ЖАК РАНСЬЕР. эквивалент: «Тебя интересует Градива, потому что на самом деле тебя интересует Зоя»эквивалент: «Тебя интересует Градива, потому что на самом деле тебя интересует Зоя». Эта кратчайшая версия интерпретации показывает, что здесь имеет место не только простое сведение вымышленной данности к клиническому синдрому. Фрейд подвергает сомнению даже то, что могло бы заинтересовать в этом синдроме медика, то есть диагностику случая фетишистской эротомании. Он в равной степени пренебрегает и тем, что способно вызвать интерес у ученого, стремящегося восстановить связь клинической практики с историей мифов, а именно с долгой историей мифа о влюбленном в изображение, который грезит о реальном обладании этим изображением, образцом чему служит Пигмалион. Фрейда, кажется, интересует только одно: восстановить в этой истории добротную причинно-следственную интригу, пусть даже рискованным образом отсылая при этом к той необ-наружимой данности, каковой является детство Норберта Ханольда. Еще больше, чем правдоподобным объяснением случая Ханольда, Фрейд озабочен тем, чтобы опровергнуть статус, которым книга Йенсена наделяет литературные «изобретения». Его опровержение опирается на два основных взаимодополняющих пункта: во-первых, на утверждение автора, согласно которому описанные им фан-тазмы — не более чем изобретения его изобретательной фантазии; во-вторых, на мораль,
ЭСТЕТИЧЕСКОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ 57 которую тот вкладывает в свою историю: незамысловатое торжество «реальной жизни», во плоти, крови и на правильном немецком языке, которая голосом своей тезки Зои насмехается над безумием ученого Норберта и противопоставляет собственную радостную несконча-емость идеальным сновидениям. Притязания автора на свою фантазию, очевидно, составляют с его разоблачением сновидений собственного героя единую систему. И эту систему можно было бы подытожить одним фрейдовским словом: «десублимация». Если здесь присутствует десублимация, то она — дело скорее романиста, чем психоаналитика. И при этом прекрасно согласуется с его «несерьезным» отношением к фантазматическому факту. За «редукцией» литературной данности к необнаружимой патологической и сексуальной «реальности» кроется, таким образом, полемический заряд, направленный на первоначальное смешение вымышленного и реального, каковое и лежит в основе практики и дискурса романиста. Последний, притязая на фантазм как продукт своей фантазии и опровергая сновидения своего персонажа принципом реальности, обеспечивает себе свободу передвижения по обе стороны от границы между реальностью и вымыслом. Этой двузначности Фрейд прежде всего стремится противопоставить однозначность истории. Важный пункт (который к тому же оправдывает все сокращения ин-
58 ЖАК РАНСЬЕР терпретации) — отождествление любовной интриги с рациональной причинно-следственной схемой. Фрейда интересует не конечная причина — непроверяемое вытеснение, восходящее к необнаружимому детству Норберта, — а причинная сцепленность как таковая. Не имеет особого значения, реальна история или вымышлена. Существенно, что она однозначна, что она противопоставляет романтической и обратимой неразличимости воображаемого и реального аристотелевский склад действий и знаний, направленный к событию узнавания.
|
