Глава первая. Признавая знание хорошим и почтенным [делом], [можно ставить] одну [отрасль знания] выше других либо по [степени] отчетливости1 [знания]

Признавая знание хорошим и почтенным [делом], [можно ставить] одну [отрасль знания] выше других либо по [степени] отчетливости¹ [знания], либо потому, что [предмет данной науки] более ценен и возбуждает большее восхищение, — по обеим этим причинам было бы правильно исследованию о душе отвести одно из первых [мест]. Известно, что познание души может дать много [нового] для всякой истины, э главным же образом для познания природт-т Родт. душа есть как бы начало ² живых существ ³. Теперь мы хотим обозреть и познать ее природу и сущность, затем всё, что с ней происходит⁴. Из всего этого одну часть, как известно, составляют особые состояния, свойственные душе, другие же [свойства] присущи, благодаря душе, также живым существам⁵. Во всяком случае и во всех отношениях труднее всего добиться о ней чего-нибудь достоверного. Ведь поскольку это исследование обще многим другим [наукам],— я имею в виду вопрос о сущности ⁶ и о том, что представляет собою [данный предмет],— легко кто-нибудь мог бы предположить, что существует какой-то единый метод для всего того, сущность чего мы хотим познать, так же как [существует универсальный способ] для выведения производных свойств [предмета], так что следовало бы рассмотреть этот метод. Если же метод [выявления] подлинной природы [всего существующего] не одинаков и не универсален, то становится труднее вести исследование; ведь нужно будет относительно каждого предмета выяснить этот способ. Если бы даже стало ясным, является ли этот способ доказательством, разделением⁷ или каким-нибудь другим методом, то остается еще много затруднений и возможных ошибок,— из каких данных надо исходить; ведь для разных предметов принципы различны, — например, для чисел и поверхностей.

Быть может, прежде всего необходимо различить, к какому роду [предметов] относится [душа] и что она [собою] представляет, я имею в виду: является ли она чем-нибудь определенным и сущностью, или количеством, или качеством, или какой-нибудь другой категорией из [нами] установленных⁸, кроме того, отно-, сится ли она к тому, что существует в возможности или, скорее, представляет собою нечто актуальное,— ведь это немаловажная разница. Также следует выяснить, делима ли душа или нераздельна и все души— однородны ли или нет? И если не однородны, то как они [друг от друга] отличаются — по виду или по роду? Теперь ведь те, кто говорит о душе⁹ и исследует ее, повидимому, рассматривают только человеческую душу.

Нужно опасаться, чтобы не осталось неразъясненным, одно ли понятие души, как [понятие] животного, или у каждой [души] свое особое [понятие], как, например, у лошади, собаки, человека, бога; что же касается общего понятия животного, то оно либо вовсе ничто, либо образуется после [наличности отдельных экземпляров]¹⁰. Подобным же образом обстоит дело и при всяком другом высказываемом обобщении. Кроме того, если [считать установленным, что живое существо] не заключает в себе множества душ, но части [души], [то возникает вопрос], нужно ли сначала исследовать душу в целом, или части. Трудно также по отношению к частям определить, какие [части] по своей природе отличаются от других и нужно ли первоначально исследовать части или же их деятельность,— например, мышление или ум, ощущения или ощущающую способность. Так же обстоит дело с прочими [душевными способностями]. Если же [целесообразно] сначала [исследовать] деятельность, опять кто-нибудь мог бы поставить вопрос, не следует ли прежде всего рассмотреть то, что противостоит¹¹ [деятельностям души], например, чувственные качества [исследовать до] ощущающей способности, предмет мысли — до мыслительной способности. Повидимому, не только полезно знать сущность для выяснения причин всего происходящего с сущностями, как, например, в математике, что такое прямое, кривое, что такое линия и плоскость, для выяснения того, скольким прямым равняются углы треугольника, но и обратно: привходящие признаки много доставляют для познания сущности. В самом деле, после того, как мы, благодаря нашей способности воображения, сумеем учесть привходящие свойства [предмета], все или большинство, то мы сможем хорошо рассказать также о сущности. Ведь начало всякого доказательства составляет [установление того], что такое [данная вещь]. Таким образом, ясно, что можно было бы назвать [чисто] диалектическими¹² и пустыми все те определения, при помощи которых [не только] нельзя объяснить производные свойства, но даже нелегко догадаться о них.

Имеется затруднение в отношении душевных состояний: все ли они свойственны также и носителю [души, т. е. телу], или существует нечто специально присущее самой душе. Ведь это следует, но не легко выяснить. Повидимому, в большинстве случаев душа ничего не испытывает и не действует вне зависимости от тела, так при гневе, отваге, желаниях, вообще при ощущениях. Повидимому, наиболее свойственно душе мышление. Если мышление есть некое воображение или не может происходить без воображения, то и мышление не может существовать без тела. Если же имеется какая-нибудь деятельность или состояние, свойственное [одной] душе, то она могла бы [существовать] отдельно [от тела]. А если у нее нет ничего самобытного, она не [смогла] бы существовать отдельно, но [с ней дело обстоит так же], как с прямой линией, [у которой], как таковой, много привходящих признаков, например то, что она в [известной] точке касается медного шара; но, конечно, прямая линия сможет осуществить это прикосновение¹³ не в качестве чего-то отрешенного, ведь линия не отмежевана [от материальных признаков], если она всегда существует вместе с телом. Повидимому, все душевные состояния¹⁴ сопровождаются телесными явлениями: гнев, кротость, страх, сострадание, смелость, также радость, любовь и ненависть; вместе с этими душевными состояниями испытывает нечто и тело. Обнаруживается подчас, что при наличности сильных и явных возбуждений нет ни раздражения, ни страха, иногда же [душевное] движение поднимается по маленьким и незначительным [поводам] — [всякий раз], когда приходит в возбуждение тело и оказывается в таком состоянии, как при гневе. Кроме того, это еще очевиднее [из следующего]: именно, когда не происходит ничего страшного, [а люди] впадают в состояние, свойственное боящемуся. Если дело обстоит так, то ясно, что душевные состояния представляют собой материализованные понятия¹⁵. В связи с этим [имеются] такие определения, как, например: гнев есть известное движение такого-то тела или части [тела], или способности, под таким-то воздействием ради того-то. И вот поэтому-то исследование души есть дело естествоиспытателя — или в целом, или [во всяком случае] в связи с такого рода [душевными состояниями]. Естествоиспытатель и диалектик различно определили бы каждую из этих [сторон душевной жизни]¹⁶, например, что такое гнев? Ведь один бы [определил гнев], как стремление отомстить за оскорбление или что-нибудь в этом роде, другой, как кипение крови или жара около сердца. Один из них выявляет материю, другой — форму и понятие. Ведь понятие есть форма предмета, она, чтобы проявиться, необходимо [раскрывается] в известной материи, если она будет налицо; как, например, понятие дома таково, что [дом] есть защита от гибельных [воздействий] со стороны ветров, дождей и жара, но один назовет кирпичи, камни и бревна, другой же [усмотрит] в них назначение ради известных [целей]. Итак, кто из них естествоиспытатель¹⁷? Тот, кто занимается материeй, не обращая внимания на понятие, или кто занят исключительно понятием? Или скорее тот, кто [исходит] из обоих [начал]¹⁸? Что собой представляет каждый из них? Быть может, нет такого [исследователя], который [был бы занят] состояниями материи, от [материи] неотделимыми, нет того, чтобы [при этом он рассматривал их] отмежеванно. Но естествоиспытатель занимается всем тем, что составляет деятельности и состояния такого-то тела и такой-то материи. Поскольку же они не являются свойствами определенных тел, их [ведает] другое лицо, в иных случаях — мастер, например, строитель или врач; [свойства же], неотделимые от тела, но с другой стороны поскольку они не являются состояниями определенного тела и [берутся] в абстракции, [изучает] математик; поскольку же они отмежеваны [от всего телесного, они составляют предмет изучения] философа-метафизика.

Но нужно вернуться к исходному пункту [нашего] рассуждения. Мы указали, что состояния души некоторым образом неотделимы от природной материи живых существ и при этом неотделимы в том именно смысле, в каком [можно считать неотделимыми] смелость и страх, а не в том смысле, [в каком можно говорить о неотделимости от материи] точки или поверхности¹⁹.