Студопедия — СООБЩЕНИЕ ТАСС 3 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

СООБЩЕНИЕ ТАСС 3 страница






сопротивление материала
К лету 1990 года рамки «дозволенного цензурой» в СССР раздвинулись настолько широко, что мне показалось, будто и тоцкую тему я сумею пробить в нашей областной «молодежке». Такая уверенность объяснялась тем, что обком ВЛКСМ, чьим органом была газета «Комсомольское племя», в апреле 1990 года переименованная по воле читателей в «Новое поколение», возглавлял Владимир Елагин. Человек либеральных взглядов, на газету он не давил, в отличие от «большого брата» из обкома КПСС. Кроме того, областным управлением по охране государственных тайн в печати руководил Виктор Филиппович Наточий, добрейшей души человек, старавшийся охранить гостайны и при этом не кромсать до неузнаваемости наши статьи. (Кстати, чтобы стало понятно, каким человеком был Виктор Филиппович, ныне, увы, покойный, следует сказать, что позже он работал в комитете по культуре администрации области, выступал как театральный критик, получил премию «Оренбургская лира» за книгу об Оренбургском театре музкомедии).
В июне 1990-го первая часть моей статьи «Репетиции Апокалипсиса» была сверстана в типографии ИПК «Южный Урал», где печаталось «Новое поколение». Я взял оттиск полосы (компьютеры в издательстве появились годом позже) и пошел к В.Ф. Наточему на третий этаж, в кабинет, который теперь занимает «Оренбургская неделя». Виктор Филиппович внимательно мой материал прочел, согласился с тем, что статья нужная, но, к сожалению, большая часть написанного в ней никак не согласуется с «Перечнем сведений, запрещенных к публикации». В каждой редакции СССР имелись такие секретные брошюры с номером на красной обложке. Наш добрый (без всякой иронии) цензор предложил компромисс: убрать упоминание о месте проведения учений, о количестве участников, о влиянии взрыва на мирных жителей… Но такие статьи уже выходили в центральной и местной прессе. Пришла пора сказать людям всю правду.
«Нет, - ответил я Виктору Филипповичу, – резать я ничего не буду, а лучше подожду 1 августа». «А что будет 1 августа?» – спросил он. «Вступит в силу Закон «О печати», а в нем говорится, что цензура в СССР не допускается».
Так и произошло. Набор статьи пролежал в типографии полтора месяца с визой редактора «Нового поколения» Татьяны Денисовой «не разбирать!», и 4 августа, в первом бесцензурном номере нашего еженедельника «Репетиция Апокалипсиса», наконец, увидела свет. Спустя неделю вышла вторая часть. Через месяц статью перепечатала «Комсомольская правда» – на весь Советский Союз. И пошли письма от людей, переживших сентябрь 54-го. Их воспоминания вошли в эту книгу.

Жизнь «после атома» Что же происходило после атомных учений в деревнях, расположенных вокруг эпицентра, подковообразной долины, в которой росла дубовая роща, испарившаяся в момент взрыва 40-килотонной ядерной бомбы? На две трети сгорела деревня Маховка, расположенная всего в четырех километрах от эпицентра, а что не сгорело, то было снесено взрывной волной. Та же или почти та же участь постигла Тащиловку, Орловку и Елшанку, жители которых позже объединились в одно село – Елшанку-вторую. Послушаем жуткий в своей бесхитростности рассказ тогдашнего председателя Тоцкого райисполкома Ф.И. Колесова: – На следующий день заезжал в села – кинжальным огнем уничтожило постройки. Где дом стоит, помещения для скота снесены, а где наоборот. Жили лесники, изгородь у них была из бревен, один дом известкой облили, он сохранился, а другой уничтожило. Где упала бомба, завихрение что ли получилось, один куст осинника остался в руку толщиной, а больше ничего, все черное... А жена моя Екатерина Федоровна – она на зады пошла с одеялом. Как волна шла, она глядела. Месяц пожила. И из Оренбурга приезжали лечить – поздно. Запрещали населению рыть окопы, велели сидеть дома. Которые не слушались, выкопали, сидели, а кому охота поглядеть было, поглядели... Вот на Первомайской улице за пять лет умерли, считай, все мужики, да и женщины многие. Мужики больше, они выходили чаще в лес. Волна выше Тоцкого прошла, а в Сорочинске кто у окон был – порезались. А наутро скот погнали пасти из Тоцкого, из Кирсановки. Скотину пасли, молоко-то надо. Никто не знал и не говорил, что нельзя... Заметно было, что люди больше болеют, умирают. Врачи приезжали, смотрели, щупали. Лекарств никаких не давали. Н.Б. Курапов, жительТоцкого-2, рассказывал мне, как жили люди в первые месяцы и годы «после атома»: – В лощинах вдоль речки Маховки много было дров, поваленного, полусгоревшего леса, который возили и в Тоцкое, и в Оренбург, когда там был штаб Южно-Уральского военного округа, и в окрестных селах пользовались этими «радиоактивными» дровами. Батаевы, наши знакомые, привезли такие дрова, когда они еще гарью дышали. Вскоре умерли... Умерло много моих знакомых учителей, и все они болели раком. И это только учителя... Никто нам не говорил: товарищи, не ездите на полигон, не берите там дрова. Дополняет его земляк И.Е. Кушайков: – Я побывал на полигоне вскоре после взрыва. Землянку в шесть накатов вдавило вровень с землей. Лоси лежали как обритые, раздутые, никто их не убирал. А люди поехали туда дрова брать, воду пили из речек... То ли мы такие дураки, то ли те, кто нами руководит. Вывезенным в село Каменная Сарма жителям Елшанки разрешили вернуться к своим домам, когда село еще горело, вспоминает М.К. Щевелева: – Родители со старшими дочками выгребали картошку из погреба, а я залезла за чем-то очень интересным в пепел от горящего дома. Пепел еще не остыл, и под ним сохранились угольки – вот я сильно обожгла ноги. Мама кинулась ко мне, на руках несла бегом куда-то. Оказалось – к колодцу. За ручки меня держали, а в воде ножки оказались. В колодцах срубы были из плетня, вода подходила близко к поверхности почвы. Я до сих пор помню тяжелое дыхание моей матери (была неповоротливая – ну конечно же, через два месяца родила сестренку, которую мы до сих пор зовем «атомная»). Папа был шофером, пригнал машину и отвез в госпиталь, который находился в здании школы. Со слов папы, врач был еврей, увидев меня с ожогами, отцу сказал: «Девочка – будущая невеста, надо сделать так, чтобы шрамов не осталось». И такой «вонючей гадостью» мазал, что я находилась вне дома. Но зато боль утихла, и сейчас никаких шрамов действительно нет. Нас из временных квартир в селе Каменная Сарма переселили в специально отстроенное село рядом с поселком Искра под Бузулуком. Дома деревянные, сосновые. Но с 1955-56 года все переехали в свое село: кто мог, перевез семью, и большинство так сделало. Переехали потому, что новое место намного хуже нашего села… Это сейчас, оглянувшись, можно удивляться беспечности и бестолковости нашей. Но кто мог предполагать, что нельзя в селах жить? Нам было главное: вернулись в родные места, где красивые леса, нарядные луга, чистые родники. Л.А. Вольновой – она тоже родом из Елшанки – во время учений было двенадцать лет. – До сих пор хочется задать вопрос, – говорит она, – кто привез нас в сгоревшее село на второй-третий день? Вернулись мы: уголья тлели, бродили кошки. Наш дом сгорел. А мы его только с таким трудом отстроили. Сгорело все, что было. Было, конечно, немного, так как после отмены варварских налогов чуть-чуть дышать начали… Жить было негде. Подъемные выплатили, компенсацию за ущерб – 200 рублей на старые деньги. Зиму прожили на квартире у родственников. У них своя семья была пять человек, да нас семеро... Как только стаял снег, ушли с квартиры и все лето строили землянку. Жили в бане, благо она не сгорела. А строить было не из чего. По ночам (днем не разрешали) ездили на лошади в лес, разбирали блиндажи, доски радиоактивные воровали, строились. Два года прожили в землянке. Потом за свои деньги перевезли построенный для нас военными дом в поселке Красногвардеец Бузулукского района. Сами восстановили и только в 1957 году зашли в него. И никому не было дела до нас – как жили, как выжили. Пили воду, ели овощи и не задумывались о последствиях. Ловили в лесу овец после взрыва, резали, ели… Почему люди из села повымирали? Когда отец умирал в 1981 году от рака желудка (а он у нас не выпивал и не курил), то наш фельдшер, который всю жизнь тут прожил, говорил, что смерть уносит жизни людей по этапам: несколько лет затишья, потом восемь-десять человек за год. Кому-то надо было заниматься статистикой! Казалось бы, почему было не жить в новых домах подальше от зараженных мест? На этот вопрос мне ответил старожил Елшанки-второй А.П. Петров: – Там, куда нас отселили, голое степное место – ни леса, ни лугов. Не то что у нас. Да здесь и могилы дедов и прадедов наших, село около трехсот лет существует... Переехало назад семей шестьдесят. До 54-го года наш колхоз имени Чапаева богатейшим хозяйством был, четвертое место по области занимал. Разорили колхоз. Выселили людей, и колхоз сразу просел. А тут ликвидировали и сельсовет... У Николая Васильевича и Нины Кузьминичны Леоновых из Маховки сгорел дом, осталась одна саманная стена. Когда на третий день после взрыва они вернулись из Баклановки, где находились в «эвакуации», в родную деревню, их встретил оставленный ими теленочек. «Чуть живой!» – восклицает Нина Кузьминична. В этот момент на руках у Леоновых были сын двух с половиной лет и семимесячная дочь. Хозяйство приходилось начинать с нуля. Учительница Ю.Г. Сапрыкина из Сорочинска вспоминает, как на ее глазах умирали окружающие. У всех был один и тот же зловещий диагноз. – Через четыре месяца после взрыва умерла ученица моего класса – рак головного мозга. На второй год умер мальчик – рак головного мозга. Мне достались дети 1954 года рождения. Один мальчик, Зубков Саша, плохо учился, болел, мучили головные боли. Окончил четыре класса, больше не мог учиться, а вскоре ослеп, четырнадцатилетним умер. Мать рассказывала, что когда он родился, на нем были черные пятна… Началась смертность взрослых и детей. У соседа умер трехлетний ребенок – рак крови. Умер военком Душин – рак крови, кровь ему меняли семь раз. Умер врач от рака крови – ему пять раз меняли кровь… Г.В. Теркина, еще одна уже известная нам жительница Сорочинска, считает, что население в должной мере не предупреждали об опасности последствий атомного взрыва – об обработке жилищ, о правильном приготовлении пищи, не говоря уже о предупредительных медицинских мерах или спецобследованиях. – Что говорить о «простых» людях, когда умирали руководители района! – восклицает Г.В. Теркина. – В селе Пронькино погибли один за другим, через год-два председатель сельского Совета Старосельцев И.А., председатель колхоза имени Ленина Новиков В., жена директора школы Бобылёва М., сам он погиб, а в селе Маховка умерли его брат, отец. В селе Баклановка умирали один за другим. Председатель Сорочинского райсовета Коротин С.С., который ездил буквально после взрыва на место испытаний, умер от рака легких. Умерли заведующая культотделом Додонова, жена секретаря райкома Малютина, жена начальника гражданской обороны Трунова, директор мехлесхоза Рязанов Б. нашей семье этот взрыв отразился самым жестоким образом на всех женщинах. Облученная средняя сестра (отличница семилетки, прекрасно рисовала, играла на аккордеоне) училась в 1956-58 годах в Покровской культпросветшколе. Там выезжала на уборку картофеля, который пекли на костре и ели. Умерла от рака в 1958 году в 19 лет. Перед смертью сказала, что еще три девочки из группы тяжело болеют. У моей матери – онкозаболевание, она инвалид II группы, произведена операция. Я сама перенесла тяжелую операцию. Младшая дочь родилась с пороком сердца и нижней полой вены (перенесла операцию, инвалид II группы). Старшая дочь имеет заболевание, которое трудно не связать с Тоцким взрывом… А сколько народу уехало из этих районов и умирает в других местах от этого «радиационного мора»! В.И. Шапилову в 1954-м было семь лет. Родился он в Бузулуке и жил там до 18 лет. В августе 1990 года, будучи военнослужащим, приехал в родной город в отпуск, и ему попала в руки газета «Новое поколение» с моей статьей о Тоцком взрыве. «Подобной статьи я лично давно ждал», - написал он в редакцию. В этом своем письме Виктор Иванович очень подробно и точно проанализировал то, что на его глазах в течение первых двух десятилетий после атомных учений происходило с оренбуржцами, жившими рядом с Тоцким полигоном. Рядом – это и в нескольких километрах от него, и в нескольких десятках километров, но расстояние не всегда спасало от смертельной болезни. Четверо его родственников, в том числе отец, умерли от рака. Вот к каким выводам пришел тогда, в 1990-м, Виктор Иванович Шапилов: – Не сразу после взрыва, а в начале 60-х годов мы все (я имею в виду свое поколение) вдруг стали хорошо знать, что такое рак, лучевая болезнь, лейкемия и т.п. Но не потому, что нас медицина просветила на опыте Японии. Нет. Как-то незаметно, исподволь эти понятия вошли в нашу жизнь и вдруг стали обыденными, повседневными. То есть начали умирать еще не старые люди, а то и совсем молодые, именно от этих болезней. Я, наверное, никогда не забуду мальчика пяти лет, у которого в поликлинике брали кровь на анализ (примерно в 1962-63 году), а она была бледно-розового цвета. Вскоре он умер от лейкемии. А еще была соседская девушка Нина, которая умерла примерно в 1975-76 году. Диагноз тот же – лейкемия. А было ей всего 25 лет. Но наиболее заметно для меня было вот что. В нашем «ауле», в котором я рос (район вокзала), жили практически одни железнодорожники. Так вот в конце 60-х они потихоньку начали вымирать. Причем первыми – машинисты, помощники и кочегары. В 50-е была еще паровозная тяга, а в 60-е уже тепловозная. А вслед за ними пошли путейцы, но не все, а те, которые более-менее часто в 50-е годы выезжали в командировки на участок Тоцкая-Сорочинская. Причем, умирали они, как правило, не дожив до пенсии, либо успев получить ее один-два раза. Когда умирал очередной и опять, как и многие до него, от рака, окружающие объясняли это очень просто: «Что же удивляться? Он ведь часто бывал в Тоцком после взрыва». Все это я знаю не с чьих-то слов, все это я видел и слышал сам. Интересно отношение населения к происходящему. Я бы сформулировал это таким образом: «Правительству надо было провести испытания атомной бомбы на живых людях, в густонаселенном районе. Оренбуржью не повезло, потому что выбор пал на нас. Умирать придется раньше срока – ничего не поделаешь, значит, так надо ради каких-то высших интересов. Не мы – так кто-то другой». Вот это почти дословно я много раз слышал от отца, родных и знакомых. Причем говорилось это без возмущения или недовольства, скорее, как-то покорно-обреченно. Мы же не можем, мол, как американцы, испытывать бомбы на японцах, приходится на своих. Если сейчас Минздрав СССР запрещает связывать онкологические заболевания с пребыванием в Чернобыльской зоне, то что же было в середине 50-х годов? Тогда все прекрасно осознавали: все, что связано с атомным взрывом, должно быть покрыто завесой секретности. Начать оказывать эффективную медицинскую помощь населению – значит, разорвать эту завесу. А кто мог решиться на это? Да, Сталин к тому времени уже умер, но грозный облик Лаврентия Павловича очень крепко сидел в сознании людей. Значит, все, тупик. Умирай, но молчи. Что и делали. Мои земляки просто-напросто оказались один на один с атомной смертью. Не могу согласиться с предположением, что жертвы (последствий Тоцкого взрыва среди гражданского населения Оренбуржья. – В.М.) исчисляются десятками или сотнями. Убежден, что их тысячи, а наиболее вероятно – десятки тысяч. Я реалист, военнослужащий, офицер и реально представляю, что такое атомный взрыв и каковы могут быть его последствия, как прямые, так и косвенные. Ведь нельзя забывать, что радиация воздействует и на генетический код живых организмов, значит, пострадавшие могут быть и во втором, и в третьем поколениях. К сожалению, Виктор Иванович не ошибался. Преподаватель Оренбургского государственного педагогического университета В.Г. Семенов, детство которого прошло в полутора десятках километров от Тоцкого полигона, вспоминал: – Через десяток лет после взрыва начинают умирать от рака люди, среди них и моя мать. Наша соседка, еще более молодая, погибла от рака крови. Много было случаев заболевания раком кожи у жителей окрестных деревень… В 1984 или 85-м году я был на студенческой научной конференции в Оренбургском госмединституте. Было подготовлено и сообщение о мутациях новорожденных детей в Тоцком районе, показано множество заспиртованных уродцев. Как мне показалось, сообщение было доказательным, но несвоевременным, оно опередило решение о рассекречивании на несколько лет. Поэтому и реакция на него была закономерной – институтское научное руководство заявило: «Неубедительно. Да, мутаций много, но их даже больше в других районах области». Однако доказательств данного тезиса не последовало. Письмо жительницы Приозерского района Ленинградской области Надежды Бочкаревой, написанное в ответ на перепечатку моей статьи «Репетиция Апокалипсиса» 14 сентября 1990 года в «Комсомольской правде», переслали мне из Москвы, из редакции «Комсомолки». «Собиралась написать давно, – признавалась она, – но было страшно, думаю, знаете сами, почему». Надежде Никоноровне исполнилось восемь лет, когда над ее поселком Михайловским (не существующим теперь) Люксембургского, а ныне Красногвардейского района Оренбургской области проплыло атомное облако. – Через 10-11 лет, – пишет Н.Н. Бочкарева, – заболела мама – рак пищевода, умерла в 1967 году голодной смертью, в страшных муках. Когда была еще в состоянии говорить, просила, умоляла врача сделать ей укол, который бы прекратил ее страдания. Меньше, чем через семь лет после мамы заболела я – рак молочной железы. В это время я жила в Оренбурге. Отнеслись ко мне в онкодиспансере очень внимательно, видно, жалели, ведь 27 лет всего, маленькие дети. Я врачей просила, чтоб скорее меня отпустили, не ведала, глупая, что это не шутка. На инвалидности не была, стыдно было. Но хоть резаная-перерезаная, полуурод, живу до сих пор благодаря врачам Таисии Ивановне, Маргарите Николаевне и другим и Бога благодарю, что дал мне возможность вырастить детей… Года через два после меня заболела средняя сестра – диагноз тот же, примерно еще через год младшая из старших сестер – диагноз тот же. В 1978 году, 23 мая, умерла средняя сестра Мария, остались одни ее сыновья 19 и 13 лет. В этом же году, 3 июня, от скоротечного рака легких умер наш отец. Моя единственная сестра, остававшаяся в живых, жила в Сорочинске, была на инвалидности, одна воспитывала двоих детей, пенсии ей не давали, т.к. большая часть стажа у нее колхозная, а на производстве всего несколько лет. Я писала в Комитет советских женщин, ей назначили пенсию 40 рублей. Естественно, ей, невзирая на болезнь, приходилось тяжело работать, чтоб прокормить детей. В итоге в феврале 1980 года она слегла – метастазы в печень, медицинской помощи не было никакой, не считая одного визита местного «онколога», которая брезгливо ткнула во вздувшийся живот и сказала: «Все ясно». Я, оставив семью и уволившись с работы, уехала за сестрой ухаживать, больше некому было. Больной смертельно человек, стенающий от боли день и ночь, двое детей, наркотики, за которыми нужно ездить каждый день – сначала за рецептом к врачу, затем в аптеку… Это был какой-то кошмар и для меня, тоже нездоровой, еще и надорвавшейся почти неподвижным телом сестры. И страшная мысль, сверлящая мозг: «Меня ожидает то же самое»… За что над простыми людьми, наивно верившими своему правительству, и так «вынесшими все, что Господь ни пошлет», произвели такой страшный эксперимент? Если кто из вас, читатели мои дорогие, может ответить на этот вопрос, то ответьте – хотя бы себе. Я ответа не нахожу вот уже два десятка лет и, боюсь, не найду никогда… 35 лет длился заговор молчания вокруг Тоцких учений и их последствий для солдат, офицеров и мирных жителей. За все это время ни один представитель тогдашней власти даже не подумал что-то сделать для людей, которые ценой собственного здоровья, а то и жизни доказали, что спасения от ядерного оружия нет. Лишь в 1989 году в центральной прессе появились первые робкие статьи на эту тему. С введением в действие 1 августа 1990 года Закона СССР «О печати» стало возможным публиковать более подробные материалы. Тогда-то о Тоцком-54 узнали все. Тогда-то и активизировались депутаты разных уровней и руководители Оренбургской области.

сопротивление материала
10 мая 1990 года в Ленинграде стараниями ветерана Тоцких учений В.Я. Бенцианова был создан Комитет ветеранов подразделений особого риска. 20 октября вместе с Т.В. Злотниковой, тогда она была председателем комиссии по вопросам экологии Оренбургского областного Совета народных депутатов, и В.А. Труновым, учителем из села Пронькина Сорочинского района, в 17 лет ставшим свидетелем Тоцкого ядерного взрыва, мне довелось побывать на конференции «атомных солдат» в Северной столице. Ей тогда еще не вернули имя Петра I. Комитет, согласно его уставу, объединил «бывших военнослужащих Советской армии и Военно-морского флота, войск МВД и КГБ СССР, принимавших участие в войсковых учениях с применением ядерного оружия, испытаниях этого оружия и связанных по роду своей службы с ядерными установками и оружием, а также участников ликвидации последствий аварий на АЭС и других объектах атомной промышленности».
Ветераны собрались в окружном Доме офицеров, вспоминали свою опасную работу, рассказывали, как Минобороны ни в какую не желало признавать их подорванное здоровье результатом военной службы. А вечером, после того, как всю прессу, кроме меня (проходившего более как оренбуржец, нежели как журналист), вежливо попросили, на закрытом заседании приняли обращение к М.С. Горбачеву. Мы, оренбургская делегация, хотя и состоявшая всего из трех человек, прекрасно осознавали, что представляем интересы десятков и сотен тысяч наших земляков, пострадавших в результате Тоцких учений. Поэтому требовали обратиться к руководителю СССР не только от имени военнослужащих, но и от лица мирных жителей Оренбургской области. Такой поворот дела взволновал руководителей Комитета, и они упросили нас снять это предложение. Аргумент у них был простой и привычный: на «атомных» ветеранов, которых к тому времени отыскалось две сотни, у государства деньги, пожалуй, найдутся, а если просить еще и на гражданское население Западного Оренбуржья, то могут не дать ничего. Тогда мы потребовали хотя бы напомнить Михаилу Сергеевичу о том, что незамедлительного решения ждут и проблемы мирных жителей Оренбургской, Семипалатинской областей, других регионов, где проводились атомные испытания. Наше требование, в особенности после того, как мы рассказали о последствиях Тоцкого взрыва для оренбуржцев, было принято единогласно.
В кулуарах конференции Владимир Яковлевич Бенцианов сыпал перед Тамарой Злотниковой остротами и расточал ей комплименты. А после отозвал меня в сторонку, поправил очки с толстенными линзами-«аквариумами» и, понизив голос, спросил, кивнув в сторону нашей экологини:
– Она хоть симпатичная? А то еще обидится на мои реверансы. Ведь я же не вижу ни черта, только силуэты…
Зрение уВладимира Яковлевича стало «садиться» примерно через полгода после Тоцких учений.

7. диагноз: радиофобия
Тема атомных учений под Тоцким оказалась благодатной не только для журналистов столичных и оренбургских газет и телеканалов. За нее ухватились и наши «зеленые», прежде всего Т.В. Злотникова, тогда еще депутат областного Совета. Она весьма активно и настойчиво долбила московских чиновников, тормошила местную общественность, требуя рассказать всю правду о ядерном взрыве 1954 года, а затем и сделать хоть что-то для людей, десятилетия проживших там, где прошло, распадаясь, радиоактивное облако.
Активность Злотниковой, позже дважды депутата Госдумы и председателя думского комитета по экологии, в «тоцком вопросе» отмечал и В.Н. Григорьев, в начале 90-х годов - председатель областного Совета народных депутатов, а затем, до самой своей смерти в 2000 году, председатель Законодательного собрания Оренбургской области. С ним мы встретились летом 1999-го в его рабочем кабинете в Доме Советов, чтобы вспомнить годы, когда битвы за признание и понимание жгучей проблемы оренбуржцев, живущих в районах, подвергшихся воздействию ядерного взрыва, только начинались.
– Эта проблема давно интересует жителей нашей области, – сказал Валерий Николаевич. – И не только жителей Тоцкого и прилегающих к нему районов. Она на самом деле актуальна, потому что гриф секретности с учений 1954 года, по сути дела, так и не снят. В 1990 году я приглашал из Москвы специальную комиссию, чтобы оценить ситуацию, которая складывалась тогда, определить расчетные дозы облучения, способные оказать воздействие на состояние здоровья населения. Наши областные службы здравоохранения и статистики говорили и говорят о том, что ситуация в этих районах отличается в худшую сторону по сравнению с остальными территориями области. Комиссии работали, и ответы приходили такие, что вряд ли могли кого-то устроить...
С В.Н. Григорьевым нельзя не согласиться. Вот, например, он пишет 15 февраля 1991 года министру обороны СССР Д.Т. Язову: «...Подготовлена программа неотложных мер по ликвидации последствий... испытания. Для... изучения масштабов воздействия взрыва на население области и ликвидации его последствий необходимо полное рассекречивание материалов Минобороны, касающихся взрыва, радиационной обстановки, медицинского обследования участников испытаний и населения прилегающих регионов... Без снятия грифа секретности... невозможно решение неотложных задач программы».
Ну, кажется, все ясно: надо знать, с какими конкретно последствиями взрыва бороться, кому помогать в первую очередь и чем. Так подскажите, товарищи военные, речь-то идет о людях, об их здоровье и жизни самой!
И вот спустя три месяца, 13 мая 1991 года, первый заместитель министра обороны генерал армии К. Кочетов, наконец, собрался с ответом: дескать, в июне 1990 года в Оренбургской области работала комиссия и установила, что «по ретроспективной оценке ситуации (1954 года. – В.М.) расчетные дозы облучения не могли оказать воздействия на состояние здоровья населения... Состояние здоровья населения в обследованных районах в настоящее время по основным медико-демографическим характеристикам соответствует среднеобластным показателям, включая онкозаболевания и врожденные аномалии, и не превышает таковых в контрольных районах области и РСФСР (на эту фразу прошу обратить особое внимание. – В.М.)... Вопрос о рассекречивании материалов о войсковом учении в Тоцком учебном центре в 1954 году рассматривается».
Видимо, рассматривается этот непростой вопрос и по сию пору. А может, все-таки не рассматривался никогда? Похоже на то. Судите сами – в июне 1991 года в нашу область приезжает еще одна столичная комиссия и делает выводы, почти дословно повторяющие ответ генерала Кочетова председателю областного Совета Григорьеву. Правда, некоторые данные замолчать все же не удается. Например, члены комиссии во главе с О.Н. Прокофьевым не могли в своей справке не признать, хотя и сквозь зубы, что «по сравнению с 1979 г. отмечается увеличение врожденных аномалий в Бузулукском районе в 5 раз, в Грачевском – в 4,5 раза, в Тоцком – в 3 раза при среднем росте этих аномалий по области в 2,7 раза». То есть люди все чаще рождаются с отклонениями в здоровье. То есть замминистра обороны уличен во лжи.
Правда, тут же комиссия заключает (рано торжествуете, оренбуржцы): «Данные факты не могут быть однозначно связаны с ядерным взрывом в 1954 г., т.к. в Тоцком и Сорочинском районах... рост онкозаболеваемости не отличается от среднеобластного».
Пройдет всего три года, и депутаты Законодательного собрания Оренбургской области примут 19 октября 1994 года решение о неотложных мероприятиях по оздоровлению населения, проживающего в зоне ядерного взрыва, в котором, опираясь на исследования оренбургских ученых, констатируют: «...В районах, пострадавших в результате атомного испытания, отмечается значительное увеличение онкозаболеваний. Так, с 1985 по 1993 гг. прирост составил: органы дыхания – 225%, щитовидная железа – 260%, лимфатическая и кроветворная система – 670%, кожа – 131,1%. Онкозаболеваемость детского населения возросла... в два раза... Количество детей с врожденными аномалиями и пороками развития увеличилось в 3-5 раз, показатель детской инвалидности в этом районе превышает среднеобластной показатель на 55%».
Итак, замминистра обороны СССР уже дважды уличен во лжи. Уличены и «товарищи ученые», которые, создается такое впечатление, выполняли министерский заказ. И вся эта генеральско-профессорская брехня завершается потрясающим по своему цинизму пассажем, который до сих пор почему-то терпит бумага с текстом справки столичной ученой комиссии: «Радиофобия среди населения, особенно усилившаяся после аварии на ЧАЭС и в связи с движением против ядерных взрывов, по нашему мнению, сказывается как на здоровье населения, так и на моральном состоянии».
Это они нам поставили диагноз: радиофобия! Люди, лгавшие и знавшие, что лгут, имели наглость горевать о нашем «моральном состоянии». А цель-то у ревнителей высокой морали с учеными степенями была, похоже, вполне определенная: минимум денег дать Оренбуржью на поддержку пострадавших в 1954-м и последующие годы. Нет, конечно, сколько-то надо было дать, без копеечки оставить нельзя, они так и пишут: «Просить Совет Министров РСФСР о выделении средств для оснащения диагностической и лечебной аппаратурой ЛПУ (лечебно-профилактических учреждений. – В.М.) г. Бузулука и Бузулукского района, выполняющих роль межрайонных лечебных центров, ориентировочно сумма составляет 2,2 млн. рублей, 480 тысяч долларов».
Рубли и доллары через запятую – это одна и та же сумма в наших и американских деньгах. Одна и та же, а не две разные. Плюса между ними нет. Что такое было в 1991 году 2,2 миллиона рублей? На всю область – ерунда. Рыночная, то есть реальная стоимость двухкомнатной квартиры в центре Оренбурга составляла тогда 100 тысяч «деревянных». Вот цена, которую нам определили, вот наш гонорар за участие в массовке репетиции Апокалипсиса.







Дата добавления: 2015-08-12; просмотров: 540. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

Метод Фольгарда (роданометрия или тиоцианатометрия) Метод Фольгарда основан на применении в качестве осадителя титрованного раствора, содержащего роданид-ионы SCN...

Потенциометрия. Потенциометрическое определение рН растворов Потенциометрия - это электрохимический метод иссле­дования и анализа веществ, основанный на зависимости равновесного электродного потенциала Е от активности (концентрации) определяемого вещества в исследуемом рас­творе...

Гальванического элемента При контакте двух любых фаз на границе их раздела возникает двойной электрический слой (ДЭС), состоящий из равных по величине, но противоположных по знаку электрических зарядов...

Метод архитекторов Этот метод является наиболее часто используемым и может применяться в трех модификациях: способ с двумя точками схода, способ с одной точкой схода, способ вертикальной плоскости и опущенного плана...

Примеры задач для самостоятельного решения. 1.Спрос и предложение на обеды в студенческой столовой описываются уравнениями: QD = 2400 – 100P; QS = 1000 + 250P   1.Спрос и предложение на обеды в студенческой столовой описываются уравнениями: QD = 2400 – 100P; QS = 1000 + 250P...

Дизартрии у детей Выделение клинических форм дизартрии у детей является в большой степени условным, так как у них крайне редко бывают локальные поражения мозга, с которыми связаны четко определенные синдромы двигательных нарушений...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.014 сек.) русская версия | украинская версия