Сходство культур и галлюциногены 5 страница

Эти соединения отличаются удивительной способностью напоминать нам как о наших слабостях, так и о наших собственных не менее удивительных способностях. Психоактивные вещества. кажется, предназначены для того, чтобы поставить в тупик тех, кто ищет четких границ и легкого разделения мира на черное и белое. (.)

Роберт Гордон Уоссон (Robert Gordon Wasson) (22 сентября 1898 г. — 23 декабря 1986 г.) — выдающийся этномиколог, писатель, банкир, чьи исследования исторической и культурной роли галлюциногенных грибов в Мексике и Старом Свете принесли ему международное признание научного сообщества и явились значимым вкладом в область этноботаники, ботаники, антропологии, истории, теологии и психологии. Хотя научные исследования были для него хобби, а не профессиональной деятельностью, его работы привели к переориентации больших областей исследования и к появлению новых исследовательских тенденций в культурной антропологии и сравнительной теологии.

Будучи подростком, он вместе с братом Томасом Кэмпбеллом Уоссоном много путешествовал по Америке, после окончания школы в 1914 г. — по Европе. В 1917 г. был призван в армию и служил радистом в Американских экспедиционных войсках во Франции. После войны учился в Колумбийской школе журналистики, затем — в Лондонской школе экономики. Вернувшись в Соединенные Штаты, преподавал английский язык в Колумбийском университете, работал репортером в Нью-Хейвене (штат Коннектикут). В 1925 г. отправился в Нью-Йорк и стал помощников редактора журнала «Current Opinion»; позднее вел финансовую колонку в «New York Herald Tribune». В 1934 г. Уоссон поступил на работу в «J. P. Morgan Company», где сначала отвечал за работу по связям банка с общественностью, а с 1943 г. занимал пост вицепрезидента банка. В 1963 г. ушел в отставку.

Женился в 1926 г. (венчание состоялось в Русской церкви в Лондоне), жена — Валентина Павловна (урожд. Guercken), педиатр. Исследования Уоссона по этноботанике начались в 1927 г. во время их медового месяца в Кэтскилских горах (Catskill Mountains), где его жена случайно нашла грибы, очень похожие на те, которые росли на ее родине, в России, и очень обрадовалась этому. Будучи пораженными теми значительными различиями в отношении к грибам в России по сравнению с США, они начали полевое исследование, которое привело к созданию книги «Mushrooms, Russia and History» (опубл. в 1957). Супруги собирали и интегрировали данные по микологии с данными из других областей — истории, языкознания, сравнительного религиоведения, мифологии, искусства и археологии, изучая все аспекты грибов. Они назвали область своих исследований «этномиколо- гией» и ввели в обиход термины «микофобы» и «микофилы» — на эти две группы они разделили народы всего мира. Продолжая свои исследования, в 1953 г. супруги предприняли экспедицию в Мексику для изучения магико-религиозного употребления грибов коренными жителями и стали первыми белыми, принявшими участие в ма- сатекской (см. «Масатеки»*) тайной грибной церемонии. Одновременно с этим в 1957 г. они опубликовали в журнале «Life» статью (Seeking the Magic Mushroom), в которой широкой аудитории впервые сообщалось

о существовании психоактивных грибов и о грибной церемонии «велада» (velada).

После смерти Валентины Павловны от рака в 1958 г. Уоссон продолжил публиковать работы о своих исследованиях по грибам Мексики: «Maria Sabina and Her Mazatec Mushroom Velada» (1974) и «The Wondrous Mushroom: Mycolatry in Mesoamerica» (1980). Он ежегодно проводил полевые исследования в Мексике вплоть до 1962 г.

Благодаря сотрудничеству Уоссона с профессором Роже Хеймом, микологом и директором Национального музея естественной истории в Париже (вместе они написали книги «Psilocybe: Les Champignons Hallu- cinogenes du Mexique» и «Nouvelles Investigations sur les Champignons Hallucinogenes», Хейм сопровождал Уоссонов в некоторых их экспедициях), грибы стали предметом научного исследования. Альберт Хоффман, использовавший материал, выращенный Хеймом из образцов, собранных Уоссонами, идентифицировал химическую структуру активных компонентов этих грибов — псилоцибина и псилоцина. Два вида псилоци- биновых грибов, Psilocybe Wassonii Heim и Psilocybe Wassonorum Guzman, были названы в честь Уоссона. Хоффман и Уоссон

были также первыми западными людьми, собравшими образцы масатекского галлюциногена Salvia divinorum, — благодаря этому данный галлюциноген был описан как новый вид и стал выращиваться за пределами Мексики.

Следующим важным шагом Уоссона в изучении грибов стало исследование древнего ведического интоксицирующего вещества сомы, в основе которого, как он полагал, лежал гриб Amanita muscaria (мухомор). После ухода в отставку (1963 г.) для проверки данного предположения он начал полевые исследования на Дальнем Востоке. Так, в период с мая 1963-го по февраль 1966-го он путешествовал по Новой Зеландии, Новой Гвинее, Японии, Китаю, Индии, Корее, Ираку, Ирану, Афганистану, Таиланду и Непалу. Результаты его исследований были опубликованы в 1969 г. в книге «Soma: Divine Mushroom of Immortality». Работы Уоссона внесли революционный вклад в понимание природы религии. До появления его работ по соме теологи считали, что ведические и магические практики предполагали алкогольное опьянение. Уоссон был первым исследователем, который понял, что ведическая интоксикация была «энтеогенной». Его открытия стали событием для целого поколения ученых — как ботаников, так и химиков.

Затем его внимание обратилось к Элевсин- ским мистериям — церемониям инициации в существующем у древних греков культе

Уоссон Р. Г.

Деметры и Персефоны. В работе «The Road to Eleusis: Unveiling the Secret of the Mysteries» (1978), написанной в соавторстве с Альбертом Хофманном и Карлом Раком, предполагалось, что напиток кикеон (kykeon), основной компонент церемонии, содержал психоактивные компоненты — алкалоиды эрголина, добывавшиеся из грибка Ergot (Claviceps spp.). В соавторстве была написана и другая работа по этой же теме — «Persephone’s Quest: Entheogens and the Origins of Religion» (1986) (термин «энте- оген» был предложен Уоссоном и его коллегами вместо терминов «галлюциноген» или «психоделик»).

Уоссон много выступал с лекциями о своих микологических исследованиях. С 1961 г. он жил в Данбери (штат Коннектикут). Умер 23 декабря 1986 г. После него остались двое детей — Питер и Мэри (Маша) Уоссон-Бриттен.

Сочинения: Lightning-bolt and mushrooms

(1956); Mushrooms, Russia, and History

(1957) (совм. с V. P. Wasson); Soma: Divine Mushroom of Immortality (1968) (совм. с W. D. O’Flaherty); Maria Sabina and Her Mazatec Mushroom Velada (1976); The road to Eleusis: Unveiling the secret of the Mysteries (1978, 1998) (совм. с A. Hofmann, C. A. P. Ruck); The Wondrous Mushroom: Mycolatry in Mesoamerica (1980); Persephone’s Quest: Entheogens and the Origins of Religion (1986) (совм. с S. Kramrisch, J. Ott, C. A. P. Ruck).

БОЖЕСТВЕННЫЙ ГРИБ БЕССМЕРТИЯ^[9]

Я часто рассказывал историю, как мы путешествовали по отдаленным местам в горах южной Мексики в поисках того, что уцелело из культа священного гриба. (.) Тем, кто не знает эту историю, будет интересно узнать, как моя жена, педиатр, и я, банкир, взялись за изучение грибов. Моя супруга — русская и, подобно всем своим соотечественникам, с молоком матери впитала основательный запас эмпирических знаний о распространенных видах грибов и любви к ним, удивительной для нас, американцев. Подобно нам, русские любят природу — леса, птиц и дикие цветы. Но их любовь к грибам — иного порядка, это интуитивное убеждение, страсть, недоступная пониманию. Русские любят даже ядовитые грибы, в определенном смысле не представляющие никакой ценности. Они называют эти «ничего не стоящие» грибы «поганками» (paganki) — «маленькими язычниками», и моя жена делала бы из них красочные композиции для стола в гостиной — на фоне мха, камней и кусков дерева, найденных в лесу. С другой стороны, я, человек англосаксонского происхождения, не знал ничего о грибах. «По наследству» я игнорировал их все; я отвергал отвратительное разрастание грибов, проявления их паразитизма и распада. До моего брака я не раз пристально рассматривал грибы, но никогда не различал их..Наше диаметрально противоположное отношение к грибам. [определяется] различием в эмоциональном отношении к ним. Моя жена и я. посвятили немалую часть нашего свободного времени на протяжении более чем тридцати лет, анализируя, определяя и рассматривая истоки появления этого отношения. Открытия, которые мы сделали, включая переоткрытие религиозного значения галлюциногенных* грибов в Мексике, могут иметь отношение к нашей озабоченности той культурной трещиной между моей женой и мной, между нашими народами, соответственно, между микофилией и микофобией (слова, которые мы изобрели, чтобы обозначить два этих отношения), которая разделила индоевропейские народы на два лагеря. (.)

Многие наблюдали это специфическое отношение к грибам у европейских народов. Некоторые микологи англоговорящего мира яростно выступали против этого общего предубеждения нашей расы, надеясь тем самым ослабить его власть. Напрасные надежды! Нельзя вылечить перелом пластырем. Сами мы не имели никакого желания менять отношение англосаксов к грибам. Мы рассматриваем эту антропологическую причуду с отстраненным любопытством, уверенные, что она останется неизменной еще долго, так что станет предметом исследования будущих ученых в часы их досуга.

Наш метод заключался в рассмотрении всего, что имеет отношение к грибам. Мы собирали слова, обозначающие грибы на каждом из доступных нам языков, и изучали их этимологию. Иногда мы отвергали общепринятые представления о происхождении слова и разрабатывали новые, как в случае самого слова «гриб», а также слова chanterelle (маленький желтый гриб, по-французски также называемый girolle, по-немецки

Pfifferling). Мы быстро обнаруживали метафоры в таких словах, метафоры, которые бездействовали в некоторых случаях тысячи лет. Мы искали значение этих оборотов речи. Мы искали грибы в пословицах Европы, в мифах и мифологии, в легендах и волшебных сказках, в эпосе и балладах, в исторических событиях, в лексиконах непристойных и скабрезных слов (обычно избегаемых лексикографами), в произведениях поэтов и романистов. Мы были крайне внимательны к тому, положительную или отрицательную ценность имеют грибы в этих словарях, выражена ли в этих словах микофилия или микофобия. Грибы часто связывались с мухой, жабой, петухом и ударом молнии; то есть мы изучали, какие ассоциации они вызывали у наших далеких предков. Везде, где мы путешествовали, пробовали наладить контакт с необразованными крестьянами и достичь их знания грибов — узнать, какие виды грибов они различают, их названия, способы употребления и эмоциональное отношение крестьян к ним. Мы побывали в стране басков, Лапландии, во Фрисландии, Провансе, Японии. Мы обыскивали галереи и музеи мира и детально изучали книги по археологии и антропологии.

Я бы не хотел, чтобы мои читатели думали, что мы проходили все эти пути исследования без руководства. Мы обязательно привлекали специалистов из всех изучаемых нами областей. Когда мы углублялись в проблемы языкознания, анализируя происхождение относящихся к грибам слов, то всегда консультировались с профессиональным филологом. И так во всех отраслях знания. Иногда мне кажется, что наша работа была сделана другими, для которых мы работали просто как репортеры. Когда мы начали в 1955 г. публиковаться, то все больше и больше людей из всех слоев общества приходило к нам, чтобы поделиться информацией, и часто вклад даже самых малоосведомленных помощников оказывался очень ценен, заполняя имеющиеся пробелы в знаниях. Мы были любителями, не обремененными академическими запретами, и поэтому свободно двигались вперед и в сторону, игнорируя границы, которые обычно разделяют научные дисциплины. То, что мы сделали, было пионерской работой. (...)

Возвращаясь в 40-е гг., я уже не помню, кто из нас, моя жена или я, первым предположил, что наши дальние предки, возможно, 6 тыс. лет назад, почитали божественный гриб. Нам казалось, что это могло бы объяснять явление микофилии (противоположное микофобии), в поддержку которой свидетельствует множество данных, обнаруженных нами в областях филологии и фольклора. При этом я не знаю, возникла ли наша догадка до или после того, как мы узнали о роли Amanita muscaria (см. «Мухомор»*) в религии некоторых отдаленных племен

Сибири. Наше смелое предположение сейчас кажется менее смелым, чем тогда, когда я его делал.

Я отчетливо помню, что это произошло, когда мы собрались в нашу экспедицию по Месоамерике. Осенью 1952 г. мы узнали, что авторы XVI в., описывающие культуры индейцев Мексики, отмечали, что некоторые грибы играли роль божеств в религии аборигенов. Одновременно с этим мы узнали об обнаружении (в основном, в горных районах Гватемалы) все большего количества каменных скульптур доколумбового периода, напоминающих грибы, большинство из которых имеет высокую грубо вытесанную ножку. За отсутствием лучшего названия археологи назвали их «каменные грибы», но ни один археолог не связал их с грибами или с обрядами, описанными авторами XVI в. в соседней Мексике. Они были загадкой, и «каменный гриб» был просто удобным термином. На некоторых из этих каменных изваяний были изображения лика бога, человеческого лица или животного, и все эти скульптуры очень походили на грибы. Подобно ребенку в «Новом платье короля», мы объявили, что так называемые каменные грибы действительно представляли грибы и что они были религиозным символом, подобно кресту в христианской религии, или звезде в иудаизме, или полумесяцу в мусульманстве. Если мы правы — и накапливающиеся данные свидетельствуют в пользу нашей гипотезы, — тогда этот месоамериканский культ божественного гриба, этот культ плоти Бога, как науа* называли его в до-испанские времена, может быть прослежен археологически от своих истоков, по крайней мере, с 500 лет до н. э. (но, возможно, и с 1000 лет до н. э.) Это адресует родовой культ гриба у нагорных майя* к тем временам, когда в Месоамерике впервые появилась каменная скульптура^[10].

Таким образом, мы обнаруживаем культ гриба в центре одной из старейших цивилизаций Месоамерики. (.) Разве микология, которую кто-то назвал падчерицей естествознания, не обретает полностью новое и неожиданное измерение? Религия всегда лежала в основе самых высоких способностей и культурных достижений человека, и поэтому я призываю научиться видеть скромный гриб в новом свете.

И в Гватемале, и в Мексике — в Табаско и в Веракрусе — было найдено множество таких каменных скульптур грибов, датируемых между 1000 и 300 гг. до н. э., — с антропоморфными и зооморфными изображениями на основании скульптуры или без них (рис. 1). На данной скульптуре изображен присевший ягуар с человеческой головой, что, возможно, означало шаманистические трансформации, происходящие под влиянием галлюциногенных грибов или духа-покровителя священного растения.

Рис. 1. Доклассическое каменное изображение гриба, найденное на нагорье в Гватемале, датируемое приблизительно 500 г. до н. э.

 

Нам остается выяснить то, какие виды грибов почитались в Месо- америке и почему. К счастью, мы могли воспользоваться опытом некоторых наших предшественников в этой области: Бласа Пабло Реко, Роберта Дж. Вейтлейнера, Джин Бассетт Джонсон, Ричарда Эванса Шультца и Еунис В. Пайк. Все они сообщали, что культ продолжает свое существование в Сьерра Масатека в Оахаке. Поэтому мы отправились туда в 1953 г. Насколько нам известно, мы были первыми посторонними, которые ели грибы, первыми, кого пригласили принять участие в церемонии почитания священного гриба (это было в ночь с 29 на 30 июня 1955 г.). Теперь я хотел бы описать отличительные черты существовавшего у индейцев Месоамерики культа божественного гриба, который. для индейцев является аспектом повседневной реальности, но при этом и священной тайной их жизни.

Прежде всего, позвольте здесь мне сказать несколько слов о характере психических нарушений, которые вызываются поеданием грибов. Эти нарушения полностью отличны от эффектов алкоголя, как день от ночи. Мы вступаем в обсуждение, в котором словарь английского языка, как и любого европейского языка, обнаруживает свои несовершенства. В них нет никаких слов, чтобы характеризовать это — «грибное» (bemushroomed) — состояние, о котором мы будем говорить. На протяжении сотен, даже тысяч лет мы думали об этих вещах в терминах, сообразных алкогольному состоянию, и теперь должны разрушить оковы, созданные нашим «алкогольным» наваждением. Мы все волей-неволей заключены в тюремные стены нашего повседневного словаря. Развивая навык выбора слов, мы можем распространять принятые значения, чтобы охватить обладающие некоторой новизной чувства и мысли, но, когда состояние сознания крайне отличается от обычного, будучи полностью новым, тогда все наши старые слова не подходят. Как вы расскажете человеку, слепому от рождения, что значит видеть? В данном случае эта аналогия особенно подходит, потому что, на первый взгляд, у человека в «грибном» состоянии наблюдаются некоторые из объективных симптомов, характерных для опьянения. Сейчас фактически все слова, описывающие состояние опьянения, от «интоксициро- ванного» (что буквально означает «отравленный») до огромного множества вульгаризмов, являются презрительными, уничижительными, бранными словами. Любопытно то, что современный цивилизованный человек находит отдых от забот в наркотике, который он, по-видимому, нисколько не уважает! Если мы используем для «грибного» состояния по аналогии термины, подходящие для алкоголя, мы наносим ущерб грибу, поскольку есть опасность, что опыт переживших «грибное» состояние не будет по достоинству оценен. Мы нуждаемся в особом лексиконе для описания всех аспектов божественного опьянения.

Эти трудности коммуницирования порождали некоторые забавные ситуации. Два психиатра, принявшие гриб и знающие свои переживания во всей их полноте, подверглись критике в профессиональных кругах за то, что перестали сохранять «объективность». В итоге, все мы разделились на два класса — тех, кто принял гриб и был дисквалифицирован из-за субъективности своего опыта, и тех, кто не пробовал гриб и был дисквалифицирован за полное отсутствие знаний о предмете! Что касается меня, простого обывателя, я глубоко благодарен моим индейским друзьям за то, что они посвятили меня в великую Тайну гриба. При описании случившегося я буду использовать знакомые слова. хотя прекрасно понимаю, как не подходят любые слова для воссоздания образа того состояния.

Сейчас я перенесу вас в одноязычную деревню в нагорье южной Мексики. Только горстка жителей знает испанский. Люди в ней склонны к злоупотреблению алкоголем, но в их умах грибы — это нечто совсем другое, но не по степени, а по качеству. Об алкоголе они говорят с той же самой шутливой вульгарностью, как это делаем и мы. Но о грибах они предпочитают не говорить вообще, по крайней мере, когда находятся в компании и особенно когда в ней присутствуют чужеземцы, белые чужеземцы^[11].

Если вы мудры, то будете говорить о чем-либо еще. Затем, когда наступят вечер и темнота, и Вы один можете заговорить на эту тему с мудрым старым человеком (мужчиной или женщиной), чье доверие Вы заслужили, когда горит свеча, которую вы держите в руке, и разговор ведется шепотом. Тогда Вы узнаете, что грибы собираются обычно перед восходом солнца, когда предутренний бриз ласкает склон горы, во время новолуния, в определенных местах, и собрать их может только doncella, целомудренная дева. Грибы завертывают в листья, возможно, банановые, тем самым защищая от непочтительных глаз, и в некоторых деревнях их сначала относят в церковь, где они некоторое время находятся на алтаре в чаше. Их никогда не выставляют на рынке, но передают из рук в руки по предварительной договоренности. Я мог бы долго говорить вам о словах, которыми обычно называли эти священные грибы различные народы. Науа перед прибытием испанцев называли их плотью Бога, теонанакатлем (teonanacatl) (см. «Псилоцибин»*). Обратим особое внимание на следующую параллель с основами нашей Евхаристии*: «Берите, ешьте, это — тело мое...»,.Но есть одно различие. Ортодоксальный христианин должен принять на веру чудо превращения хлеба в плоть Бога: именно это предполагается в соответствии с доктриной превращения. Напротив, относительно гриба у науа существует следующее убеждение: каждый информатор засвидетельствует чудо, которое он сам испытал. На языке масатеков* священные грибы называются ‘nti si tho. Первое слово, ‘nti, является частицей, выражающей почтение и привязанность. Второй элемент означает «то, что за веснами». Наш погонщик мулов, сопровождавший нас в 1953 г., путешествовал по горам всю свою жизнь и знал испанский, хотя не умел читать и писать и даже определять время по часам. Мы спросили его, почему грибы называются «то, что за веснами». Его ответ, от искренности и эмоциональности которого захватывало дух, был полон религиозной поэзии, и я приведу его дословно: «Маленький гриб пришел сам по себе, никто не знает откуда, подобно ветру, пришедшему непонятно откуда и почему».

Когда мы, моя жена и я, впервые прибыли в Мексику, то чувствовали уверенность, что движемся к разгадке древней и святой тайны, и шли как пилигримы в поисках Грааля. Именно такому отношению, на мой взгляд, мы обязаны нашим успехом. Это было нелегко. В течение четырех с половиной столетий правители Мексики, испанцы или, по крайней мере, представители испанской культуры, никогда не стремились понять индейцев, и Церковь расценивала священный гриб как идолопоклонство. Нынешние протестантские миссионеры, естественно, стремились обучать Евангелию, а не воспринимать религию индейцев. (.) В течение более четырех столетий индейцы глубоко в сердцах хранили божественный гриб, защищая драгоценную тайну от осквернения ее белыми людьми. Мы знаем, что сегодня есть много курандерос (curanderos), кто продолжает практиковать этот культ, каждый — в меру своих сил и возможностей, некоторые — будучи непревзойденными артистами, выполняют древнюю литургию в отдаленных хижинах перед маленькими группами. Со временем они умрут и, поскольку местность не является изолированной, культ исчезнет. Они очень недоступны, эти куранде- рос. Почти никто из них не говорит по-испански. Выполнение ритуала перед чужаками они считают профанацией. Они откажутся даже встречаться с вами, а уж тем более — обсуждать тему грибов и исполнение культовой церемонии для вас. Не думайте, что это — вопрос денег: «Мы не делаем это за деньги», — сказала Гвадалупе, после того как мы провели ночь с ее семейством и курандерой по имени Мария Сабина. (Для тех, кто знает масатеков, это заявление будет тем более примечательно: деньги трудно достать в Сьерра Масатеки, и масатеки печально известны своей жадностью.) Возможно, вы выучите имена огромного количества известных курандерос, и ваши эмиссары даже будут обещать привести их к вам, но вы будете их ждать и ждать, а они так никогда и не придут. Вы пробежите мимо них на рынке, и они будут знать вас, но вы не будете знать их. Судья в ратуше может быть тем самым человеком, которого вы ищете, и вы можете проводить с ним время днем, но все же никогда и не узнаете, что он — ваш курандеро.

В конце концов, кто поступает иначе? Разве священник католической церкви исполнит мессу, чтобы удовлетворить любопытство неверующего? Курандеро, который сегодня за большую плату исполнит обряд гриба для любого чужака, — проститутка и мошенник, и его неискреннее выполнение имеет законность не большую, чем обряд, совершенный лишенным сана священником. В современном мире религия часто превращается в социальную активность со слабыми этическими правилами. Религия в примитивном обществе была устрашающей реальностью, «ужасной» в первоначальном смысле этого слова. пронизывающей всю жизнь и достигающей высшей точки в церемониях, на профанацию которых был наложен строжайший запрет. Именно такой и была грибная церемония в отдаленных районах Мексики.

Мы часто рассматриваем античные мистерии как проявления примитивной религии. Позвольте мне сейчас привлечь ваше внимание к некоторым параллелям между нашим мексиканским ритуалом и мистериями, имевшими место в Элевсине в I тыс. до н. э., а возможно, и намного раньше. Выбор времени проведения этих обрядов был, по-видимому, значим. В стране масатеков предпочтительный сезон для «совета с грибом» — это период дождей, когда растут грибы — с июня по август. Элевсинская Мистерия, священный ритуал очищения и инициирования, связанный с божествами земли, праздновался в сентябре или в начале октября, в сезон грибов в Европе. В сердце Элевсинской Мистерии находится тайна. В сохранившихся текстах есть множество упоминаний о тайне, но она нигде не раскрывается, хотя была известна тысячам, поскольку мистерии, такие как Элевсинская, играли главную роль в греческой цивилизации. Из трудов древних греков, из фресок в Помпее мы знаем, что все начиналось с принятия некоего напитка. И тогда, в глубинах ночи, человек созерцал видения, а на следующий день он был все еще охвачен страхом, чувствуя, что никогда уже не будет прежним. То, что переживал новичок, было «новым, удивительным, недоступным рациональному познанию» [3, p. 20]. Один автор II в. н. э. по имени Аристид в своем отрывочном описании Элевсинской Мистерии на мгновение приоткрыл завесу: «Элевсин — святыня, общая для всей земли и всех божественных вещей, которые существуют среди людей, она является и наиболее устрашающей, и наиболее просветляющей. Было ли на земле иное место, где пелось о самом удивительном, где были более сильны чувства (что называлось dromena), где сильнее всего соперничали между собой увиденное и услышанное?» И далее он говорил о «невыразимом видении», созерцание которого было привилегией многих поколений мужчин и женщин [3, p. 20].

Остановимся на этом описании. Поразительно, что античная мистерия и обряд гриба в Мексике, сопровождаясь в этих двух сообществах завесой умолчания, точь-в-точь соответствуют, насколько мы можем судить, друг другу. Слова древних авторов так же применимы к современной Мексике, как и к классической Греции. Может ли быть несущественным, что греки привыкли относиться к грибам как к «пище богов» (broma theon) и, по словам Порфирия, называли их «питомцами богов» (theotrophous) [4, 764]? Греки классического периода были уже микофобами. Было ли это следствием того, что их предки почувствовали, что все племя грибов «заражено» святостью из-за «привлекательности» некоторых их видов и что грибы не предназначены, чтобы простые смертные их ели, по крайней мере, ежедневно? Не имеем ли мы здесь дело с происхождением религиозного табу?

Я не сомневаюсь, что тайна Элевсина заключена в галлюциногенах. Я склонен думать, что действующим веществом был гриб, и существуют свидетельства в пользу этого, но мир растений сейчас скрывает от нас множество тайн, которые могли быть известны необразованному травнику прежних времен. Иерофанты* Элевсина имели дело с природными галлюциногенами, и эти высшие священники должны были иметь некоторые из них в своем распоряжении на случай, когда в какой-то год число приглашенных окажется очень большим. Устойчивость культа никогда не нарушалась из-за отсутствия удивительного напитка.

Все сказанное об Элевсине (например, цитированные выше слова Аристида), благоговейный страх и изумление, инстинктивное умалчивание для меня означают галлюциноген. Это умалчивание, соблюдаемое после окончания, заслуживает больше внимания, чем ему было уделено. Я полагаю, что оно спонтанно распространялось среди новичков перед великой Мистерией. Оно существовало повсюду во всем греческом мире. Любой мог стать новичком при двух условиях: он должен был говорить по-гречески и не быть непрощенным убийцей. Даже рабы могли принять участие в церемонии. Таким образом, умолчание не было тем запретом, которое элита накладывала на саму себя для сохранения тайны от непосвященных, как это было распространено среди арийцев* Индии. Санкции, причем многочисленные, накладывались полисом, то есть Афинами, даже за крайне незначительные нарушения секретности. Действительно, закон был суров. Сохранилось много примеров его осуществления. Алкивиад, богатый, популярный, красивый молодой афинянин, принадлежащий верхушке общества того времени, посмел исполнять роль элевсинского иерофанта на частном приеме в своем собственном доме. В соответствии с указом он был лишен всего своего имущества [2, p. 223]. Но афинские законы не распространялись на весь греческий мир, а умолчание — распространялось. Я думаю, что молчание налагалось самостоятельно и добровольно, совершенно такое же умалчивание мы обнаружили у масатеков, когда были там в 1953-55 гг., и то же самое умалчивание наблюдается, когда человек лицом к лицу сталкивается с самыми глубокими тайнами религии.

Но как много могли бы мы узнать, если бы инициируемый из Элев- сина заговорил? Возможно, только детали его переживаний, в то время как тайна тайн, сама природа галлюциногена, возможно, была бы тщательно скрыта иерофантом и его наследниками. Элевсинский культ, согласно Джорджу Милонасу, процветал на протяжении около 2 тыс. лет, не прерываясь [2, 285]. В галлюциногенах, что бы они собой не представляли, по-видимому, никогда не было нужды. Их влияние на инициируемых было, насколько мы можем судить, сходным с последствиями приема в надлежащей дозировке пейотля*, ололиуки*, галлюциногенных грибов Мексики. Растения, химически близкие к мексиканским галлюциногенам, могут процветать в бассейне Эгейского моря, а их необычные качества — оставаться все еще скрытыми от нас. В настоящее время я склонен думать, что элевсинский напиток не содержал сока мухомора, произрастающего в лесном поясе Евразии, — сомы арийцев. Мухомор по-разному действует на человеческий организм: существует период патологической сонливости, а затем — стадия, на которой принявший стимулируется к совершению подвигов физической выносливости, о которой известно и в Сибири, и в гимнах Ригведы*. У нас нет ни малейшего намека, каковы были эффекты элевсинского напитка. Химия мухомора иная, чем химия мексиканских растений.