Сходство культур и галлюциногены 6 страница

Теперь, когда мы безуспешно пытаемся контролировать наркотическую зависимость в современном мире, позвольте нам обратиться к нашим «примитивным» родственникам, чтобы посмотреть, как они справлялись с опасностями, свойственными всем галлюциногенам. Среди арийцев только брахманы* были посвящены в тайну сомы; они одни знали, как она готовится и принимается. Точно так же в Сибири у вогулов существовало строгое табу на прием мухоморов: считалось, только шаман и его помощник могут потреблять грибы безнаказанно, все остальные от грибов, конечно, умрут. В Греции вообще инициируемые посещали празднование в Элевсине только один раз в жизни, лишь немногим разрешали возвратиться второй раз на следующий год. В Мексике шаманы (курандерос) и их преемники знают, какие растения являются галлюциногенными. В стране масатеков курандерос определяют дозу, которую человек примет. За все время моего пребывания в Мексике меня постоянно предупреждали, что божественные грибы muy delicados («очень опасны»), и их потребление ограничено многими табу, различающимися в разных деревнях (некоторые табу весьма неудобны и произвольны). Как я уже говорил выше, у индейцев нет зависимости от растений, с которыми они обращаются с уважением, и я знал некоторых индейцев, которые, будучи алкоголиками, принимали грибы только однажды в жизни. Они говорили о грибах с почтением, но не стремились к повторному их принятию. В течение ночной сессии курандеро (или курандера) внимательно наблюдает за теми, кто принял галлюциноген, и быстро действует при появлении признаков расстройства. Информаторы рассказывали, что человек не имеет права покинуть дом (хижину с одной комнатой) при каких бы то ни было обстоятельствах, пока продолжается действие растения. При этом всегда остаются один-два человека, не принявших галлюциноген, которые охраняют участвующих в церемонии от любых вмешательств извне и... изнутри. Впоследствии те из участников, кто во время церемонии шептался между собой, меняли показания о событиях данной ночи. Почти все, кто разделил с сообществом чувство единства, близости с другими, провели вместе незабываемые часы.

Было бы ошибкой утверждать, что только галлюциногены (где бы они ни были найдены в природе) вызывают видения и экстаз. Ясно, что некоторые поэты и пророки, многие мистики и отшельники (особенно в Индии), по-видимому, наслаждаются экстатическими видениями, которые отвечают требованиям древних мистерий и являются копией вызванного грибами восторженного изумления в Мексике. Я не утверждаю, что Святой Джон из Патмоса ел грибы, чтобы написать Книгу Откровения. И все же последовательность образов в его видении, таких ярких, хотя и фантасмагоричных, означает для меня то, что он был в состоянии, идентичном «грибному». (.)

Преимущество гриба заключается в том, что он предполагает многое (если не все) из богатства данного состояния, но без мучительных страданий У. Блейка и Св. Джона. Он позволяет Вам видеть более ясно, чем может увидеть бренный глаз смертного, перспективы за горизонтами этой жизни, позволяет путешествовать назад и вперед во времени, входить в другие пласты существования и даже (как говорят индейцы) познать Бога. Неудивительно, что на ваши эмоции оказывается глубокое воздействие, и Вы чувствуете, что нерасторжимые узы соединяют Вас с другими, кто разделил с Вами это священное изумление. Все, что Вы видите в течение этой ночи, обретает изначальное качество: пейзаж, строения, скульптуры, животные — они выглядят, как если бы только что прибыли из мастерской Бога. Эта новизна всего — как если бы мир только что возник — поражает и трогает Вас своей красотой. Естественно, что случившееся с Вами кажется преисполненным значимости, по сравнению с которой обычные повседневные события выглядят тривиальными. Эта непосредственность видения побуждает Вас сказать себе: «Сейчас я вижу впервые, вижу непосредственно, не так, как видят глаза смертных». (Платон говорил, что за пределами этого бренного и несовершенного земного мира лежит идеальный мир архетипов, где неизменно пребывают изначальные, истинные, прекрасные образцы вещей. Поэты и философы тысячелетиями обдумывали и обсуждали его теорию. Для меня ясно, где Платон обнаружил свои идеи; также это было ясно и его современникам. Платон выпил напиток в Храме Элевсина и провел ночь, созерцая великое видение.)

И все время, пока Вы видите эти вещи, жрица поет негромко, но властно. Индейцы известны тем, что не демонстрируют своих чувств, — за исключением данных случаев. В одну ночь моя курандера посвятила внимание своему семнадцатилетнему сыну, который, по-видимому, был умственно отсталым. Она пела по нему так, как если бы ее пение было погребальной песнью всех матерей мира с начала времен, Плачем Скорбящей Матери, безыскусным, без чувства неловкости из-за присутствия чужих, без умалчивания, ее обнаженная душа обращалась к Божьей Матери.

Пение хорошо, но под влиянием гриба Вам кажется, что оно — бесконечно нежное и сладкое. Это — как если бы Вы его слушали ухом вашего разума, очищенным от всего лишнего. Вы лежите на petate, или циновке (а если достаточно предусмотрительны — то на надувном матрасе и в спальном мешке). Темно, поскольку все огни погашены, остаются лишь несколько тлеющих угольков среди камней на полу и ладан в черепке. И это — все, так как соломенная хижина обычно располагается в некотором отдалении от деревни. В темноте и тишине голос парит над хижиной, то перемещаясь от Ваших ног к самым ушам, то уходя далеко, то раздаваясь под Вами, производя странное впечатление чревовещания. Грибы также вызывают эту иллюзию. Каждый переживает это, как и любой представитель сибирских народов, съев Amanita muscaria и находясь под действием заклинаний шаманов, демонстрирующих, как они это умеют, удивительную ловкость с чревовещательным барабанным боем. Аналогичное я слышал и в Мексике, когда шаманка производила крайне сложные ударные звуки; руками она била по своей груди, бедрам, лбу, рукам, вызывая каждый раз различное звучание, сохраняя запутанный ритм и модулируя, даже синкопируя, удары. Ваше тело лежит в темноте, тяжелое как свинец, но ваш дух, как кажется, покинул хижину и парит высоко, путешествуя со скоростью мысли во времени и пространстве, сопровождаемый пением шамана и восклицаниями его ритмичного пения. То, что Вы видите, и то, что Вы слышите, появляются как нечто единое: музыка принимает гармоничные формы и цвета, придавая визуальную форму ее гармониям, и то, что Вы видите, принимает модальность музыки — музыки сфер. «Где существует бо льшая конкуренция между видением и слушанием?» Насколько уместным для мексиканского переживания оказывается риторический вопрос древнего грека! Одинаково задействованными оказываются все ваши чувства: дымок сигареты, с которой Вы иногда ночью снимаете напряжение, пахнет так, как не пахла прежде никакая сигарета; стакан простой воды оказывается несравнимо лучше, чем бокал шампанского.

В другом месте я однажды написал, что в «грибном» состоянии человек парит в пространстве, невидимый и бестелесный; будучи освобожденным от телесной оболочки оком, видит все, но его нельзя увидеть. По правде говоря, он дает свободу своим пяти чувствам, и тогда чувствительность и осведомленность достигают максимальной степени выраженности во всех модальностях, все чувства сливаются друг с другом самым странным образом, до тех пор, пока, не достигнув крайней степени пассивности, человек не становится чистым, бесконечно чувствительным рецептором в отношении ощущений. Вы, будучи чужаком, волей-неволей станете только рецептором. Но масатекские информаторы выступают и как участники наряду с курандерой в импровизированной религиозной беседе. Слова курандеры вызывают у них непосредственные реакции, которые поддерживают совершенную гармонию с нею и друг с другом, приводя к тихому, перемежающемуся скандированию-антифону (то есть восклицания курандеры и участников поочередно сменяют друг друга. — Примеч. ред.). Это — существенный элемент успешной церемонии, и нельзя пережить полный эффект гриба, обусловленный его ролью в индейском сообществе, без посещения такого собрания в одиночку или с одним-двумя такими же чужаками.

Когда Ваше тело лежит здесь, Ваша душа свободна, без ощущения времени, живая как никогда прежде, живущая в ночи уже целую вечность, видящая бесконечность в песчинке. То, что Вы увидели и услышали, как резцом высечено в вашей памяти и уже никогда не будет вычеркнуто. Наконец Вы знаете, чем является невыразимое и что означает экстаз.

Экстаз! Подумаем о происхождении того слова. Для греков экстаз (ekstasis) означал отлет души от тела. Можно ли найти лучшее слово для описания «грибного» состояния? Говоря обычным языком, для многих из тех, кто не переживал этого, экстаз — забава, и меня часто спрашивают, почему я не берусь за грибы каждую ночь. Но экстаз — не забава. В нашей повседневной жизни мы разделяем опыт на хороший и плохой, «забаву» и боль. Есть и третья категория — экстаз, который для большинства из нас является запредельной стадией, незнакомцем, которого мы никогда не встречали. Божественный гриб знакомит нас

с экстазом. Вся Ваша душа захвачена и потрясена, затем Вас охватывает трепет, охватывает страх, что Вы никогда не сможете вернуть привычное равновесие. В конце концов, кто захочет чувствовать чистый ужас или перейти вон через ту дверь в Божественное Присутствие?.. Несколькими часами позже, на следующее утро, Вы уже можете идти работать. Но насколько незначительной кажется Вам работа при сравнении ее со знаменательными событиями той ночи! Если это возможно, то Вы предпочитаете оставаться близко к дому и, произнося изумленные восклицания, обмениваться впечатлениями с теми, кто пережил с Вами событий той ночи.

Поскольку человек появился из своего жестокого прошлого тысячелетия назад, в развитии его сознания была стадия, когда открытие гриба (или это было более высокоорганизованное растение?) с удивительными свойствами стало для него откровением, истинным детонатором для его души, пробуждающим чувства страха и благоговения, доброты и любви самой высокой степени выраженности, на которую человечество способно, все те чувства и добродетели, которые человек расценивал как самые высшие признаки его вида. Это гриб позволил ему видеть то, что бренные глаза смертного не могут видеть (рис. 2). Как правы были греки, ограждающие эту Тайну, это поглощение напитка, секретностью и строгим надзором! То, что сегодня считается простым наркотиком, триптамином (см. «Диметилтриптамин»*) или производным ЛСД*, было для них потрясающим чудом, вдохновляя их на поэзию, философию и религию. Возможно, при всех наших современных знаниях мы больше не нуждаемся в божественных грибах. Или мы нуждаемся в них больше, чем когда-либо? Многих потрясло, что даже разгадка тайны религии может быть сведена к простому наркотику [1]. С другой стороны, наркотик остается столь же таинственным, каким и был всегда... Из простого наркотика приходит невыразимое, приходит экстаз. Это — не единственный случай в истории человечества, когда низменное рождает божественное. Перефразируя священный текст, мы бы сказали, что этот парадокс — то, о чем трудно рассказать, но он единственный заслуживает того, чтобы в него все верили.

Что наши академические ученые не отдали бы за возможность посетить обряд в Элевсине, говорить со жрицей? Они приблизились бы к окрестностям, вошли в освященную палату с благоговением, порожденным текстами, которые почитались учеными в течение тысячелетий. Как благожелательно было бы их мнение, если бы их пригласили попробовать напиток! Да, те обряды имеют место и теперь: будучи доступными, но неизвестными академическим ученым, они игнорируются ими, происходя в скромных соломенных жилищах без окон, разбросанных вдалеке от проезжих дорог высоко в горах Мексики, в тишине ночи, нарушаемой лишь далеким лаем собак и, возможно, ревом осла. Или — в сезон дождей — мистерия может сопровождаться проливными дождями и перемежаться ужасающими ударами молнии. Тогда, действительно, находясь под влиянием грибов, Вы видите музыку и слышите видения, Вы узнаете, что это такое — разрушение души, вспоминая верования некоторых примитивных народов, что грибы, священные грибы, божественным образом зарождены Юпитером-Громовержцем, Богом Сверкающих Молний, в лоне Матери-Земли.

Рис. 2. Выполненный в XVI в. рисунок священного мексиканского гриба. Птицеголовый дух на вершине растения, возможно, символизирует галлюциногенное видение. Из Флорентийского Кодекса, Книга 11 (Фрай Бернадино де Саагун)

 

Литература

1. Allegro J. The Sacred Mushroom and Cross, 1970.

2. Mylonas G. E. Eleusis and the Eleusinianin Mysteries. — Princeton, N. J.,

1961.

3. Otto W. F. The meaning of the Eleinian Mysteries // The Mysteries / Ed. by Campbell. — N. Y., 1955.

4. Porta G. Della. Villa. — Frankfort, 1959.

ЧТО ТАКОЕ СОМА АРИЙЦЕВ? ^[12]

В конце прошлого века (XIX. — Примеч. перев.) круги интеллектуалов на Западе поразили открытие и последующий перевод некоего древнего поэтического произведения. Оно было написано на языке, напоминающем привычные для нас европейские, и датировалось II тыс. до н. э. Это была Ригведа*, собрание из 1028 гимнов, которые сохранялись в устной традиции индийскими брахманами* на протяжении более тридцати веков. Устоявшийся текст существовал, но специфический язык Вед* создавал некоторые спорные вопросы при переносе в письменную форму. Группа известнейших ученых трудилась над расшифровкой значения этих гимнов, в результате чего в 1880-1890-х гг. вышло несколько переводов на европейские языки. Ригведа рассказывает о религии племени, народ которого называл себя ариями (или арийцами*), именно они совершили вторжение на северо-запад Индии около 1600 г. до н. э.

Одним из божеств этой религии являлась сома — единственное растение в истории человеческой культуры, получившее подобный статус. Сто двадцать гимнов были отведены восхвалению этого растения, его опьяняющего сока и прочих свойств, не говоря уже о частых и почтительных упоминаниях сомы в других гимнах. Значительная роль этого растения в Ригведе становится лейтмотивом всего произведения. Как сказал Луи Рену, вся Ригведа заключена в скорлупу тем, относящихся к соме.

Удивительно, но к 1900 г. никто не знал, как не знает и теперь, что собой представляет сома. В Индии ее сущность была забыта задолго до прихода европейцев. На Западе, узнавшем о соме гораздо позднее, было множество догадок о ее природе, но ни одна из них не привела к определенному выводу. К тому времени флора Индии была хорошо изучена, и среди индологов и ботаников таинственная сома вызывала недоумение. Возможно, растение исчезло? По прошествии времени так и не нашлось удовлетворительного ответа на вопрос о сущности сомы, и связанная с ней загадка перестала интересовать практически всех, за исключением разве что ученых, занимающихся ведическими науками. Казалось, даже они настраивали себя на мысль о том, что сомы не существует, хотя при этом их исследования начинали напоминать постановку «Гамлета», в которой принц датский не принимает участия. Я вновь

поднимаю этот вопрос, предлагая ботаническую идентификацию сомы, которой посвящена моя недавняя работа «Сома: божественный гриб бессмертия». Я предполагаю, что сома представляет собой гриб, известный как мухомор* красный, Amanita muscaria.

При первом моем знакомстве с Ригведой в 1962 г. я был не столько заинтригован загадочной сомой, сколько неудачами ученого сообщества в ее идентификации. Кто мог предположить, что результатом творчества поэтов, из поколения в поколение в различных центрах цивилизации создававших свои гимны, станет восхваление растения, без малейшего намека на описательные приемы, которые помогли бы его опознать! Но позвольте напомнить, что эти гимны следует воспринимать именно как поэзию. Возможно, проблемы синтаксиса, неоднозначные вопросы индоевропейской филологии, размах мифологических понятий, происходящих из доисторических времен, вызывали определенные трудности, однако я располагал некоторыми знаниями относительно известных растительных галлюциногенов*.

Я не буду останавливаться на рассмотрении многих предположений о том, что сома была алкогольным напитком, так как каждое из них допускает некоторое несоответствие по отношению к тексту Ригведы и всего лишь отражает одержимость Запада алкоголем, как главным опьяняющим веществом. Я подчеркиваю, что в Ригведе нет упоминаний корней, листьев, цветов, семян или плодов сомы. Фактически, в Ригве- де ясно сказано, что она рождается без семян: боги дают споры сомы. Такому условию соответствует только один класс организмов — грибы. Сома произрастает на горных вершинах. Это значит, что божественный гриб рос в Гималаях или Гиндукуше, но никак не в жарких пустынях долины Инда.

Сначала мухомор напоминает пушистый шар размером с яйцо, завернутое в белую шерсть. По мере того как гриб увеличивается и набухает, он разрывает свою шерстяную оболочку, обнажая ослепительную красную кожицу. Отдельные фрагменты оболочки остаются на шляпке, усеивая ее маленькими белыми пятнами. Во многих языках «шляпка» гриба называется «головкой», так же ситуация обстоит и в языке Вед: mrndhan или 'siras. Кроме того, поэтическая вольность позволяла уподоблять ее вымени, udhan, которое дает священную амброзию, pdvamana. Уже созревший мухомор стоит как колонна, поэты множество раз гиперболически обращаются к этому качеству, называя этот гриб «становым хребтом небес» и «колонной мира». Ножка носит название am'su. В одном месте говорится, что сома сбрасывает свою оболочку, это фигура речи, которую в наши дни мог бы использовать в разговоре миколог. Ее блистательный наряд называется nirnif, «одеяние для особого случая». Специалисты по Ведам, не догадываясь об истинной природе сомы, всегда предполагали, что nirnif — молоко, с которым смешивалась pavamana, полученная из «вымени». Определенно, они правы, но при этом nirnif также является кожицей гриба, его специфической раскраской. Два значения этого термина укрепляют и поддерживают друг друга, позволяя поэтам наслаждаться игрой слов. Вопрос в том, какое значение возникло раньше. Поэт сравнивает ослепительную шляпку мухомора со шкурой красного быка, животного, которое ведические жрецы возвеличивали над другими, и описывает наряд сомы как овечий: фрагменты шерсти остаются на головке, когда разрывается оболочка. Можно ли найти более подходящую метафору! (Напомню, что шляпка гриба огненно-красная в белую крапинку.)

Ученые были заинтригованы пятью стихами, в которых Сому называют «единственным глазом», ekam aksi. Теперь эта метафора становится понятной: в своей естественной среде божественный гриб проходит стадию жизненного цикла, во время которой напоминает глаз, созерцающий мир, вбирающий его в себя. Из сомы получают сок, процеживают его через шерстяную ткань и затем смешивают с водой, молоком, медом или ячменной водой. Такой способ фильтрования, pavitra, один из трех, описанных в Ригведе. О втором поэты говорят беспрестанно, используя самые разные обороты речи: «Король, использующий фильтр для колесницы» и «Тысячей своих бугров он завоевывает колоссальную славу». Для поэта божественный сок спускается с небес в лучах солнца. Сома проникает в гриб, когда кожица еще охвачена лучами. Какой аппетитный образ! Какое еще растение, если не мухомор, подходит под такое определение! Неужели ведийские поэты способны были восхвалять обожаемую ими сому в выражениях, которые могут быть поняты ошибочно! Божеству подобает сохраняться в растении великолепном, ha ri, блистательном. Кони бога солнца таковы, такой же должна быть и сома! Чудо природы в том, что галлюциноген заключен в оболочку, подходящую высокому положению.

Позвольте указать, что эти соответствия, поразительно явные на цветных фотографиях, подтверждаются в гимнах постоянно. Поэт обыгрывает их, окружая всевозможными вариациями. Я еще не нашел ни одной строки в Ригведе, которая противоречила бы моему предположению, напротив, многие подталкивают к выбору красного мухомора в качестве описанного в тексте священного божества. Поэты неоднократно относят к соме метафору «пуп Земли», nabhi, и, вплоть до наших дней, в микологических справочниках мы находим аналоги: просторечия, использующиеся от Франции и России вплоть до Турции, Камбоджи и Кореи. Поэт описывает сому как «сверкающую днем, серебристо-белую ночью», безусловно, он указывает на блестящее зрелище, которое мухомор представляет собой в лучах солнца, и на отблески, появляющиеся по мере угасания цветов к ночи, когда лишь фрагменты серебристо-белой оболочки видны в свете луны.

Теперь я предоставляю полное свидетельство поразительного характера в поддержку моего утверждения. Я бы хотел подчеркнуть, что оно не совсем подходит для моего случая, но, до тех пор, пока оно не оспорено, даже одно это свидетельство позволяет доказать, что сома была красным мухомором в евразийском фольклоре, а с помощью этого утверждения можно больше узнать о религии доисторической Евразии.

Мухомор красный обладает любопытным свойством, насколько мы знаем, уникальным в растительном мире: это опьяняющее средство, активные вещества которого быстро выводятся из организма. Племена Чукотки и Камчатки, крайний север Сибири использовали мочу употребивших мухомор, видимо, руководствуясь при этом собственными предпочтениями, так как определенные недостатки вещества сглаживаются при прохождении через человеческий организм, — Третий Фильтр в Ригведе. Джордж Стеллер^[13] утверждает, что моча, используемая таким образом, сохраняет свои свойства и для второго употребляющего, для третьего, четвертого и даже для пятого, пока, наконец, ее удивительные свойства не иссякают^[14].

Не все племена обращались к этой практике: у нас нет подтверждений того, что в поселениях долин Оби и Енисея поступали так же. Об этом источники умалчивают. Можно поставить вопрос о том, как эти северные племена сумели обнаружить подобные скрытые возможности употребления мухомора. Ответ получится неожиданным: благодаря северным оленям. Племена жили в тесном взаимодействии со стадами оленей, а это вновь приводит нас к мухомору красному и использованию мочи, в особенности человеческой. Достижение состояния опьянения с помощью мухомора распространено среди животных, безусловно, об этом знает каждый оленевод.

Когда я читал Ригведу в переводе, я направлял повышенное внимание на поиск подтверждений существования такого способа употребления сомы, и, как мне кажется, я их нашел. Ригведа — собрание гимнов, написанных поэтами-жрецами для религиозных служб. Все жрецы были посвящены в практики своей религии, в том числе и в характерные атрибуты и свойства сомы. Стоит ожидать в тексте аллюзий бытовых, случайных, не разъясняемых подробно. В действительности, эти ссылки раскрываются в мифологическом контексте. В VIII 4.10 Ригве- ды поэт обращается к богу Индре:

Приходи, как самец антилопы на водопой!

Пей сому, сколько хочешь!

Мочась им день за днем, о щедрый,

Ты приобретаешь самую крепкую силу.

(Пер. Т. Я. Елизаренковой)

Когда мы пьем чай или кофе, молоко или пиво, не стоит и говорить о том, что чуть позже эта жидкость будет выведена из организма. Но Индра испускает из себя сому, подобно употребившему красный мухомор члену племени на Чукотке. Возможно, образ оленя (в англоязычном варианте перевода это именно олень. — Примеч. перев.) в процитированном отрывке связан с известным пристрастием оленей к мухомору красному, однако я не стану делать прямые выводы. Есть еще одна строфа (Ригведа, II 34.13), где божества Рудры, представленные в виде лошадей, испускают сому. Смысл этих стихов понятен: только благодаря соме появляется моча, частично наделенная ее свойствами. Жрецы могли узнать об этом одним способом: употребляя напиток на основе сомы. В Ригведе мы находим определенное количество аллюзий, связанных с прохождением сомы через живот, внутренности Индры, некоторые из них выражают значительное беспокойство. Я считаю, что эти ссылки наполняются смыслом, если мы учтем, что сома выводится через Третий Фильтр, человеческий организм, в мочу, и этот акт может сопровождаться подлинной опасностью различных неприятностей и отклонений. В строфе IX 74.4d: «набухшие мужи мочатся вниз (этим) спешащим». Существуют переводы Рену и Гелднера, оба являются известнейшими учеными, специализирующимися на Ведах. Эти авторы сходятся во мнении о своеобразном значении этой строки. Другие исследователи еще ведут дискуссии по этому вопросу, но если Гелднер и Рену правы, то единственная строка сможет подтвердить мои предположения в этой области.

Несмотря на то что в Ригведе встречается всего два или три прямых указания на использование мочи, содержащей сому, можно встретить другие свидетельства, которые возникают именно там, где их и стоило бы ожидать, отражающие общепризнанное мнение обо всех свойствах сомы, известных касте жрецов, и о священной природе Тайны. Позвольте мне снова подчеркнуть, что следует ожидать бытовых, случайных указаний, подобно тому, как в разговоре может упоминаться секрет, известный всем собеседникам. Согласно брахманическому священному тексту^[15], Индра пил так много сомы, что испускал ее и через уши.

В Авесте, Ясна 48.10, Заратустра гневно осуждает тех, кто использует мочу в жертвоприношениях: «Когда вы отвергнете мочу пьянствующих, которой жрецы злостно вводят в заблуждение людей?» Парси, последователи зороастризма*, вплоть до наших дней употребляют мочу в знак преданности своей религии, но только бычью и в символическом количестве^[16].

Манихеи (см. «Манихейство»*), чья религия была ответвлением зороастризма, имели значительное влияние в Китае на протяжении нескольких веков; из поздних времен в провинции Фуцзянь сохранились два послания высокопоставленного государственного служащего к своему начальству, в которых он критикует религиозную деятельность секты манихеев. В своих обрядах, по его словам, они употребляют слишком много красных грибов и, более того, используют мочу, определенно человеческую^[17] (возможно, этот служащий ни разу не присутствовал на религиозных церемониях манихеев и был знаком с порядками лишь понаслышке).

В качестве завершающей цитаты в Махабхарате можно встретить причудливый эпизод, вставленный в текст позднее, повествующий о том, как матанга (низший из низших) предложил святому Уттанке выпить свою мочу, чтобы утолить жажду, и как Уттанка возмущенно отказался, после чего выяснилось, что матанга был переодетым Кришной и на свое предложение получил отказ! Уттанка навсегда был лишен возможности присоединиться к бессмертным^[18].

Если моя интерпретация Ригведы в этом решающем отношении встречает сопротивление на Западе, то в определенных частях Индии она считается приемлемой и даже поучительной. Одна англичанка писала мне, что, пребывая в обществе индийских женщин, она слышала рассказ рани об увлечении ее мужа, раджи, некоторым садху, святым. По ее словам, он даже хотел выпить мочу этого святого. Индианки приняли это сообщение спокойно, без удивления, и моей знакомой пришлось сохранять молчание. Кроме того, один индийский интеллектуал утверждает, что в наши дни садху передают свои духовные силы своим ученикам одним из четырех способов:

1) наложением рук, как принято и в нашей церкви;

2) побуждая учеников беспрестанно повторять определенную молитву или мантру* на протяжении длительного времени;

3) неподвижно и длительно фиксируя их взгляды на лице садху;

4) предоставляя своим любимым ученикам привилегию выпить мочу садху.

Неужели эти примеры употребления мочи и в современном обществе не отсылают нас к тому времени, когда моча содержала в себе вещество сомы?

Многие скептики интересуются, как могло получиться так, что сущность сомы была открыта только сейчас, человеком, не знающим языка Вед.

Индоиранцы, пришедшие с севера, восхваляли сому в выражениях, от которых перехватывает дыхание. Но на протяжении трех тысяч лет обожествляемое растение было утеряно. Индусы проявляли поразительно мало заинтересованности этим вопросом; что касается Запада, наши предположения последнего времени были лишь слепыми догадками, не способными подчас убедить даже самих авторов этих гипотез. Со временем я начал встречать все больше и больше исследователей, склоняющихся к версии о том, что сома поэтов была чем-то большим, чем мифологическое понятие или растение. Природа не терпит вакуума, и на месте несуществующего растения наши ученые слагают новые невиданные древними поэтами легенды, чтобы заполнить пустоту в собственной системе знаний.

Я считаю, проблема ясна и понятна. Специалисты по Ведам позволили отвести себе не совсем подходящую роль. Когда вы ищете соответствующее описанию растение, вы вероятнее обратитесь к ботанику, чем к ведологу. Но, опять же, почему ботаники не сделали этого открытия? Небольшое размышление может привести к ответу.

Круги интеллектуалов на Западе впервые обратили внимание на Риг- веду во второй половине XIX в. Ригведа могла быть прочитана только ведологами, направлением ученых, чье поле исследований залегает в отдалении от основных магистралей западной науки. У ботаников не было действительного доступа к гимнам, но они были уверены в обратном, что усугубляло ситуацию. Несколько переводов вышло в печать, и ботаники, работавшие с растениями Индии, прочли их. Но переводы того времени, выполненные Уилсоном и Коуэллом, Гриффитом, Ланглуа, не были предназначены для исследователей или ученых. Они представляли собой попытку донести до образованной публики сокровищницу ранней религиозной поэзии, обнаруженную в Индии. Переводчики не были передовыми представителями научного ведизма. Их переводы больше напоминали дамское чтиво времен Викторианской эпохи: они были поэтичны, в духе «Королевских идиллий», но без теннисоновско- го таланта к стихосложению. Цветистые, звучные, можно сказать, душистые строфы, каждая из них была наполнена каким-то несуществующим смыслом, над которым долго ломали головы ведологи. Более того, в текст были внесены некоторые коррективы, чтобы он соответствовал чопорному викторианскому слуху. Неудивительно, что Джордж Уатт, известнейший ботаник Британского колониального правления, не знавший ни санскрита, ни древнеиндийского языка Вед, утверждал: «Неопределенное поэтическое описание сомы делает невозможным любую научную попытку ее идентификации».