии, то остается все же еще один факт, требующий объяснения. Если дана идея тотема как эмблемы клана, то остальное следу-

ет отсюда; но мы должны еше установить, как формируется сама эта идея. Для этого надо ответить на следующие два вопроса: что побуждает клан выбирать себе эмблему и почему эта эмблема заимствуется из животного и растительного мира, и в особенности — из первого.

То, что эмблема используется в качестве собирательного связующего центра любого рода группами, доказывать излишне. Как выражение соци­ального единства в материальной форме, она делает его более очевидным для всех, и в этом главная причина того, что использование эмблематических символов должно было быстро распространиться после того, как однажды они были придуманы. Но, более того, эта идея спонтанно внедрилась в об­щественную жизнь как одно из ее условий; нет более удобного способа, чем эмблема, для осознания обществом себя самого: она служит также средством формирования этого сознания; это один из конституирующих общество элементов.

Действительно, если посмотреть на себя, то мы обнаружим, что индиви­дуальное сознание остается закрытым для всех остальных; они могут общать­ся только с помощью знаков, которые выражают их внутренние состояния. Если между ними устанавливается общение, которое становится реальной общностью, так что, можно сказать, все партикулярные сознания сливают­ся в одно общее сознание, то знаки, их выражающие, должны в результате как бы слиться в один-единственный и уникальный знак. Его появление дает индивидам знать, что они едины, и дает им сознание их морального един­ства. Испуская один и тот же возглас, произнося одно и то же слово или делая один и тот же жест по поводу одного и того же предмета, они чувствуют свое единство и становятся едиными. Это верно, что индивидуальные представ­ления также вызывают в организме реакции, с которыми нельзя не считать­ся, однако эти представления можно помыслить и отдельно от тех физиче­ских процессов, которые они сопровождают или за которыми следуют, но которые они не конституируют. Но совсем другое дело — коллективные представления. Они предполагают воздействие и реагирование на воздей­ствие со стороны другого; они суть продукты таких взаимодействий, кото­рые сами возможны лишь через посредство материального посредника. Роль этих последних не сводится к тому, чтобы выражать ментальные состояния, с которыми они связаны; они помогают создавать их. Индивидуальное со­знание не может вступать в контакт и общение с каким бы то ни было дру­гим, если оно не выходит за пределы себя самого; но оно не может этого сделать помимо каких-то движений. Гомогенность этих движений есть то, что дает этой группе осознание себя и, следовательно, дает ей существова­ние. Если однажды эта гомогенность установилась и эти движения приоб­рели стереотипную форму, то они служат символизации соответствующих представлений. Но они символизируют их лишь потому, что принимают участие в их формировании.

Однако, кроме того, без символов социальное сознание может иметь только непрочное, случайное существование. Мышление сильно, пока люди вместе и взаимно друг на друга влияют; оно существует только в форме вос­поминаний, после того как взаимодействие заканчивается; предоставлен­ное самому себе оно становится все слабее и слабее; после того как группа перестает существовать и действовать, индивидуальный темперамент сно­ва берет верх. Неистовые страсти, которые могут возникнуть под влиянием

толпы, уходят прочь и гаснут, когда она рассыпается, и человек с удивлени­ем спрашивает себя сам, как мог он столь сильно изменять своему нормаль­ному характеру. Но если движения, в которых выражаются соответствующие представления, оказываются связанными с чем-то, длительно продолжаю­щимся, то эти представления становятся более устойчивыми. Эти сопутству­ющие обстоятельства постоянно вызывают их в сознании и поддерживают их; это выглядит так, как если причина, их вызвавшая, продолжает свое дей­ствие. Таким образом, эти системы эмблем, которые необходимы для того, чтобы общество осознало себя, не менее необходимы для надежного продол­жения и поддержания этого сознания.

Мы не должны, таким образом, рассматривать эти символы как просто условности, которые можно в любой момент поменять как этикетку по ка­ким-то деловым соображениям, в качестве обозначения какого-то образо­вания: они являются его составной частью. Даже тот факт, что коллектив­ные представления связаны с вещами, совершенно им чуждыми, не являет­ся чисто конвенциональным: он показывает в конвенциональных формах реальные характеристики социальных фактов, т.е. их трансцендентность индивидуальному сознанию. Действительно, известно, что социальный феномен рождается не в индивидах, а в группе. Какое бы участие мы ни принимали в его возникновении, каждый из нас получает его извне. Так, если мы представляем его себе как исходящий от материального объекта, то мы не должны совершенно превратно представлять его природу. Конечно, они не исходят от той специфической вещи, с которой мы их связываем, но тем менее верно то, что они возникают вне нас. Если моральная сила, ощу­щаемая верующим, не исходит от идола, которому он поклоняется, или эмблемы, перед которой он благоговеет, то она все же приходит к нему из­вне, от чего-то от него отдаленного. Объективность этого символа объясняет только его экстернальность.

...Тотемизм — это вера не в каких-то животных, каких-то людей или ка­кие-то изображения, а в некую безымянную и безличную силу, обитающую в каждом из этих существ, которая не смешивается при этом ни с кем из них. Никто не обладает ею целиком, но все имеют к ней отношение. Она настоль­ко независима от отдельных существ, в которых воплощается, что и пред­шествует их появлению, и живет после них. Умирают индивиды, одни по­коления сменяются другими. Но эта сила по-прежнему остается живой со­временной и неизменной. Она одушевляет сегодняшнее поколение, как одушевляла и вчерашнее и как будет одушевлять завтрашнее. В самом ши­роком смысле слова можно сказать, что эта сила — Бог, поклонение кото­рому присуще каждому тотемическому культу. Только Бог безличный, бе­зымянный; внеисторический, имманентный миру, рассеянный среди бес­численных вещей.

...Способность общества выступать в качестве бога или порождать богов никогда так не проявлялась, как в первые годы революции (имеется в виду Французская революция XVIII в. — прим. пер.). Действительно, в это время под влиянием всеобщего энтузиазма исключительно светские по своей при­роде веши были обращены общественным мнением в священные: Родина, Свобода, Разум. Обозначилась тенденция к созданию религии со своим дог­матом, своей символикой, алтарями и празднествами. Именно этим спон­танным чаянием пытался дать нечто вроде официального удовлетворения

культ Разума и Высшего Существа. Правда, это религиозное обновление было лишь мимолетным. Дело в том, что патриотический энтузиазм, быв­ший первопричиной движения масс, ослабел. Исчезла причина — и след­ствие не могло сохраниться. Но сам опыт в силу своей краткости представ­ляет социологический интерес. Так или иначе можно было видеть, как при определенных обстоятельствах общество и его ведущие идеи непосредствен­но и без какого-либо преображения стали объектом подлинного культа.