ТОРГОВЕЦ РАЗВРАТОМ

 

Оправдаться! Снять позор!

Сумитомо посетил “веселый квартал”. Убедился: минка, прибежище вечеринки, принадлежит дряхлому старику. Никто не слышал о хозяине, почтительно встречавшем друзей. Тогда, накануне Аой Мацури.

Сумитомо не отступился

“Искать!” — приказал он себе.

Извилиста тропа поиска. Стена молчания скрыла от Сумитомо гнусного торговца разврата. Не знает о нем никто. И все же…

Упрямо идет Сумитомо к цели. Обыскан до последнего закоулка квартал Симбара.

Ничего!

В другой “веселый квартал” перебрался Сумитомо, в Гион. В простой одежде, почти без оружия, всегда навеселе, — таков теперь Сумитомо. Цель стоит средств!

Улыбнулась удача. Самое большое заведение “огражденного места” Гион — “Итирики”. Сумитомо начал с него.

— Кто хозяин?! — грозно, слегка покачиваясь, спросил он дзёро, промелькнувшую мимо.

— Господин Ямасита, — пропищала девушка.

— Почему не знаю? — не унимался Сумитомо, хватая дзёро за рукав кимоно.

— Он новый. Недавно купил нас, — испуганно поведала девушка. — У него много денег. Отдал за нас двести рё.

— Ямасита? Это гнусный такой, со шрамом на левой щеке? — наудачу спросил Сумитомо.

— Он добрый, господин, — вступилась за хозяина девушка, — бьет редко… А шрам есть… Там где вы указали… Отпустите меня, господин.

Жалобный голосок дзёро тронул Сумитомо. Но он ожесточил себя.

— Пойдешь со мной, — бросил он.

Поволок девушку.

В большом зале “Итирики” Сумитомо, удерживая дзёро и пьяно покачиваясь, завопил:

— Хозяина! Негодяйка поцарапала меня!

Свободной рукой прикрыл большую часть лица. Совсем не потому, что ранила коготками дзёро, опасался — узнает гнусный торговец развратом до времени.

Зал притих. Подвыпившие самураи, пехотинцы из бедных семей, смотрят недоверчиво. Виданное ли дело: дзёро поцарапала лицо господина!

И он не зарубил ее на месте? Требует хозяина? Зачем этому господину меч?!

Долго ждать не пришлось. Спешит бледный от волнения хозяин к напрягшемуся в ожидании Сумитомо.

Взгляд из-под руки — он! Гнусная рожа! Заискивающая ухмылка! Шрам на щеке!

Он!

Хозяин согнулся в поклоне. Сумитомо свободной рукой выхватил кинжал, прикрыл оружие рукавом.

Дзёро молчала, перестала рваться. В детских глазах застыло непонимание, смертельный ужас и еще что-то…

Сумитомо не до нее. Он отпустил руку девушки — не нужна больше. Подошел к хозяину “Итирики” вплотную, шепнул, ткнув незаметно острием кинжала:

— Тихо. Иди за мной. Оставлю жить. Может быть…

Сумитомо увел владельца “Итирики” бесшумно. Подвыпившие клиенты не поняли ничего. В небольшой комнатке, где вел дела торговец, смахнул со стола тушенницу и кисти, уселся, удерживая торговца за одежду. Начал допрос.

— Узнаешь?

Побледневшее лицо негодяя говорило лучше его языка.

— Не виноват, господин Сумитомо, — пролепетал торговец.

Острие кинжала приблизилось к левому глазу подлеца.

— Не лги! Глаз выколю!

— Нет, господин Сумитомо! Нет! Все скажу, — в ужасе закричал торговец.

— Торопись! Терпение на исходе, — предупредил Сумитомо.

Точным движением клинка помог мерзавцу. Распорол левую щеку. Для симметрии. Хлынула кровь.

Торговец охнул, завизжал, схватился за лицо. Торопливо, сбивчиво заговорил:

— Пощадите, господин Сумитомо! Меня заставили! Страшные люди!

— Кто? — коротко спросил Сумитомо.

— Не знаю, клянусь Буддами! Не знаю!

— Что требовали?

— Подсыпать снадобье в бочонок с саке… Порошок…

— Велели убить? — взревел Сумитомо.

— Нет, господин, нет! Усыпить… — пролепетал торговец, обливаясь потом. Осел от страха.

— Усыпить? До смерти? Как моих друзей?

Сумитомо стал страшен.

— О, если бы я знал! — зарыдал торговец.

Кинжал коснулся лица. Сумитомо грозно спросил:

— Деньги сулили?

— Нет, господин.

— Подумай лучше, плохо вспомнишь — выколю глаз, — пригрозил Сумитомо.

— Дали денег… — дрожа выдохнул торговец.

— Двести рё? И ты купил “Итирику”?

— Триста, — честно признался негодяй.

— Дай мне, — приказал Сумитомо.

Торговец торопливо достал оставшиеся деньги. Протянул Сумитомо. Опустился на колени, умоляюще глядел и рыдал.

Сумитомо повернулся спиной, сделал шаг к двери. Неуловимым движением обнажил меч. С разворота, очертив сталью зримый круг, снес голову мерзавца. Откатилась голова в угол, умоляюще глядя на Сумитомо.

Он вышел из “Итирики”, держа в руках мешочек. Сотня золотых монет, плата за смерть друзей!

У ручья брезгливо посмотрел на деньги. Размахнулся, желая избавиться.

— Никому не скажу, добрый господин. Я видела, — пропищал голосок за спиной. — Он плохой человек…

Сумитомо замер. Оглянулся. Дзёро, девочка-проститутка, стоя на коленях плакала.

— Никому не скажу, великий господин, добрый господин, — лепетала она. — Хозяин бил, каждый день… Часто… За все… Молиться буду Богам и Буддам… Он заслужил смерть!

Слезы текли по лицу девочки, много слез, сплошным потоком — Сумитомо узнал ее. Она наливала саке в канун Аой Мацури.

— Возьми, — он швырнул дзёро мешочек с монетами.

Сотня золотых рё!

Целое состояние!

“Друзья любили дзёро,” — подумал Сумитомо.

Все правильно!

* * *

Только в “Бентли” я почувствовала себя в безопасности. Пока Сергей выводил автомобиль со стоянки, я, приговаривая “ой, мамочка, ой, мамочка!” нервно крутила головой, высматривая эфэсбэшников. Их, слава богу, на горизонте не было.

— Вы пили? — вдруг деловито осведомился у Сергея Харакири. — Терпеть не могу алкоголиков за рулем. Не хотелось бы попасть еще и в аварию.

Вот зануда, будто силой его сажали в “Бентли”, и будто нам больше бояться нечего.

— Нет, совсем не пил, — не моргнув глазом, солгал Сергей, осушивший не один бокал Бакарди.

“Хорошо врет! — одобрила я. — Сразу видно, настоящий мужчина!”

“Бентли” выехал на проспект и стремительно удалялся от места побоища.

Сергей глянул на меня.

— Куда прикажете вас везти? — вежливо осведомился он, но не успела я и рта раскрыть, как услышала:

— Вообще-то живу на Арбате, но сегодня мне туда совсем не хочется.

Чертов Харакири! Никакой скромности!

Впрочем, куда меня везти по очевидным причинам я не знала, а потому с ответом замешкалась.

Мимо промелькнул модный клуб.

— Время детское, — кивая на клуб, сказал Сергей, — можно продолжить ужин.

— Прекрасная идея, — вдохновилась я, абсолютно не чувствуя себя сытой.

Он кивнул:

— Чудесно, только вашего друга на Арбат подброшу, да по пути заскочу к себе, переоденусь.

Неожиданно Харакири запротестовал.

— Сказал же, что не хочу домой! — гневно воскликнул он и вежливо добавил: — Если вы не против, я тоже в клуб, упаду к вам на хвост, если вы не против, а завтра расплачусь, Тамара должна мне штуку баксов.

— Что за глупости? — воскликнула я, поражаясь его наивности. — С какой стати за тебя должен платить абсолютно посторонний человек?

— Он и тебе посторонний, — напомнил Харакири. — А я лишь в долг. Вот Тамара бабки вернет…

— Не смеши! Тамарка никогда ничего никому не возвращает, таков ее жизненный принцип. Ха, надеяться от нее штуку баксов получить?! Это глупости!

— Никакие не глупости, — стоял на своем Харакири. — Вернет, она уже поклялась.

— Ха! Верить клятвам Тамарки?! Не повторяй ошибок Дани!

Харакири вспылил и, смешивая светскую речь с приблатненной, закричал:

— София, в чем дело? Я, душа моя, совсем тебя не понимаю. Сама же в это фуфло втравила меня, а теперь бесцеремонно с хвоста сбрасываешь?

Назревал серьезный конфликт.

— Не ругайтесь, — миролюбиво вклинился в беседу Сергей. — Мне нравится ваша компания. Невеста сегодня коварно бросила меня, передать не могу как тошно, короче, буду рад, если согласитесь провести остаток ночи со мной, и меня не волнуют ваши материальные затруднения.

Видимо никакие материальные затруднения действительно не волновали Сергея, потому что в самом скором времени мы попали в атмосферу пристойности и престижа: чопорность филармонического концерта, галстуки — “цвет в цвет”, “венировые” улыбки, обнаженные плечи, пушистые струи боа, изумительное туше шелка, волнующее мерцание панбархата, Ферре, Миссони, Криция, элегантность белого рояля, сладкий дымок трубок…

О самом ужине и говорить не стоит — просто блеск! Роскошь для желудка!

Вскоре я с удивлением обнаружила, что оба кавалера оказывают мне знаки внимания, далеко выходящие за рамки обычной вежливости. То ли сказалось мое уникальное очарование, то ли не солгал шеф-консультант винной коллекции, и вина, поданные к столу, действительно обладали способностью будоражить кровь, но изумрудные глаза Артема смотрели на меня так же влюбленно, как и сапфировые очи Сергея.

К ужасу своему я осознала, что вынуждена выбирать, но как? Оба уж очень собой хороши. Сергей, украшенный едва заметным фингалом, являл воплощение мужественности. Артем, выряженный в дорогой английский костюм (с плеча щедрого Сергея) был образцом элегантности. Бутылочный цвет костюма гармонировал с его изумрудными глазами.

Здесь каждый поймет, как затруднителен был выбор, однако медлить я не могла, потому что и сама была слишком неотразима в новом платье, подаренном Сергеем.

Меня ничуть не смущало, что платье предназначалось предательнице невесте. Не знаю как эта невеста сложена, но я сложена еще лучше: платье словно шито по моим меркам. Без лишней скромности скажу: выглядела я ослепительно, и, в связи с этим, поклонники мои соперничество переживали нервно.

— София, влюблен в вас с первого взгляда, решайтесь, всю жизнь к вашим ногам сложу, — кружа меня в танце, лихорадочно шептал Харакири, с мольбой глядя своими изумрудами.

Не стоит, думаю, пояснять: на тот момент я забыла что такое его жизнь.

— Софья, уже счастлив, что ушла моя невеста, счастлив, что встретил вас, — признавался Сергей, лаская меня своими сапфирами. — Прошу, будьте моей!

Просит он, хозяин “Бентли”, толстого кошелька, испанского гарнитура и роскошной квартиры. Он просит! Просит!!!

А что же делаю я?

Кто-то решил, что человечество недостаточно делает глупостей и придумал вино, другой решил, что человечество недостаточно сумасшедшее и придумал … более крепкие спиртные напитки. Иначе чем объяснить тот выбор, который я в конце концов совершила: будете смеяться, но я выбрала Харакири.

Да-да! Харакири! Выбрала, забыв, что у него даже своего костюма нет, не говоря уже о “Бенли” и прочих атрибутах мужественности.

Впрочем, об этом я тут же и вспомнила, но поздно, смертельно обиделся Сергей и с горя пригласил на танец юную особу. Я с горя запила и все дальнейшее помню туманно.