Книга Самурая. Бусидо 13 страница

 

Нехорошо, если место казни расположено там, где проходит много людей.

То, как проводятся казни в Эдо и провинции Камигата, должно быть примером

для всей страны. Между тем, о казнях в одной провинции не должны знать в

других провинциях. Ведь если преступников много, это позор. Что подумают о

такой провинции жители других мест?

По прошествии времени преступник забывает о своем злодеянии. Поэтому

лучше казнить виновных на месте преступления.

 

X x x

 

 

Мацудайра Идзу-но-ками сказал мастеру Мидзуно Кэнмоцу:

-- Вам должно быть стыдно! От вас никому нет пользы, потому что вы

низкого Роста.

-- Это верно, -- ответил Кэнмоцу. -- В этом мире не все соответствует

нашим желаниям. Если бы я мог отрубить вашу голову и привязать ее к своим

ногам, я стал бы выше. Но к сожалению, этого нельзя сделать

 

X x x

 

 

Один человек проходил через город Яэ когда у него неожиданно заболел

живот. Он остановился у дома в переулке и попросил разрешения

воспользоваться уборной. В доме оказалась только молодая женщина, но она

повела его во двор и показала, где находится туалет. Когда он снял хакама и

собирался оправиться, неожиданно вернулся муж молодой женщины и обвинил их в

прелюбодеянии. В конце концов их дело рассматривалось в суде.

Господин Наосигэ услышал об этом и сказал:

-- Даже если этот человек не думал о прелюбодеянии, он совершил не

меньшее преступление, когда не раздумывая снял хакама в присутствии женщины.

Женщина же совершила преступление, поскольку позволила незнакомцу

раздеваться, когда в доме не было мужа.

Говорят, что они оба были приговорены к смерти.

 

X x x

 

 

Оценивая вражеский замок на расстоянии, не следует забывать о словах:

Сквозь дым и туман все напоминает горы

весной;

После дождя все напоминает ясный день. Что-то не удается разглядеть

даже в ясную

погоду.

 

X x x

 

 

Даже в преданиях о великих полководцах есть легкомысленно сказанные

слова. Но не следует относиться к этим словам так ясе легкомысленно.

 

X x x

 

 

Человек, который напускает на себя вид знатока, не прослывет

выдающимся, даже если сделает что-то хорошее. Если же он будет вести себя,

как все, люди сочтут, что в его поступках есть какой-то изъян. Но люди

похвалят человека, который сделал небольшое добро, если он известен своей

скромностью.

 

X x x

 

 

В четырнадцатый день седьмого месяца третьего года Сетоку во внутреннем

дворе замка шли приготовления к празднику Бон. Один из поваров Хара

Дзюродзаэмон обнажил меч и отрубил голову Сагара Гэндзаэмону. Другие повара

-- Маватари Рокуу-эмон, Айура Таробэй, Кога Кинбэй и Каки-хара Риэмон -- в

смятении разбежались. Затем Дзюродзаэмон погнался за Кинбэем, который

побежал к месту сбора солдат-пехотинцев. Там слуга дайме Танака преградил

путь Дзюродзаэмону. Исимару Санъ-эмон подоспел на помощь Такэуэмону и вместе

они отняли у него меч.

Приговор был приведен в исполнение двадцать девятого дня одиннадцатого

месяца того же года. Дзюродзаэмон был связан веревками и обезглавлен.

Рокууэмон, Таробэй, Кинбэй и Риэмон были сосланы, а Санъ-эмону была дана

отставка. Такэуэмон был награжден тремя слитками серебра.

Впоследствии говорили, что Такэуэмон действовал нерешительно, потому

что он сразу же не связал преступника.

 

X x x

 

 

Среди слуг Такэда Сингэна были люди несравненной смелости, однако,

когда в битве под Тэнмокудзаном был убит Кацуери, все они разбежались. Цутия

Содзо, воин, который долгое время был в немилости, стался один против многих

врагов.

-- Интересно, где сейчас все те, кто кичился своей смелостью каждый

день? Я верну себе расположение хозяина, -- сказал он и пал в неравном бою.

 

X x x

 

 

В искусстве красноречия главное -- умение молчать. Если тебе кажется,

что в каком-то деле можно обойтись без разговоров, работай, не проронив ни

слова. Если ты видишь, что в каком-то деле слова должны быть сказаны, говори

коротко и ясно.

Если давать волю своему языку, можно навлечь на себя позор и тогда люди

отвернутся от тебя.

 

X x x

 

 

Последователь нэмбуцу повторяет имя Будды на каждом вдохе и на каждом

выдохе и никогда не забывает о нем. Точно так же слуга должен думать о своем

хозяине. Никогда не забывать хозяина -- вот что главное для слуги.

 

X x x

 

 

Если человек вел себя перед смертью достойно, это воистину смелый

человек. Мы знаем много примеров таких людей. Тот же, кто похваляется своим

удальством, а перед смертью приходит в замешательство, не может быть назван

воистину смелым.

 

X x x

 

 

Среди тайных принципов Ягю Тадзима-но-ками Мунэнори есть высказывание:

"Для сильного человека нет правил военной тактики". В подтверждение этого

часто приводят историю о том, как один из подданных сегуна пришел к мастеру

Ягю и попросил у него разрешения стать его учеником.

-- Ты выглядишь как человек, который достиг совершенства в боевых

искусствах, - ответил мастер Ягю. -- Я не могу принять тебя своим учеником,

пока не узнаю название твоей школы.

Я никогда не занимался боевыми искусствами, -- сказал посетитель.

Ты что, пришел издеваться над Тадзима-но-ками? Или мое чутье обманывает

меня, когда говорит мне, что ты -- учитель сегуна?

Тогда посетитель поклялся, что это не

так.

-- Если это не так, скажи мне, есть ли у тебя какие-то глубокие

убеждения? -- спросил мастер Ягю.

-- Когда я был ребенком, я однажды неожиданно осознал, что воин -- это

человек, который не привязан к своей жизни. Поскольку я лелеял это осознание

в своем сердце в течение многих лет, оно стало моим глубинным убеждением, и

поэтому я никогда не думаю о смерти. Других убеждений у меня нет.

Мастер Ягю был глубоко тронут словами посетителя и сказал:

-- Мое чутье не обмануло меня. Основной принцип боевых искусств есть

именно это осознание. До настоящего времени среди нескольких сотен моих

учеников не было ни одного человека, который сполна постиг этот глубочайший

принцип. Тебе нет необходимости брать в руки бамбуковый меч. Я посвящу тебя

в мастера прямо сейчас. -- Сказав это, он вручил посетителю

свиток-Удостоверение.

Эту историю рассказал Мурагава Содэн.

 

X x x

 

 

Созерцать неизбежность смерти следует ежедневно. Каждый день, когда

тело и ум пребывают в покое, нужно представлять себе, как тебя пронзают

стрелами, убивают выстрелом из ружья, протыкают копьем или разрубают мечом.

Каждый день нужно воображать себе, как ты погибаешь в горящем здании, как

тебя уносят огромные волны поражает молния или присыпает обломками каменных

стен во время землетрясения. Каждый день нужно переживать падение с высокой

скалы, смерть в результате болезни или самоубийство после смерти хозяина.

Каждый день без исключения нужно считать себя уже мертвым.

Есть древнее изречение:

Оставь дверь открытой -- и враг уже тут как тут;

Стань под карнизом -- и тебя уже нет.

Не нужно быть все время настороже. Нужно считать, что ты уже мертв.

 

X x x

 

 

Если ты слишком рано достигнешь успеха в жизни, люди станут твоими

врагами, и ты не сможешь быть полезным. Если же ты будешь приобретать славу

постепенно, люди станут твоими союзниками и счастье тебе будет обеспечено.

Каким бы ты ни был, поспешным или медлительным, пока расположение людей

на твоей стороне, ты в безопасности. Говорят, что успех, которым ты обязан

другим, -- самый ценный.

 

X x x

 

 

Воины прошлого отращивали усы. Ведь, когда самурая убивали в битве, его

уши и нос отрезали и несли во вражеский лагерь. Чтобы не возникало

подозрений, что убитый был женщиной, усы отрезали вместе с носом. Если же на

голове не было усов, иногда ее выбрасывали, по ошибке приняв за женскую.

Поэтому самураи отращивали усы, чтобы на поле боя враги не выбрасывали их

головы.

Цунэмото также говорил: "Если человек каждое утро умывается водой,

после того, как его убьют, выражение его лица не изменится".

В традиции правильного воспитания известно понятие "человек с севера".

Супруги должны спать головой на запад. Мужчина должен лежать с южной стороны

лицом к северу а женщина -- с северной и лицом к югу ((11--2)).

 

X x x

 

 

Воспитывая мальчика, прежде всего нужно поощрять в нем смелость. С

младенчества он должен относиться к родителям, как к хозяину. Он должен быть

вежливым, соблюдать правила поведения и следить за своей речью. Он должен

проявлять терпение, прислуживать людям и даже правильно ступать, когда идет

по улице. В прошлом детей воспитывали так же. Если мальчик не проявляет

усердия, его нужно выругать и на один день оставить без еды. Так же нужно

поступать и с нерадивыми слугами.

Главное в воспитании девочек -- с детских лет прививать им целомудрие.

Девочка не должна подходить к мужчине ближе, чем на два метра, смотреть ему

в глаза и брать вещи из его рук. Она не должна ходить на прогулки и посещать

храмы. Если она получит строгое воспитание и будет много страдать в

родительском доме, ей не на что будет жаловаться, когда она выйдет замуж.

Воспитывая детей, нужно использовать поощрения и наказания. Если не

следить за тем, чтобы дети были послушными, они вырастут корыстными и будут

совершать плохие поступки. Поэтому с детьми нужно быть очень внимательным.

 

X x x

 

 

Праздный вечерний разговор

Как самурай клана Набэсима ты должен всячески совершенствовать свои

познания в истории и традициях нашей провинции Тогда ты узнаешь, что наша

сегодняшняя слава -- лишь тусклые отблески нашей былой славы. Изучив историю

и традиции, ты будешь знать, как возник и сформировался наш клан. Ты

узнаешь, что своей долговечностью наш клан обязан самоотверженным усилиям и

состраданию его основоположников. Наш клан благополучно дожил до настоящего

времени благодаря человечности и воинской доблести господина Рюдзодзи

Иэканэ, щедрости и великодушию господина Набэсима Киехиса, а также великим

стараниям и могуществу господина Рюдзодзи Таканобу и господина Набэсима

Наосигэ.

Я не понимаю, как люди нашего поколения могут забывать о славных

традициях своего клана и почитать чужих будд. Между тем, ни Шакьямуни Будда,

ни Конфуций, ни Кусуноки, ни Сингэн никогда не были слугами господина

Рюдзодзи или господина Набэсима. Поэтому мы вправе утверждать, что излишнее

почитание этих будд не входит в традиции нашего клана. И во времена войн, и

в эпоху мирного благоденствия было бы вполне достаточно, если бы высшие и

низшие сословия чтили своих предков и изучали их наследие. Ведь каждый

должен почитать владыку своего клана и основоположника своего учения. Для

самураев нашего клана все чужие учения не обладают ценностью. Мы знаем, что

человек может изучать другие традиции лишь в довершение к глубокому знанию

своей собственной. Но когда человек глубоко постигает свою собственную

традицию, он понимает, что у него нет больше нужды расширять свои знания.

В наши дни представитель другого клана может спросить о происхождении

родов Рюдзодзи и Набэсима, или же о том, почему наша провинция перешла от

первого рода другому. Он также может сказать: "Я слышал, что в былые времена

никто на всем острове Кюсю не мог сравниться в воинской доблести с

представителями родов Рюдзодзи и Набэсима. Расскажи мне о их подвигах".

Я уверен, что тот, кто никогда не изучал истории нашей провинции, в

ответ на такую просьбу не сможет произнести ни слова.

Для слуги не должно существовать ничего, кроме выполнения своих

обязанностей. Однако чаще всего люди пренебрегают своими обязанностями,

потому что находят чужие дела намного более интересными. Поэтому повсеместно

процветает непонимание, и близится великая смута. Жизни господина Наосигэ и

господина Кацусигэ в этом отношении являют нам образец для подражания. В их

времена все слуги прилежно выполняли свои обязанности. В высших сословиях

можно было обратиться за помощью к любому человеку, тогда как представители

низших сословий всегда были готовы оказать услугу. Представители всех

сословий жили в согласии, и могущество клана было на высоте.

Среди многих поколений наших владык не было ни одного недостойного или

легкомысленного правителя, и никто из них ни разу не был сочтен вторым или

третьим по влиятельности дайме в Японии. Наш клан воистину удивителен прежде

всего благодаря силе духа его основателей. Более того, наши владыки никогда

не отправляли своих подданных в соседние провинции, равно как и не принимали

к себе на службу выходцев из других мест. Люди, которые становились У нас

ренинами, никогда не покидали пределов своей провинции, так же как и потомки

тех, кому велели совершить сэппуку.

принадлежность к клану, в котором хозяева и слуги всегда были преданы

друг другу, -- это великое счастье, как для крестьянина,

так и для горожанина. Что уж говорить в этом отношении о самурае.

Самурай клана Набэсима должен прежде всего понимать это. За счастье

принадлежать к такому клану он должен платить своим неукоснительным

служением. Если хозяин благоволит ему, он должен служить еще более

самоотверженно. Он должен знать, что имеет возможность доказать свою

преданность, даже если его делают ренином или велят ему совершить сэппуку.

Он должен быть верным своему клану всегда даже когда его изгнали в горы или

закопали в землю. И хотя человек моего положения не должен говорить таких

вещей, я скажу, что не желаю после смерти становиться буддой ((1)). Я

исполнен решимости и дальше служить своей провинции, даже если для этого мне

придется перерождаться в теле самурая клана Набэсима еще семь раз. Для этого

мне не нужно никаких достоинств и талантов. Мне достаточно одной готовности

посвятить себя процветанию нашего клана.

Можно ли допустить, что другие достойнее тебя? Ведь человек ничего не

достигнет в обучении, если он не обладает великой уверенностью в себе. Ему

не принесут пользу никакие наставления, если он не направит свои усилия на

служение клану. Однако, наше рвение подчас остывает, подобно чайнику, в

котором заваривают чай, но есть средство предотвратить это. Для этого я

следую четырем заповедям:

Не позволяй другим превзойти себя на Пути Самурая.

Всегда будь полезен своему хозяину.

Помни сыновний долг перед родителями.

Проявляй великое сострадание и помогай людям.

Если ты будешь произносить эти четыре заповеди каждое утро перед всеми

божествами и буддами, твои силы удвоятся, и ты никогда не свернешь с

избранного пути. ТЫ должен продвигаться к цели шаг за шагом, словно

маленький червячок. Божества и будды тоже начинали с заповедей.

 

 

юкио мисима ХАГАКУРЭ НЮМОН

Пролог: "Хагакурэ" и я

"Бал графа Орже" Раймона Радиге и "Собрание сочинений" Акинари Уэда

Духовные спутники нашей юности -- это друзья и книги. Друзья обладают

телом из плоти и крови и взрослеют вместе с нами. Увлечения одного периода

жизни со временем ослабевают и уступают место другим устремлениям, которые

человек делит с какими-то другими людьми. Нечто подобное можно сказать и о

книгах. Иногда бывает, что мы перечитываем книгу, окрылявшую нас в детстве,

и замечаем, что в наших глазах она потеряла яркость и привлекательность. Она

становится для нас мертвой книгой, которую мы знаем только по воспоминаниям.

Однако основное различие между книгами и живыми людьми состоит в том, что

книги остаются прежними, тогда как люди меняются. Даже если книга нашего

детства долго валялась в пыли в старом чемодане, она свято хранит свою

философию и характер. Принимая или отвергая книгу, читая или не читая ее, мы

не можем ее изменить. Мы можем изменить только свое отношение к ней, и

больше ничего.

Мое детство прошло в годы войны. В те Дни больше всего меня вдохновляла

книга Раймона Радиге "Бал графа Орже". Это -- шедевр классической

литературы, который поставил своего автора в ряды великих мастеров

французской прозы. Художественные Достоинства книги Радиге несомненны, но

когда я едва ли мог их оценить. Книга Ритягивала меня необычной судьбой

своего

автора, который еще юношей, в двадцатилетнем возрасте, ушел из жизни,

оставив

миру свой шедевр. Тогда казалось, что мне тоже суждено пойти воевать и

пасть в бою в ранней молодости, поэтому я легко отождествлял себя с автором

книги. Почему-то он стал для меня идеалом, и его литературные достижения

служили для меня ориентиром и вехой на пути, по которому мне в этой жизни

суждено было пройти. Впоследствии мои литературные вкусы изменились. Вопреки

своим ожиданиям, я дожил до конца войны, и тогда очарование романа Радиге

для меня немного померкло.

Другой моей любимой книгой было "Собрание сочинений" Акинари Уэда,

которое я носил с собой в бомбоубежище во время налетов авиации. Я до сих

пор не могу понять, почему мне тогда так сильно нравился Акинари Уэда.

Возможно, в те дни я уже вынашивал в себе свой идеал японской литературы, и

поэтому мне казалось близким глубокое уважение Акинари к прошлому и его

исключительное мастерство в жанре рассказа, который, в исполнении Акинари,

представлялся мне сверкающим самоцветом. Мое уважение к Акинари и Радиге не

уменьшилось до настоящего времени, но постепенно эти авторы перестали быть

моими постоянными спутниками.

Единственная и неповторимая книга для меня -- "Хагакурэ"

И есть еще одна книга. Я имею в виду "Хагакурэ" Дзете Ямамото. Я начал

читать ее во время войны и с тех пор всегда держу у себя на столе. Если

вообще существует книга, к которой я постоянно обращался в течение последних

двадцати лет, перечитывая к случаю тот или иной отрывок и всякий раз

восхищаясь им, -- то это "Хагакурэ". Между тем, подлинный свет "Хагакурэ"

засиял во мне лишь после войны, когда популярность книги пошла на убыль,

потому что люди больше не считали, что ее должен знать каждый. Видимо,

"Хагакурэ" всегда окружают парадоксы. Так, во время войны была подобна

источнику света в погожий летнтний день, но только в кромешной тьме

слевоенной поры эта книга засияла во всей своей красе.

Вскоре после войны я написал свой первый роман. В это время вокруг меня

набирали силу литературные течения новой эпохи Однако все то, что принято

называть послевоенной литературой, не находило во мне отклика ни с

интеллектуальной, ни с литературной точек зрения. Идеалы и устремления

людей, которые в своей жизни исходили из чуждых мне философских принципов и

проповедовали непонятные для меня эстетические ценности, не оказывали на

меня никакого влияния, проносясь мимо, словно ветер.

Конечно, я всегда чувствовал себя одиноким. И вот теперь я спрашиваю

себя: что служило моей путеводной звездой в годы войны и продолжает служить

ею сейчас, когда война осталась далеко позади? Это не был ни диалектический

материализм Маркса, ни императорский Указ об образовании. Моим духовным

компасом могла стать книга, которая содержала в себе основы морали и

полностью одобряла дерзания моей молодости. Это должна была быть книга,

которая оправдывала бы мое одиночество и благоговение перед прошлым. Более

того, это Должно было быть произведение, запрещенное в современном обществе.

"Хагакурэ" удовлетворяет всем этим условиям. Подобно другим книгам,

которые так много значили для людей во время воины, это произведение теперь

считается низким, мерзким и опасным. Его надлежит вычеркнуть из памяти, а

оставшиеся экземпляры грубо связать в тюки и отнести на свалку. Однако в

сумраке современности

"Хагакурэ" начинает излучать свой подлинный свет.

 

 

"Хагакурэ" учит свободе и страсти

Только сейчас все то, что я нашел "Хагакурэ" во время войны, начинает

про. являть свой глубинный смысл. Эта книга исповедует свободу, взывает к

страсти. Даже те, кто внимательно прочел одну только самую известную строку

из "Хагакурэ" -"Я постиг, что Путь Самурая -- это смерть" -- понимают, что

это произведение беспрецедентного фанатизма. Уже в одной этой строке виден

парадокс, который выражает суть книги в целом. Именно эти слова дали мне

силу жить.

Мое кредо

Впервые я заявил о своей преданности идеалам "Хагакурэ" в статье

"Праздник писателя", опубликованной после войны, в 1955 году. Вот несколько

выдержек из этой статьи.

Я начал читать "Хагакурэ" во время войны и время от времени обращаюсь к

этой книге даже сейчас. Ее моральные заповеди не имеют себе равных. Ее

ирония никогда не бывает циничной; это ирония, которая рождается

естественно, когда человек осознает противоречие между решимостью

действовать и пониманием правильного пути. Какая это насущная, вдохновенная,

человечная книга!

Те, кто читают "Хагакурэ" с точки зрения общественных условностей --

для знакомства с феодальной моралью, например, -- не замечают в ней

оптимизма. В этой книге отразилась великая свобода людей, жизнь которых

жестко регламентирована социальной моралью. Эта мораль проникла в саму ткань

общества, создала его экономическую систему. Без морали общество невозможно,

но эта мораль не только питает общество, но и позволяет людям общества

прославлять энергию и страсть.

Энергия -- это добро; застой -- это зло.

Это удивительное понимание мира изложено в "Хагакурэ" без малейшего

намека на

цинизм. Воздействие "Хагакурэ" на читателя полностью противоположно

впечатлению, которое остается у него от чтения афоризмов Ларошфуко,

например.

Редко встретишь книгу, которая с помощью этики пробуждает к себе

уважение в такой мере, в какой это свойственно "Хагакурэ". Невозможно ценить

энергию и в то же время не уважать себя. В честолюбии нельзя зайти слишком

далеко. Ведь высокомерие вполне допустимо с этической точки зрения -- однако

"Хагакурэ" не рассматривает его отдельно от других черт характера. "Молодых

самураев следует наставлять в боевых искусствах так, чтобы каждому из них

казалось, что он -- самый смелый воин в Японии". "Самурай должен гордиться

своей доблестью. Он должен быть исполнен решимости умереть смертью

фанатика". Для человека, который исполнен решимости, не существует таких

понятий, как правильность или уместность.

Практической этикой "Хагакурэ" в повседневной жизни можно назвать веру

человека в целесообразность своих действий. В отношении любых условностей

Дзете бесстрастно заявляет: "Главное -- поступать Достойно в любое время".

Целесообразность -- это не что иное, как этически обоснованный отказ от

любой изысканности, Нужно быть упрямым и решительным. С незапамятных времен

большинство самураев были решительны, отличались силой воли и мужеством.

Художественные произведения в любое время рождаются как отрицание

существующих ценностей. Подобно этому, все заповеди Дзете Ямамото появились

на фоне преувеличенных, до крайности изысканных вкусов японцев, живших в

эпохи Гэнроку (1688--1704) и Хоэй (1704--1709).

"Я постиг, что Путь Самурая -- это смерть"

Когда Дзете говорит: "Я постиг, что Путь Самурая -- это смерть", он

выражает свою Утопию, свои принципы свободы и счастья. Вот почему в

настоящее время мы можем читать "Хагакурэ" как сказание об идеальной стране.

Я почти уверен, что если такая идеальная страна когда-либо появится, ее

жители будут намного счастливее и свободнее, чем мы сегодня. Однако пока

реально существует только мечта Дзете.

Автор "Хагакурэ" изобрел средство, которого более чем достаточно для

того, чтобы излечить болезни современного мира. Предчувствуя дальнейшее

раздвоение человеческого духа, он предостерегает нас против мучительности

такого состояния: "Не следует устремляться одновременно к двум вещам". Мы

должны вернуть себе веру в чистоту. Дзете понимал также значимость подлинной

страсти и прекрасно осознавал, каким законам подчиняется эта страсть

Несчастье и счастье человека действия

Не имеет значения, какую смерть мы рассматриваем в качестве завершения

пути человека к совершенству -- естественную или же смерть в духе

"Хагакурэ", смерть от руки врага или в результате вскрытия себе живота. В

любом случае, требование быть человеком действия не меняет отношения к жизни

и не толкает нас на поиски легкого пути. "В ситуации "или--или" без

колебаний выбирай смерть". Дзете учит нас, что, в каком бы положении мы ни

оказались, самоотверженность позволяет нам проявить максимум добродетели. И,

к тому же, подлинная ситуация "или--или" возникает нечасто. Интересно, что,

хотя Дзете и подчеркивает необходимость быстрой смерти, он не торопится дать

нам определение ситуации "или--или".

Рассуждение, в результате которого человек принимает решение умереть,

приходит после многих других рассуждений и решений жить дальше. И это

длительное созревание человека для принятия окончательного решения требует,

чтобы он долго боролся и размышлял. Для такого человека жизнь -- это круг,

который может замкнуться, если к нему прибавить одну-единственную точку. Изо

дня в день он отбрасывает круги, которым недостает какой-нибудь точки, и

продолжает встречать последовательность таких же кругов. В противоположность

этому, жизнь писателя или философа представляется ему нагромождением

постепенно расширяющихся кругов, в центре которых находится он сам. Но когда

наконец наступает смерть, у кого возникает большее чувство завершенности --

у человека действия или у писателя? Я склонен считать, что смерть, которая

завершает наш мир добавлением к нему единственной точки, дает человеку