ПЕРЕУБЕЖДЕНИЕ

 

Дракула сидел за небольшим четырехугольным столом. Когда Ион вошел, он не обернулся, так и продолжал неотрывно смотреть на едва колыхающиеся огоньки свечей. Только когда гость сел на стул, приготовленный для него с другой стороны стола, напротив Дракулы, тот поднял темно-зеленые глаза, в которых не было ни узнавания, ни осознания. Ничего в них не было. Пустота. Ион, явно озадаченный, взял из рук слуги кубок с вином, и тот бесшумно удалился из комнаты.

Пить гость не стал. Ему трудно было выносить взгляд Влада. Он смотрел на стол, чтобы не видеть лица бывшего друга.

Ион сразу заметил два больших глиняных горшка, над которыми колыхались струйки пара. В одном явно содержалось разогретое вино, которое, судя по запаху, долго настаивали на можжевельнике. От второго шел дух тушеного мяса. Тремблак почувствовал знакомый сладковатый аромат потрохов то ли зайца, то ли кролика, изрядно провяленных на солнце. На широком блюде с краю стола лежал свиной язык, порезанный ломтями. Рядом с ним стояли металлические миски, лежали ложки и ножи. По бокам, уравновешивая друг друга, высились два канделябра со свечами.

В самом центре стола красовалась металлическая скульптура. Она изображала дуб зимой, как подумал Ион, взглянув на опавшие листья. Мастера постарались на славу. Потрескавшаяся кора на стволе и голые ветви смотрелись как живые, только в уменьшенном варианте. Это дерево служило своеобразной подставкой. На его металлических ветвях висели раздвоенные змеиные языки, поблескивающие в красноватых огоньках свечей.

Тремблак не выдержал, решился поднять глаза и встретил все тот же невыразительный, почти безжизненный взгляд Влада.

Он указал на дерево и спросил, возможно, даже излишне громко, лишь бы прервать молчание:

— Ты все еще боишься отравления?

Дракула наконец вышел из оцепенения.

— Я ничего не боюсь, — глухо ответил он. — Меня не могут убить таким образом, не моя это судьба. Но все-таки я не брезгую использовать змеиные языки, чтобы сразу определить яд, если его мне дадут, кроме того, надеюсь на единорога. — Он поднял кубок, повернул его и наклонил к свету, а заодно и к Иону. — Я кладу в вино кусочек его рога.

На дне серебряной посудины гость заметил какой-то бурый обрубок, испещренный бороздками.

— Это дорогое удовольствие, — заметил он.

— Жена преподнесла мне его.

— Она или твой сын не присоединятся к нам?

— Сын отправился развлечься с друзьями, а заодно похвастаться перед ними свежим шрамом. Я слышал, что за все эти годы он ни разу не покупал себе вина. Все торопятся его угостить и готовы платить за то, чтобы поглядеть на следы, которые оставили когти Дракулы на его коже. Что ж, вина он получает немало, потому что в схватке легко отвлекается, как ты сам видел.

Дракула поднял кубок, отпил и продолжил:

— Жена появится, но есть не будет. Один из наших сыновей заболел. Кстати, вот и она.

Он поднялся и улыбнулся.

— Входи, моя дорогая, познакомься с моим старым… другом Ионом Тремблаком. Ион, — обратился он к валаху, — это Илона.

Илона… Это имя много лет не выходило у него из головы. Крики женщины, которая носила такое же имя, раны, нанесенные ей, взывали об отмщении, которое он так и не осуществил. Ион слегка покачнулся, когда поднимался из-за стола, дабы предстать перед невозможным.

Тремблак поднял глаза и взглянул. Все оказалось не так, как он вообразил себе. Перед ним стоял вовсе не дух, а всего лишь женщина. Ее лицо было бледным, даже белым, совсем как снег за стенами дома, в котором она жила. На нем ярко выделялись большие темные глаза. Нос был длинным, скулы — заостренными. Эта Илона подбривала брови по моде, принятой при дворе в Буде, и потому ее лоб, обрамленный чепцом, казался необычайно высоким. Из-под чепца виднелся край иссиня-черных густых волос. Женщина оказалась полной противоположностью той, другой Илоне, образ которой Ион неизменно носил в своем сердце. Этого нельзя было не заметить. Но даже если она и не была прекрасна, то в глазах ее светилась доброта. Гость увидел это, когда хозяйка дома приблизилась к нему, выйдя из сумрака на свет.

Княгиня протянула ему руку. Он наклонился, поцеловал ее.

— Добро пожаловать к нам, сударь, — проговорила она, произнося грубоватые венгерские слова плавным голосом, полным скрытой неги. — Я много слышала о вас.

Ион поднял голову и заметно смутился. Что мог ее муж говорить о нем? Сам он очень редко рассказывал своей собственной жене о человеке, которого когда-то искренне любил. Гораздо чаще Тремблак кричал о нем, выпив слишком много вина. Имя князя прорывалось в ночном бреду. Это были ужасные слова и жуткие чувства, полные ненависти.

— Я надеюсь, что со временем вы узнаете меня лучше, госпожа, — пробормотал он.

— Я тоже надеюсь на это. Но у меня один больной малыш и один…

Женщина повернулась, и неожиданно из-за ее платья на уровне бедра высунулось детское личико. Это был мальчик лет четырех. Волосы у ребенка были иссиня-черные, на лице горели огромные глаза, темные как ночь. Было заметно, что он пошел в мать. Прячась за Илону, малыш во все глаза разглядывал незнакомца, потом взгляд его метнулся к столу, к змеиным языкам, потом — к отцу.

— Можно, я потрогаю это? — прошептал он.

— Да, можно, — разрешил Дракула. — Но только будь осторожен, они все еще кусаются.

Мальчик скользнул вперед, протянул ручку, ударил пальчиком по языку и засмеялся.

Влад наклонился и тоже протянул руку к дереву.

— Ай! Ай! — воскликнул он и отдернул ладонь. — Посмотри, мне откусили палец!

Он показал сыну обрубок мизинца, потом разворошил волосы на его голове. Тот радостно завизжал, подбежал к матери и снова спрятался за нее.

Илона прижала его к себе, улыбнулась и спросила мужа:

— Ты зайдешь повидать Мирку?

— Да. Попозже, когда закончу дела здесь.

— Дела, — словно эхо повторила она и слегка нахмурилась. — Пожалуйста, — княгиня повернулась к Иону, — не занимайте моего мужа слишком долго, сударь.

— Если вы просите, госпожа, то, конечно, не буду. — Тремблак поклонился.

Она наклонила голову и вышла из комнаты, подталкивая сына, который явно не желал расставаться с отцом.

Влад стоял у стола и смотрел ей вслед.

Потом он заговорил, снова перейдя на их родной язык:

— Илона — мудрая женщина. Ее подсказки часто предостерегают меня от необдуманных поступков, даже если она не произносит их вслух.

Дракула повернулся и указал на глиняный горшок с супом. Подошел слуга, наполнил две миски, подал одну из них своему хозяину, а вторую — Иону. Когда он закончил, князь показал рукой в сторону двери, и слуга исчез. Влад сел за стол и сразу начал есть.

Ион тоже опустился на стул.

— Ты говоришь о предостережении. От чего именно?

— От тебя и от всего того, в чем ты собираешься меня убедить.

Тремблак взял ложку, но все еще не приступил к еде.

— А откуда ей известно, о чем я собираюсь говорить?

Дракула усмехнулся и отправил в рот внушительный кусок мяса.

— Илона Жилаги — двоюродная сестра короля. Конечно, она моя жена, но при этом не перестала быть одной из них, птицей из воронова гнезда. Эта женщина прекрасно знает, что там принято позволить кому-нибудь хорошенько подраться, а потом устроить себе праздник и лакомиться кровавыми останками.

Он зачерпнул полную ложку супа, взглянул на Иона, сделал паузу, основательно прожевал еду, потом спросил:

— А разве ты приехал сюда не для того, чтобы снова обеспечить Корвину сытный ужин?

Гость так и не прикоснулся к еде. Теперь он и вовсе положил ложку на стол.

— Я служу не королю Матьяшу, а Стефану Молдавскому, — ответил он.

— Ну-ну. — Дракула продолжал хлебать суп. — Стефану Молдавскому, которого Матьяш то любит, то ненавидит, то вызывает на бой, то душит в объятиях в зависимости от того, какой ветер подует из Константинополя. Теперь великий князь и король-ворон снова очень нужны друг другу. Они посовещались между собой и решили, что им пригодится некто Цепеш.

— Мне кажется, ты не понимаешь…

— Я все понимаю, — громко оборвал его Дракула.

Лицо Влада вытянулось. Зеленые глаза, обрамленные длинными седыми волосами блестели.

— Не забывай, я нахожусь в плену у Корвина тринадцать лет, с того самого времени, когда он предал меня и Крестовый поход, отказавшись прийти мне на помощь. Этот король приказал изготовить лживые письма, в которых выставил меня предателем. Для всего этого он использовал человека, которого я считал почти что братом. — Влад в раздражении бросил ложку в миску с супом. — Четыре года я провел в Вышеграде, в постоянном напряжении и смятении, ожидая, когда явится наемный убийца и прикончит меня. Потом ветер поменялся. Ворон сцепился со Стефаном Великим, поссорился с турками, и князь Цепеш снова стал ему очень полезен. Нет, не для того, чтобы на деле кого-то сажать на кол. — На лице Влада мелькнула улыбка. — А чтобы угрожать тем, кого Корвин желал припугнуть. — Он махнул рукой. — Моя тюрьма теперь выглядит иначе. Король даже дал мне женщину, которая скрасила дни заключения. Он держит меня недалеко от себя, хотя и не слишком близко — через реку, чтобы можно было похвастаться перед заезжими гостями, показать им чудовище в клетке, причудливую фигуру из народной сказки.

Он поднялся из-за стола, прошел по комнате, подошел к сундуку, стоявшему у стены, резко открыл его, заглянул внутрь и достал какой-то мешок. Потом Дракула вернулся к столу и высыпал на него груду бумаг.

— Я кое-что покажу тебе. Это памфлеты. Самые первые были изготовлены в Брашове и Сибиу сразу после моего падения. У этих саксонцев, конечно, были веские причины ненавидеть меня. Ведь я лишил их возможности беспрепятственно контролировать всю торговлю в Валахии. Некоторые венгерские вельможи, не исключая, к сожалению, и моих собратьев по ордену Дракона, помогали распространять эти памфлеты, чтобы оправдать свое предательство. — Он взял одну брошюрку и сунул ее прямо под нос Иону. — Ты читал эти бумажки?

— Да. — Тремблак отстранил его руку. — Они появлялись при дворе Стефана, как и повсюду.

— Значит, тебе известно, как в них рассказано обо всем том, что мы с тобой сделали, Ион. — Влад бросил памфлет на стол. — В этих памфлетах написано, что я воздел на колья тридцать тысяч человек в Брашове. Ты помнишь, как много времени уходит на то, чтобы казнить таким способом хотя бы одного человека?

— Да, я помню.

— Тридцать тысяч! Да я до сих пор все еще ставил бы там эти колья.

Еще один памфлет перевернулся и прокатился по столу.

— Здесь говорится о матерях, которым я отрезал груди, чтобы засунуть в эти дыры головы их младенцев. Ты помнишь такое?

— Нет.

— А вот здесь описано, как я отрезал головы боярам и использовал их как горшки, в которых выращивал капусту. Капусту! — зло усмехнулся князь. — Да я всю жизнь терпеть ее не мог!

Он стоял рядом с Ионом и тяжело дышал, потом наклонился к столу и, опираясь на него, направился к своему креслу.

Влад дошел до него, но не сел, а только еще больше склонился, буквально впившись костяшками пальцев в столешницу, потом продолжил тихо, едва слышно:

— Я знаю, что делал много таких вещей, которые вызывали протест, с которыми люди не соглашались. Мне известно, что многие вещи, куда похуже, были совершены от моего имени. На самом деле я лишь ослабил повод и позволил зверю разгуляться на воле.

— Зверю?..

— «Кто следует за зверем? Кто способен противостоять ему?» Помнишь? — Дракула вперил взгляд в Иона. — Это Апокалипсис. Я постоянно перечитываю его. В нем говорится, что стоит только дать дьяволу свободу, как тысячи людей сразу же последуют за ним, будут подражать ему, стараться превзойти. Да, стать страшнее дьявола или… сына Дьявола. — Он указал на себя. — Все, кто проклинал меня при помощи этих паршивых бумажек, преследуя собственные цели, так же как и я, прекрасно знают правду. Она состоит в том, что, как только знамя Крестового похода поднимется над толпой, зверь немедленно прибежит и спрячется в его сени. Тогда каждый сможет делать то, что делал я, то есть такие вещи, которые прежде вызывали протест и осуждение.

Пленник короля Корвина горько и грубовато рассмеялся.

— Я превратился в страшную сказку, которой жирные обыватели забавляют себя за ужином и пугают ею своих детей, когда они балуются и отказываются идти спать. — Влад взял кубок, отпил вина и поставил посудину на стол. — Все, что я делал, все те меры, которые я предпринял ради свободы Валахии, привели к этому. — Он ткнул пальцем в памфлет. — Из меня сделали пугало, кровавое чудовище.

Князь сел, неотрывно глядя перед собой.

Ион внимательно смотрел на него и чувствовал смущение. Перед ним был не тот человек, которого он помнил, и даже не тот, которого ненавидел. Несмотря на миллионы грехов, совершенных им, Дракула никогда не оправдывал ничего из того, что делал сам, и не обвинял других людей, действовавших от его имени. А этот седовласый размазня, обиженный на весь мир, не удосужился понять его.

Тремблак искал слова, хотел сказать что-то такое, что спровоцировало бы его собеседника, показало бы, остался ли в том стержень истинного Дракулы, хотя бы глубоко внутри.

Но Влад опередил его и заговорил снова:

— Теперь ко мне прислали тебя, чтобы ты умолял меня о том же, о чем мои кузены Стефан Великий и Матьяш по прозвищу Ворон уже просили и в чем я отказал им. Надо еще разок спустить чудовище с цепи, освободить его из темницы. — Он взял ложку и начал быстро мешать ею суп. — А для чего? Чтобы они потом написали еще больше сказочек и пугали ими детишек?

Князь поднял голову, оглядел комнату. Его седые брови дрогнули.

— Теперь мои владения здесь. Это все, что мне нужно. Я читаю, думаю, наблюдаю за тем, как растут мои сыновья. У меня пять слуг, две лошади и один прекрасный охотничий ястреб, который наловил нам дичи для сегодняшнего ужина. Все необходимое у меня под рукой, рядом. Я могу распоряжаться всем этим. Что же касается того, что находится за пределами этой комнаты, то там мне не принадлежит ничего. Скажи мне, почему я должен все это бросить? — Он пристально посмотрел на Иона. — Ради чего?

Да, Стефан говорил об этом, когда Ион собирался в путь. Король Матьяш в Буде предупреждал его, что князь Цепеш уже не тот, он состарился, устал от крови.

Тремблак посмотрел на груду памфлетов. Как и говорил Дракула, все они представляли собой чудовищное преувеличение, но основывались на правде о бесчисленных прегрешениях. Ион и Влад хорошо знали, что грехи можно искупить, если приложить усилия. Особенно один грех.

Бывший ворник произнес мягко, без надрыва:

— Я скажу тебе, Влад Дракула, почему ты должен все это сделать. Ради Илоны!

Глаза князя, которые только что были широко распахнуты, вдруг словно подернулись пеленой.

Он откинулся на спинку стула и негромко переспросил:

— Илоны?..

— Я не имею в виду… — Ион указал в сторону двери.

— Я знаю, кого ты имеешь в виду, — резко оборвал его Дракула.

Несколько мгновений оба молчали, глядя друг на друга и вспоминая. В воцарившейся тишине неожиданно послышалось шипение. Змеиный язык, который оказался слишком близко к дрожащему пламени свечи, обгорел, съежился и упал с металлической подставки на стол.

— Ты ходишь на исповедь? — спросил гость, прерывая молчание.

— Мой духовник находится здесь. Я все еще держу его… при себе. — Влад опустил голову и смотрел в пол. — Но мы только беседуем с ним. Я не исповедуюсь, не могу. Какое покаяние смоет мои грехи? Отправиться пешком в Иерусалим, причем босиком? Да я не пройду и мили, как кто-нибудь обязательно воткнет в меня нож. Нет, это ничего не значит. Для моих грехов нет искупления. — Он поднял голову и посмотрел в глаза Иону. — Для того, о котором говоришь ты, да и для любого другого.

— Нет, здесь ты не прав. — Тремблак покачал головой. — Искупление всегда существует.

В почти мертвых глазах князя вдруг мелькнула яркая искра.

— И каково же оно? — спросил он, и в его голосе послышалась заинтересованность.

— Крестовый поход.

— Опять! — Дракула резко откинулся назад. — Я уже пробовал это средство. Оно не приносит ровным счетом ничего хорошего. Мало просто отправиться в Крестовый поход. Надо победить или умереть, но мне не удалось ни того ни другого.

— На этот раз мы можем победить. — Ион протянул руку. — Молдавия и Венгрия сейчас едины как никогда. В этот раз Корвин придет, это несомненно. Более того, он всех поведет за собой, и Валахия снова воспрянет под знаменем Дракона.

— Но ты забываешь о том, что она и так находится под этим знаменем. Там правит мой брат, а он такой же сын своего отца, как и я. — Он покачал головой.

— А вот это и есть главная новость, которую я привез тебе, князь. — Ион впервые назвал так Влада, и это получилось как-то само собой. — Твой брат больше не правит Валахией. Он мертв.

Дракула вздрогнул.

— Кто убил его?

— Господь Бог. — Ион пожал плечами. — Он потерял многие земли из тех, которыми правил ты. Их растащили бояре, захватили турки, отобрали претенденты на трон. У него осталась лишь Джурджу, та самая крепость, которую ты захватил при помощи мужества и хитрой уловки. Раду поднял мост, который соединял крепость с берегом реки. — Тремблак проглотил слюну. — От врагов он защитился, но не от бога. Болезнь, которую твой братец подхватил еще несколько лет назад, пожирала его тело, уничтожала красоту, столь милую султану. Это было весьма подходящее наказание за те грехи плоти, которым он предавался с Мехметом. К концу жизни Раду Красавчик уже не имел носа, ушей, половины подбородка…

— Достаточно! — Дракула вскинул руку. — Я знаю, ты думаешь о нем как о грешнике, который понес наказание, но для меня он брат, которого я любил, а теперь его настигла страшная смерть.

Он поднес изувеченную руку к губам, поцеловал обрубок пальца, едва слышно прошептал имя брата, потом снова вскинул глаза на Иона и строго спросил:

— Так кто же сегодня правит в Тырговиште?

— Один из твоих родственников, Бесараб Лойота. Стефан хотел, чтобы он занял трон, а Раду был изгнан. Но сейчас ситуация изменилась, кукла отказалась танцевать по указке кукловода. Бесараб подписал соглашение с Мехметом, посылает ему золото, юношей для службы.

Влад откинул голову, взглянул в потолок.

— Значит, все это продолжается. Пляска смерти, мракобесие! Живые и мертвые взялись за руки, встали в круг и веселятся на могиле Дьявола, моего отца. — Он снова перевел взор на Иона. — Ты хочешь, чтобы я тоже присоединился к этой пляске, разделил ту же судьбу, которая постигла всю мою семью? Дракул обезглавлен, Мирку закопали живьем в землю, Раду развратили, и он сгнил.

— Нет, мой князь, — ответил Ион, произнося титул Влада уже без всякого сомнения. — На этот раз, имея такую поддержку, мы сможем снова захватить и удержать земли, принадлежащие твоей семье, выгоним узурпатора, закончим то, что начали, снова сделаем Валахию сильной и безопасной.

— Мы, Ион? — Дракула наклонился, свет падал на его лицо. — Ты говоришь «мы» и готов снова встать на мою сторону, хотя ненавидишь меня больше, чем кто-либо еще. Отчего это?

Тремблак не мог выдержать пристальный взгляд зеленых глаз, устремленный на него.

Он отвел взор на змеиные языки, покачивающиеся на дереве, на остывший суп в мисках и негромко ответил:

— Я делаю это ради моей земли, ради страны, которой не должны более управлять дураки или тираны, ради Христа, торжествующего над своими врагами, а еще ради того, чтобы искупить множество грехов, своих собственных и твоих тоже.

Гость глубоко вздохнул.

— Если Господь способен простить столь много, то, возможно, я тоже смогу отпустить кое-кому один грех.

— Мне за Илону, — проговорил Дракула громко и четко.

— Да. — Ион поднял голову и посмотрел ему в глаза. — Тебе за Илону.

Они долго смотрели друг на друга.

Потом Дракула снова откинулся на стуле, взял кубок с вином, отпил и сказал задумчиво:

— Что ж, ты предлагаешь мне больше, чем любой князь или король. Но вот прощение? Я не уверен, что оно вообще существует для нас, во всяком случае в земной жизни. Важно и вот еще что. Даже если я тоже загорюсь желанием, то вряд ли смогу сделать все то, о чем ты просишь. Ведь я уже не тот человек, каким был прежде.

Влад вздохнул, встряхнул головой, волосы упали на лицо и закрыли его.

— Посмотри на меня. Я старик, который вполне доволен тем, что у него есть. Боюсь, что Дракон дремал слишком долго и не сможет проявить себя с прежней силой и энергией.

— Но мы с тобой одного возраста, — возразил Ион. — Нам по сорок четыре года. Почему твой отец…

Влад отбросил волосы с лица.

— Я стар, — оборвал он гостя, взял ложку и снова принялся есть суп. — Крестовый поход — это для молодых.

Тремблак внимательно смотрел на человека, который сидел перед ним. Ему хотелось найти нужные слова, какой-то последний аргумент, который побудил бы его старого друга к действию. Но если человек ничего не хочет сделать ради своей страны, Господа Бога, даже, что совершенно невероятно, ради Илоны…

Молчание затянулось. Еще один змеиный язык сгорел на огне свечи и упал на стол, а потом тишину вдруг разорвали крики и громкий стук металла по дереву.

Они так и не проронили ни слова, но встали и взялись за мечи.