То, что произошло пятьдесят лет назад — 14 сентября 1954 года — на Тоцком полигоне в Оренбургской области, долгие годы окружала плотная завеса секретности.

В 9 часов 33 минуты над степью прогремел взрыв одной из самых мощных по тем временам ядерных бомб. Следом в наступление — мимо горящих в атомном пожаре лесов, снесенных с лица земли деревень — ринулись в атаку “восточные” войска. Самолеты, нанося удар по наземным целям, пересекали ножку ядерного гриба… В 10 км от эпицентра взрыва в радиоактивной пыли, среди расплавленного песка, держали оборону “западники”. Снарядов и бомб в тот день было выпущено больше, чем при штурме Берлина.

Со всех участников учений была взята подписка о неразглашении государственной и военной тайны сроком на 25 лет. Умирая от ранних инфарктов, инсультов и рака, они даже лечащим врачам не могли рассказать о своем облучении. Немногим участникам Тоцких учений удалось дожить до сегодняшнего дня. Спустя полвека они рассказали “МК” правду о событиях 54–го в Оренбургской степи.

 

“Вам выпала великая честь...”

Весь конец лета на маленькую станцию Тоцкое со всего Союза шли воинские эшелоны.

— Никто из прибывающих — даже командование войсковых частей — понятия не имел, зачем они здесь оказались, — рассказывает председатель Комитета ветеранов подразделений особого риска Владимир Бенцианов. — Наш эшелон на каждой станции встречали женщины и дети. Вручая нам сметану и яйца, бабы причитали: “Родимые, небось в Китай воевать едете…”

Станислав Казанов отправился на учения в Оренбургскую область, будучи курсантом сержантской школы в подмосковном Голицыне, и только в поезде узнал, что “ожидается испытание нового секретного оружия”.

В начале 50-х всерьез готовились к Третьей мировой войне. После проведенных в США испытаний у нас в Союзе также решили опробовать ядерную бомбу на открытой местности. Место учений — в оренбургской степи — выбрали из-за сходства... с западноевропейским ландшафтом.

“Сначала общевойсковые учения с реальным ядерным взрывом планировалось провести на ракетном полигоне Капустин Яр, но весной 1954–го была проведена оценка Тоцкого полигона, он и был признан лучшим по условиям обеспечения безопасности”, — вспоминал в свое время генерал-лейтенант Осин.

Участники Тоцких учений рассказывают иное. Поле, где планировалось сбросить ядерную бомбу, было видно как на ладони.

— Для учений из отделений у нас отобрали самых крепких ребят, — вспоминает Николай Пильщиков, живущий ныне в Нижнекамске. — Нам выдали личное табельное оружие — модернизированные автоматы Калашникова, скорострельные десятизарядные автоматические винтовки и радиостанции Р-9.

Палаточный лагерь растянулся на 42 километра. На учения прибыли представители 212 частей — 45 тысяч военнослужащих: 39 тысяч солдат, сержантов и старшин, 6 тысяч офицеров, генералов и маршалов. Подготовка к учениям под кодовым названием “Снежок” длилась три месяца. К концу лета огромное Боевое поле было буквально испещрено десятками тысяч километров окопов, траншей и противотанковых рвов. Построили сотни дотов, дзотов, блиндажей…

— Каждый грамм вырытой земли давался с огромным трудом. Она была глинистая, в щебенке, — вспоминает Николай Пильщиков. — Все инженерные работы проводились… в противогазах. Рыли землю, оттягивали маску, выливали из нее воду и снова брались за лопату… Жара доходила до 40—45 градусов. Наши гимнастерки пропитывались белым налетом соли, и, когда их снимали, они с треском рвались поперек плеча...

Накануне учений офицерам показали секретный фильм о действии ядерного оружия. “Для этого был построен специальный кинопавильон, в который пропускали лишь по списку и удостоверению личности в присутствии командира полка и представителя КГБ, — вспоминал Иван Путивльский. — Тогда же мы услышали: “Вам выпала великая честь — впервые в мире действовать в реальных условия применения ядерной бомбы”. Стало понятно, для чего окопы и блиндажи мы накрывали бревнами в несколько накатов, тщательно обмазывая выступающие деревянные части желтой глиной… Они не должны были загореться от светового излучения”.

“Жителям деревень Богдановка и Федоровка, которые находились в 5—6 км от эпицентра взрыва, было предложено временно эвакуироваться за 50 км от места проведения учения, — рассказывает Николай Пильщиков. — Их организованно вывозили войска, брать с собой разрешалось все. Весь период учения эвакуированным жителям платили суточные…”

 

“Нас кормили как на убой”

— Подготовка к учениям велась под артиллерийскую канонаду. Сотни самолетов бомбили заданные участки… — вспоминал Иван Путивльский. — За месяц до начала ежедневно самолет “Ту-4” сбрасывал в эпицентр “болванку” — макет бомбы массой 250 кг.

По воспоминаниям подполковника Даниленко, в старой дубовой роще, окруженной смешанным лесом, был нанесен белый известковый крест размером 100х100 м. В него-то и метили тренирующиеся летчики. Отклонение от цели не должно было превышать 500 метров… Кругом располагались войска.

Тренировалось два экипажа: майора Кутырчева и капитана Лясникова. До самого последнего момента летчики не знали, кто пойдет основным, а кто будет дублером. Преимущество было у экипажа Кутырчева, который уже имел опыт летных испытаний атомной бомбы на Семипалатинском полигоне.

Чрезвычайно строги были режимные мероприятия. “На письмах в качестве обратного адреса указывался Брест… или другие города, откуда прибыли части, только не Тоцкое”, — рассказывает Бенцианов.

Всех участников учений кормили как на убой. Давали мясо, сгущенку, фрукты и овощи…

— Личному составу нашего подразделения, следующего в авангарде наступления, перед взрывом выдали сначала нательное белье, затем теплое, — рассказывает Николай Пильщиков. — И это при жаре в 36 градусов! Также мы получили специальные затемненные вкладыши к противогазным стеклам, через которые едва проглядывало солнце, а также накидки из материала, напоминающего пропитанную керосином бумагу, и плетенные из толстых синтетических ниток чулки выше колен, надеваемые поверх сапог. Они были зеленого цвета и пахли едким.

Каждому из взвода радиационной разведки выдали новенький дозиметрический прибор. Для измерения радиационной обстановки требовалось открыть на дне отверстие и посмотреть на показания прибора. На отметке “50 рентген” была красная полоска. Если стрелка перекрывала ее, солдат надо было выводить из зоны.

Для предотвращения поражений ударной волной войскам, располагающимся на удалении 5—7,5 км от эпицентра взрыва, было предписано находиться в укрытиях, а далее 7,5 км — в траншеях в положении сидя или лежа.

 

“Лед тронулся!”

— На одной из возвышенностей, в 15 км от запланированного эпицентра взрыва построили правительственную трибуну для наблюдения за учениями, — рассказывает Иван Путивльский. — Накануне ее выкрасили масляными красками в зеленый и белый цвета. На трибуне были установлены приборы наблюдения. Сбоку к ней от железнодорожной станции по глубоким пескам проложили асфальтированную дорогу. Никакие посторонние автомашины военная автоинспекция на эту дорогу не пускала…

“За трое суток до начала учения на полевой аэродром в районе Тоцка стали прибывать высшие военачальники: маршалы Советского Союза Василевский, Рокоссовский, Конев, Малиновский, — вспоминает Пильщиков. — Прибыли даже министры обороны стран народной демократии, генералы Мариан Спыхальский, Людвиг Свобода, маршал Чжу-Дэ и Пэн-Дэ-Хуай… Все они размещались в заранее построенном в районе лагеря правительственном городке. За сутки до учений в Тоцке появился Хрущев, Булганин и создатель ядерного оружия Курчатов”.

Руководителем учений был назначен маршал Жуков. Вокруг эпицентра взрыва, обозначенного белым крестом, была расставлена боевая техника: танки, самолеты, бронетранспортеры, к которым в траншеях и на земле привязали “десант”: овец, собак, лошадей и телят…

 

И наступил час “Ч”

В день вылета на учения оба экипажа “Ту–4” готовились в полном объеме: на каждом из самолетов были подвешены ядерные бомбы, летчики одновременно запустили двигатели, доложили о готовности выполнить задание. Команду на взлет получил экипаж Кутырчева, где бомбардиром был капитан Кокорин, вторым летчиком — Роменский, штурманом — Бабец. “Ту–4” сопровождали два истребителя “МиГ-17” и бомбардировщик “Ил-28”, которые должны были вести разведку погоды и киносъемку, а также осуществлять охрану носителя в полете.

“14 сентября нас подняли по тревоге в четыре часа утра. Было ясное и тихое утро, — рассказывает Иван Путивльский. — На небосклоне — ни облачка. На машинах доставили к подножию правительственной трибуны. Мы уселись поплотнее в овраге и сфотографировались. Первый сигнал через громкоговорители правительственной трибуны прозвучал за 15 минут до ядерного взрыва: “Лед тронулся!” За 10 минут до взрыва мы услышали второй сигнал: “Лед идет!” Мы, как нас и инструктировали, выбежали из машин и бросились к заранее подготовленным укрытиям в овраге сбоку от трибуны. Улеглись на живот, головой — в сторону взрыва, как учили, с закрытыми глазами, подложив под голову ладони и открыв рот. Прозвучал последний, третий, сигнал: “Молния!” Вдали раздался адский грохот. Часы остановились на отметке 9 часов 33 минуты”.

Атомную бомбу самолет–носитель сбросил с высоты 8 тыс. метров со второго захода на цель... Мощность плутониевой бомбы под кодовым словом “Татьянка” составила 40 килотонн в тротиловом эквиваленте — в несколько раз больше той, что взорвали над Хиросимой. По воспоминаниям генерал-лейтенанта Осина, подобная бомба предварительно была испытана на Семипалатинском полигоне в 1951 году. Тоцкая “Татьянка” взорвалась на высоте 350 м от земли. Отклонение от намеченного эпицентра составило 280 м в северо-западном направлении.

В последний момент ветер переменился: он отнес радиоактивное облако не в безлюдную степь, как ждали, а прямо на Оренбург и дальше, в сторону Красноярска...

 

“В радиусе 300 м не осталось ни одного столетнего дуба”

Через 5 минут после ядерного взрыва началась артиллерийская подготовка, затем был нанесен удар бомбардировочной авиацией. Заговорили орудия и минометы разных калибров, “катюши”, самоходные артиллерийские установки, танки, закопанные в землю… Командир батальона рассказывал нам позднее, что плотность огня на километр площади была больше, чем при взятии Берлина...” — вспоминает Казанов.

“Во время взрыва, несмотря на закрытые траншеи и блиндажи, где мы находились, туда проник яркий свет, через несколько секунд мы услышали звук в форме резкого грозового разряда, — рассказывает Николай Пильщиков. — Через 3 часа был получен сигнал атаки. Самолеты, нанося удар по наземным целям через 21—22 мин после ядерного взрыва, пересекали ножку ядерного гриба — ствол радиоактивного облака... Я со своим батальоном на бронетранспортере проследовал в 600 м от эпицентра взрыва на скорости 16- 18 км/ч. Увидел сожженный от корня до верхушки лес, покореженные колонны техники, обгоревших животных… В самом эпицентре — в радиусе 300 м — не осталось ни одного столетнего дуба, все сгорело… Техника в километре от взрыва была вдавлена в землю”.

“Долину, в полутора километрах от которой находился эпицентр взрыва, мы пересекали в противогазах, — вспоминает Казанов. — Краем глаза успели заметить, как горят поршневые самолеты, автомобили и штабные машины, везде валялись останки коров и овец. Земля напоминала шлак и некую чудовищно взбитую консистенцию. Местность после взрыва трудно было узнать: дымилась трава, бегали опаленные перепелки, кустарник и перелески исчезли. Меня окружали голые, дымящиеся холмы. Стояла сплошная черная стена из дыма и пыли, смрада и гари. Сохло и першило в горле, в ушах стоял звон и шум... Генерал-майор приказал мне измерить дозиметрическим прибором уровень радиации у догорающего рядом костра. Я подбежал, открыл заслонку на днище прибора, и... стрелка зашкалила. “В машину!” — скомандовал генерал, и мы отъехали с этого места, оказавшегося рядом с непосредственным эпицентром взрыва...”

Два дня спустя — 17 сентября 1954 года — в газете “Правда” было напечатано сообщение ТАСС: “В соответствии с планом научно-исследовательских и экспериментальных работ в последние дни в Советском Союзе было проведено испытание одного из видов атомного оружия. Целью испытания было изучение действия атомного взрыва. При испытании получены ценные результаты, которые помогут советским ученым и инженерам успешно решить задачи по защите от атомного нападения”. Войска выполнили свою задачу: ядерный щит страны был создан.

 

Летчики получили по “Победе”

Жители окрестных, на две трети сгоревших деревень по бревнышку перетащили выстроенные для них новые дома на старые — обжитые и уже зараженные — места, собрали на полях радиоактивное зерно, запеченную в земле картошку... И еще долго старожилы Богдановки, Федоровки и села Сорочинского помнили странное свечение дров. Поленницы, сложенные из обуглившихся в районе взрыва деревьев, светились в темноте зеленоватым огнем.

Мыши, крысы, кролики, овцы, коровы, лошади и даже насекомые, побывавшие в “зоне”, подвергались пристальному обследованию... “После учений мы прошли лишь дозиметрический контроль, — вспоминает Николай Пильщиков. — Гораздо большее внимание специалисты уделили выданному нам в день учений сухому пайку, завернутому почти в двухсантиметровый слой резины... Его тут же забрали на исследование. На следующий день всех солдат и офицеров перевели на обычный рацион питания. Деликатесы исчезли”.

Возвращались с Тоцкого полигона, по воспоминаниям Станислава Ивановича Казанова, они не в товарняке, в котором приехали, а в нормальном пассажирском вагоне. Причем состав их пропускали без малейшей задержки. Мимо пролетали станции: пустой перрон, на котором стоял одинокий начальник вокзала и отдавал честь. Причина была проста. В том же поезде, в спецвагоне, с учений возвращался Семен Михайлович Буденный.

“В Москве на Казанском вокзале маршала ждала пышная встреча, — вспоминает Казанов. — Наши курсанты сержантской школы не получили ни знаков отличия, ни специальных удостоверений, ни наград... Благодарность, которую нам объявил министр обороны Булганин, мы также нигде потом не получили”.

Летчикам, которые сбросили ядерную бомбу, за успешное выполнение этого задания вручили по автомашине марки “Победа”. На разборе учений командир экипажа Василий Кутырчев из рук Булганина получил орден Ленина и, досрочно, звание полковника.

На результаты общевойсковых учений с применением ядерного оружия наложили гриф “совершенно секретно”.

 

“У каждого из “тоцких” — по 50 диагнозов”

Столь крупномасштабные учения редко проходят без жертв. “Были они и у нас: во время тренировок в сорокаградусную жару не выдержало сердце у майора — начальника связи танкового полка, ночью по халатности под гусеницы танка попал солдат, — вспоминал Иван Путивльский. — А вот в ходе учений никаких жертв не было”. Ядерные испытания сказались на здоровье его участников позже…

— В 1990 году из Ленинграда, из Комитета ветеранов подразделений особого риска, пришел запрос на мужа, — вспоминает жительница Хабаровска Анна Новомодная. — А я Анатолия Павловича к тому времени 12 лет как схоронила… Муж руководил на Тоцких учениях танковым батальоном. Умер Толя в августе 78-го, официально — от туберкулеза, не дожив два года до истечения срока подписки о неразглашении государственной тайны.

Я хорошо помню, как в 54–м их часть срочно сняли с места и эшелонами отправили “в летние лагеря”. А когда ребята вернулись — все поголовно стали жаловаться на недомогания, резкие ознобы, обмороки и блуждающие боли, которые не поддавались точной диагностике. А потом многих комиссовали — с инвалидностью и мизерными пенсиями. У Толи обнаружили затемнение в легком...

Муж, зная о своем облучении, не мог рассказать об этом даже своему лечащему врачу… Я сама только годы спустя узнала, как их, без какой-либо радиационной защиты, гнали в эпицентр атомного поражения, где уровень радиации зашкаливал за 50 рентген. Сейчас никого из тех, кто был в 54–м с мужем “под ядерным зонтиком”, уже нет в живых: став инвалидами, они умерли от ранних инфарктов, инсультов и рака.

Никаких проверок и обследований участников этого бесчеловечного эксперимента из соображения секретности не проводилось. Все скрывалось и умалчивалось. Потери среди гражданского населения до сих пор неизвестны. Архивы Тоцкой районной больницы с 1954 по 1980 гг. уничтожены.

Профессор Оренбургской медицинской академии Михаил Скачков рассказывает:

— В Сорочинском загсе мы сделала выборку по диагнозам умерших за последние 50 лет людей. С 1952 года от онкологии в близлежащих селах умерли 3209 человек. Сразу после взрыва — всего два случая смерти. И потом — два пика: один через 5—7 лет после взрыва, второй — с начала 90-х годов.

Изучили мы и иммунологию у детей: брали внуков людей, переживших взрыв. Результаты нас ошеломили: в иммунограммах сорочинских детей практически отсутствуют натуральные киллеры, которые участвуют в противораковой защите... У детей фактически не работает система интерферон — защита организма от рака. Получается, что третье поколение людей, переживших атомный взрыв, живет с предрасположенностью к раку...

— Я пережил 44 госпитализации, почти полностью ослеп, — говорит Бенцианов. — Участникам Тоцких учений не выдали никаких документов, они появились только в 1990 году, когда нас приравняли в правах к чернобыльцам.

— Когда вышел приказ об участниках Тоцких учений, после стольких лет секретности я пять лет не мог разыскать в архивах необходимые документы, — рассказывает Станислав Казанов. — Упоминание о применении атомного оружия в боевых приказах и боевых документах считалось тогда недопустимым.

Из 45 тысяч военных, принимавших участие в Тоцких учениях, ныне в живых осталось чуть более 2 тысяч. Половина из них официально признаны инвалидами первой и второй группы, у 74,5% — выявлены болезни сердечно-сосудистой системы, включая гипертоническую болезнь и церебральный атеросклероз, еще у 20,5% — болезни органов пищеварения, у 4,5% — злокачественные новообразования и болезни крови.

Эти данные совпали с результатами японских и английских ученых, которые обследовали пострадавших при атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки.

— У каждого из “тоцких” — до 50 диагнозов. По сути, в 54–м мы участвовали в ядерной войне без противника, где управлять воздействием поражающих факторов было невозможно, — подводит черту Бенцианов. — Ветераны думали и надеялись, что льготы даны им до конца жизни. Недавно 304 депутата Государственной думы проголосовали за замену льгот для ветеранов подразделений особого риска отнюдь не адекватными денежными компенсациями…

Десять лет назад в Тоцке — в эпицентре взрыва — был установлен памятный знак: стела с колоколами. Сегодня они будут звонить в память о всех пострадавших от радиации на Тоцком, Семипалатинском, Новоземельском, Капустин-Ярском, Ладожском полигонах. На необъявленных ядерных войнах.

 

В рубрике Культура, искусство, история Показать все рубрики

Атомные были и небылицы (Основной вариант)

Александр Филатов Мастер Опубликовано на личной странице 25.08.2009 0 1564 Распечатать

 

Всё тайное становится явным… Как по команде. Раз – и все газеты страны, радио и телевидение России и даже мира вдруг во весь голос повели беседу о том, что нам, жителям Тоцкого района Оренбургской области, было известно всегда, с той самой незабываемой даты: 14 сентября 1954 года. Как невыносимо больно было читать о том, что давно и навсегда задело нас за живое! Порою было очень и очень смешно, когда некие специалисты по новомодным измышлениям и словоблудию, вовсе ничего из нашего не испытавшие, никогда даже не показавшиеся в Тоцком районе, не имевшие к армии никакого отношения, учили нас жизни, рассказывая нам о нашей болячке. Но всё тайное становится явным. Истина должна придти в мир. Должна! Вот я и предлагаю еще раз окинуть взглядом историческое событие сорокапятилетней давности, всё взвесить, поспорить и сделать правильные выводы. Во имя истины. Во имя лучших людей России. Во имя самой России.

Люди рассказывают…

Самые первые воспоминания моего детства начинаются именно с этой даты: 14 сентября 1954 года. Хотя лет мне было мало, даже в школу еще не ходил. Однако события, связанные с этим днем, навсегда врезались в память. И до сих пор ворошат душу, заставляют припоминать детали, размышлять и ставить вопросы, на которые трудно отыскать ответы.
…Помню югослава, который щедро угощает меня шоколадными конфетами из буфета и, сбиваясь, говорит, что на родине у него такой же сын.
Помню выступление китайского цирка, их «летающие» тарелки. А еще – выступление уморительных кукол театра Сергея Образцова. И как проводил артистов армейского ансамбля к Самарке за ландышами.
Помню глубокую щель, вырытую в низине неподалёку от нашего дома. Отрыл её мой отец, бывалый фронтовик. И на одной из тренировок наша семья, как и соседи, укрывается в этой щели, прикрывшись сверху брезентом.
В те же дни один из офицеров даёт мне впервые заглянуть в настоящий бинокль, чтобы рассмотреть серебристый самолет, который «будет бросать атом».
Перед глазами и такая картинка: женщина на высоком крыльце пытается надеть противогаз, но у неё ничего не получается. Стоящий рядом офицер по-смеивается, показывает, как легко эта задача выполнима.
А потом началась эвакуация. Множество рук помогает мне влезть в кузов машины. Мы с мамой на грузовике уезжаем в соседний город Сорочинск к родственникам, подальше от предстоящих учений и эпицентра.
Отец остается.
В незнакомом доме среди многих людей тягостное ожидание необыкно-венного взрыва теряет свою остроту. Поэтому «решающий день» застал нас врасплох. Мы, дети, были одни со старенькой бабушкой, когда вдруг померк свет и затрещали, как разрываемая прочнейшая материя, но в тысячу раз страшнее, небеса. Нормальному грому, даже если молния бьёт рядом, далеко до этого звука. Дрогнула земля, и подпрыгнул дом. Распахнулось окно, печь пошла трещинами. С полок посыпался фарфор. Бабушка охнула, уронила что-то из рук.
Я испугался, что дом рухнет, и почти мгновенно выскочил в окно. За мною с криками помчалась старшая девочка. А еще вижу, как несколько богомольных старушек в черном упали на землю. Они приподнимаются, крестятся, плачут и причитают: «Свету конец, свету конец!»
…Мы вернулись в свой городок. На улице везде много пыли. Наше жильё почти в полном порядке, только вылетели стекла из рам (почему-то с противоположной стороны от взрыва). Мама извлекает из погребка и подвала посуду, продукты, вещи. Никаких вроде бы особых перемен. Но в воздухе есть что-то гнетущее…
Мы, пацаны, обследуем местность. В кленовых посадках вокруг городка находим буквально всё, и всё – очень ценное: тёмные стекла для противогазов, сами противогазы и шланги с банками к ним, защитные накидки и бахилы, патроны, гильзы, целые горы гранита, из которого высекаем искры…
Из досужих разговоров взрослых узнал как-то, что некоторые мужчины после учений решили разжиться деталями мотоциклов и автомобилей, побывавших под взрывом. Разжились, но затем заболели, и, кажется, умерли. А кое-кто «погорел» на дровах, что заготавливались рядом с эпицентром. Из этих же разговоров позднее узнал, что в городке и соседних селах многие люди начали болеть. Слово «белокровие» я услышал раньше других медицинских терминов.

Из воспоминаний отца:

– Подготовка к учениям с применением атомного оружия проводилась долго, тщательно и основательно. С весны прибывали войска, боевая техника, автомобили, животные. Строились блиндажи, отрывались траншеи, окопы, щели и так далее. Отрабатывались действия войск и населения по сигналам тревоги, имитировались взрывы. Ну, а когда практически всё было готово, ждали подходящей погоды. Была сушь, жара, и нужен был ветер определенной силы и направления.
Довольно близко к эпицентру в специальных блиндажах укрывались солдаты, которые после взрыва должны были выполнить учебно-боевые задачи тактического учения.
Эвакуация меня не коснулась. Мне предложили остаться на территории местного Дома офицеров, где я работал в ту пору. Но по сигналу сирены пришлось скрыться в щели, которую я сам же и отрыл неподалеку.
И вот – взрыв! Почти сразу же я выскочил из щели. Было интересно взглянуть на облако – на «гриб», который должен был появиться, на это «новое атомное оружие» в действии. О последствиях взрыва мы тогда толком ничего не знали и о них не думали.
Я поднялся по склону оврага и увидел яркое белое облако, втягивающее в себя темную «ножку» дыма.
Сначала облако вроде бы двинулось на северо-запад, но вдруг появился сильный ветер, и оно пошло на восток, в сторону Оренбурга.
Что творилось в это время в эпицентре, трудно сказать. Ясно одно: после мощнейшего взрыва там всё горело – земля, трава, деревья, кустарники, дымом заволокло окрестности. Я снова спрятался в щели до отбоя тревоги.
Тем временем в селе Тоцкое (районный центр) оставались в своем доме мои бабушка, мать и младший брат. Как и другим жителям близлежащих сел, не подлежащим эвакуации, им дали примерно такой инструктаж: «Услышите гром, увидите облако – выбегайте сразу в огород и ложитесь головой к взрыву, а руки кладите на голову…» Так они и сделали, хотя теперь ясно, что более надежно можно было укрыться, например, в погребе.
Никогда серьезно не болела моя бабушка Агриппина Леонтьевна, а тут захворала, слегла. Пожила еще пять лет и умерла. О взрыве она рассказывала: «Что-то теплое прошло по спине, Коля…» А врачи, помню, говорили, что не от старости умерла она – от рака.
Преждевременно и трагично закончила свою жизнь и моя мама Анна Сергеевна. В последние годы она утратила память и разум. В результате взрыва или нет – не мне судить, конечно. Но уж больно много всяких случайностей и совпадений.
Не блещет здоровьем мой средний брат Алексей Петрович, которому в качестве сверхсрочнослужащего пришлось в памятном сентябре принимать непосредственное участие в атомных учениях.
Не повезло и младшему брату Владимиру. С детских лет он хорошо учился, талантливо рисовал и играл на гитаре. После взрыва у него постоянно болела голова, что, в конце концов, испортило ему всю жизнь. Он умер в 54 года, ослабленный болезнями.

Из воспоминаний мамы:

– Еще в мае 1954 года в наши места начали прибывать войска и техника. На июль готовили взрыв, всё окрестное население знало об этом. Пока готовились, несколько раз имитировали «Атомный удар»: в районе будущего эпицентра поджигали бочки с мазутом.
Хорошо помню эвакуацию в город Сорочинск, что в 25 километрах от городка Тоцкое– 2. Наших жителей разместили в здании школы механизации, а мы поселились у родственников.
Утром 14 сентября пошли мы, женщины, на базар, а дома детей на бабушку оставили. Когда взрыв грохнул, мы на открытое место вышли и смотрели. Страшно! А потом буря занялась сильная.
В городок вернулись на машинах через несколько часов после взрыва. Здание поликлиники осталось без стекол, и в бараке, где была наша квартира, половину окон втянуло внутрь. Нам, видимо, повезло, что городок на склоне оврага размещался – серьёзно ни одно здание не пострадало.
В ту пору маршал Жуков к нам приезжал, маршалы Баграмян, Конев и другие начальники. Курчатов был (об этом мы потом по фотографиям догадались). Булганин и Маленков были, делегация китайцев, югославы… От вокзала вдоль железной дороги правительственную трассу проложили к высотке, с которой руководители страны, испытаний и учений за всей обстановкой наблюдали.
Снабжение в городке было как в раю: яблоки и виноград, напитки десяти сортов, колбасы и рыбные консервы, конфеты и шоколад, папиросы и сигареты, икра черная и красная, и все, что душе угодно.
А после взрыва и учений военные долго в обратную дорогу грузились – увозили покалеченную технику.
Многие с той поры болеть начали. Валя Погорельских сильно облучилась, больше года страдала: замерзала, в валенках всегда ходила, яркого света боялась. Возили её в областной мединститут, да ничего не помогло, умерла она.
В военторге работал Григорий Плаксин, так он тоже заболел и умер.
А Сергей Фатьянов и Николай Белоусов после взрыва на испытательной площадке побывали. Белоусова потом похоронили, а Фатьянову ничего, долгое время жив-здоров был, хотя ушел из жизни явно до срока.
Многие заготовкой поваленного леса занимались, а потом болели. Иван Ильин тоже на месте взрыва был. Облучился, видимо. Возили его на излечение в Харьков, да без толку – умер он.
Из моих родственников в Кирсановке от рака умерли Маруся Донцова и Коля Баклыков. А сколько еще людей заболело после «атома» да умерло, один Бог знает, ведь никто этих сведений никогда не раскрывал.
Самой мне тоже не повезло. Заболела щитовидная железа, начал «зоб» расти. Оперировали несколько раз, но напрасно. И сейчас хоть снова на операцию.

Из воспоминаний А.П.Филатова:

– До и после взрыва как делопроизводитель секретной части бывал на полигоне, ездил к эпицентру. Когда произошел атомный взрыв, я как раз ехал из расположения инженерно-саперного полка в оперативный отдел, что располагался в пойме реки Самары. От поражения световым излучением и проникающей радиации в первый момент удачно спасли складки местности, откуда до эпицентра было всего несколько километров. Не напугали меня, побывавшего в переделках командира танка, и удар воздушной волны, и сотрясение почвы. Однако любопытно было взглянуть на картину после взрыва: яркое облако вверху, и разгорающийся большой пожар внизу, и ветер.
А спустя некоторое время почувствовал себя неважно. Кто же знал об этих самых рентгенах? На мне и средств защиты никаких не было… Но – выжил.

Из воспоминаний учительницы В.К.Плюско:

– Уже с весны шла подготовка к учениям. Летом было огромное количество воинских частей, которые заняли окрестности на десятки километров. К месту испытания свозили технику и животных. Готовились долго… Время испытания откладывалось. Нужна была определенная метеосводка.
С населением велась подготовительная работа. По десятидворкам офице-рами проводились разъяснительные беседы. Сигналом тревоги была сирена. В обязательном порядке из военного городка в Сорочинск должны были выехать семьи с детьми. Остальным по желанию можно было остаться, но подготовить укрытие – щель. Место было указано: в лесу у реки Самары. Здесь же размещалась воинская часть, ведущая наблюдения за рекой.
По первому сигналу мы должны были бежать в укрытие… Так как нам нечем было прикрыть свой окоп, то нас пригласили к себе военные. Их убежище сверху было прикрыто палаткой.
Вдруг – сильный взрыв! Земля вздрогнула, края окопа осыпались…
По второму сигналу сирены мы вышли из окопа, поднялись на гору и увидели грибовидное облако. В этот момент надо было быстро возвратиться домой, закрыть плотно окна и двери и сидеть там до шести часов вечера, ждать сообщения по радио.
Наконец сообщили, что опасности для населения нет. Можно заниматься своими делами…
После испытания я дважды слышала, что кто-то приезжал (видимо, ученые) и брал для анализа землю, соскобы с деревьев и заборов. Такой был слух. О результатах нас не было известно.
Населению запрещалось бывать в эпицентре, но некоторые, несмотря на это, ездили туда за запчастями, дровами и поплатились жизнью.
По-моему, испытание атомной бомбы в густонаселенном районе сказалось на здоровье населения. Не буду говорить о других, скажу о себе. Отец мой умер от белокровия, да и сама я постоянно болею.

Из воспоминаний В.И.Нихаёва,
жителя села Богдановка Тоцкого района:

– 1954 год? Конечно, помню. Летом 54-го, а именно 15 июня, меня призвали на военно-полевые сборы. На трёхмесячные. Служил во взводе химиков-разведчиков. Взвод входил в состав химроты, но лишь формально. С ребятами из других взводов мы почти не виделись. Они занимались своими делами, мы своими. В начале июля на общем построении один из командиров сказал: «До сегодняшнего дня вы были молодыми, то есть новыми солдатами, но в старом обмундировании. Теперь вы будете старыми солдатами в новом обмундировании». Слова эти были произнесены подчёркнуто бодрым голосом. Так, что «старые солдаты» начали внутренне готовить себя к встрече с чайканшистами, захватившими танкер «Туапсе»…
Но встретиться пришлось с другим. День за днем, до самого сентября ко-мандир взвода югослав Маркович, старший лейтенант, обучал нас приемам химзащиты, знакомил с дозиметрическими приборами. А примерно 10 сентября нас с батальоном курсантов-танкистов направили на эвакуацию жителей сёл Елшанка, Орловка, Маховка. Эвакуированных в Каменной Сарме размещали. Вывозили имущество граждан, а со скотных дворов – фураж.
Запомнилась встреча с колхозным бригадиром из Елшанки. Он был очень взволнован и довольно сбивчиво объяснил, что его семью и ещё несколько семей колхозников-передовиков «попросили» рыть погреба, делать накатники и, после эвакуации всех остальных жителей, остаться в этих укрытиях.
…Вернувшись в расположение части, мы увидели множество окопов и укреплений, большое количество коров, овец, лошадей.
Потом была последняя ночь моего пребывания в части. Три месяца сборов заканчивались… А в ту ночь я увидел-таки тех, кому выдали новое обмундирование, как перед отправкой на фронт. Этим «фронтовикам» оставалось два-три месяца до демобилизации. Ребята плакались: «Нам известно, куда нас направляют…» На другой день я был в Богдановке. А там, где я был ещё совсем недавно, состоялось испытание.
Мне повезло. Да не повезло тем «фронтовикам». Облучение плюс «психическая атака» горящими животными сделали своё дело… Не повезло и тем гражданским, кого позднее приманили в эпицентр неохраняемые дрова, уцелевшие запчасти от искорёженной техники. Может, кто-то прихватил «на память» какой-нибудь блестящий прибор из хозяйства Марковича? Как знать… Вот и всё, что я знаю и помню не понаслышке. Помню, конечно, как «ахнуло» и вспыхнуло. Такое – на всю жизнь.

Из воспоминаний учительницы А.Г.Заевой:

– Ночью стали вывозить на грузовых машинах население в Сорочинск. Я в своей десятидворке должна была всех собрать к машинам, особенно семьи с детьми,.
В час следующего дня всех привезли обратно. Среди нас пострадавших не было. После испытания вскоре заболела дочь у И.П.Погорельских. Жена его с дочкой лежали на полу у окна. Женщина почувствовала на бедре выше колена что-то похожее на разрыв кожи. Она жила долго, а дочь рано умерла. Родители добивались, чтобы её лечили от облучения, но этого не признавали. Доказывали, что у девушки порок сердца – признаки схожие.
Семья моей сестры пряталась в картофельной ботве на огороде, прикрывшись одеялом. С ними пряталась и сноха, приехавшая в райцентр на консультацию в больницу. Она тогда почувствовала, что обожгло пятку. Потом постоянно жаловалась на боль в ноге и по-женски. В 33 года умерла от рака.
У сестры начали сильно болеть ноги, а потом сердце, желудок, кишечник, почки, придатки, мочевой пузырь, руки. Всё болело! А дочке её во время испытаний всего три недели было. Теперь она взрослая, ей всегда нездоровится. Не в лучшем положении и дочери ее. Видимо, облучение подействовало на все поколение.
Сама я – инвалид первой группы, а причина моего заболевания неизвестна.

Из воспоминаний Ф.Петракова,
жителя Сорочинска, участника учений:

– Я хочу рассказать вот о чем. После демобилизации, через год, начали у меня выпадать волосы. И через несколько лет стал лысым. Из троих детей один – инвалид с детства. Я катастрофически теряю зрение, часто обращаюсь к окулисту. Кроме очков ничего не предлагают…

Пятнадцатого октября 1989 года в газете «Известия» неожиданно для читателей появилась статья Д.Ефремова из Ленинграда под названием «Сентябрь 1954-го: учения под атомным грибом». Она – первая в моем архиве, она зачитана моими земляками до дыр, она шокировала многих небывалой откровенностью. Корреспондент берёт интервью у замест