Часть 3. Вероятность риска (4)
Алиса уже давно попрощалась с ним и занялась другими делами, а Дин по-прежнему, словно позабыв об усталости, мерил шагами небольшую каюту, снова и снова прокручивая в памяти сцены из жизни здешнего Дина и Каспера, пытаясь понять, что свело их вместе, какая шутка судьбы уже во втором мире привязала их друг к другу настолько крепко, что даже постороннему взгляду было моментально видно, что эти двое должны быть вместе. Без вариантов.
Он уже достаточно знал и о Кассимире, и о Каспере, чтобы с уверенностью утверждать, что ни один из них не принадлежал к обычному кругу людей, среди которых вращались отражения Дина Винчестера. Более того, они настолько не соответствовали этому самому кругу, что представить этих двоих вместе было практически невозможно. И все же они как-то умудрялись заставлять эти свои отношения работать, и работать, как хорошо отлаженный механизм.
В любом другом случае это было бы само по себе странным. Ни один чужеродный предмет не идет на пользу какой-либо уже сформировавшейся системе. И все же Каспер и Кассимир ворвались в жизнь каждый своего Дина яркими бликами другого мира, другой жизни, другого стиля поведения и поступков. Но вместо того, чтобы мелькнуть, подобно комете, и исчезнуть в необозримых далях, они остались, закрепились и нашли каждый свое место. Рядом с Дином. И можно было быть уверенным, что при любой попытке разделить Дина с его Касом, эти двое костьми лягут, но отстоят свое право быть вместе.
Это было странно и необычно. Наверное, даже необычнее того, что сам Дин, ни разу до этого даже не мысливший о возможности однополых отношений, сейчас был совершенно в мире с этим революционным для него концептом.
И все же... Как? Ну как двое непримиримых врагов оказались по одну сторону баррикад? Более того, в одной постели?
- Хотел бы я знать, - устало вздохнул Дин, придумав и отбросив по причине абсурдности уже с десяток теорий.
Едва он успел произнести эти слова, как внезапно в воздухе послышался характерный шелест огромных крыльев, и перед ним материализовался виновник всех его проблем в последние дни. Габриэль чуть склонил голову набок, разглядывая его с таким неожиданным интересом, словно видел впервые, а затем широко ухмыльнулся и голосом, не предвещавшим ничего хорошего, кроме новых неприятностей, сказал:
- Будь осторожнее в своих желаниях, а то ведь они могут и сбыться.
И щелкнул пальцами.
В следующее мгновение перед глазами Дина сгустился непроницаемый мрак, а потом в его голове с неимоверной быстротой замелькал калейдоскоп образов. Они сменяли друг друга, перетекали один в другой, стремительно и не оставляя ни единой возможности их понять. Только безумное мельтешение перед глазами, окрашенное в самые разнообразные цвета, пока неожиданно все снова не погрузилось в кратковременный мрак, а затем...
Вспышка...
...и водопад длинных светлых волос каскадом падает на подушку.
Синие глаза смотрят на него с доступной только женщинам лукавой простой и застывшим в них вопросом:
- Ты уверен, что этого хочешь?
А он опускается на нее сверху, припадает к ее губам с неожиданной для него жадностью, буквально стонет в ее приоткрытый рот:
- Да.
Да-да-да...
- Меня все вполне устраивает и на старом месте. Назови мне хоть один серьезный повод для того, чтобы остаться на Земле.
Он сходит с ума от желания обладать ею здесь и сейчас, но она безжалостно дразнит его. Или не дразнит? У нее всегда была страсть к тому, чтобы заводить серьезные разговоры в самый для этого неподходящий момент. Женщины. Пойми их. Ей нужен повод? Он найдет ей сотню, и все они будут абсолютно убедительны. Но, Лейла, милая, не сейчас же. Не в момент, когда он уже не способен сосредоточиться даже на одной мысли, какой бы важной она ни была.
- Я... просто... хочу, чтобы ты была рядом... - срывающимся от буквально лихорадочного нетерпения голосом шепчет он, но ее этот ответ, похоже, не удовлетворяет до конца.
- Всегда? - уточняет она.
Мучительница. Прекрасная, хитрая, чистая, сильная, неповторимая... единственная.
Женщина. Его Женщина.
- Всегда.
И неожиданно не нужно больше искать никаких поводов. Похоже, даже с наполовину расплавленными от долгого воздержания мозгами он все же способен выдать правильный ответ.
Лейла счастливо смеется, откидывая голову назад и открывая тонкую изящную шею его поцелуям. А пока он занят тем, чтобы уделить этой части ее тела максимум внимания, она снова шепчет. На этот раз не новый вопрос, а долгожданный ответ:
- Тогда ты выиграл, Дин. Я полечу с тобой на Землю. Кто-то же должен прикрывать тебе самому спину, пока ты будешь охранять Императора.
И снова темнота.
Снова калейдоскоп образов проносится перед его глазами.
Вспышка...
... и пары, одетые в ослепительно красивые наряды, кружатся в воздушной мелодии бессмертного вальса.
Он стоит у самой стены, внимательно слушает однообразные доклады подчиненных ему людей: "Все спокойно, происшествий нет". Пройдет еще несколько часов и не одной парочке, ищущей уединения, вежливо напомнят об уважении к царственному хозяину этого прекрасного дворца; не одна грозящая вот-вот перерасти в драку ссора будет остановлена, едва успев начаться; не один выпивший лишнего гость, вышедший на улицу, чтобы подышать свежим воздухом, будет спасен от переохлаждения вежливой и, казалось бы, вездесущей охраной.
В щедро льющемся из высоких окон свете виднo, как мелькают в воздухе за окном пушистые снежинки. Давно стемнело, но веселье только набирает обороты, гремит музыка, отовсюду слышны отзвуки десятков голосов; церемониймейстер размеренно и с соответствующей моменту торжественностью продолжает объявлять все прибывающих и прибывающих гостей.
И лишь его самого это веселье почти не коснулось. Бал в императорском дворце для начальника стражи - это всегда тяжелая работа. А бал в честь праздника Даров уходящего года - вдвойне. Самый грандиозный, самый многолюдный, самый богатый, самый запоминающийся бал в году. Попасть на него - самое заветное желание каждого жителя Александрийской империи. И, если спрашивать его самого, слишком много всяких уродов все-таки попадают. Попав же, начинают доставлять проблемы охране.
Микро-комм, закрепленный на его правом ухе, уже какое-то время молчит. Значит, пока все идет нормально. До следующего доклада ответственных за участки еще десять минут.
Неожиданно из толпы выныривает раскрасневшийся и явно получающий удовольствие от веселья Ари. Приятель останавливается рядом и шутливо толкает его локтем:
- Ты похож на мрачного черного ворона, высматривающего, кем бы поживиться на поле битвы.
- И тебе привет, - позволяет себе Дин одну из немногих искренних улыбок за этот вечер.
- Лейла на страже или в свободном патруле? - интересуется Кожински, ловко подхватывая бокал с белым вином с подноса у проходящего мимо слуги.
- Ни то, ни другое. Она отпросилась в отпуск, навестить родителей.
Это ее решение до сих пор кажется ему немного неожиданным и чересчур для нее спонтанным. Обычно Лейла четко планирует все свои поездки к родителям на много месяцев вперед, и вдруг, словно гром среди ясного неба, она заявляет ему, что ей нужно уехать на несколько недель. Он никак не может перестать прокручивать в своей голове их последний разговор: "Нет, все в порядке. Да, с родителями все хорошо. Нет, почему ты так подумал? Никаких проблем. Просто... соскучилась. Не волнуйся..."
Ари продолжает что-то ему говорить, но Дин его не слышит. Едва прервав цепочку воспоминаний, он встречается со слишком пристальным взглядом внимательных и серьезных глаз, глядящих на него из толпы. Дин уже ожидает, как привычное раздражение затопит его, но он остается на удивление спокоен. И чувство опасности тоже молчит. Незнакомец, которого ему не удается толком рассмотреть сквозь группу гостей, остановившихся как раз между ними, разрывает контакт их глаз, и Дин облегченно выдыхает.
Разные гости приходят на праздники, устраиваемые Его Величеством. Кто-то хочет развеяться, кто-то - завести новые связи, кто-то - просто посплетничать, кто-то - уделить должное внимание винам из личных погребов Императора и изысканным блюдам, каждое из которых в своем роде произведение искусства поваров дворцовой кухни.
А кто-то приходит сюда лишь для того, чтобы донимать начальника императорской охраны всевозможными непристойными предложениями. Как адмирал Драгин. Неужели у капитана Винчестера появится новый сталкер, в дополнение к уже имеющемуся?
Десять минут передышки истекли, и в микро-комм снова льются доклады подчиненных. Все спокойно. Пока. До следующего отчета двадцать минут, а значит можно снова немного расслабиться и продолжить наблюдение за залом.
По позвоночнику пробегает холодок, извещающий Дина, что он снова стал объектом чьего-то пристального внимания. Он быстро оглядывает толпу гостей и снова натыкается на внимательный взгляд того же незнакомца. Сейчас толпа слегка поредела: старики предпочли перебраться на многочисленные удобные диванчики и кресла, установленные по периметру всего огромного зала, а молодежь окунулась в феерию танцевального круга.
Человек, уже какое-то время наблюдающий за ним, на удивление молод. Дин даже не уверен, может ли он назвать мужчиной этого худощавого высокого шатена, с терпением и спокойствием мраморной статуи подпирающего одну из колонн зала. Или, может, его обманывает совершенно чуждое миру дворцовых завсегдатаев невинное и слегка ошеломленное праздничным безумием выражение лица незнакомца?
Что еще можно о нем сказать? Одет в дорогой гражданский костюм, достаточно строго и консервативно, но в то же время с несомненным вкусом. Молодежь в последний год стала увешивать себя просто устрашающим обилием драгоценностей, но этот парень, похоже, не следит за модой. Единственное украшение, которое Дин смог заметить - это стандартная серьга-гвоздик, поблескивающая драгоценными камнями в мочке левого уха. Дворянин, значит.
- Ари, тебе знаком этот образец чопорности и занудства? - толкает он приятеля в бок прежде, чем вообще осознает, что делает.
К чему? Зачем? Что ему до этого мальчишки, который пялится на него так, словно видит перед собой какое-то невозможное чудо? И все же, если бы Дину пришлось выбирать, этот взгляд гораздо лучше похотливого и откровенно раздевающего взгляда адмирала Драгина.
- А? - друг уже немного нетвердо держится на ногах, но кому, как не Дину знать, что для Кожински этот вечер еще только начинается. - Кто?
Парнишка очень удачно отворачивается, чтобы короткий кивок головы в его сторону остался незамеченным.
- Ну надо же, старик все же рискнул представить свое сокровище двору. Я уж думал, Матиус решил парня сгноить в той глухомани, куда он забрался после смерти жены.
- Ари, ближе к делу, - нетерпеливо напоминает Дин.
И нет, ему не интересно. Просто это та еще пытка, стоять здесь, притворяясь каменным изваянием, когда его самого так неудержимо тянет окунуться в развеселую атмосферу праздника. Но у него есть работа, и в этой работе не так уж много места для веселья.
- Это Каспер де Верн, единственный наследник рода де Вернов. Дворянин в даже я не знаю, каком колене, - начинает делиться с ним информацией по излишне любопытному незнакомцу Аарон. - По-моему, это его самый первый выход в свет, хотя парень не так уж и молод, как может показаться. Ему где-то слегка за двадцать, но точно не скажу. Кстати, де Верны всегда были безумно богаты и обладали заметным влиянием. Кажется, в них даже течет императорская кровь, однако глава рода и отец Каспера, герцог Матиус де Верн, уже много лет не принимает никакого явного участия в делах Империи.
- Да плевать я хотел на его богатство, - огрызается Дин, которому не интересны все эти подробности. - Он пялится на меня так, словно...
- Остынь, - машет рукой Кожински с таким видом, будто он сказал какую-то глупость. - Просто ты ему нравишься, но, поверь, де Верн - последний человек, которого тебе нужно опасаться в плане поползновений на девственность твоей тугой попки.
Какое счастье, что Дин уже давно разучился краснеть. И избавился от давнего рефлекса - на любые скользкие намеки сначала бить в морду, а потом разбираться, кому это он вмазал и что теперь ему за это будет.
А Ари все смеется, заливисто и громко, нагло буравя де Верна едва ли не издевательским взглядом.
- Дин, ты же знаешь, что всех мальчиков из аристократических семей с раннего детства приучают к прикосновению мужчин. И не всегда это делается на добровольной основе. Такова традиция, и Император пока не собирается ее менять, как бы на него не давили в Совете.
- Ну и при чем здесь я?
- При том, что, может быть, этот мальчик просто увидел одного из немногих привлекательных мужчин в его жизни. Оставь его, пусть смотрит. Могу поспорить, что он даже не решится к тебе подойти, в отличие от тех повес, с которыми тебе приходится иметь дело на каждом балу. Кстати, если гора не идет к Магомету... пойду-ка я с ним поболтаю. Может, вместо красавчика Винчестера он уговорится на медведя в постели, пусть не такого симпатичного, но зато страстного и нежного? А?
И Ари срывается с места, устремляясь в сторону де Верна. А тот, словно почувствовав их явный интерес, неожиданно поворачивает голову в их сторону. Его глаза равнодушно скользят по приближающемуся к нему с неотвратимостью скоростного локомотива Кожински, и Дин каким-то образом понимает, что его друг вернется несолоно хлебавши. А потом их взгляды встречаются. На пару секунд, не больше, прежде чем снова разойтись. Микро-комм вдруг оживает, но Дин никак не может сосредоточиться на новом докладе, потому что все его мысли занимает лишь одно: "У него невозможно синие глаза".
И вновь темнота скрадывает от него остатки воспоминаний того дня, заменяя их мельтешащими неясными образами.
Вспышка...
...и длинный строй бойцов в три ряда вытянулся перед ним во всю ширину большого плаца.
Император подложил им всем огромную свинью, неожиданно потребовав, чтобы все дворянские роды отдали в имперскую армию хотя бы одного своего отпрыска. Без оговорок и исключений. Никто не знал, что за шлея попала Его Величеству под хвост на этот раз, тем более, что с самого основания Империи воинская служба и так почиталась одним из основных занятий представителей аристократии, отдавая низшим сословиям прерогативу на все остальные профессии.
Прохаживаясь по дворцу, Дин несколько раз невольно слышал разговоры придворных, удивляющихся последнему повелению Императора. Прежде всего потому, что оно не затронет львиной части дворянских семей, ведь они и так уже сделали свой выбор в пользу военной карьеры. А вот несколько могущественных, богатых, влиятельных но, к сожалению, малочисленных родов, имеющих только одного или двух наследников, окажутся под прямой угрозой вырождения. При обычных обстоятельствах ни один глава рода не отправит своего единственного сына на военную службу, понимая, что, случись тому погибнуть, и род прервется.
Так чего же добивается Император, ставя под угрозу само существование таких дворянских родов? Зачастую древних и уходящих корнями к самому основанию Александрийской империи.
Увы, различные предположения и теории в реальности, скорее всего, мало соответствовали истинным целям Императора. Да и то... Ходили слухи, что в последнее время монарх попал под сильное влияние своего нового консорта, но о таких делах Дин предпочитал не раздумывать. Его работой было охранять Императора и его семью, а не ломать голову над мотивами его повелений. Даже если они и грозят неуправляемым гневом могущественных родов, потерявших последнюю надежду на существование в случае гибели единственных наследников.
Но нет. Он не должен даже думать о таких вещах.
Императорская власть абсолютна.
Воля Императора священна.
Противостояние воле Императора считается изменой и карается смертью.
Только будет ли кому судить и казнить, если отнять у Императора его силу и мощь?
Александрийская империя всегда опиралась на мощь своего дворянства. На его мудрость, силу, богатство, знания и преданность короне. Оно, как фундамент огромного здания, сложенного из тесно притертых друг к другу каменных глыб. Вынь одну, и никто этого не заметит. Здание останется стоять.
А если вынуть пять? Двадцать? И еще, и еще..? И не мелких, а тех, что побольше, тех, что несут на себе основной вес? Сколько простоит здание, из-под которого выбита опора?
И впору шарахнуть самого себя по лбу, лишь бы прекратить течение этих опасных мыслей. Но, к счастью, у него есть, на что отвлечься.
Он ходит взад и вперед, всматривается в лица: мужские и женские, знакомые и незнакомые, наивные и многое повидавшие, уверенные и растерянные, взволнованные и спокойные. Чуть справа от него слегка улыбается одними уголками губ его светловолосая валькирия. Но на нее Дин еще успеет насмотреться, когда наступит вечер и они наконец-то останутся одни, только он и она.
Сейчас же его занимают несколько новых лиц, смотрящих на него, кто с едва скрываемым раздражением, кто с показным равнодушием, а кто и с предельным вниманием, словно он один сейчас воплощает в себе все тайны жизни, судьбы и вселенной. Впрочем, они не так уж и неправы, те, последние. Точнее последний, на которого помимо воли то и дело обращается его взгляд.
Он почти не изменился, все то же безмятежно-невинное выражение лица, то же, казалось бы, окутывающее его невидимой аурой спокойствие, те же невозможно яркие синие глаза, словно в них поселилось отражение ясного неба.
И снова усилием воли приходится отвести взгляд. Да что это с ним? Почему появление в его жизни какого-то инфантильного юнца неожиданно настолько сильно пошатнуло тщательно хранимый покой его души? Почему он не удивляется, что вообще запомнил этого парня, хотя с того памятного бала прошло уже полгода? Что в нем такого особенного? Ну, смотрел. Так на него постоянно смотрят все эти молодые бездельники, бестолково и хаотично ошивающиеся по залам и переходам огромного дворца. Да и не только молодые и совсем не бездельники попробовали свои силы в попытках отвоевать хоть частичку внимания капитана Винчестера. Взять того же адмирала Драгина, лишь пожилой возраст которого до сих пор удерживает Дина от того, чтобы доступно объяснить старому маразматику полную и абсолютную тщетность какой-либо надежды на взаимность.
В конце концов, у него есть девушка. И они бы уже давным давно поженились, если бы Лейла хотя бы пожелала выслушать его соображения на эту тему.
Да и не привлекают его мужчины. Совершенно. Ни капельки.
И прекрати на меня смотреть своими невозможными глазами…
Тьма.
Калейдоскоп.
Вспышка…
...и одна из бронированных машин эскорта внезапно срывается с места и, набирая скорость, мчится туда, где в колонне находится лимузин императорской семьи.
В комм-устройстве слышится отчаянный голос кого-то из его команды, истошно кричащий о только что влетевшей в охранный периметр тяжелой боеголовке. И поздно что-либо предпринимать. Отдавать приказы тоже поздно, да и не нужны они его бойцам, не раз и не два закрывавшим своего царственного подопечного своими телами, умеющим прекрасно ориентироваться в любой ситуации, с профессиональной четкостью реагирующим на любую угрозу и попытку нападения. Сейчас идет проверка уже не бойцов, а их командира. И всей работы, которую он провел, чтобы подготовить их к тому моменту, когда нужно будет действовать, когда от их решений будет зависеть жизнь того, кого они охраняют - самого важного человека в империи.
В эти несколько секунд, в этой напряженной тишине, в этот миг перед приближающейся бурей Дину остается только ждать и надеяться, что... Земля вздрагивает от взрыва, машина эскорта, успевшая заслонить собой лимузин императора, принимает на себя всю силу разрушительной энергии боеголовки и разлетается во все стороны искореженными обломками металла и красными ошметками того, что осталось от находящихся внутри него людей.
Бронированный лимузин Императора резко набирает скорость, уходя из опасного района, и летит прочь, навстречу уже виднеющемуся вдалеке куполу города. Словно рой, защищающий свою королеву, его окружают легкие скутеры и те машины эскорта, которые не были отрезаны от остальных взрывом. Они держат лимузин в плотном охранном кольце, в любую минуту готовые повторить подвиг погибших друзей, лишь бы выторговать своему подопечному у судьбы еще хотя бы несколько секунд жизни.
- Уходим по варианту семь дробь шестнадцать, - доносится до него спокойный и серьезный, едва ли не будничный голос водителя лимузина Матвея.
- Вас понял. До связи, - отзывается Дин, выпрыгивая из своей машины и перебрасывая тяжелый автомат через плечо.
Вокруг него собираются бойцы, повыскакивавшие из остальных машин эскорта. Они сосредоточены, собраны и решительно настроены разобраться с тем, кто превратил рутинный выезд императора в трагедию, кто виноват в гибели их друзей. Дин оглядывает их всех долгим взглядом и мысленно чертыхается - слишком много новичков, для которых это будет первое испытание настоящим боем. Краем глаза он замечает сержанта Барли, приближающегося к нему с компом в руках, и мгновением позже - Лейлу.
Короткая оценка ситуации, выработка тактики, и вот уже оставшиеся от конвоя машины разворачиваются, съезжают с накатанной дороги и устремляются в глубь каменистой пустыни, туда, откуда прилетела смерть.
Может быть, ему повезло нарваться на глупцов; может быть, террористы не ожидали, что их так быстро найдут; может быть, они рассчитывали на панику в случае гибели Императора. Но когда бойцы Дина приблизились к небольшой горной гряде, проходящей через пустыню, их там не ждали.
Вокруг него, в узких темных коридорах системы пещер, в которых обосновались враги, кипит жестокий бой; короткие очереди доносятся, казалось бы, отовсюду, серый камень стен крошится на острые осколки и разлетается во все стороны жалящей шрапнелью.
Дин ведет свою группу бойцов все глубже и глубже под землю, практически наобум ориентируясь в почти кромешной тьме, если не считать узконаправленного света миниатюрных фонариков, закрепленных на их шлемах; яростным огнем автоматов выбивая из укрытий последние очаги сопротивления. Они сеют смерть, они приносят ей кровавую жертву, они мстят за павших и за тех, кто пришел сюда вместе с ними, но уже никогда не увидит дневного света.
В очередной пещере, которую они проходят, нет ни души, и Дин посылает одного из бойцов - Каспера, как он понимает секундой позже, - на другую сторону, к темному проему следующего коридора. Им нужно торопиться, чтобы никто из террористов не ушел, и у него нет времени задаваться вопросом, почему Лейла внезапно отделяется от оставшейся группы и в три прыжка нагоняет де Верна. Но он смотрит ей вслед и неосознанно любуется той кошачьей грацией, которая сквозит в каждом ее движении.
Вокруг стоит мертвая тишина, даже доносившиеся в отдалении звуки перестрелки смолкли. И в этой тишине отчетливо слышен шорох мелких камешков под ботинками Каспера и Лейлы, слышно напряженное дыхание остальных бойцов, слышен клацающий звук взводимого затвора где-то в черном провале коридора... В этот короткий миг между "до" и "после", обычно ничего уже нельзя успеть изменить, попытаться исправить, подкорректировать реальность, и Дин не исключение. Все его мысли сужаются в одно, пульсирующее нарастающим ужасом осознание того, что произойдет в следующую секунду, а губы уже шепчут отчаянное:
- Лейла...
А дальше мир взрывается действием, из которого его сознание, захлебывающееся неслышным, но оглушающим криком у него в мозгу, выхватывает лишь отдельные обрывки происходящего. Вот на долю секунды замер от неожиданности де Верн. Он еще не понимает, что по сути уже мертв, так как представляет собой прекрасную мишень для засевшего в коридоре стрелка. Вот бойцы его группы бросаются на пол. Вот Лейла совершает невероятный прыжок, каким-то невообразимым чудом оказавшись между Каспером и черным провалом выхода из пещеры; вот звучит короткая злая очередь, утопив в грохоте выстрелов чей-то вскрик, а затем кто-то швыряет в коридор гранату, и все остальные звуки поглощает оглушительный взрыв...
И он бросается туда, где упали Лейла и де Верн, только последний уже осторожно сталкивает с себя безвольно обмякшее тело девушки, неуверенными, нескоординированными движениями приподнимается и садится на полу возле нее. Дину не видно ее лица, но он замечает, как напрягается спина Каспера, а потом он уже сам падает рядом с ней на колени только для того, чтобы натолкнуться на пустой взгляд ее открытых глаз.
А дальше... дальше перед глазами какой-то кроваво-тусклый туман; он помнит только, как что-то кричит, помнит тяжесть мертвого тела и липкую кровь на ладонях, помнит ощущение прикосновения ее волос, когда он прижимается щекой к ее лицу; а потом он словно сходит с ума, потому что события теряют какую-либо связность, и только больно, больно, больно... Когда же он выныривает из марева безумия, то видит перед собой лежащего на полу пещеры де Верна и чувствует, что его пальцы до боли, до судорожной дрожи сжимают рукоять пистолета, направленного тому в лицо.
Дин готов спустить курок. Даже не так, он хочет это сделать, хочет стереть с лица земли человека, из-за которого Лейлы больше нет, хочет увидеть, как пуля проделывает аккуратное отверстие посреди лба лежащего перед ним парня на входе и как разлетаются по полу кровавые ошметки мозга и осколки кости на выходе.
Только в глазах де Верна нет страха. Абсолютно. Он смотрит на него так, словно не понимает, что сейчас произойдет. И Дин отбрасывает ненужный ему пистолет в сторону только для того, чтобы обрушиться на парня всей своей массой и бить, бить, бить... куда попадет, лишь бы со всей силы, лишь бы до крови. Это длится недолго, и в конце концов Дина оттаскивают от него.
Удовлетворен ли он? Вовсе нет. Оставьте его на полчаса с этим ублюдком, и, может быть, ему полегчает. Тогда, когда он услышит предсмертный хрип, вырывающийся из горла де Верна; тогда, когда увидит затухающие искры разума и жизни в его глазах. А сейчас... сейчас просто уберите от него куда-нибудь подальше этого сукина сына.
Де Верну помогают подняться и уводят куда-то прочь, но прежде Дин успевает в последний раз за этот день поймать его взгляд. И то, что он видит там, пугает его больше любого кошмара, когда-либо виденного в жизни.
В глазах Каспера он видит отражение своей собственной боли...
А потом его укрывает спасительный полог мрака.
Привычное мельтешение образов.
Вспышка...
...и он, все еще смеясь над очередной шуткой заехавшего в гости Сэма, идет открывать дверь, в которую кто-то ломится, словно раненый лось.
Впрочем, сказать, что брат заехал в гости на денек, значит не сказать ничего.
Сэм фактически поселился у него в прошедший месяц после смерти Лейлы. Он слонялся за Дином буквально по пятам, пытаясь вытащить из охватившей его черной депрессии. Первую неделю младший Винчестер позволял ему напиваться до поросячьего визга чуть ли не каждый день, предварительно предупредив сержанта Барли, что если в его отряде в это время произойдет хоть одно происшествие, тот пожалеет, что на свет родился.
Понедельник второй недели ознаменовался тем, что Сэм решительно отобрал у Дина очередную бутылку виски, со стаканчика которого тот уже почти привык начинать день. Пропущенные завтраки, обеды и ужины тоже пришлось оставить в прошлом, потому что гораздо проще было все же напрячься и как-то доползти до дворцовой кухни, чем выдерживать на себе уничтожающе-сочувственный и в то же время прямой и откровенно упертый взгляд Сэма. И оставалось только догадываться, когда это младшенький научился так смотреть.
Впрочем, спорить о чем-то, упорствовать в стремлении довести себя до ручки, погружаться в апатию тоже больше не хотелось. Его окутывало странное расслабленное спокойствие, которое он поначалу принял за равнодушие, от которого лежал прямой путь в глубокую затяжную депрессию.
Однако Дин ошибался. Он просто начал постепенно, шаг за шагом излечиваться от, казалось бы, затопившего его чувства потери и одиночества. И в том, что он мог теперь смеяться, пусть не так беззаботно и легко, как раньше, но все же смеяться, была целиком и полностью заслуга Сэма.
И все же был один человек, при взгляде на которого все с таким трудом вновь обретенное спокойствие скатывалось с Дина, как с гуся вода. И им был Каспер де Верн. Дин ничего не забыл, а простить был просто не в состоянии. Даже если, прокручивая в памяти события того дня, ему и пришлось в итоге признать, что на месте де Верна мог оказаться любой новичок, ни разу не нюхавший пороха и ошеломленный боем в труднейших условиях замкнутого пространства лабиринта пещер. Лейла все равно бы попыталась заслонить его собой, все равно бы погибла. Однако, одно дело - понимать, и совсем другое - не испытывать всепоглощающей ненависти, которая охватывала его всякий раз, как он пересекался с этим парнем.
Дина удивляло, что де Верн до сих пор не подал прошение о переводе в другую часть. Он знал, что с тех пор, как погибла Лейла, парню прохода не давали другие бойцы, хорошо знавшие и любившие девушку. Жизнь молодого аристократа превратилась в бесконечный ад, который он упорно проходил каждый день, стиснув зубы и стараясь не обращать внимания на жестокие выходки и обидные слова, сыпавшиеся на него со всех сторон. Что это было: упрямство, уверенность в собственной правоте, упорное стремление кому-то что-то доказать? Дин не знал. Да и, по большому счету, ему не хотелось об этом задумываться. По крайней мере, слишком часто.
Все эти, уже ставшие привычными мысли проносятся в его мозгу за какие-то несколько секунд, которых достаточно, чтобы выйти в прихожую. И все же, кто это к нему так настойчиво ломится в столь поздний час?
Краем глаза он замечает, что Сэм тоже встает. Дверь буквально сотрясается от ударов, и брат настороженно ждет, когда Дин ее откроет.
На пороге обнаруживается запыхавшийся Марио Корнелини, один из недавно принятых в отряд новобранцев. Недавно, значит неделю назад. Он тяжело дышит, словно весь путь от казарм до апартаментов капитана Винчестера бежал со всех ног, на его лице застыло выражение отчаяния и какого-то откровенного, почти животного ужаса.
- Скорее, капитан, помогите, они же его убьют! - едва не плача, буквально молит паренек.
"Что за ерунда?" - мимолетно удивляется Дин, но неслышно подошедший Сэм уже спрашивает, опережая его вопрос:
- Кого убьют?
- Каспера! Пожалуйста, капитан, поторопитесь!
Как бы он ни был сердит на де Верна, это вовсе не значит, что он позволит своим бойцам заниматься самосудом. Да и Император совершенно точно вставит ему по первое число за смерть молодого дворянина. О наказании за подобный проступок лучше вообще не думать. А уж какой будет реакция главы рода де Вернов, когда до него дойдет новость, что он остался без единственного наследника, можно вообще только догадываться. И в том, и в другом случаях на своей военной карьере Дин мог поставить большой и жирный крест.
Ну что за идиоты!
Сэм накидывает ему на плечи мундир, который он застегивает дрожащими от ярости пальцами, и вот они уже бегут по длинным коридорам дворца, считая секунды и надеясь, что успеют.
Казарма встречает его безлюдием, что не удивительно. Ведь здесь никто не живет, это только помещение, где бойцы стражи могут принять душ после смены, переодеться или просто посидеть в обществе сослуживцев. Однако из общей комнаты, которая служит местом отдыха, доносится шум множества голосов.
Когда Дин появляется на пороге комнаты, ему на секунду кажется, что здесь собрался весь его батальон, все 322 человека. И хотя ему это только кажется, им с Сэмом все же приходится поработать локтями и кулаками, расчищая себе дорогу в центр круга, в котором яростно и беспощадно избивают де Верна. По мере продвижения братьев Винчестеров до многих доходит, что их междусобойчик посетил сам капитан; шум и крики постепенно смолкают, бойцы расступаются, освобождая братьям проход, но им все же приходится буквально за шкирку оттаскивать и отшвыривать прочь тех, кто, словно забыв обо всем на свете, продолжают наносить удар за ударом по полуобнаженному и уже изрядно окровавленному телу де Верна.
- Твою же мать, - шипит сквозь зубы Дин, когда ему выдается первый шанс присмотреться к парню.
Он слышит, как рассвирепевший от увиденного Сэм кричит:
- Вон! Все вон отсюда! Те, чьи рожи здесь еще будут мелькать через пять минут, загремят под трибунал!
Де Верн лежит спиной к ним, подтянув колени к подбородку, его плечи все еще рефлекторно вздрагивают, словно он продолжает каждую секунду ожидать нового удара или, что еще хуже, в его сознании избиение по-прежнему продолжается. Пол вокруг него залит кровью, но, если приглядеться внимательно, ее не так уж и много, чтобы предположить серьезную рану, впрочем, и не так уж мало. Дин надеется, что она просто напросто натекла с разбитого носа и губ, но парень так старательно прячет лицо, что, даже наклонившись над ним, рассмотреть что-либо не представляется возможным.
Он растерян и не знает, что делать. Ему ужасно не хочется звать доктора Стэнли, тогда скандал ни за что не удастся скрыть, и это при условии, что Каспер будет молчать о происшедшем. Зная спесь некоторых дворян, Дин мог предположить, что парень вполне может потребовать головы своих обидчиков на серебряном подносе, перевязанном голубой тесемочкой. И будет в полном праве. Однако что-то подсказывает Дину, что де Верн не из тех, кто кричит и громогласно жалуется по каждому, даже достойному, поводу. Поэтому на данный момент его задача сводится только к тому, чтобы реально оценить, можно ли здесь обойтись без госпитализации.
Рядом на корточки присаживается Сэм, осторожно кладет ладонь на голое плечо Каспера, и тот резко вздрагивает всем телом и съеживается еще больше.
- Не бойся, - в голосе Сэма столько сочувствия, что в нем можно утонуть. - Их здесь больше нет. Все позади.
Откуда в брате столько этой совершенно фантастической сконцентрированной доброты? Дин тоже пытается найти в себе хоть немного сочувствия к этому жалкому ублюдку, который, как он совершенно искренне считает, просто получил давно причитающееся, но он бессилен в данном вопросе. Ему кажется, что испытывать к де Верну что-либо, кроме ненависти, он просто не способен.
Впрочем, от равнодушия он избавляется уже в следующий момент, когда Сэм медленно переворачивает парня на спину, и Дину открывается залитое кровью до такой степени, что черты просто не разобрать, лицо. Несчастный ублюдок выглядит настолько истерзанным, что даже в зачерствевшем сердце старшего Винчестера находится для него немного жалости.
По большому счету он, скорее, удивлен, что де Верн все еще в сознании. А тот, едва приоткрыв глаза и часто моргая от заливающей их крови, смотрит на него так, словно увидел привидение, и что-то пытается сказать разбитыми непослушными губами.
- Присмотри за ним, - отрывисто бросает Сэм и выходит из помещения, оставляя их одних.
Именно в этот момент Каспер медленно, явно борясь с болью, поднимает руку и пытается дотронуться до него, будто не уверен в материальности склонившегося над ним человека. Дин отшатывается инстинктивно, не думая, не рассуждая, и рука зависает в воздухе, а потом бессильно падает. Де Верн закрывает глаза, а затем и вовсе отворачивается от него. Дину видно, как из уголка его рта на пол течет тонкая струйка крови, как продолжают шевелиться его губы в бессильной попытке что-то сказать, но в тишине слышится только неразборчивый шепот.
С несколькими широкими полотенцами возвращается Сэм, и вдвоем они пытаются хотя бы как-то стереть кровь с тела де Верна. Тот к этому моменту не сопротивляется, но и не помогает, слышно только его неровное хриплое дыхание, в остальном же он абсолютно неподвижен. И все же приглушенные, явно сдерживаемые изо всех сил стоны дают братьям понять, что он по-прежнему в сознании.
Немного приведя Каспера в порядок, братья наконец замечают сетку неглубоких порезов, покрывающих почти всю его грудь, живот и бока. Наверняка еще больше на спине, но им не хочется снова тревожить парня.
- Дин, что ты собираешься делать? - чуть поколебавшись, спрашивает Сэм, отбросив в сторону грязное полотенце и оборачивая де Верна в чистое, практически пеленая ему руки и плечи, как младенцу.
- Не знаю, - отвечает Дин и в сердцах чертыхается. - Наверное, все же придется вызвать сюда Стэнли, как бы мне этого и хотелось избежат
