Студопедия — Пимен Отрепьев
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Пимен Отрепьев

Внутренний человек Внешний человек

Православная вера Богоотступничество

Святость Светскость

Совесть Выгода

Патриотизм Космополитизм

Смирение Тщеславие

Пост Чревоугодие

Сдержанность Сластолюбие

Человеколюбие Себялюбие

Сострадание Жестокость

Миролюбие Агрессивность

Добротолюбие Властолюбие

Искренность Лукавство

Честность Жульничество

Стойкость Непостоянство

Трудолюбие Праздность

Добрословие Блудословие

 

В Григории Отрепьеве внешнее начало проявляется в крайней мере: вместе с отчуждением от родной веры и родной земли он превращается в безымянную марионетку, пешку в руках врагов своего народа, чужого короля, главы чужой веры.

…ни король, ни папа, ни вельможи

Не думают о правде слов моих.

Димитрий я иль нет, что им за дело?

Но я предлог раздоров и войны.

Им это лишь и нужно (там же, с. 83).

Первый путь — неустанная духовно-нравственная работа над собой, лестница к Богу. Второй путь — падение в сатанинскую бездну. И не распутье ли каждого из нас: идти по пути светлому или пути светскому? Да, распутье. И мера при выборе здесь та же, что и при мере всей истории. Это мера и твоя, и моя. Наша общая вечная мера.

 

МЕРА. Монах Пимен выражает в своем словесном творчестве народное православное мнение. Это видимая часть народного сознания с его сердцевиной – заповедями Божиими. Именно сердцевина затронута историческими событиями: каждый с его деяниями оценивается по мере соответствия ей. В «Борисе Годунове» – постоянное присутствие Бога. В летописных сказаниях и в самой пушкинской трагедии средоточием меры является шестая заповедь – «Не убий». Уже в первой сцене трагедии, точно отнесенной по времени (1598 года, 20 февраля, от нас четыреста лет и три года), в разговоре Шуйского с Воротынским раз за разом звучит признание угличского события «ужасным злодейством», «злодеянием». Это лейтмотив всей трагедии, от ее начала и до конца, то есть мера всей истории.

Хронологически через пять лет после разговора бояр, уже в ночной сцене в Чудовом монастыре Пимен, заключая летопись именно рассказом об убиении, выступает как исторический свидетель. Для него честное и оценочное свидетельство – естественный нравственный поступок, на который, однако, не способен другой свидетель – Шуйский. Для того чтобы сказать правду, нужна естественная, нравственно чистая смелость, которой у боярина нет. Вот Шуйский говорит:

Не хвастаюсь, а в случае, конечно,

Никая казнь меня не устрашит.

Я сам не трус, но также не глупец

И в петлю лезть не соглашуся даром (там же, с. 11-12).

Оправдание ли? Да нет. Чуть раньше Воротынский говорит Шуйскому, не осмелившемуся сказать правду:

Не чисто, князь.

И от этой оценки уже не уйти. И слово, и молчание ценится как поступок. И далее Шуйский — весь во лжи.

Любое слово и любое молчание соотносится с величайшей по значению заповедью Бога — «Не убий». И даже лжецы оправдывают себя чужими грехами. Лжедмитрий:

Я ж вас веду на братьев: я Литву

Позвал на Русь, я в красную Москву

Кажу врагам заветную дорогу!..

Но пусть мой грех падет не на меня —

А на тебя, Борис-цареубийца!

Вперед! (там же, с. 86).

И в современной истории, как часто в безоглядном «Вперед!», мы хотим оправдать собственные грехи чужими, «следствие» – «причиною». Народное же сознание дает греху однозначное толкование, и это — оценка истории. Время способно расставить все «по своим местам» именно в силу такой оценки. Никуда от этого не денешься: злодейство не приукрасить исторической необходимостью, — рано или поздно народ все равно по-пименовски назовет его «злым делом», «кровавым грехом». Убийц – «убийцами». Предателей – «предателями», «Иудами».

И это именно народ действует в невыдуманном сказании:

А тут народ, остервенясь, волочит

Безбожную предательницу мамку...

Вдруг между их, свиреп, от злости бледен,

Является Иуда Барятинский.

«Вот, вот злодей!» — раздался общий вопль,

И вмиг его не стало. Тут народ

Вслед бросился бежавшим трем убийцам;

Укрывшихся злодеев захватили

И привели пред теплый труп младенца,

И чудо – вдруг мертвец затрепетал –

«Покайтеся!» – народ им завопил:

И в ужасе под топором злодеи

Покаялись – и назвали Бориса.

И вслед за Пименом мы скажем:

О страшное, невиданное горе!

Прогневали мы Бога, согрешили:

Владыкою себе цареубийцу

Мы нарекли (там же, с. 28-29).

Народ отказывается от своего же соборного решения — выбора царем Бориса Годунова — именно в силу заповеди «Не убий». Ею, как всеобщей мерой истории, освящен и рассказ Пимена об Иване Грозном и его сыне, царе Феодоре. Словно в подтверждение монолога-завещания Пимен повествует, как в той же самой келье Чудова монастыря слезно и прилюдно каялся «преступник окаянный» Грозный и молились за него монахи. И в том же рассказе Грозному противопоставлен кроткий Феодор, преобразивший царские чертоги в молитвенную келью и заслуживший перед кончиной небесное виденье.

Не только действительная история, но и слово о ней, оценка истории должны быть освящены величайшей заповедью. Временная поддержка самозванца народным мнением объясняется тем, что в распространенном сверху, боярами, пропагандистском мифе Димитрий-царевич избежал смерти, хотя она готовилась ему. Выродок и убийца Лжедмитрий использует в своих интересах миф, эксплуатируя самое святое — «Не убий». Он нарушает заповедь и поступком, и словом.

 

ГЛАС БЕЗМОЛВИЯ. Идет борьба за народное мнение. Сталкиваются светлое слово и темное слово. Еще в первой сцене Шуйский, не по совести, а по зависти и тщеславию затаенный враг Годунова, выбалтывает коварный план:

Давай народ искусно волновать,

Пускай они оставят Годунова,

Своих князей у них довольно, пусть

Себе в цари любого изберут (там же, с 13).

Речь идет о начале самой настоящей психологической войны. И она шла все пять лет, отделявшие встречу Шуйского с Воротынским и сцену в Чудовом монастыре. Только теперь, через пять лет, в борьбу за народное мнение, которую ведут и Годунов, и бояре, присоединяется спутавший планы всех Лжедмитрий, по-своему обобщивший опыт и Годунова, и бояр. И вот в психологической войне ключевую роль начинают играть останки Дмитрия-царевича. Патриарх призывает:

Вот мой совет: во Кремль святые мощи

Перенести, поставить их в соборе

Архангельском, народ увидит ясно

Тогда обман безбожного злодея,

И мощь бесов исчезнет яко прах (там же, с. 90-91).

Здесь четкая разделительная линия между светом и тьмой. Но она не устраивает Шуйского, будущего временщика, который боится «выйти из игры». Он «мудро» возражает патриарху как искусный мастер пропаганды. В его устах сама правда служит лжи. И сейчас, через четыреста лет, все это воспринимается так, как будто речь идет не только о мощах Дмитрия-царевича, но и о других убиенных, других останках, вовлеченных в грязную политику наших дней:

…надлежит народную молву

Исследовать прилежно и бесстрастно;

А в бурные ль смятений времена

Нам помышлять о столь великом деле?

Не скажут ли, что мы святыню дерзко

В делах мирских орудием творим?

Народ и так колеблется безумно,

И так уж есть довольно шумных толков:

Умы людей не время волновать

Нежданною, столь важной новизною.

Сам вижу я: необходимо слух,

Рассеянный расстригой, уничтожить;

Но есть на то иные средства – проще.

Так, государь – когда изволишь ты,

Я сам явлюсь на площади народной,

Уговорю, усовещу безумство

И злой обман бродяги обнаружу (там же).

На том в Кремле и порешили.

Однако и богатый многолетний опыт этого предшественника современных PR-менов, и вся мощь пропагандистских усилий окружения Лжедмитрия, включая продажных поэтов с их «Muza glorian coronat, gloria musam”, бессильны перед соборной правдой Пимена, Юродивого, Бабы (с ребенком), Старухи, Мальчишек, пленника Рожнова, Одного, Другого, Третьего из народа, – перед православными, всей этой, по вражеским словам, «рванью окаянной, проклятой сволочью».

Недолго властвует в Москве Лжедмитрий, а за ним и Шуйский.

Мера истории народом — в бесконечном «Не убий». Народное сознание и его наиболее подвижная часть — народное мнение, связанные с бесконечной мерой, противостоят различным видам сиюминутного, светского «общественного мнения». Мера истории предателями «отрепьевыми» и предателями-отрепьевцами, Шуйскими, разделителями и торговцами земли родной, — в тщеславии, власти, богатстве, чревоугодии, сластолюбии, в измеримых показателях «общественного мнения». Сравнивать эти две меры — все равно что сравнивать бесконечность с сантиметрами и выдавать последние за суть исторического пространства.

Потому-то и в действительной истории и в слове о ней, выражающем народную меру, не нужно делать поспешные выводы, обольщаться по поводу «безразличного молчаливого большинства» или «равнодушного молчания народа». В конечной сцене пушкинской трагедии молчание народа есть выражение ужаса от совершенного боярами-отрепьевцами злодеяния — убийства Годуновых. В этой сцене молчит весь народ, все, кто до злодейства еще мог спорить друг с другом или обмениваться «сантиметровыми» мнениями.

Народ в безмолвии своем, в тишине, в отличие от отступников, слышит глас Божий: «Не убий». Так первые сцены связываются с последней. И в конечном молчании слышится все то же народное:

О Боже мой, кто будет нами править?

О горе нам!

Безмолвие народа страшнее самых страшных слов.

Пушкин двумя величественными словами «Народ безмолвствует», — они могли вырваться только из души гениального русского народного писателя, — помогает верно оценить исторические события.

М о с а л ь с к и й:

Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы.

Народ в ужасе молчит.

Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!

Народ безмолвствует.

К о н е ц.

 

Наступал конец Смутному времени. Народное сознание, народное мнение выстрадало появление таких героев, как Минин и Пожарский И сейчас в призрачной конечной тишине чудятся светлые слова нашего предка-летописца, в наше время завещанием направленные:

Ты грамотой свой разум просветил,

Тебе свой труд передаю. В часы,

Свободные от подвигов духовных,

Описывай, не мудрствуя лукаво,

Все то, чему свидетель в жизни будешь:

Войну и мир, управу государей,

Угодников святые чудеса,

Пророчества и знаменья небесны –

А мне пора, пора уж отдохнуть

И погасить лампаду. Но звонят

К заутрене… благослови, Господь,

Своих рабов!.. подай костыль, Григорий (там же, с. 29-30).

 

Молодым — не остаться равнодушными к светлым словам, продолжить их.

 

Ю.М. Лощиц,

профессор ИПК работников

телевидения и радиовещания

 

ЖУРНАЛИСТ КАК ПЕДАГОГ

 

Если исходить из первоначальной древнегреческой этимологии слова педагог, то это вовсе не учитель, не преподаватель, а лишь слуга, раб, которому господин доверяет сопровождать своего ребенка в школу. Самое скромное поручение, хотя, безусловно, ответственное. Своя «улица», как догадываемся, была и у античных греков, и педагог был лицом доверенным. Ему поручалось нейтрализовать воздействие «улицы» на господского ребенка. Вот почему и сохранялось в веках, вплоть до наших дней, недвусмысленно-положительное содержание понятия педагог. Применительно к русскому быту – добрый дядька. Пушкинский Савельич, к примеру. Советский быт придал понятию высокую культовую окраску: «Педагогическая поэма».

Но, похоже, современный журналист с ухмылкой отмахнется, услышав о педагогической функции своей профессии. Педагог? Это для него что-то мелкое, слишком суетное и скучное – и в древнегреческом, и в старорусском, и в советском понимании слова.

Современный журналист троны шатает, тасует как колоду карт кабинеты министров, смещает прокуроров, изгаляется над президентами, в считанные дни на пустом месте создает великолепные репутации. Социальный маг, полубог, распоряжающийся интеллектуальными энергиями мира, блистательный сверхчеловек, – и ему предлагают вернуться к заботам о сохранности заячьего тулупчика?

Более того, современный журналист в России как раз и разрушал и продолжает разрушать ветхие, по его понятиям, педагогические устои и принципы. Правда, еще не до конца разрушил, и школьники пока еще не ставят в угол провинившихся учителей, а новобранцы не отправляют на гауптвахту нерасторопных генералов.

Уж скорее такого журналиста можно назвать антипедагогом, упразднителем традиционных заветов воспитания. На заре своей известности именно такой тип деятельности предложил своим коллегам в качестве образца Сагалаев: стая тусующихся на лестнице старшеклассников заклевывает вопросами сидящего перед ними крупного госчиновника. Это ведь куда занятней, чем сидеть за партой и с тоской ждать, когда вызовут к доске. Сагалаевский эксперимент быстро завалился, но слава ниспровергательства разошлась кругами: тех же самых старшеклассников, но чуть остепенившихся, мы видим теперь на трибунах многочисленных ток-шоу. Они лишь изредка высказываются, но часто аплодируют. Зрелище слишком хорошо отрепетированное, чтобы это сразу не бросалось в глаза.

Но что бы ни мнил о себе типичный представитель «четвертой власти», как бы ни внушал себе и аудитории, что его власть на самом деле первая, все равно подсобная, служебная функция журналистики остается у общества на виду. Градации этой служебной роли могут быть разными – от очевидного прислуживания до высокого служения. Декларирование собственной независимости есть поэтому или романтический самообман или заведомое дураченье публики. Но всякое дураченье чревато возмездием, и мы видим сегодня на каждом шагу, как доверие к журналистскому слову и поведению сменяется раздражением, озлобленностью. Телекамера, затыкаемая чьей-то пятерней – вот тема для самого популярного плаката наших дней: «Заткнись! Проваливай!»

Никакое «независимое» издание или вещание не решится сегодня провести объективный опрос с целью выяснить: как же все-таки общество относится к журналистике. Потому что выяснится, что с журналистикой связаны представления о лжи, продажности, беспринципности, верхоглядстве, нечистоплотности, патологическом любопытстве, разнузданной болтливости. Пуще того, нам назовут имена тех, кто занимается прямым растлением, соблазняет зрителей и читателей к жизни порочной – к духовной смерти.

Чтобы не быть голословным, назову здесь хотя бы одно из великого множества изданий, подключенных к индустрии массового соблазна. Это широко известный ежемесячник «Спид-инфо», именующий себя «самой массовой газетой России» (характерно, однако, что тираж «самой массовой» ее издатели не указывают). В свое время газета, как можно догадываться, создавалась именно с педагогическими намерениями – в связи с угрозой массового распространения в России «болезни века». Читатель, следовательно, вправе ожидать, что на страницах газеты его проинформируют о размерах и качестве надвигающейся смертельной угрозы. Тем более, что речь идет о читателе наивном, беззащитном и доверчивом. Наивном, понятно, не до такой степени, чтобы не знать, от чего бывают дети и от чего бывают постыдные болезни.

Как же «Спид-инфо» наставляет доверчивых учеников и учениц? По прочтении одного-единственного октябрьского номера ежемесячника за 2000 год могу вполне ответственно заключить: наставления «Спид-инфо» весьма специфичны. На обложке (а обложка почти любого современного газетно-журнального изделия есть активнейшее зазывание внутрь), в левом верхнем углу вижу физиономию популярного актера М. Боярского в шляпе Д’ Артаньяна с интригующим текстом: «Одна на всех, и все – на одну» (как снимали «Трех мушкетеров»). Рядом, правее еще зазыв: «Спящая женщина – мечта маньяка». Далее, еще правей: «Мода: на свидание – без бюстгальтера!».

Хочу представить себе ошеломление читателя, гораздо более наивного, чем сам я. Ведь в конце-концов именно на такого предельно наивного и доверчивого потребителя и рассчитаны зазывы «научно-популярного», как указано здесь же на обложке, ежемесячника. Какое смятение, догадываюсь я, должно охватить душу неиспорченную, невинную при виде главного, ударного изображения первой страницы: почти обнаженные молодой человек и девушка напряжены в позе какого-то замысловатого акробатически-эротического этюда, сопровожденного подписью: «за $100 престижные студентки становятся... порномоделями». Сбоку, помельче – черно-белая фотография полураздевшейся девицы в темных очках (догадывайся: одна из «престижных»; но, кстати же, догадывайся, что и акробатически-эротическая парочка – тоже модели, хотя и не «порно», и тоже работают на оформителей «Спид-инфо» не только славы ради).

Что же все-таки предлагает обложка: возмутиться продажностью студенток? последовать их примеру? запомнить на всякий случай, что почем? девицам и дамам отказаться от бюстгальтеров? Маньякам сосредоточиться на поиске спящих женщин?.. И что за странный девиз придумали советские мушкетеры во главе с Боярским?

Читатель, допустим, не испугался, обуздал приступ смятения и неловкости за «научно-популярных» зазывал. Купил и, надежно уединившись, чтоб никто не осмеял за «сексуальную озабоченность», читает, начав прямиком с популярного киноактера. Впрочем, за Боярского докладывает его тогдашний режиссер Г. Юнгвальд-Хилькевич и докладывает, надо полагать, правдиво, поскольку опровержений со стороны «мушкетеров» что-то не слышно. «На съемках мушкетеры жили чудовищно, – признается режиссер, – и я это поощрял». «У ребят был мушкетерский договор: никаких отдельных романов. Выбирают самую красивую – одну на всех. Конечно, с ее согласия – тут проблем ни разу не возникало... Договор «одна на всех», насколько я знаю, строго выполнялся всеми мушкетерами, кроме Гюрзы» (актер Старыгин). С какой целью Юнгвальд-Хилькевич поощрял свальные развлечения молодых советских киножеребцов, он не объясняет читателям «Спид-инфо». Так же не упоминает он, что по общепринятым религиозным да и мирским понятиям такие групповые забавы именуются «содомским грехом». К счастью, град Львов и его окрестности, где упражнялись новоявленные содомиты, не провалились сквозь землю, как блудные ветхозаветные города Содом и Гоморра. Да и сами забавники не пострадали. «Насколько я знаю, при всех широчайших сексуальных контактах ни один из мушкетеров не подхватил никакого венерического заболевания», – заканчивает этот сюжет словоохотливый режиссер. Ни он сам, ни сотрудники газеты С. Амроян и Д. Филатов, которые «изготовили» беседу с Юнгвальдом-Хилькевичем, не стали утруждать себя морализирующими сентенциями. Видимо, решили, что надлежащие выводы сделает сам ошеломленный читатель.

Но какие именно выводы? Игриво-зубоскальный тон повествования поощряет лишь к одному: резвись и ты, если можешь, авось пронесет.

Такую вот «научность» и «популярность» преподносит газета и на всех других своих страницах: в сюжете о порнозаработках «престижных студенток» (журналистка Т. Гордеева обстоятельно, со знанием дела расписывает, сколько платят «модели» за сцены лесбиянства, за съемку полового акта, за групповой секс, за запись с лишением девственности), или в подробнейшем живописании ухищрений извращенца, усыплявшего своих дам перед совокуплением с ними (автор О. Краснова).

Читаешь имена журналистов (Ю. Донская, И. Кирина, Д. Юрьев, Ю. Лукьянова, А. Манн – главный редактор и генеральный директор заодно) и думаешь: неужели все реальные имена и фамилии, а не псевдонимы? Ведь если реальные, то как не срамно им – перед своими детьми или родителями, перед знакомыми и друзьями – за свое участие в этом двусмысленном вареве, именуемом «Спид-инфо»?

Впрочем, разве «научно-популярная» одинока в своем пристрастии ко всему, что ниже пояса? Газет-сладострастниц и похотливых журналов у нас теперь пруд пруди, причем, большинство даже не прилепливает себе фиговый листок «научности». А чего стесняться? Вываливай все наружу, выпотрашивайся, заголяйся! — вот директива, которую усердно исполняют многие десятки эротоманных изданий, заваливших киоски и лотки постсоветской России. Пансексуальная журналистика у нас сегодня количественно опережает всякую другую, – это и на глаз видно. Подходите к любому лотку – самые яркие, дразнящие, соблазнительные обложки наперебой предлагают обнаженную или полуобнаженную плоть «моделек». За их истомно вывернутыми позами, за томно-зазывными взорами, может быть, действительно, полуголодное существование студенток из крестьянских или пролетарских семей. Но, может, простенькое желание развлечься, выделиться из скучной среды, прославиться. Но за ними, в первую очередь, – смутные очертания громадного ненасытного существа по имени Порнобизнес, которому все на пользу: СПИД, венерические болезни, маньяки, извращенцы, наркоманы, притоны, сутенеры, газетные зазывалы и вежливые растлители в чине докторов сексологии. Потому что все и все работают на его грандиозный проект содомизации мира. А уж как там услужливые журналисты и социологи назовут проект, – сексуальной революцией, эротическим безумием или еще как, – ему совершенно все равно.

Чем же обеспечен сегодня наглядный успех проекта или сценария тотальной содомизации, намеренного оскотинивания человечества? Почему этот долго действующий сценарий в истории иногда почти уже осуществлялся (те же времена Содома и Гоморры)? Может быть, человек слишком животен по изначальной своей сути, чтобы противостоять соблазну оскотинивания?

Ведь физиологическое начало в человеке, действительно, в количественном смысле колоссально преобладает. Разве будет преувеличением сказать, что человек почти полностью – физиологический человек? Беспрерывные заботы (унижающие нас или, наоборот, вдохновляющие) о еде, питье, одежде, жилище, о достаточном тепле, заботы о реализации наших плотских вожделений и отправлений, – все это важно, почти без остатка пожирает наши часы, дни и годы. Физиологический принцип внутри нас ощерен как ненасытный хронофаг – поглотитель живого времени. Нас почти никогда не остается на большее. Часто ли мы смущаемся, краснеем от стыда, часто ли приходим в уныние от этой обескураживающей несвободы от собственного физиологического тирана?

И все же человек, как многие догадываются, не безнадежен. Человеку дарована возможность выбора. Животному не дана способность оценить себя со стороны. Человеку такой дар присущ: свобода самооценки, искусство рассмотреть в себе животное начало как бы чуть со стороны. Наш физиологизм не бесконтролен, не абсолютен. Это не значит, что мы уже спасены. Это лишь значит, что внутренняя свобода действует в нас, и этот принцип несравнимо ценнее, чем всякие внешние свободы, ради которых мы так безуспешно и безрассудно бьемся не на жизнь, а на смерть.

Итак, человек свободен выбрать в себе лучшее, предпочтительное: не только в сиюминутной деятельности, но и в историческом срезе. Способен обнаружить, что на громадном историческом поле физиологический человек постоянно соперничал, скажем так, с человеком человечным или внутренне освобожденным человеком. Способен, далее, заключить, что в этом соперничестве чаще преобладал физиологический человек, исповедующий гедонизм, то есть, доктрину и практику наслаждения всей полнотой материального мира. Наслажденческий тип поведения гедонистическая доктрина давным-давно определила как оптимальный, наиболее разумный, соблазнительный и легкий.

Современный сербский мыслитель Драгош Калаич называет человека, исповедующего подобный принцип социального поведения, экономическим животным (в более откровенном переводе: экономической скотиной). Уже сам эпитет подсказывает: речь идет о своего рода социальной инженерии, о репродукции все новых и новых поколений экономического скота. Именно такому податливому типу, по замыслу проектантов и сценаристов, обеспечена надежная футурологическая перспектива – устойчивое место количественно преобладающего усредненного класса. Это не народ, который всегда разнообразен и непредсказуем, это – однородная гедонистическая масса в мягком и теплом стойле. Лозунги и девизы для нее, появившиеся в разные века, но будто из одного источника, впечатляют своей циничной прямотой: «хлеба и зрелищ», «живи текущим днем, не веря в остальное», «после меня хоть потоп», «бытие определяет сознание», «догоним Америку по производству мяса и молока на душу населения»...

Все эти признаки и декларации физиологического самодовольства можно было бы отнести к разряду антиутопий, если бы не слишком очевидное их присутствие и в истории, и в самой злободневной современности. По крайней мере, наша пансексуальная журналистика, наши пансексуальные кино и телезрелища вполне вписываются в проект оскотинивания человека, превращения большинства человечества в податливую физиологическую массу.

Сальвадор Дали, один из самых упорных в искусстве XX века исследователей и потрошителей сферы бессознательного, постоянно, из десятилетия в десятилетие, возвращался к одному и тому же назойливому видению: фигура обнаженной женщины, напоминающая какой-то затейливый комод, со множеством створок-секций, полуоткрытых на уровне груди, живота, бедер. К этой метафоре подыскивались самые разные коды. Но разгадка, похоже, проста («а ларчик просто открывался»): приходят или уже пришли времена, когда человека примутся методично выпотрашивать, опустошать, чтобы заполнить порожние секции и блоки по собственному произволу или... оставить их навсегда пустыми. Тут есть предвидение (или демонстрация) чрезвычайных способностей папараццизма в его маниакальном стремлении вскрыть, взломать самое интимное, личностное в человеке. Ведь типичный папарацци обнажает человека не для того, чтобы полюбоваться красотой богосозданной твари, а для того, чтобы похихикать, поглумиться над голеньким.

Похоже, наша современная пансексуальная индустрия в журналистике задалась целью заполнить человеческий «комод» своим специфическим материалом под самую крышку. Это как если бы пушкинский Савельич, вместо того, чтобы оберегать дитятю от мошенников и воров, повел его за ручку по подворотням, притонам, игорным домам...

Между тем, журналист, как бы он ни заблуждался относительно истинного своего предназначения, и сегодня остается свободен в выборе: соблазнитель он или педагог. Других вариантов у него просто нет, не бывает. С соблазнительством как таковым все давно ясно, – с тех самых пор, как были произнесены слова: «Горе миру от соблазнов; ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит… тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф, 18, 6-7). Кстати, нелишне напомнить, что наше слово соблазн по-гречески звучит как скандал, а соответствующий греческий глагол означает не только соблазнять, но также вводить в грех, лишать веры, сбивать с пути, быть причиной падения.

Напрасно опасаться, что приравнивая журналиста к педагогу, мы слегка принижаем общественное служение первого. Наоборот. Стоит хотя бы вспомнить, что во многих религиях учитель – понятие священное, а в Евангелии Учителем постоянно называют Иисуса Христа.

Педагогический дар в его полноте есть искусство умного неназойливого собеседования, когда не давят знанием, а делают вид, что оно уже известно собеседнику, но, может быть, слегка подзабылось. Значит, журналисту, чтобы не быть обыкновенным верхоглядом, передатчиком информационной текучки и скандальных сплетен, нужно расти и расти до педагога. Вспоминая при этом хотя бы один великолепный пример – поступок Федора Достоевского, когда он, будучи уже знаменитым романистом, предпринял труд журналистского учительства под названием «Дневник писателя».




<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>
Основные документы эпохи | Цели и задачи освоения дисциплины. Кафедра связей с общественностью

Дата добавления: 2015-07-04; просмотров: 385. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ МЕХАНИКА Статика является частью теоретической механики, изучающей условия, при ко­торых тело находится под действием заданной системы сил...

Оценка качества Анализ документации. Имеющийся рецепт, паспорт письменного контроля и номер лекарственной формы соответствуют друг другу. Ингредиенты совместимы, расчеты сделаны верно, паспорт письменного контроля выписан верно. Правильность упаковки и оформления....

БИОХИМИЯ ТКАНЕЙ ЗУБА В составе зуба выделяют минерализованные и неминерализованные ткани...

Типология суицида. Феномен суицида (самоубийство или попытка самоубийства) чаще всего связывается с представлением о психологическом кризисе личности...

Патристика и схоластика как этап в средневековой философии Основной задачей теологии является толкование Священного писания, доказательство существования Бога и формулировка догматов Церкви...

Основные симптомы при заболеваниях органов кровообращения При болезнях органов кровообращения больные могут предъявлять различные жалобы: боли в области сердца и за грудиной, одышка, сердцебиение, перебои в сердце, удушье, отеки, цианоз головная боль, увеличение печени, слабость...

Вопрос 1. Коллективные средства защиты: вентиляция, освещение, защита от шума и вибрации Коллективные средства защиты: вентиляция, освещение, защита от шума и вибрации К коллективным средствам защиты относятся: вентиляция, отопление, освещение, защита от шума и вибрации...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.013 сек.) русская версия | украинская версия