Старшие Арканы 2 страница

- Ах, дорогой, ты научишь меня предсказывать судьбу по тем картам - ну, по особенным?

- По Таро? - переспросил Генри с легкой иронией.

- Если ты их так называешь, - сказала она. - Я немножко умею гадать по обычным.

- А рука у тебя чуткая? - спросил он. - Тут важно чувствовать, как карты ложатся, не неволить себя, делать то, что они скажут.

Нэнси поглядела на свои руки, пошевелила кистями.

- Почему бы и нет, главное - не торопиться. Ну, испытай меня, Генри, милый.

Он положил обе ее руки к себе на ладонь.

- Мы попробуем, дорогая, - серьезно произнес он. - Мы обязательно попробуем, что ты сумеешь сделать со Старшими Арканами. Если это действительно та самая колода... Как ты думаешь, твой отец не мог бы продать их мне?

- Зачем? Они тебе нужны? - удивилась Нэнси. -Я всегда знала, что ты все-таки настоящий цыган! И ты сменишь обличье и уйдешь к своему племени? Ой, давай, а я стану цыганкой. "Добрый господин, добрый господин", - затараторила она. - И каждый кладет в мою ладонь по фунтовой бумажке, потому что я прекрасна, а Король, может быть, поцелует меня на виду у всех придворных дам. Тебе это понравилось бы? А потом он подарит мне бриллиантовое кольцо, а ты будешь хвастаться им, когда всякие судьи придут к нам пить чай. И не уверяй меня, что не придут, потому что ты станешь судьей, и вы будете обсуждать всякие случаи, а у меня останется только бриллиантовое кольцо, чтобы вспоминать, как Король Англии подарил его нищей цыганской девочке, когда она еще не превратилась в леди Ли и ей не приходилось смягчать сердце своего мужа, чтобы он был подобрее к бедным осужденным, которых приводит к нему полиция. Теперь ты знаешь, о чем я мечтаю, и когда увидишь, что я задумалась, никогда, никогда не мешай мне.

- Вряд ли мне удастся тебе помешать, - заметил Генри.

- Противный! - надулась она. - Ты смеешься над своей бедной Нэнси! Скажи еще, что я болтушка! Что же мне, на пальцах с тобой разговаривать, - она, дурачась, подняла руки и неуклюже воспроизвела несколько жестов из языка глухонемых, - чтобы объяснить, в какой магазин я собираюсь?

Он поймал ее руки в свои и легонько сжал.

- Не хвастайся своей красотой, радость моя, а то когда я стану судьей, придется разбираться с твоим слишком гордым сердечком, и в наказание отправлять твои нежные руки в тюремную прачечную.

- А я завлеку сына губернатора и убегу, - сказала она, - и напишу балладу о жестоком судье, и о том, как он сначала побил, а потом запер свою милую. Дорогой, тебе пора идти. До завтра, хорошо? Поезжай домой и ложись спать. Спокойной ночи. С тобой ведь ничего не случится, обещаешь?

- Я пресеку любые происшествия в самом начале, - сказал Генри. - Если что-то начнет происходить, оно у меня не обрадуется.

- Хорошо, - сказала она. - А то мне совсем не хочется, чтобы еще что-нибудь происходило. Ну же, спокойной ночи - почему ты все еще здесь? Тебе ведь не очень далеко до дома. К полуночи наверняка доберешься.

Но той же ночью, когда Нэнси уже спала, Генри выехал из Лондона и повел машину на юг. Лишь далеко за полночь он остановился возле одинокого дома в холмах Сассекса.

Глава 2

ОТШЕЛЬНИК

Старик был в комнате один-одинешенек. Он сидел за столом лицом к двери; еще одна дверь находилась у него за спиной. Огромный стол почти целиком занимали причудливо разложенные карты Таро. Время от времени старик осторожно передвигал их с места на место, то делая пометки на листе бумаги, то сверяясь с древним манускриптом, лежащим на краю стола. Карты настолько поглотили его, что он не услышал шагов и поднял голову, только когда открылась дверь. Вошел Генри Ли.

- А-а, Генри! - воскликнул старик. Молодой человек быстро оглядел разложенные карты и улыбнулся.

- Ну как, добрался до чего-нибудь? - спросил он.

- Пока нет, - со вздохом ответил старик. - Не все сразу. Дай только срок, и я обязательно сделаю это. - Он опять вздохнул. - Видишь, я все записываю, так что рано или поздно это случится. Генри кивнул в сторону второй двери.

- А они как? - спросил он, немного понизив голос.

- Я наблюдаю за ними, - откликнулся старик. -Но, знаешь, это слишком сложно. Впрочем, все равно ведь надо. А ты.., не хочешь вернуться и помочь мне?

- Почему бы не помочь, - отозвался Генри, снимая куртку.

Аарон Ли поднялся на ноги. Он действительно был очень стар. Судя по маленькой согбенной фигуре, темной коже и лысому черепу, ему исполнилось никак не меньше сотни лет. Однако двигался он не по-стариковски уверенно. Руки твердо опирались о стол, а голос, если и дрожал немного, то от возбуждения, а не от дряхлости.

- Ты хочешь сказать, что напал на след? Что ты узнал? Ты.., раскрыл тайну?

Генри присел на край стола и рассеянно взял одну из карт.

- Рано пока обольщаться, - проговорил он. - Мне и самому не верится. Насчет тайны - не знаю. Видно, нам все-таки вместе придется ее разгадывать. Но, - он уронил карту и посмотрел на деда в упор, кажется, я нашел оригинал.

Аарон ахнул.

- Неужели,.. - начал он, и тут его затрясло так, что пришлось опуститься в кресло. Наконец возбуждение спало, и он проговорил:

- Это невозможно.

- Ты уверен?

- Расскажи мне, - воскликнул Аарон, подавшись вперед, - какие они? Почему ты считаешь... - голос у него прервался от волнения, но чуть погодя он справился с собой и опять повторил:

- Расскажи мне. Расскажи.

- Все это довольно неожиданно, - начал Генри, - но ведь с ними никогда не знаешь, чего ждать. Кто может знать, как они лягут завтра? Скажи, ты по-прежнему каждый день раскидываешь карты на мое будущее?

- Конечно, - кивнул Аарон.

- И что выпало мне на сегодня?

- Ничего особенно важного, - ответил старик. -Что-то должно было прийти к тебе, какая-то удача. Туз чаш лег поверх Колеса фортуны, но я решил, что это относится к твоей юриспруденции.

- Стар ты стал, дед, - вздохнул Генри. - Разве чаши означают только денежные дела?

- А что мне оставалось? - запротестовал Аарон. -Расклад был сделан на день - я и представить не мог... Так что же ты все-таки нашел?

- Я уже говорил тебе, что помолвлен, - начал Генри, тщательно подбирая слова. - Так вот, ее отцу досталась в наследство от умершего друга коллекция игральных карт... Ничего интересного, кроме одной колоды. Он нам показывал, и попомни мои слова, это и есть та самая первая колода. Я специально сегодня вечером ездил убедиться.

- Ты их привез? - быстро спросил старик. Генри покачал головой.

- Спешить некуда. Ты лучше вспомни, какая у них Колесница: египетская повозка, запряженная двумя сфинксами, а правит грек, и вся расписана городами и островами?

- Именно так.

- А Смерть - нагой крестьянин, с серпом в руке и сандалиями у пояса?

- Так и есть.

- Значит, все сходится, - заключил Генри. - А теперь пойдем посмотрим на них, я ради этого и приехал.

Аарон поднялся, вынул из кармана куртки ключ и медленно направился к внутренней двери. Генри шел следом. Старик вставил ключ в замочную скважину, повернул и открыл дверь. Пространство за ней от пола до потолка перекрывали тяжелые черные занавеси. Тронув рукой одну из них, старик словно засомневался на мгновение, затем решительно отодвинул ткань, прошел внутрь и придержал полотнище, давая пройти внуку.

Эта комната была меньше предыдущей. Стены ее были задрапированы плотными темными тканями. Она освещалась каким-то странным светом, который не мог проникать сюда ни через окно, ни через дверь. Казалось, сам воздух светился разными оттенками - то наливался красным, словно отблесками далекого пожара, то зеленел, будто пробивался сквозь толщу незримых вод, то темнел, взвихриваясь туманными испарениями, но мгновение спустя туман рассеивался, и комнату заливал чистый свет рассветной зари. Впрочем, ни один из вошедших не обратил внимания на странные сполохи. Оба смотрели на стол, стоявший посреди комнаты.

Он был сработан из какого-то странного дерева и стоял на единственной центральной опоре. У самого пола она разделялась на четыре ствола, каждый из которых, в свою очередь, образовывал четырнадцать ветвей, так что в итоге стол опирался на пятьдесят шесть лап. Столешница была крыта золотом и расписана загадочным узором или, скорее, двумя орнаментами: одним, состоящим из квадратов, а вторым - из кругов, так что взгляд выделял то один, то другой из них, как на шахматной доске. На золотой поверхности помещалось множество маленьких фигурок, каждая около трех дюймов в высоту, тоже из золота и весьма тонкой работы. На первый взгляд, они напоминали шахматные фигурки, только их было больше, и они постоянно двигались. Они перемещались легко и непрерывно, никогда не сталкиваясь, словно подчиняясь какому-то сложному ритму, и вместе с тем по собственной воле. Их было около сотни. Стол издавал тихую музыку скорее отзвуки, чем звуки. Золотые фигурки точно следовали то убыстряющемуся, то замедляющемуся ритму - если только сама мелодия не была следствием их гармоничного движения.

Медленно и осторожно Генри сделал несколько шагов вперед; он словно боялся, как бы маленькие фигурки не услышали его. Так же вкрадчиво приблизился к столу и Аарон. Оба остановились, не сводя глаз с фигурок. Молодой человек сравнивал их с изображениями на недавно виденных картах. Он быстро нашел фигурки, державшие монеты, мечи, жезлы и чаши. Затем он принялся разыскивать те, которые должны были соответствовать Старшим Арканам. Как только он останавливал взгляд на одной из них, остальные словно таяли, превращаясь в золотистые пятна. И однако, все они были здесь: и Жонглер, танцевавший у самого края круга, подбрасывая и ловя крошечные шары; и Император с Императрицей; и оба Иерофанта - мужчина и женщина; и старый Отшельник с тяжелой поступью, и Влюбленные, кружащиеся, держась за руки; и Колесница, запряженная сфинксами в сопровождении четырех младших арканов; и фигура, зажимающая пасть льву, а рядом - еще одна, прикрывающая ладонью чашу; и фигурка с весами - но на глазах у нее не было повязки. Эти три были обозначены на картах как Сила, Воздержание и Правосудие. Вот вращается Колесо фортуны, его поддерживают два слепца; еще две фигурки несут на плечах шест или, скорее, крест, на котором подвешен за ногу маленький человечек; вот вездесущая и стремительная Смерть, вооруженная серпом; рогатое чудовище, погоняющее две скованные цепью жертвы; башня, растущая и рассыпающаяся на части, чтобы вскоре подняться в новом месте; женщина в короне из звезд; два одинаковых зверя, каждый - с лунным серпом на голове; дети-близнецы с сияющими солнечными дисками у каждого во лбу; небесный судья с трубой возле губ, танцующий со скелетом, наполовину освобожденным от могильных одежд; и одинокая фигура, исполняющая головокружительные пируэты и олицетворяющая Мир. Генри узнавал их одну за другой, припоминая название каждой, а сложный танец не прекращался ни на миг. Через несколько минут молодой человек оглянулся.

- Они точно такие же, до мельчайших деталей, проговорил он.

- И вот этот? - тихо спросил Аарон, указывая на Шута в самом центре.

Фигурка, образующая центральную ось причудливого танца, не двигалась. Рысь (а может быть, это был молодой тигр) около нее тоже не шевелилась. Они словно замерли - человек на бегу и зверь перед прыжком - в самый разгар танца, а вокруг них, скользя, изгибаясь, взлетая легкими балетными прыжками, кружились остальные.

- И он точно такой же, - сказал Генри и медленно повернулся.

Старик шагнул ему навстречу.

- Но тогда, - прошептал он так тихо, что голос его почти слился с музыкой, - тогда мы можем узнать - в любой момент - о чем говорит танец? Мы сможем, наконец, узнать будущее!

- Наверное, - подумав, ответил Генри. - Но ведь Шут неподвижен. Как это сказывается на предсказаниях? Что об этом говорят твои книги?

- Ни одна из них вообще никак не объясняет его, - сказал Аарон.

Минуты две-три они стояли, молча наблюдая за непрестанным движением, слушая несмолкающие звуки и сами меняясь в переменчивом свете. Наконец Аарон произнес:

- Пойдем-ка отсюда. Не стоит смотреть слишком долго, если не изучаешь танец.

Генри, однако, не спешил.

- Сомневаюсь, можно ли постичь танец, не будучи среди танцоров, задумчиво произнес он.

- Мы и так среди них, - торопливо ответил старик. - Мы там, как и все остальное.

- "Остальное!" - насмешливо перебил Генри. -Остальное - это камни, ветра, корабли. Но ведь они не знают. А чтобы знать... - он внезапно умолк и стоял, погрузившись в размышления, пока дед не потянул его за руку; тогда молодой человек неохотно повернулся к выходу, прошел под занавесями и вернулся в первую комнату. Аарон запер дверь, устроился в кресле за столом и испытующе поглядел на внука.

- И что же ты собираешься делать с этой колодой? - спросил он.

Генри резко поднял голову, отогнал какую-то навязчивую мысль и улыбнулся. Но глаза его при этом оставались серьезными.

- Не знаю, - признался он. - Не забудь, я их и увидел-то совсем недавно.

- А нынешний хозяин, ну, отец этой девицы, он не собирается их продать? с надеждой спросил Аарон.

Генри побарабанил пальцами по столу.

- Едва ли, - медленно произнес он, - впрочем, сейчас трудно сказать... Предполагается, что после его смерти - а может, и перед ней, - вся коллекция перейдет в распоряжение Британского музея.

- Что? - Сообщение привело Аарона в неподдельный ужас. - Но это же идиотизм. Значит, наверняка продаст, если предложить ему побольше.

Генри покачал головой.

- Не уверен. Он из тех людей, которые легко получают все, что им захочется, и тут же обнаруживают, что оно им совершенно ни к чему. А уж деньги-то ему и подавно не нужны. Он не в силах придумать, что могло бы доставить ему удовольствие, поэтому терпеть не может, когда что-то доставляет особое удовольствие другим. Нет, он не жестокий. Даже добрый по-своему. Но он цепляется за свое, как ребенок за сломанную игрушку - вдруг она ему когда-нибудь понадобится, или вдруг кто-то другой начнет играть с ней.

- А деньги? - упорствовал Аарон.

- Я ведь уже сказал.

- Может быть, он их дочери подарит? - предположил Аарон. - Ты же собираешься на ней жениться?

- Как он отдаст ей одну колоду, если должен передать в музей всю коллекцию? - пожал плечами Генри. - Да, я собираюсь на ней жениться. Думаю.., ладно, пока неважно. Но если он отдаст ей все, то будет страдать, потому что нарушил волю своего друга; а если подарит одну колоду, то будет страдать из-за необходимости объясняться с музеем; а если отдаст коллекцию в музей, то будет страдать, что упустил ее.

- Что-то я не понял. Ты же говоришь, он решил хранить ее до самой смерти, тогда как же он ее упустит? - уточнил старик.

- По-моему, он несчастен так, что дальше некуда. Он все думает о том, что потеряет, когда умрет. Всю жизнь он только и делает, что ждет компенсации.

Аарон Ли подался вперед.

- Просто необходимо, чтобы он продал их, или подарил, или потерял, что ли, - беспокойно сказал он.

- Вряд ли их можно потерять, - усмехнулся Генри. - Ты не забыл о силе самих карт?

- Хм, значит, остается насилие... Впрочем, это неблагоразумно, - Аарон рассуждал сам с собой. -Но если просто взять их.., взять именно для этой цели... Я не вижу, почему бы этого не сделать?

- У мистера Лотэйра Кенинсби другое мнение на этот счет, - сухо заметил Генри. - Я даже не уверен, что смогу уговорить Нэнси.

- Да она-то тут при чем? - недоуменно спросил старик.

Генри попытался беззаботно улыбнуться, но улыбка не получилась.

- Хотел бы я знать! Только, имей в виду, я против ее воли не пойду, по крайней мере, пока... Он замолчал и Аарону пришлось спросить:

- Пока - что?

- Пока не узнаю, нельзя ли разыграть карту Влюбленных, - закончил Генри. Знать - видеть изнутри - понять танец. Ладно, посмотрим. - Он перевел взгляд на внутреннюю дверь и медленно проговорил:

- Нэнси...

- Но ты должен что-то предпринять, и быстро, перебил Аарон. - Мы не можем рисковать. Несчастный случай...

- Или приступ меланхолии, - подхватил Генри, и карты окажутся в музее. Да, ты прав: рисковать нельзя. Между прочим, ты что-нибудь знаешь о Джоанне?

- Я ее уже несколько месяцев не видел, - ответил старик, пожав плечами. Летом она была здесь. Да я же тебе говорил...

- Я помню, - кивнул Генри. - Она все такая же сумасшедшая? По-прежнему выкликает имена своих давно умерших богов?

Аарон беспокойно шевельнулся.

- Давай не будем об этом. Я ее побаиваюсь.

- Боишься Джоанны? - удивился Генри. - С чего бы это? Чем она может нам помешать?

- Джоанна не в своем уме, и это опасное сумасшествие, - сказал Аарон. Если она узнает, что Таро могут соединиться со своими оригиналами и мистерия обретет завершение...

- И что тогда смогут сделать старуха и мальчишка-идиот? - спросил Генри.

- Лучше бы ты называл их безумной пророчицей и юным покорным Самсоном, вздохнул Аарон. -Иногда она представляется мне одной из тех. Если она решит, что тело ее сына найдено и оживлено.., если узнает о картах, то вполне может... Безумный Иерофант...

- Может быть, она, наоборот, успокоится, когда узнает, что ее ребенок нашелся? - спросил Генри.

- Ты хочешь сказать: когда узнает, что мы прячем его от нее? - усмехнулся старик. - Спроси у своей крови, что бы ты стал делать, Генри. Твой дух ближе к ее духу, чем мой. Когда мы с ней оба были молоды, я выбрал свое предназначение - постичь смысл танца, а она вообразила, что будет помогать мне в этом, и занялась изучением древних египетских преданий. Тридцать лет она изучала их, и ее ребенок должен был стать Величайшим в этом мире. Он родился, и в тот же день умер... Генри резко перебил его.

- Ты никогда не рассказывал мне об этом. Значит, Джоанна намеревалась создать жизнь в согласии с танцем? Почему умер ребенок? И кто был отцом?

- Может быть, сердце у него было слишком великое, а может, тело слишком слабое: откуда мне знать? - пробормотал дед. - Она вышла замуж за человека знающего, но он вел дурную жизнь и казался ничтожеством рядом с ней. Ей хотелось им восхищаться, а приходилось смеяться над ним.., и над собой. Но она так хотела его, что сделала отцом своего ребенка, хотя и не переставала ненавидеть за слабость. Она издевалась над ним, даже била, пока ребенок был у нее в утробе - из любви, смешанной с ненавистью, гневом, пренебрежением и страхом. Ребенок родился семимесячным и тут же умер. Муж сбежал от нее накануне родов и в ту же ночь, пьяный, попал в аварию и погиб. Когда Джоанна узнала, что младенец мертв, она страшно закричала, вот тогда-то с ее лицом и случилась эта перемена. И не только с лицом... Карты Таро, которые она, как и все мы, искала, предания о богах, которые она изучала, и ребенок, который виделся ей Владыкой силы и чье тельце, прожившее только пять часов, лежало перед ней - все это навеки смешалось в ее сознании.

И вот уже пятьдесят лет она ищет его, и называет Осирисом, потому что он умирает, и Гором, потому что он живет, а по ночам обращается к нему с тысячей ласковых имен. У существа, живущего в ее сознании, один и еще двадцать ликов, и все они - образы карт Таро. Когда она найдет те части тела, которые разбросал по всему свету ее враг, он же ее муж, он же Сет, он же - все мы, потому что мы тоже ищем карты, - тогда она снова станет Небесной владычицей, и боги будут служить и поклоняться ей с фимиамом и гимнами. Конечно, она сумасшедшая. Генри, но я бы предпочел иметь дело с тем твоим ненормальным владельцем колоды, а не с ней.

Генри, глубоко задумавшись, молча бродил по комнате, потом остановился и сказал:

- Я, в общем, не понимаю, как она узнает - если только в воздухе учует.

- Она и это может, - подтвердил Аарон. - Ее жизнь не похожа на нашу, а воздух - это ведь старшие карты жезлов.

- Во всяком случае, я не вижу, как она может нам помешать, - ответил Генри. - Шанс у нее был, и она его упустила. А я уж постараюсь не упустить свой. Что же касается Кенинсби... - он опять прошелся по комнате. - Я хочу уговорить их приехать сюда на Рождество. Впереди еще месяц - так что возможности найдутся. Надеюсь, ты не возражаешь?

- И зачем это все? - угрюмо поинтересовался старик.

Генри сел.

- Видно, придется кое-что рассказать Нэнси и ее отцу. Чтобы он отдал нам карты, у него должны быть хоть какие-то причины, и насколько я понимаю...

- Ты что, собираешься показать их? - воскликнул Аарон, оглядываясь на дверь за спиной.

- Почему бы и нет? - небрежно ответил Генри. -Что в этом особенного? А объяснить можно что угодно. Во всяком случае, Нэнси должна их увидеть, тогда ей будет проще уговорить отца.

- Но он же всем расскажет!

- Что он сможет рассказать? - возразил Генри. - И кто ему поверит? А после того, как мы получим карты... Да мы и сами не знаем, что мы тогда сможем! Я уверен, так будет лучше. Предположим, я приглашу Нэнси, а она, надо думать, позовет с собой тетю...

- Ах, есть еще и тетя? - сварливо перебил Аарон. - И сколько же гостей ты намерен зазвать?

- Тетя, - спокойно продолжал Генри, - полная противоположность ее отцу. Такая же невозмутимая и безмятежная, как., как они. Ничто не может вывести ее из себя; ничто не задевает ее. Однако она не глупа. Но все равно, она существо совершенно безвредное. Ей будет интересно, но не больше. Так что Нэнси, тетка и отец. От брата я постараюсь избавиться. Такой зануда! Так что их трое, да мы с тобой. Рождество ведь в субботу? Ну, позовем их с четверга до вторника, или еще на день-два. Согласен?

- А он приедет? - засомневался Аарон.

- Почему бы и нет? Конечно, ему не захочется, но, раз ему все равно ничего не хочется, стоит попытаться. Только держи Джоанну подальше.

- Я понятия не имею, где она сейчас, - раздраженно заметил старик.

- Спроси у карт, - безмятежно посоветовал Генри. - Неужели и для этого нужна настоящая колода? - выражение лица у него резко изменилось, он приблизился к столу и заговорил тихо и решительно. - Мы получим их. И тогда, может быть, поймем, что означает Шут и почему он не танцует.

Аарон придержал его за рукав.

- Генри, - прошептал он, - если.., произойдет какой-нибудь несчастный случай.., кому достанутся карты?

- Перестань! - воскликнул Генри. - Не ты ли учил меня, что насилие несовместимо с мудростью карт?

- Так говорят, - задумчиво произнес старик, - но я не понимаю.., во всяком случае, незачем совершенно постороннему...

- Не спеши, - ответил молодой человек и повернулся за курткой. - Мне нужно возвращаться. - Он потянулся и вдруг рассмеялся. - Нэнси пожелала мне спокойной ночи, и вот на что я ее потратил - на разговоры с тобой.

- Поменьше болтай с этой публикой, - проворчал Аарон, - и со своей Нэнси тоже. Генри уже надел куртку.

- Нам с Нэнси о многом надо рассказать друг другу, и, пожалуй, еще ни одна влюбленная парочка не вела таких разговоров. Спокойной ночи. Я сообщу, что мне удастся сделать в Лондоне.

Глава 3

КАРТЫ НАЧИНАЮТ ИГРУ

На Рождество семейство Кенинсби обычно отправлялось в Истборн. М-р Кенинсби обнаружил однажды, что несколько праздничных дней лучше провести в отеле, вместо того чтобы превращать в отель собственный дом. В противном случае молодые люди обоего пола, порознь и компаниями, будут являться в любое время дня и ночи, а Ральф или Нэнси - без конца срываться с места навстречу гостям. И хорошо еще, если при этом они окажутся дома, хуже, если они придут, когда приятелей уже след простыл, тогда начнутся приставания с выяснениями. Перед напором молодости м-р Кенинсби чувствовал себя совершенно беспомощным. Поэтому каждый год он щедро предоставлял домашним возможность развлекаться каждому на свой лад. Правда, понять, ради кого же это делалось, так и не удалось. Предполагалось, что для Сибил это - необходимость, а для детей удовольствие. И вот уже несколько лет они ездили в один и тот же отель, где м-р Кенинсби проводил время за игрой в бридж, наблюдал за шумными развлечениями молодежи и обсуждал проблемы современной цивилизации с другими достойными джентльменами.

Порой он слегка досадовал на неблагодарность Сибил. Ему казалось, что даже полная удовлетворенность, которая была ее обычным состоянием и которую он считал "заторможенностью", в новой обстановке могла бы окраситься маленькой толикой благодарности. В отеле всегда находилось несколько приятных женщин, с которыми никто не мешал Сибил болтать сколько угодно. Конечно, она радовалась поездке - но все-таки не настолько, чтобы удовлетворить м-ра Кенинсби. Он с ума сходил от этого неизменного благодушия. Ее, похоже, радовало все, а вот его ничего не радовало.

Но в этом году все пошло наперекос. Началось с Ральфа, который смущенно поведал, что хотел бы отправиться на праздники к одному приятелю, семья которого жила в Льюсе. М-р Кенинсби очень сдержанно (по крайней мере, так казалось ему самому) дал понять, что не одобряет подобных отступлений от распорядка жизни семьи. Он не стал бы возражать против летних каникул у друзей (он сам в это верил), но Рождество - особая статья.

На самом деле обычно под Рождество м-р Кенинсби начинал острее осознавать ход времени, приближение старости и смерти. Каждое Рождество неизбежно приносило маленькие, но необратимые перемены. Помнится, детство его как-то незаметно ушло, а на смену пришла юность, потом он женился, а теперь уже и сын с дочерью давно распрощались с детством и скоро лишатся права на юность, тогда для него останется только две возможности: либо он успеет увидеть третье поколение, либо Рождество для него перестанет быть Рождеством. Каждый год в этот праздник, удерживая возле себя Нэнси и Ральфа, м-р Кенинсби чувствовал, что отодвигает обе неприятные возможности и входит в Новый год так, словно никакого Нового года и нет, а есть лишь один и тот же непрерывно длящийся год.

В этом году смерть Дункана неприятно поразила его, а если еще они с Сибил и Нэнси - между прочим, помолвленной Нэнси - останутся без Ральфа, то угроза неизбежного одиночества окажется слишком ощутимой. Возникнет дыра, и ее нечем будет заполнить, нельзя же без конца тешить себя тем, что ты - попечитель сумасшедшего дома, обладающий определенными привилегиями - например, проходить к столу перед старшими сыновьями младших сыновей пэров.

Он и сам уже не помнил, когда и оде вычитал эту чушь и зачем рассказал об этом Сибил. Даже всех наследников младших сыновей пэров не хватило бы, чтобы заполнить пустоту, давным-давно проникшую в его сердце и с тех пор навечно поселившуюся там. От нее нельзя было избавиться, она сопровождала его в офис, способна была отравить любые занятия, проникала в семью, в дом, в отношения со знакомыми и в политику, в сон и в еду, но иногда она разрасталась до такой степени, что заливала улицы, по которым он ходил каждое утро, заполняла весь дом, таращилась на него бессмысленными заголовками газет. "Премьер-министр, читал он в такие дни, - представил новый законопроект", - и вдруг слова отделялись друг от друга и теряли смысл. Что такое "премьер-министр"? Пятно, клякса, ничтожество - и опять перед ним "Тайме", завтрак на столе и Сибил.

После вероломного отступничества Ральфа м-р Кенинсби подсознательно уже хотел перемен и для себя. Поэтому массированные намеки Нэнси на возможность провести Рождество всем вместе у дедушки Генри были встречены куда благосклоннее, чем обычно встречались подобные предложения. Он не видел в этой поездке ничего особенно привлекательного для себя лично - но зато у него под рукой будут Нэнси и Генри, чтобы свалить на них всю вину за перенесенные неудобства, скуку или мрачное настроение и отвлечься от мыслей о Ральфе, его измене, неизбежных переменах и возрасте. Существовало и еще одно соображение. Сибил обрадовалась, когда он намекнул ей, что не прочь принять предложение.

- Боюсь только, тебе будет слишком скучно, - сказал брат - Да нет, не думаю, - ответила сестра. - Для этого нужно кое-что посильнее.

- И мы ведь не знаем, каков он, этот дед, - добавил м-р Кенинсби.

- Наверняка человек, - отозвалась Сибил, - значит, уже чем-то интересен.

- Послушай, Сибил, - заговорил м-р Кенинсби, едва сдерживая раздражение, ты говоришь ерунду. Не может любой человек быть интересен.

- А как же иначе? - спокойно удивилась Сибил. - Ты слышал, чтобы кто-нибудь жил, например, отдельно от своего тела? Ну, а тело - такая замечательная, интересная вещь, что об остальном можно и не беспокоиться.

Но брат не желал оставлять волновавшую его тему.

- Насколько я помню. Генри не предупреждал, что дед прикован к постели? проворчал он.

- Вот и прекрасно, - порадовалась Сибил, - значит, он не доставит нам никаких забот. Ты же понимаешь, Нэнси и Генри будет явно не до того, а нам с тобой все-таки посвободнее.

- Ну вот, не хватало мне еще кормить с ложки дряхлого старца, - вскинулся м-р Кенинсби. - Нет, я же помню: Генри уверял, что его родственник неплохо сохранился. Он говорил тебе еще что-нибудь?

- О Господи, конечно, нет! - воскликнула Сибил и спустя полминуты неожиданно добавила:

- Хорошо звучит.

- Что именно? - опешил м-р Кенинсби. Он испугался, что пропустил в разговоре какую-то важную деталь.

- А вот это; "О Господи", - повторила Сибил, отчетливо произнося слова. Фраза совсем короткая, а все понятно, правда? Я не люблю часто повторять "Боже милостивый"; люди не всегда понимают, что значит "милостивый".