Поселок и социализация

Специальные исследования поселкакак среды социализации обнаружить трудно. В различных репрезентативных исследованиях (например, ВЦИОМ) не выделяют­ся данные, полученные в поселках. Видимо, они «топятся» в дан­ных либо о малых городах, либо о селах.

Для характеристики поселка как среды социализации его жи­телей довольно большой материал дают литературные произведе­ния, журналистские работы, а также непосредственные наблюде­ния. Так, именно писатели дали картины жизни поселков различ­ного типа — заводских, переселенческих, пригородных, описа­ния специфического поселкового быта, показали типы поселко­вых жителей (В.Астафьев, Э.Лимонов, В.Маканин, В.Распутин, А. Рыбаков).

Поселок как поселение и не сельское, и не городское, а некое промежуточное, срединное, создает специфические условия для социализации своих жителей. Социализация поселкового жителя происходит во взаимодействии с системой отношений, норм, ценностей, обычаев, традиций, которые и не сельские, и не го­родские, и даже не сплав традиционных сельских и урбанисти­ческих. Все их (нормы, отношения и пр.) даже вряд ли можно считать переходными от сельских к городским. Скорее всего, в поселке человек оказывается в рамках особого, совершенно ино­го срединного образа жизни.

В поселке нет анонимности жизнедеятельности человека. Жизнь семьи, жизнь каждого открыта для окружающих. Низкий культур­ный уровень основной части жителей определяет и содержатель­ную сторону их общения, — как правило, бедного информацией, событийного, примитивно-досугового. Нормы поведения различ­ных половозрастных групп жителей достаточно единообразны. В поселке жизнь каждого настолько зависит от норм среды, что противопоставлять себя им практически невозможно, поэтому люди здесь малорефлексивны, малосклонны к эмоционально глу­боким дружеским отношениям. Главное для них — раствориться в «стае», найти свою «заводь».

На основе анализа произведений В.Маканина литературовед Л.Аннинский дал картину уральского поселка: «Маканин не дает "картин", но два-три его штриха на уровне эмблемы или знака достаточны для того, чтобы почувствовать строй оттиснутой здесь души. За стеной стрекочет швейная машинка сплошным, сквоз­ным, успокаивающим жужжанием: все идет нормально. Таким же сплошным, сквозным, проходящим сквозь стены лейтмотивом несется ругань. И тоже успокаивает: ругань, ссора, даже драки — вовсе не знак неприязни или вражды — это знак жизнедеятель­ности, стабильности, знак равновесия, знак законности этой жизни.

Теснота, скученность, многолюдье. Общий быт, жизнь на виду, беззастенчивая открытость. Это тоже форма саморегуляции: знак честности и чистоты, знак душевной преданности всех всем. Жизнь барака — смесь солидарности и воинственности, стремления выб­раться из этой кучи куда-то в иную жизнь (в иное многолюдье) и цепкой круговой взаимосвязи, поруки. Цепкость и беспочвенность вместе: существование держится в безвоздушном пространстве, теснотой держится "прижатостью" к ситуации. Теснота спаситель­на, безындивидуальность надежна. "Ауры" душ смяты — идет куч­ная гонка, жизнь валом, скопом, "всем народом". Вырабатывает­ся невиданная способность к адаптации, умение, не удивившись, удержаться и прижиться в любой ситуации. Жизнь, в которой от тебя не зависит ничего, но выпасть (и перепасть) тебе может что угодно, надо только понимать закон ситуации, принимать его, использовать.

В.Маканин — "Колумб барака" — он чует глубинный психо­логический принцип этого пристанища. Он создает уникальный пейзаж: три заводских жилдома, между которыми — под деревом — стол для общих чаепитий; население трех домов, словно бы наско­ро выстроенных на пустыре, сходится на эти трапезы, как на смотр и на исповедь. В домах — вроде бы полужизнь; полная жизнь — под открытым небом, за общим столом на дворе. Впрочем, двора нет — есть полупустырь. Это не традиционный деревенский дом "о пяти стенах" и не традиционный дом горожанина — крепость-комната. Это — междомье, образ жилья промежуточного, вре­менного, призрачного... и вместе с тем фатально непреложного и реального для огромного количества людей».

А вот описание другого поселка — переселенцев из зоны за­топления в повести В.Распутина «Пожар». Поселки — различных типов, но атмосфера в них весьма схожая: «Неуютный и неопрятный, и не городского, и не деревенского, а бивуачного типа был этот поселок, словно кочевали с места на место, остановились переждать непогоду и отдохнуть, да так и застряли. Но застряли в ожидании, — когда же последует команда двигаться дальше, и потому — не пуская глубоко корни, не охорашиваясь и не обуст­раиваясь с прицелом на детей и внуков, а лишь бы лето перелето-вать, а потом и зиму перезимовать. Дети между тем рождались, вырастали и сами к этой поре заводили детей, рядом с живым становищем разрослось и другое, в которое откочевывали наве­ки, а это — все как остановка, все как временное пристанище, откуда не сегодня завтра сниматься...

И голо, вызывающе открыто, слепо и стыло стоял поселок: редко в каком палисаднике теплили душу и глаз березка или ря­бинка. Те же люди, которые в своих старых деревнях, откуда они съехались, и жизни не могли представить себе без зелени под окнами, здесь и палисадники не выставляли...».

В поселке солидарность жителей имеет весьма относительный характер, заканчиваясь там, где возникает вопрос индивидуаль­ного благополучия. В этой ситуации житель поселка не считает нужным «озираться» на мнение окружающих. Аморальность и ан­тисоциальное поведение в поселках типичны. Их осуждение на вербальном уровне обычно не подкрепляется неформальными негативными санкциями, они не отвергаются социальной прак­тикой жителей.

Так, типична в различных модификациях ситуация, о которой рассказывает Андрей Уланов в опубликованном в «МК» очерке о Мичуринске, где есть свой пригородный поселок, называемый ласково Кочетовкой. Эта железнодорожная станция славится на весь регион устоявшимися воровскими династиями. В тюрьму здесь «хо­дят», как в армию, только куда более охотно. Общепринятый тост за здоровье ребенка: «Вот вырастет, отсидит свое, поумнеет...».

С наступлением сумерек пол-Кочетовки выходит надело с сан­ками и колясками. Место промысла у всех одно — стоянка товар­ных вагонов. Железная обшивка контейнеров не спасает. Недавно местной милицией обнаружено кочетовское ноу-хау — огромная открывалка, с виду напоминающая консервный нож. Режет лю­бые контейнеры, как «жестянку». В этих «выходах» на равных при­нимают участие и взрослые, и молодежь, и подростки.

В то же время в поселках подростки и молодежь сбиваются в собственные «стаи», противостоящие и взрослым в своем посел­ке, и сверстникам округи. Именно ребята из поселков болезненно утрированно следуют модным веяниям, почерпнутым либо из кино- и телесмотрения, либо из поездок в центр города или в соседние города.

Два полюса притяжения — город и село, — определяя средин­ный характер поселкового образа жизни, диктуют доминанту по ведения жителей. Здесь больше всего одобряются усредненность поведения, усредненность стиля жизни («не высовывайся!»), ус­редненность человеческих характеров. В результате поселковая соци­ализация продуцирует своеобразный срединный тип человека — и не селянина, и не горожанина.

Л.Аннинский выделяет ряд характеристик человека срединно­го типа: «Это человек обстановки. Это заводная ежесекундная ак­тивность в сочетании с глубинным непробиваемым фатализмом... В поселке обкатывается, вырабатывается подобранный, находчи­вый, хладнокровный, крепкий человек. Никакого прекрасноду­шия... Человек тертый, мятый, опытный... В нем живет непре­рывная уязвленность. Болезненная обидчивость этого маленького человека, его бешеное самолюбие, его взрывная неуравновешен­ность...»

Поселок как вид поселения предоставляет своим жителям боль­шие возможности, чем село, для социальной мобильности. Если это поселок в городе или рядом с ним — благодаря территори­альному фактору. Если поселок иного типа — благодаря неукорененности его жителей на земле. Но использование этих возможностей, с одной стороны, затруднено социально-психо­логической атмосферой поселка, а с другой стороны, связано с индивидуальными особенностями конкретного человека — жи­теля поселка.

Человек слабый так и остается «человеком барака» — усред­ненным, беспочвенным, живущим как бы в невесомости, безро­потно отдающимся потоку барачно-поселкового существования.

Человек сильный может вывернуться из потока, преодолеть его, как Мюнхгаузен вытащить сам себя из болота и «стать зау­рядным, средним, среднестатистическим инженером,...занима­ющим какое-то там "надцатое место в команде" начальника, от­рабатывающий это место, набирающий и теряющий очки на не­весомой шкале престижа».

Сказанное не означает, что поселок всегда таков, каким он описан (речь идет о тенденции, конкретные ситуации могут быть существенно иными), а поселковый образ жизни — фатален для судьбы его жителей. Человек ведь не только объект и жертва, но и субъект социализации. Поэтому в поселках вырастали и вырас­тают эффективно социализированные и даже неординарные лич­ности.