Почему перестала существовать великая Античная цивилизация?

Задаваясь, в сущности, тем же вопросом, историк и этнолог Л.Н. Гумилев пишет: «Взглянем... на Евразию в начале I в. н.э. Западную оконечность великого Евразийского континента занимала Римская империя. Эта держава, выросшая из крошечного городка, основанного племенем латинов за восемь столетий до нашей эры, вобрала в себя множество народов. В состав империи органично влились культурные эллины, остававшиеся в общем лояльными подданными очень долгое время. С германцами же, жившими за Рейном, римляне, напротив, начали воевать. (...) Восточная окраина Евразии, так же, как и западная, была занята огромной державой - империей Хань. Китайцы, подобно римлянам, считали себя культурным, цивилизованным народом, живущим среди окружающих их варварских племен. (...) Нитью между двумя империями, невидимой, но прочной, стал Великий Шелковый путь. По нему китайский шелк тек в Средиземноморье, оборачиваясь золотом и предметами роскоши. Зададимся простым вопросом: а что помешало этой отлаженной статичной системе отношений дожить до нашего времени? Почему мы сегодня не видим ни римлян, ни Великого Шелкового пути?» [выделено нами - Ред. ][4].Причиной изменения описанного статус-кво Гумилев без колебаний называет «великое переселение народов», возникшее как результат беспримерной миграции огромных масс людей под влиянием своего рода этнической мутации, некоего «этнического (пассионарного) толчка». Эта мутация приводит к появлению «внутри этнической популяции некоторого количества людей, обладающих повышенной тягой к действию» - так называемых пассионариев[5].«Пассионарии» обладают потребностью и способностью изменять привычное и в образе своей жизни, и в окружающем их мире. Эти их качества обусловлены наличием у них повышенной («избыточной») энергии, которую им свойственно вбирать в себя из природной среды. Этой энергетики пассионариев достаточно не только для того, чтобы поддерживать уже сложившиеся формы жизни, но и для того, чтобы формировать новые связи и отношения. Тогда «возможно и создание новой религиозной системы или научной теории, и строительство пирамиды или Эйфелевой башни и т.п.(...) Вкладывая свою избыточную энергию в организацию и управление современниками на всех уровнях социальной иерархии, они, хотя и с трудом, вырабатывают новые стереотипы поведения, навязывают их всем остальным и создают, таким образом, новуюэтническую систему, новый этнос, видимый для истории»[6].Такова, в самых общих чертах, оригинальная концепция этногенеза, созданная отечественным этнологом. Не проясняя до конца механизма связи между биохимическими и биогенетическими процессами, с одной стороны, и социокультурными - с другой, ученый, несомненно, прав в том, что такая связь существует.

И все же, несмотря на то, что становление Средневековой цивилизации сопровождается выходом на историческую арену нового в культурной истории этноса - «варварского» - такая концепция заката античной цивилизации представляется односторонней и неполной. Большинство исследователей сходятся на том, что причины крушения античного мира следует искать прежде всего внутри него самого.

Известный французский историк Жак Ле Гофф утверждает:«Средневековый запад зародился на развалинах римского мира»[7].За этой констатацией - связь, историческая преемственность, существующая между умирающей Античностью и спешащим ей на смену Средневековьем. Она заключается в том, что с помощью новой системы отношений разрешается кризис, ставший неразрешимым в границах старой античной социокультурной системы. Кризис европейской Античности явлен, таким образом, в экономическом, социальном, политическом и духовном кризисе вначале эллинистического, а затем и римского мира.

Экономика, основанная на экстенсивном (благодаря дешевизне рабской силы) рабовладельческом производстве, никак не способствовала специализации и интенсификации свободного труда, превращению его в меновый продукт. Доминирование в экономической структуре несвободного труда над свободным крестьянским, а также сдвиг в структуре сельскохозяйственного производства от продуктов широкого потребления (хлеб) в сторону производства высокоценных и престижных продуктов (для стола знати) приводило к победе натурального хозяйствования над меновым (рыночным). Этому немало способствовал колоссальный приток новых территорий, присоединенных к Риму, где обмен и денежное хозяйство пробивали себе дорогу с огромным трудом. Никакого оживления в эту самодостаточную систему не привносил и международный обмен, сводившийся, по сути, к вывозу золота, которым оплачивался ввоз предметов роскоши для ставших прихотливыми римских аристократов.

В итоге рыночные связи между городом и земледельческими хозяйствами округи, бывшие экономической основой всего античного общества, постепенно ослабевают, фактически сойдя на нет, и утверждение натуральной формы хозяйствования, основанной на самообеспечении крупных помещичьих хозяйств, приводит к обескровливанию городов,этих основных социальных носителей античной культуры. С этого момента культура надолго становится преимущественно деревенской, т.к. землевладельцы начинают отправлять не только хозяйственно-управленческие, но и политические, и юридические функции[8]. Наибольшей силы упадок городов достигает в традиционных центрах греко-римской цивилизации (при относительном благополучии на Ближнем Востоке и в Северной Африке), следствием чего становится усиление римских провинций и, в силу действия центробежных процессов, снижение роли исторического центра - Рима.

Муниципальные (видоизмененные полисные) идеалы, явившие собой последний, урезанный вариант античной гражданственности, перестают быть притягательными; компромисс между самодержавной властью императоров и морально-политическими представлениями республиканской старины теряет смысл; почитание отечественных италийских и эллинских богов вытесняется и затемняется многочисленными восточными культами; наконец, утрачивает свое значение и содержательность, а впоследствии и внешнюю продуктивность, греческая философия, заимствованная римлянами. Кризис коснулся и законной гордости Рима - правовой системы, все чаще и чаще исключавшей нововведения и базировавшейся на понятии прецедента.

Так все заметнее и все неотвратимее проявляла себя эрозия римского античного мира, приведшая его к утрате целостности и определенности границ своей цивилизационно-культурной системы.

Изложенные выше обстоятельства крушения Античности представляют собой группу внутренних факторов.

Роль же внешнего фактора сыграло варварское окружение Рима.

Рим, на протяжении столетий стремившийся последовательно противопоставлять себя варварам и закрывавшийся от них, вынужден был смириться с их приходом. В III в. варвары непрерывно наступают или оказывают известное давление на империю.: с севера - германские племена (юты, готы, саксы, алеманы, лангобарды); с северо-запада - кельты и особенно - галлы (южные кельты), с северо-востока - литва, финны, славяне; из Причерноморья - гунны и т.д. Вторжения варваров в границы Римской империи далеко не всегда носили завоевательный характер. Описывая это взаимодействие и при этом ссылаясь на свидетельства позднеримских историков, Ле Гофф отмечает, что «завоеватели [Рима - Ред. ] - это беженцы, подгоняемые другими, более сильными или более жестокими, чем они»[9]. Зачастую римляне включали наседавшие на них племена в состав федератов, принимали их на государственную службу, считались с их нравами и обычаями. В то же время неверно представлять себе вторжения варваров только как мирное переселение. Оно сопровождалось скрытой и явной конфронтацией не только между римским и варварским миром, но и в среде самих переселенцев и завоевателей, на вражде которых между собой Рим пытался выстраивать свою собственную политику. В 410 г. вестготы завоевали и разграбили Рим.

Вот как поэтически описывает великое переселение народов Валерий Брюсов:

Народы хлынули, свирепы, дики;

Мрак разостлался тягостен, уныл;

Казалось: луч наук вовек почил;

И тщетно трон свой высил Карл Великий.

Когда говорят о варварах, то часто подчеркивают их дикость, жестокость, свирепость. Это не совсем так. Варвары не были дикарями в привычном понимании этого слова. Они принесли с собой высокую технику обработки металлов, ювелирное и кожевенное мастерство, искусство степей с его стилизованными животными мотивами. Они с почтением относились к образованности и роскоши. Варвары пытались воспринять многие лучшие достижения Рима, особенно в сфере государственно-политического управления, но в результате пожаров, разрушений и прочих катаклизмов, с исчерпанием своих творческих сил они превратили естественный закат античной цивилизации в регресс, упадок, вырождение, движение от более высоких и развитых форм цивилизации к более низким. Понадобились столетия, огромные усилия, чтобы варварские государства сумели подняться на социокультурный уровень, соизмеримый с уровнем Античности, в чем-то не достигший античной культуры (скульптура, театр, поэзия), в чем-то представляющий значительный шаг вперед (архитектура готики, фреска, мозаика, технические достижения).

Каков же итог варварского нашествия?

В самом общем виде, он состоит в изменении самого субъекта культуры. В границах старого античного мира возникла новая этнокультурная общность, как бы «переварившая» особенности исконно римского и варварского этноса. «Таким образом, - пишет Ле Гофф, - оба лагеря как бы шли навстречу друг другу. Деградирующие, внутренне варваризующиеся римляне опускались до уровня поднимающихся, обретающих внешний лоск варваров»[10].

Однако нельзя не отметить, что «варварский субъект культуры» оставался внутренне чужд самому духу Античности, уходящей своими корнями в древнейшую культуру средиземноморских народов. Будучи в своем большинстве выходцами из континентальной Европы, западные, северные и северо-восточные варвары фактически впервые получали возможность обрести цивилизационный статус, сначала - в контексте римской цивилизации и только несколько веков спустя - как самостоятельное макросоциальное образование.

С распадом Великой Римской империи центр европейской цивилизации постепенно смещается на северо-запад. Так возникает Европа в ее современном понимании, т.е. романо-германская Европа.