Принцип системности науки. 3 страница

К оценке второй книги учебника, как нам кажется, необходимо подходить двояко. Сам факт ее издания бесспорно положителен, ибо благодаря этому учебник охватил все разделы криминалистической науки. Однако научный и методический уровень изложенного материала (особенно первой части) был невысок даже для того времени. Между тем, уже был издан ряд работ И. Н. Якимова, В. И. Громова, Н. Лаговиера, о которых мы упоминали, где вопросы методики излагались и более квалифицированно, и более детально. Но сказанное вовсе не снижает оценки работы в целом: это был первый учебник по отечественной криминалистике, ознаменовавший завершение первого периода ее развития — периода возникновения и становления.

Следующий этап развития криминалистики можно охарактеризовать как этап разработки частных криминалистических теорий, отражающих отдельные стороны, элементы предмета науки. Этот этап по времени захватывает приблизительно период с середины 30-х до начала 60-х годов, когда закладываются методологические основы криминалистики, разрабатываются научные основы всех разделов криминалистики и их подразделов (отраслей).

В области криминалистической техники развиваются основы судебной фотографии, приемы и способы использования средств и методов фотографии при производстве отдельных следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий, в экспертной практике и в целях предотвращения преступлений.

Развитию судебной фотографии способствовали труды С. М. Потапова “Судебная фотография” (1948), Н. А. Селиванова “Судебно-опера­тивная фотография” (1955), Н. С. Полевого и А. И. Устинова “Судебная фотография и ее применение в криминалистической экспертизе” (1960), коллективная монография “Фотографические и физические методы исследования вещественных доказательств” (1962), ряд диссертационных работ, статей и методических указаний.

В области трасологии исследования осуществлялись как в направлении разработки ее научных основ, теоретических принципов, так и в направлении изучения отдельных видов материально фиксированных следов-отображений. Начало научной классификации следов положила работа Б. И. Шевченко “Научные основы современной трасеологии” (1947), оказавшая заметное влияние на развитие теоретических основ этой отрасли криминалистической техники. Впоследствии вопросы трасологической классификации получили свое развитие в работах П. В. Данисявичуса, Г. Л. Грановского, А. Н. Василевского и других. Изучаются механизм следообразования, условия сохранения и обнаружения различных видов следов, их доказательственное значение, разрабатываются методики экспертного исследования этих объектов.

Значительное внимание уделяется проблемам криминалистического исследования документов. Базируясь на данных психологии и физиологии, советские почерковеды создали научные основы графической идентификации, разработали систему признаков письма и почерка, методику почерковедческой экспертизы. Начало этому было положено монографией А. И. Винберга “Криминалистическая экспертиза письма” (1940).

Ведущие советские почерковеды А. И. Винберг, С. И. Тихенко, Л. Е. Ароцкер, В. Ф. Орлова, Р. М. Ланцман, А. И. Манцветова своими работами открыли перспективы для практического совершенствования отдельных направлений судебного почерковедения. Детально изучались вопросы технико-криминалистического исследования документов. В трудах А. А. Гусева, Д. Я. Мирского, В. М. Николайчика, Э. Б. Мельниковой и других было обосновано применение физических, химических, фотографических и иных методов при исследовании документов.

В области судебной баллистики наиболее важными были исследования Б. М. Комаринца, посвященные криминалистической идентификации огнестрельного оружия по стреляным гильзам и пулям. В работах Н. М. Зюскина, А. Н. Самончика, Б. Н. Ермоленко и других разрабатывались и неидентификационные вопросы судебной баллистики, экспертизы холодного оружия и пр. Многие пограничные медико-криминалистические проблемы успешно исследовались судебными медиками, например, В. Ф. Черваковым, Ю. М. Кубицким, С. Д. Кустановичем.

Параллельно с развитием криминалистической техники разрабатывались и проблемы криминалистической тактики. Начиная с 30-х годов И. Н. Якимов плодотворно работал над вопросами тактики отдельных следственных действий, в особенности следственного осмотра. Его докторская диссертация “Следственный осмотр” (1947) была первым послевоенным монографическим исследованием в этой области.

Активизации научно-исследовательской деятельности по разработке проблем тактики содействовали дискуссии о предмете криминалистиче­ской тактики и ее месте в системе криминалистики, проведенные в 1955 г. ВНИИ криминалистики Прокуратуры СССР. Интенсивно исследуются тактические начала розыска (В. И. Попов), следственного эксперимента (Л. Е. Ароцкер, Н. И. Гуковская), обыска (А. Р. Ратинов), предъявления для опознания (Г. И. Кочаров), допроса (Л. М. Карнеева, С. Я. Розенблит, А. Н. Васильев), вопросы планирования расследования (С. А. Голунский, А. Р. Шляхов, И. М. Лузгин, Н. А. Якубович, Г. Н. Мудьюгин и другие).

В этот период активно разрабатываются и отдельные проблемы криминалистической методики. Прежде всего следует упомянуть докторские диссертации С. И. Тихенко по вопросам борьбы с хищениями государственного и общественного имущества (1958) и В. П. Колмакова по методике предотвращения и расследования убийств (1962), в которых освещались проблемы борьбы с наиболее опасными преступлениями. Были исследованы вопросы установления в процессе расследования причин и условий, способствующих совершению преступлений
(Г. Г. Зуйков), использования помощи общественности в расследовании и предотвращении преступлений (С. П. Митричев, В. К. Звирбуль и др.).

Большое внимание уделялось разработке конкретных криминалистических методик[51].

Именно на этом этапе развития криминалистики закладываются теоретические предпосылки возникновения общей теории советской криминалистики, которые впоследствии сыграли решающую роль в ее формировании. Рассматривая проблему предпосылок научной теории, М. В. Мостепаненко отмечает, что с помощью теоретических предпосылок определяются исходные понятия и формулируются принципы и гипотезы, на основе которых возникает возможность установить связи и отношения между исходными понятиями. “Определение исходных понятий, а также принципы и гипотезы, необходимые для построения теории, называются основанием теории. Как видим, теоретические предпосылки теории дают возможность построить ее фундамент”[52]. В то же время В. С. Готт, Э. П. Семенюк и А. Д. Урсул, рассматривая проблемы общенаучного подхода к познанию эмпирических фактов и явлений, считают, что “использование специальными дисциплинами эмпирического логико-методологического обоснования новых категорий кардинально трансформирует сам характер такого обоснования, делая его теоретическим для сферы специально-научного знания”[53].

Общетеоретические положения содержались уже в статье Б. М. Шавера о предмете и методе советской криминалистики (1938), в работе С. М. Потапова "Введение в криминалистику" (1946), монографиях А. И. Винберга “Основные принципы советской криминалистической экспертизы” (1949) и “Криминалистическая экспертиза в советском уголовном процессе” (1956). В этих трудах А. И. Винберг не только глубоко исследовал и развил дальше теорию криминалистической идентификации, но и разработал общие теоретические основы советской криминалистической экспертизы, обосновал практическое значение логики и ее законов в криминалистической экспертизе. В указанных работах А. И. Винберг сформулировал также научные основы отдельных видов криминалистической экспертизы, в том числе таких, как графическая и трасологическая.

Один из выдающихся советских криминалистов Абрам Ильич Винберг (1908-1989) родился в Петербурге. После окончания в 1930 г. юридического факультета Ленинградского университета он в течение семи лет находился на прокурорско-следственной работе, а затем переходит на преподавательскую работу в Военно-юридическую академию Красной Армии. В годы Великой Отечественной войны А. И. Винберг вновь на практической работе в органах военной прокуратуры (1942-1945).

Возвратившись после войны к педагогической деятельности, А. И. Винберг руководил преподаванием криминалистики в Военно-юридической академии, а затем перешел на работу в Высшую школу МВД СССР (1965), где возглавил кафедру криминалистики.

В 1960 г. А. И. Винберг назначается директором Всесоюзного научно-исследо­вательского института криминалистики Прокуратуры СССР, а в 1963 г. вновь возвращается на педагогическую работу. С 1968 г. А. И. Винберг полностью посвящает себя научно-исследовательской деятельности сначала в Институте государ­ства и права Академии наук СССР, а затем (с 1972 г.) во Всесоюзном научно-исследовательском институте судебных экспертиз Министерства юстиции СССР.

А. И. Винберг — автор многочисленных монографий, учебников и учебных пособий по криминалистике. Широкую известность приобрели его статьи и выступления о сущности криминалистической техники и криминалистической экспертизы, по вопросам криминалистической одорологии, экспертологии, о научных основах криминалистической техники и тактики, о перспективах развития криминалистической теории, о применении в криминалистике и криминалистической экспертизе логики, семиотики, системно-структурного анализа и др.

Предмету и методу криминалистики, обоснованию ее юридического характера, раскрытию ключевой роли криминалистики в улучшении качества расследования преступлений посвятил свою докторскую диссертацию “Основные теоретические вопросы советской криминалистики” (1955) С. П. Митричев.

Степан Петрович Митричев родился в 1904 г. в крестьянской семье. Свою трудовую деятельность он начал в 1923 г. сельским культработником.

После окончания в 1928 г. юридического факультета Московского университета С. П. Митричев длительное время работал в органах прокуратуры, а затем на ответственной работе в Управлении делами Совета Министров СССР. С 1950 по 1954 гг. С. П. Митричев — директор Всесоюзного научно-исследовательского института криминалистики Прокуратуры СССР; одновременно он ведет педагогич­ескую работу во Всесоюзном юридическом заочном институте, а с 1951 по 1972 г. — заведует кафедрой криминалистики этого института. С 1972 г. до дня своей смерти в 1977 г. С. П. Митричев был профессором-консультантом этой же кафедры.

Основные работы Степана Петровича Митричева были посвящены общетеоретическим проблемам советской криминалистики, ее задачам и методам, участию общественности в расследовании преступлений и методикам расследования отдельных видов преступлений.

Монографические исследования 50-х — начала 60-х годов Б. М. Комаринца, С. И. Тихенко, А. Н. Васильева, Л. Е. Ароцкера, А. Н. Колесниченко, В. Я. Колдина, М. Я. Сегая, И. М. Лузгина, В. К. Лисиченко, В. А. Снеткова, А. В. Дулова, И. Ф. Крылова, Н. А. Селиванова, А. А. Эйсмана, В. Е. Коноваловой и других не только явились теоретическими предпосылками возникновения общей теории советской криминалистики, в них фактически уже содержались структурные элементы этой теории.

Мысль о необходимости разработки теории криминалистики была высказана Б. М. Шавером еще в 1938 г.[54]

В годы Великой Отечественной войны С. М. Потапов продолжил свои исследования в области теории криминалистики. В 1943 г. он завершил работу “Роль методов криминалистики в доказательственном праве”[55], развивающую идеи, высказанные им ранее.

Основные положения этой работы заключаются в следующем:

1. Общим методом криминалистики является метод идентификации, “роль которого во всех его видоизменениях в зависимости от свойств исследуемых объектов состоит в судебном доказательстве тождества” (с. 36). Открытие и некоторое теоретическое обоснование этого метода принадлежит Бертильону, и именно его “следует признать первым осново­положником науки о раскрытии преступлений, которой десять лет спустя после первого приложения этой науки к потребностям расследования и суда было присвоено Гроссом название криминалистики. Ганс Гросс не был самостоятельным исследователем научно-техничес­ких приемов получения судебных доказательств для раскрытия преступлений”[56].

2. “Всякое правонарушение имеет место в том случае, когда возникает отношение, противоположное обеспеченному государственной властью, и такого рода отношения, влекущие за собой наказание в качестве реализации обеспечения, именуются преступлениями. Таким образом, криминалистика, будучи наукой о раскрытии преступлений, имеет своим предметом исследование этого рода отношений между людьми, устанавливая судебные доказательства тождества таких отношений с преступлениями”[57].

3. Понятие преступления как отношения между людьми является основой методологии установления судебных доказательств в процессе раскрытия преступлений. Это отношение “должно быть понимаемо в реа­льном его значении, как взаимно обусловленное проявление свойств ве­щей, обусловливающее в их взаимодействии определенное явление”[58].

4. Причинная связь, подлежащая исследованию при раскрытии преступления, устанавливается “не из последующих за преступлением фактов в цепи бесконечной причинности, а из совокупности предшествующих, за которыми преступление неизменно и безусловно следует и которыми являются взаимодействующие свойства субъекта и объекта в данном отношении конечной причинности”[59].

5. “Основой построения процесса раскрытия преступления при краткости первоначальных сведений о расследуемом событии служит внутренняя связь и взаимная обусловленность отдельных составных частей преступления как целостного взаимодействия свойств субъекта и объекта в конечной причинности. Последовательно открываемые признаки отдельных частей служат основанием применения логического метода открытий, рассматриваемого с точки зрения криминалистической (судеб­ной) идентификации как процесс установления тождества или отсутствия тождества последовательно возникающих представлений о неизвестных фактах, предшествовавших достоверно известным”[60].

Таким образом, но мнению С. М. Потапова, основу теории криминалистики составляет криминалистическая идентификация, и ее разработка обеспечивает криминалистике необходимую методологическую базу.

Позднее, в 1946 г., основные положения данной работы С. М. Потапов изложил во “Введении в криминалистику”.

В 1949 г. С. М. Потапов завершил работу еще над одной книгой, которую он назвал “Теория советской криминалистики”. В предисловии он писал: “Настоящая работа представляет собой первый опыт теории советской криминалистики. Она изложена по иной системе сравнительно с принятыми в руководствах разных авторов... Она захватывает, во-пер­вых, основные положения, относящиеся к правовой природе и истории советской криминалистики; во-вторых, основные положения, относящиеся к ее методологии: в-третьих, основные положения, определяющие содержание науки о следствии и материальную обстановку для его производства как научного исследования; в-четвертых, основные положения, определяющие общую методику следствия в соответствии с учением об отношении, и, в-пятых, применение основных положений теории к отдельным следственным действиям, показанное на примере осмотра места преступления”[61].

В “Теории советской криминалистики” получили свое развитие те же идеи, что и в упомянутой выше работе С. М. Потапова (1943 г.). Автор добавил к ним аргументацию в пользу признания процесса расследования научным криминалистическим исследованием, а также изложение основных положений тактики осмотра места преступления. Он предупреждал, что “основные положения, касающиеся методологии криминалистического исследования, представлены лишь с незначительными дополнениями по сравнению с опубликованным в небольшом тираже издании под именем “Введение в криминалистику”, имевшего в виду положить начало построению теории советской криминалистики”[62].

К сожалению, и эта работа С. М. Потапова не увидела свет и не могла способствовать процессу формирования общей теории советской криминалистики.

В 1947 г., выступая с докладом на VII совещании по криминалистике, созванном Всесоюзным институтом юридических наук, А. И. Винберг впервые поставил вопрос о необходимости создания общей теории криминалистики. Он говорил: “Следует, однако, констатировать, что в результате как молодости советской криминалистики, так и известного увлечения экспериментально-исследовательскими работами ряд актуальных проблем, составляющих основы теории криминалистики, остались еще не разработанными. Криминалистика, накопив, несомненно, ценный опыт и значительный материал по частным вопросам научной техники и методики расследования, в то же время еще не создала общей теории криминалистики (выделено нами — Р. Б.), в том числе такого важнейшего раздела, как методология криминалистической экспертизы. Таким образом, накопленные за прошедшие годы опыт и достижения криминалистов по частным проблемам не поднялись еще до такого теоретического обобщения, которое должно вывести криминалистику из ее нынешнего эмпирического состояния”[63].

В 1951 г. А. И. Винберг вновь писал, что “глубокое развитие советской теории криминалистики на основе марксистской методологии и вооружение ею следственных, судебных и экспертных работников составляют важнейшую и ближайшую задачу ученых-криминалистов”[64].

В 1955 г., выступая на дискуссии о предмете криминалистической тактики, А. А. Пионтковский также употребил термин “общая теория криминалистики”, обозначив им, правда, лишь общие положения тактики[65]. Но в те годы еще не было условий, необходимых для создания общей теории криминалистики. Эти условия возникли после разработки философских проблем криминалистической науки в середине 60-х годов, когда укрепилась ее собственная методологическая база.

1.2. ПОНЯТИЕ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ОБЩЕЙ ТЕОРИИ КРИМИНАЛИСТИКИ

О

бщая теория криминалистики — это система ее мировоззренческих принципов, теоретических концепций, категорий и понятий, методов и связей, определений и терминов[66], это научное отражение всего предмета криминалистики. Общая теория является методологической основой криминалистики.

Методология конкретной области научного знания, конкретной частной науки не сводится к системе используемых в этой науке методов исследования, отражения своего предмета. Отождествление методологии с системой методов означает, по нашему мнению, чисто прагматический подход к раскрытию данного понятия. При такой трактовке методологии отступает на второй план ее мировоззренческое значение, философский смысл, неизбежно принижается значение диалектического материализма, который является всеобщей научной методологией именно потому, что “диалектическая логика есть субъективное отражение всеобщих объективных законов движения и развития реального мира”[67].

“Диалектический материализм, — замечают В. С. Готт, Э. П. Семенюк и А. Д. Урсул, — обладает структурой, элементом которой является, прежде всего, материалистическая диалектика, имеющая по своему содержанию общенаучное, более того, универсально-логическое, общегносеологическое значение”[68]. И по мнению И. З. Налетова, диалектико-материалистическая методология “была и остается принципиальной, выверенной основой естественнонаучного и социального познания”[69].

Прагматизм в трактовке понятия методологии становится особенно очевидным тогда, когда этим термином обозначают лишь дисциплину, изучающую фактическое применение методов деятельности и пути их усовершенствования. С подобным пониманием методологии мы встречаемся у Т. Котарбиньского, который, например, “самой общей методологией” объявляет дисциплину, “которая исследует способы деятельности, применимые во всех крупных областях деятельности — как в технике и экономике, так и в области права и социального управления, а также в медицине, национальной обороне, школьном деле и т. д.”[70]. Здесь на первый план выдвигаются уже задачи чисто практические, в значительной части организационные, не определяющие отношения субъекта к объекту в процессе познания, не раскрывающие содержания отражения, лежащего в основе этого процесса.

Правильное понимание сущности методологии требует рассмотрения диалектического материализма — всеобщей научной методологии — как теории познания, что приводит к важному выводу: методология — это теоретическая система знания, то есть система идей, а не просто способов исследования. Прав В. В. Ядов, когда он пишет: “Методология науки, — это прежде всего гносеологическая проблема; позитивист, напротив, отрицает какую бы то ни было причастность методологии к философскому мировоззрению... Методологию определенного исследовательского процесса вообще нельзя представить себе в отрыве от теоретической системы знаний, в сфере которой ведется научный поиск”[71]. Еще более определенно выразил свое отношение к этому вопросу Н. Стефанов, который определил методологию как систему определенных теорий, исполняющих роль руководящего принципа, орудия научного анализа, средства реализаций требований этого анализа[72].

Было бы неверным полагать, что поскольку методология — это система идей, то методы исследования не имеют к ней отношения. Здесь другая (такая же ошибочная) крайность в понимании сущности методологии. Составной элемент методологии — учение о методах познания, в том числе и о методах формирования теоретических положений, о методах конструирования теорий. Речь, следовательно, идет только о том, что учение о методах познания не исчерпывает собой содержания методологии. Более того, в известном смысле любая теория играет роль метода познания, ибо указывает путь исследования и определяет его цели. Можно согласиться с П. В. Копниным, который полагает, что “любая отрасль научного знания может плодотворно развиваться только в том случае, если она превращает свои теории с самого момента их возникновения в метод достижения нового знания и практического преобразования действительности”[73]. Эту же мысль подчеркивает и М. Б. Туровский, когда указывает, что метод есть не особая форма знания, а характеристика теории, поскольку последняя выступает в роли программы практического осуществления своего предмета, то есть в роли предпосылки метода[74]. Единство теории и метода подчеркивает и А. М. Коршунов: “Теория одновременно есть метод, и наоборот, метод есть теория... Любые знания выступают и как результат, и как средство научного познания. Теория выполняет функции метода познания, поскольку она используется для получения новых знаний.[75]”

Некоторые философы полагают, что постановка вопроса о методологии конкретной науки неправомерна. Так, А. Бынков пишет, что “метод познания в конечном счете определяется самыми общими законами и отношениями материального мира. Из этого следует, что частнонаучной методологии нет. Методология одна: она есть философско-логическая, ибо только философия и логика исследуют всеобщие законы бытия и мышления. Частнонаучные методы являются конкретизацией всеобщего метода и всеобщей методологии”[76]. Эти рассуждения на первый взгляд могут показаться безупречными. Действительно, не приводит ли нас утверждение о существования методологии конкретных наук к признанию того, что материалистическая диалектика как методология не имеет всеобщего характера, что наряду с ней существуют еще какие-то “методологии”, что частнонаучные методы возникают и применяются вне всякой связи с диалектическим методом? Нам кажется, что подобные опасения неосновательны.

Материалистическая диалектика потому и есть всеобщая научная методология, что она исследует всеобщие законы бытия и мышления. Но подобно тому, как существование таких всеобщих законов не отрицает наличия иных закономерностей объективной действительности, находящихся с точки зрения субординации на другом уровне и относящихся к явлениям иной степени общности, так и наличие всеобщей методологии не исключает существования методологии конкретной частной науки, базирующейся на принципах всеобщей методологии, но отражающей специфику и предмет узкой сферы познания. Отношения между всеобщей научной методологией и методологией частной науки суть отношения общего и отдельного, а не отношение несовместимости. Общее проявляется в отдельном, не существующем независимо от общего.

В нашем представлении частнонаучная методология — это диалектико-материалистическая методология конкретной науки, корни которой — в материалистической философии, определяющей ее мировоззренческие устои и принципы. То же самое относится и к методам конкретной науки, которые базируются на диалектическом методе, исходят из него, но не дублируют его и совокупность которых не исчерпывает, по нашему мнению, понятия методологии (о чем в дальнейшем будет идти речь).

Среди специалистов в области теории государства и права распространено и несколько иное решение рассматриваемого нами вопроса. Применительно к проблеме методологических основ отраслевых юри­дических наук, характеризуя значение общей теории государства и пра­ва, К. А. Мокичев полагал, что эта наука “имеет методологическое значение для всей системы юридических наук. Она призвана разрабатывать методологические вопросы применительно ко всем отраслевым правовым наукам. Общей же методологической наукой для всех общественных, в том числе и для юридических наук, остается марксистско-ленинская философия”[77]. Таким образом, по мысли К. А. Мокичева, существуют две методологии: общая — для всех наук и специальная — для группы наук (в данном случае юридическая). У отраслевых же юридических наук отсутствует своя методология, и в ней нет необходимости, так как теория государства и права решает за них и для них все методологические проблемы.

Несколько осторожнее, но в общем, аналогично характеризовал роль теории государства и права по отношению к отраслевым юридическим наукам Н. Г. Судариков. Он утверждал, что, “являясь наукой методологической, теория государства и права призвана показать специфику применения марксистско-диалектического метода к государственно-правовым явлениям”[78].

Еще более осторожно по этому вопросу высказался А. М. Васильев: “Изучение правовых явлений в рамках отраслевых юридических наук необходимо должно сообразовываться с представлениями о праве в це­лом, опираться на категории общей теории государства и права. В этом смысле сама общая теория государства и права, законы, категории и другие логические формы которой играют роль инструмента в познании специфики всех правовых явлений, руководящего принципа при их изучении, и выступает как частная методология всех правовых наук”[79].

Эта точка зрения создавала впечатление, будто у отраслевых юридических дисциплин имеются две методологические базы — диалектический материализм и теория государства и права. Но такой вывод представляется неприемлемым по принципиальным соображениям.

Ограждая себя от подобной критики, Н. Г. Александров писал: “Об­щая теория государства и права в отношении отраслевых юридических дисциплин представляет собой методологическую дисциплину, конкретизирующую методологию исторического материализма применительно к государству и праву... Сказанное вовсе не означает, что у юридических дисциплин существуют две методологические базы — исторический материализм и общая теория государства и права, поскольку последняя, как отмечалось выше, именно конкретизирует методологию исторического материализма применительно к государственно-правовым явлениям”[80]. Таким образом, по мысли Н. Г. Александрова, методология юридических наук одна — это теория государства и права, которая в то же время самостоятельного значения фактически не имеет, ибо служит только конкретизацией другой методологии — исторического материализма.

Все упомянутые авторы сходятся в одном: у отраслевых юридических наук не может быть какой-то своей методологии. Продолжение этого тезиса выглядит по-разному: методологией конкретных юридических наук может быть только философия; методологией конкретных юридических наук является философия и теория государства и права; методологией юридических наук служит теория государства и права, представляющая собой конкретизацию исторического материализма.

Разработка методологии юридической науки имеет по крайней мере три аспекта. Во-первых, это исследование общих философских основ юридической науки, тех принципов, с точки зрения которых необходимо подходить к определению роли и места юридической науки в системе наук об обществе и в практике государственного строительства. Решение этих проблем лежит в сфере философии. Во-вторых, это разработка методологии юридической науки в смысле специфической конкретизации диалектико-материалистического метода применительно к предмету юридической науки в целом, понимаемому обобщенно. Исследования такого рода — сфера теории государства и права, и в этом смысле (но не в смысле “посредничества” между философией, с одной стороны, и юридическими науками — с другой) можно говорить о методологическом значении разрабатываемых теорией государства и права таких общих понятий, как государство, право, правовая норма и т. п.[81] В-третьих, это разработка методологии конкретных юридических наук, решение возникающих в них проблем с позиции познания их гносеологической сущности, понимания диалектической связи между ними, использования для такого решения категорий и законов материалистической диалектики и теории познания.

Мировоззренческий характер материалистической диалектики обусловливает необходимость философского подхода к решению частных за­дач конкретных наук, необходимость разработки методологии этих наук.

Разработка методологических проблем общественных, естественных и технических наук на современном уровне развития под силу только специалистам в конкретных областях знания, обладающим подлинно нау­чным мировоззрением, то есть владеющим материалистической диалектикой как методом познания и как учением о познании. Именно поэтому разработка методологии конкретных юридических наук — это их собст­венная сфера, важнейшая задача, стоящая непосредственно перед нами.