ТЕЛЕВИДЕНИЕJACQUES LACAN ЖАК ЛАКАН TELEVISION ТЕЛЕВИДЕНИЕ
Editions du Seuil Гнозис Paris 1974 Москва 2000
ББК 87.3 Л 86
Перевод с французского А. Черноглазова Корректор - Д. Лунгина
Координация проекта - О. Никифоров, философский журнал «ЛOГOС» (Москва) и Le Champ Freidien.
Лакан Ж.
Л 86 Телевидение. Пер. с фр./Перевод А. Черноглазова. М.: ИТДК «Гнозис», Издательство «Логос», 2000. - 160 с.
Текст классика современного психоанализа, в «популярной» форме резюмирующий основные принципы его дискурсивной практики применительно к различным областям повседневного человеческого существования.
ISBN 5-8163-0016-4
Jacques Lacan. Television. Editions du Seuil. 1974. О ИТДК «Гнозис», Издательство «Логос», 2000. © Художественное оформление Н. Пирцхалава
Оглавление
К читателю
I. [Je dis toujours la verite] [Я всегда говорю правду]
II. [L'inconscient, chose fort precise] [Бессознательное, вещь в высшей степени конкретная]
Исцеление - это тоже фантазм?
III. [Etre un saint] [ Быть святым]
IV. [Ces gestes vagues dont de mon discours on se garantit] [Эти туманные жесты, призванные заручиться авторитетом моего дискурса]
V. [L'egarement de notre jouissance] [Когда наше наслаждение сбилось с пути]
VI. [Savoir, faire, esperer] [Знать, делать, надеяться]
Так что же я, все-таки, могу знать?
VII. [Се qui s'eпопсе biеп, l'on le conceit clairement] [О том, что хорошо излагается, создается ложное представление]
Примечания
Оглавление
Avertissement Вместо предисловия - 5
I [Je dis toujours la verite] [Я всегда говорю правду] - 6
II [L'inconscient, chose fort precise] [Бессознательное, вещь в высшей степени конкретная] — 10
III [Etre un saint] [ Быть святым] — 23
IV [Ces gestes vagues dont de mon discours on se garantit] [Эти туманные жесты, призванные заручиться авторитетом моего дискурса] - 31
V [L'egarement de notre jouissance] [Когда наше наслаждение сбилось с пути]- 47
VI [Savoir, faire, esperer] [Знать, делать, надеяться] - 59
VII [Се qui s' eпопсе biеп, l'on le conceit clairement] [О том, что хорошо излагается, создается ложное представление]- 77
К читателю
1. Передача о Жаке Лакане заказана была научно-исследовательским отделом Французского радио и телевидения. Достоянием публики стал покуда лишь публикуемый здесь текст. Передача в двух частях под названием "Психоанализ" объявлена на конец января. Режиссер программы Бенуа Жако.
2. Я попросил того, кто вам отвечал, проверить внимательно то, что расслышал я в том, что он мне говорил. Суть его замечаний приведена на полях в качестве manuductio.
Жак-Алэн Миллер, Рождество 1973 г.
Тот, кто мне задает вопросы, умеет меня и прочесть.
Ж. Л.
I. [Je dis toujours la verite] [Я всегда говорю правду]
Я всегда говорю истинную правду. Не всю, потому что сказать всю правду - [[S(А)]] дело безнадежное. Высказать истину целиком просто невозможно, невозможно в чисто материальном смысле - для этого не хватает слов. Больше того, самим этим «невозможно» и обусловлена как раз зависимость истины от Реального.
В итоге я должен признаться, что попытался подать в этой комедии свои реплики и что годится все это псу под хвост.
Итак, провал - но именно поэтому, имея в виду кое-какой огрех, а точнее, прегрешение, все-таки успех.
Прегрешение это, будучи не ново, не так уж существенно. Но чем же я погрешил?
А погрешил я самой мыслью говорить так, чтобы меня поняли идиоты.
Мысль настолько для меня по природе чуждая, что могла мне быть разве что внушена. По дружбе. Надо быть осторожным.
Ибо между телезрителями и публикой, перед которой я говорю уже много лет -слушателями того, что называют обычно моим семинаром, - никакой разницы нет. В обоих случаях это некий взгляд, к которому я ни в одном из них не обращаюсь, [[]]но ради которого я, собственно, и говорю.
Не думайте, однако, что я адресую свою речь кому попало. Я обращаюсь к тем, кто знает толк в нашем деле, к неидиотам, к предполагаемым психоаналитикам.
Опыт показывает, что даже с учетом эффекта стадности то, что я говорю, интересует гораздо большее число людей, нежели наберется тех, в ком я с некоторым основанием подозреваю психоаналитиков. Но почему тогда должен я говорить здесь по-другому, не так, как делаю я это на своем семинаре?
Не говоря уже о том, что и здесь меня,
может статься, слушают психоаналитики.
Скажу больше: от предполагаемых аналитиков нужно мне лишь одно - они должны быть тем объектом,[[]] благодаря которому то, что я преподаю, не сводится к простому самоанализу. Разумеется, то, что я этим хочу сказать, поймут только они, мои слушатели. Но и не понимая ничего, психоаналитик выполняет ту роль, которую я только что сформулировал, а коли так - с не меньшим успехом выполняет ее и телеаудитория.
Добавлю только, что к тем психоаналитикам, которые являются таковыми лишь в качестве объектов - объектов проделывающего анализ субъекта, - я, случается, действительно обращаюсь; не то чтобы я что-то говорил им самим -нет, но зато я говорю о них, хотя бы для того, чтобы их смутить. Кто знает! [[S1--»S2]] Может статься, это даст эффект внушения.
Не знаю, поверят ли мне, но есть случай, когда внушение бессильно, - это тот случай, когда психоаналитик получает свой изъян от другого, того самого, кто подвел его к так называемому у меня "переходу", к выступлению в качестве аналитика.
Благословенны случаи, когда "переход" фиктивен, ввиду того что анализ не доведен до конца, - они оставляют какую-то надежду.
II. [L'inconscient, chose fort precise] [Бессознательное, вещь в высшей степени конкретная]
Мне кажется, дорогой доктор, что моя задача здесь не вступать с Вами в интеллектуальное состязание, а лишь дать Вам возможность высказаться. Поэтому и вопросы мои к Вам будут самые незатейливые - элементарные, даже вульгарные. Итак, начнем: «Бессознательное - что за чудное слово?»
Ничего лучшего Фрейд не придумал, а менять что-либо уже поздно. Слово это неудобно тем, что представляет собой отрицание, так что вообразить по его поводу можно все на свете - не говоря уже о прочем. А почему бы и нет? О вещи,
которую никто и в глаза не видел, с равным успехом можно сказать, что она «везде» и что она «нигде».
Бессознательное, между тем, представляет собой вещь очень определенную.
Бессознательное бывает только у существа говорящего. [["Условие бессознательного - это язык.»]] Что до прочих, которые, хотя и навязаны нам со стороны Реального, бытием обладают лишь постольку, поскольку они именованы, то у них есть инстинкт, то есть то знание, которое требуется для их выживания. Правда, справедливо все это лишь для нашего мышления, в данном случае, возможно, неадекватного.
Остаются лишь животные, которые без человека, homme, похоже, обойтись не могут, отчего дhоmmaшними и называются, и которые испытывают-таки поэтому подземные толчки бессознательного - впрочем, довольно непродолжительные.
Бессознательное - оно говорит, что делает его зависимым от языка, о котором знаем мы очень мало: и это несмотря на то, что я называю лингвистерией, объе-
диняя в этом слове все то, что норовит -и это нечто новое - выступать у публики от имени лингвистики. Ибо лингвистика - это наука, которая занимается йазыком[[.который йазыку вне-существует:]] (эту необычную орфографию я использую для того, чтобы обозначить специфику ее предмета, без чего в любой науке не обойтись).
Предмет этот имеет, между тем, значение первостепенное, ибо именно к нему с куда большим правом, нежели к чему-то иному, само аристотелевское понятие субъекта может быть сведено. Что и [[вот в чем состоит аналитическая гипотеза]] позволяет определить место бессознательного исходя из вне-существования, вне-положности другого субъекта - душе. Душе как тому предполагаемому, что лежит за совокупностью ее телесных функций. И является, пожалуй, - вопреки единодушному мнению ученых от Аристотеля до Юкскюля и тому факту, что биологи, хотят они того или нет, до сих пор молчаливо ее существование допускают, - проблематичным.[[i(a)]]
На самом деле субъект бессознательного соприкасается с душой лишь посредством тела, куда он, на сей раз вопреки Аристотелю, вводит мысль. Чело-
век не мыслит, как воображал Философ, своей душой.
А мыслит он оттого, что некая структура,[[По отношению к душе-телу мысль вне-сушествует]] а именно структура языка, расчленяет - как само слово подразумевает это - его тело, причем способом, не имеющим ничего общего с анатомией. Разделка эта является душе в виде навязчивого симптома - мысли, которая ставит душу в тупик, с которой та не знает, что делать.
Мысль находится с душой в состоянии дисгармонии. Греческий как раз и представляет собой миф о том, как ладит мысль с душой, и лад этот уподобляется миру - тому окружающему миру (Umwelt), за который именно душа считается ответственной, хотя на самом деле он представляет собой лишь фантазм, с помощью которого поддерживает себя мысль,[[То немногое, что реальность заимстеует у Реального]] - своего рода «реальность», конечно, но не более чем гримаса Реального.
Тем не менее к Вам, психоаналитикам, приходят именно для того, чтобы здесь, в мире, который для Вас лишь фантазм, чувствовать себя лучше.
Исцеление - это тоже фантазм?
Исцеление - это требование, за которым стоит голос страдающего, страдающего душой и телом. Удивительно то, что он-таки получает ответ и что испокон веку медицина попадала в точку, находя именно то слово, которое было нужно.[[Moгущество слов]]
Как это было возможно до обнаружения бессознательного? Чтобы делать свою работу, практика в просвещении не нуждается - вот вывод, который отсюда напрашивается.
Получается, что анализ от терапии только своей «просвещенностью» и отличается? Это совсем не то, что Вы имели в виду. Позвольте мне сформулировать вопрос так: «Психоанализ, как и психотерапия, действует посредством слов. И все же они противостоят друг другу. В чем же именно?»
В настоящее время нет такой психотерапии, от которой не требовалась бы работа «в психоаналитическом ключе». Я не случайно ставлю это выражение в заслу-
женные им кавычки. Похоже, что смысловой оттенок этот только и вводится для того, чтобы не оказаться, паче чаяния, на улице - я хотел сказать, - на диване.
В результате в седле оказываются те стремящиеся стать вхожими в «круги» (пусть даже в кавычках) аналитики, которые, пренебрегая «переходом» в моем смысле, заменяют его формальными степенями, блеск которых обеспечит место в этих кругах тем, кто в связях своих бывает куда расторопнее, чем во врачебной практике.
И я покажу вам сейчас, почему именно подобная практика оказывается в психотерапии господствующей.
Говоря о бессознательном, в структуре, точнее, в языке можно выделить две стороны, два русла.[[Нет структуры, которая не шла бы от языха]]
Во-первых, русло смысла - оно-то и является, казалось бы, руслом психоанализа, источающего смысл, который держит судно нашей сексуальности на плаву.
Поразительно однако, что смысл этот сводится к бессмыслице - к той бессмыслице сексуальных отношений, которая[["Сексуальных отношений не существует"]]
испокон веку во весь голос заявляет о себе в любовных речах. Заявляет завывая, что позволяет составить о человеческой мысли поистине высокое мнение.
Имеется и другой смысл - этот выдает себя за здравый смысл, да еще в смысле «общего мнения». Комичнее некуда -только вот комическому непременно сопутствует знание о том отсутствии отношения, которое в нем, в сексуальном поведении, заложено. Здесь-то достоинство наше и находит себе замену, отслужив свою смену.
Здравый смысл являет собой внушение, комедия - смех. Значит ли это, что ими можно довольствоваться, - не говоря уже о том, что они вообще плохо совместимы? Именно здесь психотерапия дает осечку - не то чтобы она вообще не была во благо, но оборачивается-то благо это в итоге кое-чем куда худшим.
Вследствие чего бессознательное, то есть та настоятельность, с которой заявляет о себе желание, повторение того, что в нем себя вопрошает (разве не это говорит о [[]] нем Фрейд с самого начала, с момента его открытия?), вследствие чего бессоз-
нательное, при условии, что структура, которая делает из того, что называю я йазыком, язык и тем самым опознает себя, действительно велит это, напоминает нам, что русло смысла, которое завораживает нас в речи - благодаря чему речь эта заслоняется бытием, тем бытием, мысль о котором носится в воображении Парменида, - напоминает нам - завершаю я свою мысль, - что руслу смысла изучение языка противополагает иное русло - русло знака.
Как могло случиться, что даже симптом, или то, что в анализе называется этим словом, не оказался здесь путеводной нитью? Что пришлось ждать, пока Фрейд, послушно выслушав истерическую больную, не принялся читать ее сны, оговорки и шутки точно таким же образом, как читают, расшифровывая, закодированное послание?
Можете ли Вы доказать, что Фрейд говорит именно это, и что именно к этому то, что он говорит, сводится?
Достаточно обратиться к текстам Фрейда, по этим трем рубрикам распределен-
ным, - заглавия их сейчас широко известны, - чтобы выяснить, что речь в них идет не о чем ином, как о расшифровке означающего сказ-мерения в чистом виде.
Другими словами, что одно из этих явлений артикулировано, то есть вербализовано, вполне бесхитростным образом - в соответствии с той вульгарной логикой, которая не ставит употребление йазыка под сомнение.
И что, продолжая углубляться в сложную ткань двусмысленностей, метафор и метонимий, Фрейд начинает говорить о некоей субстанции, некоей зыбкой мифологеме, получившей у него название либидо.
Но то, что он реально, на глазах у нас,[[Фрейдовская практика]] сосредоточенно вчитывающихся в его текст, проделывает, есть не что иное, как перевод - перевод, из которого явствует, что наслаждение, которым завершается, по его предположению, первичный процесс, состоит, собственно говоря, в тех логических маневрах, которые он с таким искусством заставляет нас совершить.
Достаточно провести различие, к которо-
му стоическая мудрость пришла еще в древности, - различие, которое, переводя латинские термины на язык Соссюра, описываем мы как различие между означающим и означаемым - чтобы с очевидностью усмотреть явления эквивалентности, которые, понятное дело, и смогли[[]] оформить представления Фрейда о механизме энергетики.
Необходимо еще одно усилие мысли, чтобы положить это различие в основу лингвистики. Утвердив ее тем самым на собственном ее предмете - на означающем. Нет ни одного лингвиста, который не положил бы предельной свой задачей выделение означающего как такового - в первую очередь путем отделения его от смысла.
Я говорю с вами о русле знака, чтобы обозначить связь его с означающим. Но означающее отличается от знака тем, что вся батарея его заранее дана в йазыке.
Говорить о коде не годится - именно потому что тем самым предполагается уже некий смысл.
Означающая батарея йазыка дает нам[[Йазык есть условие смысла]] в распоряжение лишь шифр смысла. Каждое слово принимает в нем в зависимо-
сти от контекста широчайшую и бессвязную гамму смыслов, разношерстность которых в большинстве случаев удостоверяется словарем.
То же верно порою и для целых фразовых словосочетаний. Такова, например, фраза "les non-dupes errent"", которую взял я на вооружение в этом году.
Ясно, что письмо упирается здесь в грамматику, которая и свидетельствует поэтому о Реальном, но о Реальном, которое так и остается, как известно, загадкой, пока не вырисовываются рельефно в [[объект(а)]] анализе псевдо-сексуальные его пружины, - Реальном, иными словами, которое, будучи способно по отношению к партнеру лишь на обман, вписывается в общую картину в качестве невроза, перверсии или психоза.
Благодаря Фрейду мы знаем, что фраза «я ее не люблю» разворачивается в целую серию отголосков.
На самом деле именно способность любого означающего, от фонемы до фразы, послужить в качестве зашифрованного («персонального», как говорили по радио во время войны) послания и позволяет ему выступать в качестве самостоя-
тельного объекта; именно эта способность и обнаруживает, что не что иное, как означающее ответственно за то, что в мире, в мире говорящего существа,[[Достаточно ли одного означающего, чтобы обосновать означающее "Единое"?]] имеется что-то наподобие Единого, или элемента, - того, что греки называли.
То, что обнаружил в бессознательном Фрейд, - и я не нашел в данный момент ничего лучшего, как призвать обратиться к самим текстам его, чтобы в моей правоте убедиться, - не имеет ничего общего с наблюдением, будто всему, что мы знаем, можно, ссылаясь на испокон веку присущее глаголу «познать» метафорическое значение (вот оно, русло смысла, которое эксплуатировал Юнг!), придать в общем и целом сексуальный смысл. Только Реальное позволяет действительно развязать тот узел, из которого состоит симптом, - узел означающих. [[]] Глаголы вязать и развязывать не следует здесь воспринимать как метафоры - я говорю о тех узлах, что реально сплетаются в цепочку означающей материи.
Ибо цепочки эти суть не цепочки смысла, а цепочки блажи, блаженства, наслаждения - говорите как хотите,
пользуясь той двусмысленностью, которая и является для означающего законом.
Я полагаю, что средству, по праву именуемому психоанализом, мне удалось придать, вопреки царящей в нем сегодня неразберихе, новую значимость.
III. [Etre un saint] [ Быть святым]
Психологи, психотерапевты, психиатры, другие работники, занятые в сфере охраны психического здоровья, - люди эти всерьез, без всяких поблажек взвалили на свои плечи все страдание и убожество мира. Чем же занят тем временем психоаналитик?
Совершенно ясно, что взвалить на свои плечи, как выразились Вы, страдание и убожество, значит включиться тем самым в дискурс, который их обусловливает, даже если делается это исключительно для того, чтобы выразить против них свой протест.[[]]
Уже одно то, что я это говорю, задает для
меня некоторую позицию, которую иные расценят как осуждение политики. Что, на мой взгляд, для кого бы то ни было совершенно исключено.
Впрочем, все занятые в сфере психиатрии люди - все те, кто несут упомянутое Вами бремя, - должны не протестовать, а сотрудничать. Что они как раз и делают, отдают они себе в том отчет или нет.
Сколь легко - возражаю я, без труда обращая доводы моих противников против них самих, - сколь легко воспользоваться идеей дискурса, чтобы свести суждение к обусловившим его обстоятельствам! Поразительно то, что лучшего возражения против меня у них не нашлось: это, мол, интеллектуализм! Когда нужно разобраться, кто прав, аргумент этот не имеет силы.
Тем более что, связывая это страдание и убожество с дискурсом капитализма, я как раз этот последний и разоблачаю.
Хочу, правда, заметить, что делать это всерьез я не могу - ведь разоблачая капитализм, я укрепляю его, ибо тем самым я его морализую, можно сказать, совершенствую.
Позвольте сделать одно замечание. Я вовсе не строю свою идею дискурса на вне-существовании бессознательного. Напротив, расположение бессознательного задается для меня тем, что существует оно лишь постольку, поскольку вне-существует дискурсу.
Вы и сами прекрасно это понимаете:[[Бессознательное во фрейдовском смысле сушествует лишь постольку, поскольку оно вне-существует аналштическому дискурсу,.]] не случайно из замысла, в тщетном покушении осуществить который я Вам признался, вы исключили вопрос о будущем психоанализа.
Бессознательное существует, лишь вне-существуя дискурсу, - тем более что и заявляет-то оно о себе с полной ясностью лишь в дискурсе истерика, тогда как в других местах это всего лишь прививка - даже, как ни удивительно покажется это на первый взгляд, в дискурсе аналитика, где его всего-навсего культивируют.
К слову, подразумевает ли понятие бессознательного, [[.хотя выслуишивали его и прежде, но в качестве чего-то иного.]] что его кто-то выслушивает? По-моему, да. Но помимо дискурса, которому бессознательное вне-существует, оценка его в качестве знания, которое не думает, не рассчитывает и не судит, им самим отнюдь не подразумева-
ется - что не мешает ему (во время сна, например) работать. Это, можно сказать,[[Это знание, которое работает]] и есть тот идеальный работник, которого Маркс представляет эдаким венцом капиталистической экономики - в надежде, что он возьмет на себя дискурс господина, как это, хотя и в самой неожиданной форме, действительно и произошло. Там,[[.без господина-S2//S1]] где речь идет о дискурсе, нередко имеют место сюрпризы - больше того, в этом-то бессознательное и дает как раз о себе знать.
Дискурс, именуемый мною аналитическим, - это не что иное, как обусловленный практикой анализа вид социальных связей. Среди тех связей, что остаются в нашем обществе действенными, он по достоинству может расцениваться как одна из самых фундаментальных.
Однако из системы, в которой общественные связи между аналитиками реализуются, сами-то Вы как раз и исключены -разве не так?
Что касается "Общества" - якобы международного, хотя все это немного притянуто за уши, так как дела давно реша-
ются в семейном кругу, - то я хорошо знал его еще тогда, когда оно было в руках прямого и приемного потомства Фрейда; если позволите - хотя должен предупредить, что я выступаю при этом и как судья, и как одна из тяжущихся сторон, а следовательно, сторонник, - то я сказал бы, что в настоящее время оно превратилось в "Общество Взаимной Защиты от Аналитического Дискурса", ОВЗоАД.
Черт ОВЗоАД!
Они, видите ли, знать не желают того самого дискурса, которым само их существование обусловлено. Но это обстоятельство отнюдь не исключает их из аналитического дискурса, так как функции аналитиков они выполняют, то есть существуют люди, которые осуществляют собственный анализ вместе с ними.
Требованиям этого дискурса они, следовательно, удовлетворяют, хотя и пребывают в заблуждении относительно некоторых его последствий. Благоразумие, в целом, не покидает их - даже не будучи истинным, оно, возможно, идет им на пользу.
К тому же если кто чем и рискует, так
это они сами.
Вернемся, однако, к вопросу о психоаналитике. Не стоит ходить вокруг да около - все равно мы рано или поздно придем к тому самому, что я сейчас хочу вам сказать.
Дело в том, что с точки зрения объективной лучше всего его позицию можно было бы определить исходя из того, что называлось некогда "быть святым".
При жизни святой отнюдь не внушает уважения, доставляемого порой ореолом святости.
Никто не замечает его, ибо следует он правилу Бальтазара Грасиана: не бросаться в глаза - тому самому, что ввело в заблуждение Амело де ла Уссэ, решившего, будто пишет Грасиан о придворном.
Хочу объяснить: святой не творит милости, не делает ничего на потребу.[[Объект(а) воплоти]] Скорее он становится сам отребьем, он непотребствует. Пытаясь тем самым осуществить то, чего требует сама структура, -позволить субъекту, субъекту бессознательного, принять его за причину своего желания.
Собственно, именно омерзительность этой причины и дает пресловутому субъекту возможность в структуре, по меньшей мере, сориентироваться. Для самого святого все это не так уж весело, но, насколько я представляю себе, для некоторых телезрителей сказанное мною в странную картину существования святых прекрасно вписывается.
Что следствием этого является наслаждение - кто знанию сему и сладости сей непричастен? И лишь святой остается ни с чем, с пустыми руками. Именно это в первую очередь и поражает. Поражает тех, кто присматривается и воочию убеждается: святой - это отброс наслаждения.
Порою, однако, бывают и у него передышки, которыми он, как и весь мир, скромно довольствуется. Он наслаждается. На это время он упраздняется. Конечно, лукавые недоброжелатели подстерегают его, чтобы извлечь из этого повод покрасоваться самим, - не без этого. Но святому на это наплевать, как наплевать ему и на тех, кто воображает, будто в наслаждении этом его награда и состоит. Что, разумеется, просто смешно.
Ибо на справедливость распределения ему тоже наплевать - именно с этого безразличия все для него часто и начинается.
На самом деле святой не видит за собой никаких заслуг, что не означает отсутствия у него всякой морали. Окружающим досадно одно: они не видят, к чему это все может его привести.
Что касается меня, то я мыслю до умоисступления, ради того чтобы подобные им появились вновь. Наверное оттого что мне не удалось достичь этого самому.
Чем больше святых, тем больше люди смеются - вот мой принцип. Больше того, это и есть выход из дискурса капиталиста - что большим достижением отнюдь не станет, разве что для некоторых.
IV. [Ces gestes vagues dont de mon discours on se garantit] [Эти туманные жесты, призванные заручиться авторитетом моего дискурса]
Прошло двадцать лет с тех пор, как Вы впервые сказали, что бессознательное структурировано как язык, и все эти годы Вам возражают в разных формах одно и то же: ((Все это лишь слова, слова, слова. А как быть с тем, что себя словами не обременяет, - с quid психической энергии, аффектом, влечением?»
Вы подражаете здесь тем жестам, которыми они, в ОВЗоАДе, внушают вам, будто вы имеете дело с фамильным их достоянием.
Ибо Вы, конечно, прекрасно знаете, что, по меньшей мере в Париже, они, в
ОВЗоАДе, питаются лишь тем, что им доставляет мое учение. Оно просачивается отовсюду, оно подобно сильному ветру, который приносит с собой прохладу. Тогда-то и повторяют они старые жесты, сбиваясь потеснее в конгресс, чтобы согреться.
Ибо, говоря сегодня об ОВЗоАДе, я делаю это вовсе не на потеху телезрителям и не из желания кому-то показать нос. Не в качестве посмешища задумана была Фрейдом организация, которой сам он аналитический дискурс завещал. Фрейд прекрасно знал, что испытание этим дискурсом будет суровым, - опыт первых его последователей послужил ему хорошим уроком.
Возьмем для начала вопрос о естественной энергии.
Естественная энергия - это такой мячик, с которым удобно упражняться, доказывая, что у тебя тоже на сей счет есть что сказать. Энергия - вы сами наклеиваете ей ярлычок естественной, потому что для них то, что она естественная, разумеется само собой, - создана для того, чтобы ее
расходовали, по мере того как запруда, стоящая на ее пути, направляет ее в полезное русло. Беда лишь в том, что естественной ее можно назвать разве что постольку, поскольку наша плотина вписывается в окружающую картину.
Говоря, будто расходуется при этом некая «жизненная сила»,[[Мифо либидо]] мы прибегаем к грубой метафоре. Ибо энергия - это не вещество, которое со временем облагораживается или скисает, а постоянная числовая величина, которую должен рассчитать физик, чтобы делать свою работу.
Делать в соответствии с той чисто механической динамикой, которая успела сложиться в эпоху от Галилея до Ньютона, - той самой, которая до сих пор лежит в основе того, что с большим или меньшим на то правом именуют физикой, дисциплиной строго верифицируемой.
Без этой постоянной величины, представляющей собой не более чем комбинацию вычислений, физика просто не существует. Считается, что об этом заботятся сами физики, чьи уравнения связывают массы, поля и импульсы таким образом, что числовой результат их удовле-
творяет принципу сохранения энергии. Но ведь для того, чтобы формула удовлетворяла требованию верифицируемости, необходимо, чтобы принцип этот можно было заранее сформулировать, - а это, по выражению Галилея, факт ментального опыта. Другими словами, требование математической замкнутости системы имеет вес даже больший, нежели предположение о ее физической изоляции.
Все это придумал не я. Любой физик ясно отдает себе отчет, то есть с готовностью признается себе, в том, что энергия есть лишь цифровое, шифрованное выражение постоянства.
Что же касается того, что вычленяет в качестве первичного процесса в бессознательном Фрейд, - это уже я говорю, но каждый может пойти и убедиться сам, -то это нечто такое, что не столько шифруется, сколько, наоборот, расшифровывается. И я утверждаю: это не что иное, как само наслаждение. Но тогда оно не представляет собой энергии и в качестве таковой никуда не вписывается.[[Энергетика наслаждения неподдается обоснованию]]
Схемы второй топики, с помощью которых Фрейд пытается эту задачу решить, - знаменитое куриное яйцо напри-
мер - это поистине pudendum, и давали бы повод для анализа, если бы Отец вообще анализу подлежал. Я лично считаю, что анализ реального Отца исключен, а для Отца воображаемого наилучшим решением является плащ Ноя.
Так что полезнее будет задаться вопросом о том, чем отличается научный дискурс от дискурса истерического, в котором Фрейд, надо сказать, судя по меду, на этой пасеке им собранному, был знатоком весьма искушенным. Ведь то, что он придумал, это как раз и есть своего рода работа пчел, работа существ не думающих, не рассчитывающих, не выносящих суждений - то самое, о чем я здесь уже говорил. Хотя не исключено, конечно, что фон Фриш думает об этом совсем иначе.
Напрашивается вывод, что научный дискурс и дискурс истерический имеют почти одну и ту же структуру[[]], что и объясняет заблуждение, которое пытается Фрейд внушить и нам, - его надежду на термодинамику, где бессознательное нашло бы в научном будущем свое посмертное обоснование.
На сегодня можно утверждать, что
спустя три четверти века ни малейшего признака, что обещание это окажется выполнено, не вырисовывается; больше того, мы далеки стали от мысли положить в основу первичного процесса принцип, который, именуясь принципом удовольствия, ничего ровным счетом не доказывал бы - разве лишь то, что от души, в которую впились мы, как блохи в собачье пузо, нам так и не оторваться. Ибо знаменитое наименьшее напряжение,[[Благоискусное слово не скажет, где нaxoдится Благо.]] с помощью которого выводит Фрейд определение удовольствия, - что это, если не этика Аристотеля?
Это ни в коем случае не тот гедонизм, что сделали своим знаменем эпикурейцы. У тех обязательно должно было оставаться за душой нечто драгоценное, еще более потаенное, чем у стоиков, что они от своего гедонизма оберегали, - недаром же ради этого знамени, за которым сейчас не стоит ничего, кроме психики, терпели они оскорбления, позволяя называть себя свиньями.
Как бы то ни было, лично я остановился на Никомахе и Эвдеме, собственно говоря, Аристотеле: именно от него отталкивался я в создании этики психоана-
лиза - этики, дорогу которой мне в течение целого года пришлось прокладывать.
История с аффектами, которые я, будто бы, игнорирую, совершенно в этом же роде.
Пусть ответят мне лишь на один вопрос: аффект, он имеет отношение к телу?[[Cyщecmвo не находится в гармонии с миром,.]] Выброс адреналина - это тела касается или нет? Это нарушает его функции, я согласен. Но в каком смысле это идет от души? На самом деле адреналин выбрасывается мыслью.
Поэтому взвесить нужно прежде всего следующее: действительно ли мой взгляд, согласно которому бессознательное структурировано как язык,[[.если это существо говорящее]] позволяет оценить аффект более серьезно, нежели другой, который видит во всем этом что-то вроде перестановки мебели ради вящего удобства. Ведь именно этот последний мне и противопоставляют.
Сводится ли то, что говорю я о бессознательном, к простому ожиданию, что аффект свалится вам прямо в рот — адекватный, как поджаренная прямо в воздухе куропатка? Adequatio еще более смехотворное, оттого что доводит до абсурда
другое, сработанное на славу, говоря на сей раз о соответствии rei, вещи, аффекту, affectus, который и делается отныне ее новым пристанищем. Нужно было дожить до нашего времени, чтобы услышать от медиков нечто подобное.
Я всего-навсего вернулся к тому, о чем Фрейд в своей посвященной вытеснению статье 1915 года, как и в других статьях, где он к этой теме обращался, заявлял сам, - а именно, что аффект смещен. Как оценило бы себя это смещение, если не посредством субъекта,[[Метонимия является для тела правилом,.]] наличие которого тот факт, что он является здесь лишь производным от представления, все равно так или иначе предполагает?
Лично я объясняю это влиянием «шайки», как называл ее Фрейд, так как сам, должен признаться, имею дело с точно такой же. Однако, обратившись к переписке с Флиссом (к письму, которое в единственном имеющемся у нас издании этой переписки оказалось опущено), я показал, что представление это, и именно представление вытесненное, есть не что иное, как структура, [[.лотому что субьект мысли выступает в метафорическом облике.]] причем именно постольку, поскольку прямо связана с постулатом означающего. См. письмо 52
- вы найдете там этот постулат написанным черным по белому.
Как можно настаивать на том, что я игнорирую аффект и чваниться своим вниманием к нему, когда свежо еще в памяти, как целый год, последний год моих семинаров в госпитале Святой Анны, посвятил я теме тревоги?
Некоторые из вас с тем созвездием, в котором я отвел ей место, уже знакомы. Различия, проведенные мной между смущением, затруднением, замешательством, убедительно говорят о том, что аффектами я отнюдь не пренебрегаю.
Да, это правда, что аналитикам, проходившим подготовку в ОВЗоАДе, запрещалось посещать мои лекции в госпитале Святой Анны.
Я об этом не сожалею. Именно в том году, объяснив тревогу исходя из предмета, с которым она связана - а вовсе не лишена его, как до сих пор считают психологи, которые кроме отличия тревоги от страха так ничего нового к ее пониманию и не добавили, - исходя, повторяю, из этого помета, как я теперь свой объект (а) называю, я произвел на окружающих
столь сильное впечатление, что под влиянием этого аффекта один из них, испытав головокружение (с которым ему, однако, удалось справиться), от меня как от пресловутого объекта освободился.
Если мы заново рассмотрим аффект с позиций того, что было мной о нем сказано, мы так или иначе вернемся к тому, что высказано о нем бесспорного.
Сама резекция «страстей души», как гораздо точнее именует эти аффекты Св. Фома, резекция, которая начиная с Платона следовала
|
