Студопедия — Валери Собад Мисс Свити 4 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Валери Собад Мисс Свити 4 страница






— Ах, вы пишете? — воскликнула незаметно подкравшаяся Маргарет. — Представьте себе, я тоже пишу! Какое чудесное совпадение! Я специализировалась на росписи по фарфору.

— Как интересно, — вежливо отозвался он.

И повернулся к Агате:

— Буду ждать вашего звонка. Квартира мне очень понравилась, особенно передняя комната. Я бы хотел поставить в ней мольберт.

— Я немедленно свяжусь с вами, как только приму решение, — с легкой дрожью в голосе ответила она.

Художник в ее доме! Ее одолевали сомнения. Последний художник, который жил здесь, — это было лет сорок тому назад, — принес ей самое большое за все ее долгое существование счастье, но и крупные огорчения.

* * *

В 1947 году Агата не имела ни малейшего желания связываться с мужчинами. Меньше чем за три года она потеряла двух мужей. Ей, убежденной рационалистке, иногда приходило в голову, что ее кто-то сглазил.

Квартира доктора Йелланда была выставлена на продажу. Все его имущество отошло жившей в Манчестере сестре. Нотариус признался Агате, что покойный изменил условия завещания за две недели до смерти. Он не хотел, чтобы в случае его преждевременной кончины Мэри и Маргарет смогли через Агату воспользоваться его наследством. Эти две женщины разрушили его брак.

Агата снова, в который уже раз, принялась обустраивать свою жизнь. Без всяких трудностей она нашла работу в родильном отделении другой лондонской больницы.

Теперь она по нескольку часов в день проводила в общественном транспорте: они переселились в Хорнси — пригород, расположенный к северо-западу от Хэмпстеда. За те же деньги, каких стоила однушка в Лондоне, здесь она сняла трехкомнатную квартиру — гостиная и две спальни. Гостиную сразу же захватила Маргарет, превратив ее в мастерскую. Сестра по-прежнему упорно расписывала цветочными мотивами белые чайные сервизы. По четвергам она на добровольных началах давала уроки живописи по фарфору домохозяйкам, счастливым любой возможности хоть ненадолго вырваться из дому. Агате с матерью досталась одна комната на двоих. Ее это не смущало — мать почти все вечера пропадала у соседки по лестничной площадке.

Как и Мэри Саммер, Эмили Бойдз потеряла мужа на войне. И свято верила, что обладает способностью общаться с усопшими. Каждый день, пока Агата была на работе, а Маргарет занималась живописью, Мэри приходила к ней в надежде войти в контакт с покойным супругом. После двух месяцев бесплодных попыток — столик решительно не желал поворачиваться при упоминании имени Арчи — Эмили Бойдз предложила испробовать другой способ. Они отправились в Александра-парк, расположенный на зеленом островке в нескольких километрах от Хорнси, и вскарабкались на вершину здешнего холма Масуэлл-хилл. Эмили уверяла приятельницу, что на возвышении сообщение с потусторонним миром устанавливается намного легче.

Через три дня Мэри за ужином сообщила дочерям, что разговаривала с их отцом и что он передает им привет. Агата, поглощенная мыслями о тяжелом состоянии одной из пациенток, выслушала ее немного бессвязный рассказ вполуха. Обеспокоилась она лишь неделю спустя, когда мать вернулась домой поздно вечером, промокшая до нитки. Она снова взбиралась на Масуэлл-хилл. Среди ночи ей стало плохо. Вызвали врача, который поставил диагноз: воспаление легких. «Скорая» увезла Мэри Саммер в больницу, где она скончалась на четвертый день, на последнем издыхании повторяя имя мужа.

Пришла очередь Маргарет обновить траурный наряд. Она вбила себе в голову, что первым делом должна поставить в известность о смерти матери Ральфа Маккаллена. И отправила в Министерство обороны письмо в конверте с траурной каймой. Вскоре ей пришел ответ, в письменной форме информировавший ее, что человек с такой фамилией никогда не служил в Королевских ВВС.

Любая другая девушка на ее месте этим бы и удовольствовалась, признав, что пала жертвой обмана простого солдата, которому хотелось произвести на нее впечатление. Но Маргарет была убеждена, что Ральф сказал ей правду. Просто эти неграмотные вояки неправильно записали его фамилию. Или он работал на разведку.

Агата не обращала на ее фантазии никакого внимания. После смерти матери ей все стало безразлично. Одежду покойной она отдала в благотворительную организацию, оставив себе только небольшую шкатулку черного дерева, в которой хранились фотография родителей, несколько украшений и перламутровые гребни. На следующий после похорон день к ней попыталась было подкатиться Эмили Бойдз, прозрачно намекая, что не прочь получить на память о приятельнице ее пальто с меховым воротником, но Агата ей отказала. Она винила Эмили в том, что мать так рано ушла из жизни.

Прошел месяц. Приходский священник, сочувствуя сестрам в их горе, предложил им принять участие в организации выставки живописи. Сын одного из его родственников согласился предоставить для этого мероприятия некоторые из своих картин.

Агата предложение отклонила — работа в родильном отделении почти не оставляла ей свободного времени, — но Маргарет с восторгом его приняла. Вернувшись из приходской галереи, она объявила сестре, что еще никогда не видела таких прекрасных полотен. И добавила, что их автор, молодой человек по имени Натан Клиффорд, очень симпатичный парень.

Агата познакомилась с ним в день открытия выставки. Сестра не ошиблась, оценивая его внешность. Темноволосый, с чувственными губами и большими карими глазами, занимавшими едва ли не половину его худощавого лица, Натан Клиффорд был очень красивым мужчиной. Роста он был не очень высокого, но хорошо сложен. Как ни странно, при атлетической фигуре у него оказались тонкие и длинные, как у пианиста, пальцы.

Натан Клиффорд, со своей стороны, не остался равнодушен к округлым прелестям Маргарет. И охотно принял приглашение прийти на следующий после открытия выставки день к сестрам на чай.

Они втроем провели очень приятный вечер. Натан жил в Лондоне, один, снимая так называемую комнату для прислуги, и зарабатывал на жизнь уроками рисования. Агата, взяв на себя роль дуэньи, разрешила ему показать Маргарет свою мастерскую, — пусть познакомятся поближе. После встречи с Натаном сестра перестала упоминать имя Ральфа Маккаллена и осыпать проклятиями военно-бюрократическую машину.

Но британская армия напомнила им о своем существовании три месяца спустя, когда между Маргарет и Натаном уже успело установиться нежное взаимопонимание. По воскресеньям Агата обычно возилась на кухне, пока парочка толковала об искусстве вообще и живописи в частности. Они охотно рассказывали друг другу о своем детстве. Натан даже подарил Маргарет свою фотографию, которую считал забавной, — голый младенец нескольких месяцев от роду, разлегшийся на медвежьей шкуре. Поздно вечером он с большим сожалением прощался с ними, торопясь на последнюю электричку и унося с собой сумку со съестным.

Когда Агата вскрывала письмо из Министерства обороны, ее кольнуло дурное предчувствие. В письме сообщалось, что справочной службе удалось напасть на след военнослужащего по имени Ральф Маккаллен. Самолетов он не пилотировал, но трудился на аэродроме, занимаясь их техническим обслуживанием. Он действительно был направлен во Францию, но через несколько дней секретная база, к которой он был прикреплен, подверглась немецкому воздушному налету. Тела его так и не нашли. Его фамилия значится в длинном списке пропавших без вести солдат.

Агата несколько раз перечитала письмо и в конце концов решила его выбросить. Маргарет со дня на день обрадует ее известием о помолвке с Натаном. При этой мысли у Агаты слегка защемило сердце. Она тоже не осталась равнодушной к немного печальному обаянию их нового друга. Но счастье Маргарет важнее, строго сказала она себе и скомкала письмо из Министерства обороны. И не поленилась пойти выкинуть его в мусорный контейнер во дворе.

Эмили Бойдз, не имевшая иных источников дохода, кроме пенсии за погибшего мужа, жила скудно. По вечерам, когда на улице темнело, она взяла за правило рыться в мусорных баках. Улов она сдавала сборщикам металлолома, благодаря чему немного скрашивала свое существование. Увидев в помойке конверт с грифом Министерства обороны, она удивилась и заинтересовалась, а потому вытащила письмо и прочла его.

На следующий день, встретив Маргарет, она сказала ей, что если ее жених числится пропавшим без вести, то можно попытаться выколотить из государства хотя бы небольшую субсидию. Маргарет смотрела на нее непонимающим взором, и тогда Эмили показала ей письмо. Маргарет побледнела и побежала к себе в мастерскую, где и заперлась.

Отныне о помолвке больше не могло идти и речи. Маргарет боялась связывать себя какими бы то ни было обязательствами. Агата предупредила ее: Натану может надоесть слишком долгое ожидание. «Да как же я могу выходить замуж, — воскликнула в ответ сестра, — а вдруг Ральф все еще жив?»

Примерно месяц спустя, в один ветреный четверг, под вечер, к Агате пришел за советом Натан. Она была дома одна. Натан по-прежнему чувствовал привязанность к Маргарет, но отказывался ее понимать. Агата открыла бутылку вина. Натан говорил больше часа. Агата слегка захмелела. Ей все труднее было уследить за собственными мыслями.

В какой-то момент обоим захотелось подлить себе вина, и их руки, одновременно протянутые к бутылке, соединились. И, словно существуя отдельно от своих владельцев, не пожелали расцепляться. Тем более что их губы уже опасно сблизились.

Проводив торопливо одевшегося Натана, который, выйдя из дома, брел по темной стороне улицы, едва не прижимаясь к стенам домов, — боялся столкнуться с Маргарет, — Агата заперлась в ванной и долго пыталась смыть с себя нежный, но стойкий запах его тела. Она намылилась с ног до головы, все еще ошеломленная силой только что пережитых ощущений. Лишь сейчас она поняла, что оба ее мужа, при всей их заботливости и внимании, были никудышными любовниками.

Не сговариваясь, оба решили делать вид, что между ними ничего не было. В следующее воскресенье Натан снова пришел к ним в гости. Отныне он старался не оставаться с Агатой наедине.

А еще через пару месяцев тайное стало явным. Агата убедилась, что у нее присутствуют те же клинические признаки, что у ее пациенток в начале беременности. Когда скрывать свое положение стало невозможно, она открылась Маргарет: ее якобы соблазнил один интерн, а потом бросил, влюбившись в другую медсестру. Маргарет проявила горячее сочувствие и даже предложила пойти устроить негодяю шумный скандал — Агата еле ее отговорила. Тогда Маргарет сказала, что распишет для малыша мисочку, чашку и набор тарелок.

Джейн Мэри родилась весной 1947 года. Метрику ей выписали на фамилию Саммер, в графе «Отец» поставили — «неизвестен». По просьбе Агаты Натан согласился не разоблачать версию, предложенную сестре. Она пообещала ему, что позволит видеться с ребенком столько, сколько он сам захочет. Между тем Маргарет, растроганная видом новорожденной племянницы, снова задумалась о возможном браке с Натаном. Ей тоже захотелось иметь детей. И у крошки Джейн Мэри появятся кузены или кузины — ей будет с кем играть.

Когда девочке исполнилось два месяца, Маргарет решила написать ее портрет. Не просто картинку на чайнике, а настоящую картину. Вглядываясь острым взором в черты малютки, она не смогла не заметить их очевидного сходства с Натаном. Фотография, на которой он был изображен младенцем, стояла у нее на ночном столике.

Несмотря ни на что, она закончила портрет. В следующее воскресенье, дождавшись, пока Агата и Натан покончат с трайфлом[7], Маргарет показала им свою работу. Они выразили дружный восторг — ну как настоящая, восхитилась Агата. Ни слова не говоря, Маргарет положила рядом с картиной фотографию Натана в младенчестве. Потом вышла из комнаты и заперлась у себя в мастерской. Выслушивать объяснения Агаты она отказалась наотрез, а Натана не пустила даже на порог.

И недели не прошло, а она уже собралась в дорогу. Продала бо́льшую часть своих нарядов и доставшиеся в наследство от матери украшения и на вырученные деньги купила билет третьего класса на пароход до Кале. Покидала в один чемодан кое-какую одежду, а во второй — кисти и краски.

Сентябрьским вечером 1947 года, вернувшись с работы, Агата обнаружила на обеденном столе записку следующего содержания: «Уезжаю искать Ральфа. Он единственный, кто никогда мне не изменял». И подпись: «Маргарет».

Минуло двадцать пять лет, прежде чем сестрам суждено было увидеться снова.

Понедельник, 10 сентября 2001 года

С Беверли Кэрролл Саманта познакомилась восемь лет назад. Беверли не имела никакого отношения к Льюису Кэрроллу, настоящее имя которого было Чарльз Лютвидж Доджсон, однако, если ее спрашивали, не потомок ли она знаменитого писателя, она этого не отрицала. Ценой хитроумных интриг она добилась места главного редактора журнала «You and I» и рассудила, что иметь в предках такую звезду никак не повредит ее карьере.

Но Саманту восхищала в ней отнюдь не нахально присвоенная литературная родовитость. Беверли потрясала ее воображение дерзостью и самоуверенностью. К ее чувству примешивалась и благодарность: именно Беверли устроила ее в редакцию «You and I».

— Беверли Кэрролл у аппарата!

Трубку она сняла после первого же звонка. Саманта звонила ей по прямой линии. Мисс Кэрролл мало кому из внешних сотрудниц давала этот номер. Саманта входила в число счастливых избранниц.

— Дорогая! Как поживаешь? — своим пронзительным голосом заверещала Беверли. — Ужас, как я по тебе соскучилась! Сколько мы не виделись? Недели три? Знаешь, с этой работой… Я, как всегда, в диком замоте. Да еще Уилл подхватил грипп, причем вместе с нянькой. Я голову себе сломала, с кем его оставить. На его папашу, конечно, никаких надежд — когда он нужен, его сроду не дозовешься. У него, видите ли, семинар! Презентация новой компьютерной программы! На Мальте, на минуточку! Так бы сразу и сказал, что устроил себе каникулы на пару со своей Дороти. Ты не поверишь, он называет ее Додо! Вот пошлятина, скажи! Кстати, мне очень понравилась твоя статья. Как там было? «Как сохранить дзен-буддийское спокойствие в отношениях с мачехой ваших детей»…

Беверли сыпала словами со скоростью пулеметной очереди. Саманта всегда терялась в догадках: как ей удается протараторить столько фраз, ни разу не переведя дыхание. Она терпеливо дождалась, пока иссякнет поток словесной диареи, и спросила, не могут ли они где-нибудь вместе пообедать. Ей нужен совет.

— О чем разговор, дорогая! Да когда угодно!

Саманта слышала, как она листает ежедневник.

— Так, до пятницы у меня все забито, — сообщила Беверли. — Может, на будущей неделе?

— Вообще-то это довольно срочно, — пробормотала Саманта. Она терпеть не могла ничего выпрашивать.

— А по телефону это обсудить нельзя? Можно прямо сейчас. У меня есть пара минут…

До Саманты снова донесся шелест перелистываемых страниц.

— Даже целых пять минут, — расщедрилась Беверли. — А потом лечу на совещание.

— Ладно, ничего страшного. Извини, что отрываю тебя от дел. Как-нибудь сама разберусь…

— Ты что, спятила? В кои-то веки не мне, а тебе понадобилась помощь! Нет уж, я не собираюсь лишать себя такого удовольствия! — И Беверли весело рассмеялась.

Саманта тоже улыбнулась. Ей вспомнилась Беверли восемь лет назад, когда та переживала нелегкие времена. Познакомила их лучшая подруга Саманты Дебби, вокруг которой собралась небольшая компания тридцатилетних женщин. Раз в месяц они встречались в пабе «Черный лебедь», славившемся своим разливным пивом. Здесь они надирались высшего качества биттером крепостью аж пять градусов, нахально пялясь на посетителей-мужчин, которые под их взглядами втягивали животы и начинали говорить громче обычного. Впрочем, никому из них не удавалось перекричать Беверли, потчевавшую приятельниц свежими сплетнями, почерпнутыми в редакции «You and I».

Покорно взгромоздившись на табурет, Саманта слушала их болтовню и тоже потягивала биттер — правда, трех с половиной градусов крепости, — но допить свой бокал до дна не сумела ни разу. Она приходила сюда только ради того, чтобы доставить удовольствие Дебби, упрекавшей ее в затворничестве. Действительно, Саманта с гораздо большей охотой провела бы вечер дома, перед своим фальшивым камином, за книжкой и ромашковым чаем.

В одну из таких встреч Беверли, не успев появиться, скрылась в направлении туалета. Заметив, что ее что-то очень долго нет, Саманта отправилась на поиски. Ей понадобилось некоторое время, чтобы определить, в какой кабинке заперлась Беверли, — она слышала всхлипы, но не сразу сообразила, откуда они исходят.

Наконец Беверли соизволила открыть дверцу кабинки, и Саманта с трудом узнала приятельницу. Беверли относилась к типу женщин, мимо которых не так просто пройти, не обратив на них внимания. Высокая и стройная до худобы, она носила яркие фирменные шмотки от «Joseph», «Chloe» или «Marc Jacobs», выгодно подчеркивавшие преимущества ее фигуры. У нее были тонкие черты лица, чуть заостренный нос и такой же подбородок. Огромный лоб обрамляли черные волосы, которые она стригла очень коротко. Пухлые губы и выразительные темные глаза она красила, не жалея косметики. Но в тот вечер рыдающая женщина, сидевшая на сиденье унитаза чуть раздвинув колени, ничем не напоминала блистательную главную редакторшу журнала «You and I».

Прикрыв за собой дверцу, Саманта присела рядом с ней на корточки, взяла ее за руку и спросила, чем она может ей помочь. И Беверли прерывающимся голосом поведала, что ее бросил муж. Ушел к своей ассистентке. Она, конечно, моложе ее, но главное — беременна по самое некуда. Из чего следует, что их связь длится давно, самое малое — восемь месяцев.

Судя по всему, Беверли расстраивало не то, что муж ей изменял, — подумаешь, велика важность! — а то, что он скрывал от нее свою двойную жизнь. Буквально за три недели до того они скромно — всего около сотни приглашенных — отпраздновали десятилетие супружества. Теперь Беверли мучилась вопросом, как ей сообщить им всем, что герой торжества потребовал у нее развода. И надо ли возвращать им чеки — гости скинулись, чтобы они могли провести на Гавайях второй медовый месяц.

Саманта сжала ее руку и пообещала, что поможет и никому не проболтается. Она терпеливо дождалась, пока Беверли приведет себя в порядок, — той потребовалось не меньше четверти часа, чтобы наложить свежий макияж и вновь обрести презентабельный вид. Вернувшись в зал, Саманта объявила, что ей нездоровится и Беверли, добрая душа, согласилась отвезти ее домой.

Полгода спустя бывший муж Беверли вступил во второй брак. Беверли добилась приличных алиментов, денежной суммы в размере половины стоимости проданного дома и права воспитывать сына Уильяма. Теперь она жила в роскошной квартире неподалеку от работы, а Уильяма отдала в одну из лучших лондонских частных школ — разумеется, все расходы на обучение, включая приобретение школьной формы, нес отец мальчика.

Саманта была в курсе всех этих постматримониальных перипетий — Беверли звонила ей примерно каждые два часа: чтобы спросить совета, рассказать очередную гадость про бывшего мужа или просто пожаловаться на плохое настроение. Если приступ тоски накатывал на нее среди ночи, то в час, то в два, она звонила Саманте. И та выслушивала ее рыдания, не смея повесить трубку.

К счастью, в то время Саманте не надо было рано вставать по утрам. Она только что потеряла одну работу и никак не могла найти другую. Мир наемного труда — во всяком случае, мир частных компаний, — представлял для нее полнейшую загадку. С тех пор как она поступила в университет, мечтая стать психологом, она его практически и не покидала.

Диссертацию она, как порядочная, защитила в двадцать шесть лет. Ее работа была замечена, и научный руководитель предложил ей, пока временно, место на кафедре. И она осталась в тех же стенах, разве что сменив статус студентки на статус преподавателя. Ей поручили курировать первокурсников, нуждавшихся в опеке, что ее вполне устраивало, поскольку ей не приходилось обращаться больше чем к полутора десятку человек одновременно. Читать лекцию перед переполненным амфитеатром — нет, на это она была неспособна. Научный руководитель настаивал, чтобы она публиковала статьи в специализированных журналах, и она подчинялась, но крайне неохотно, опасаясь, как бы ее не вызвали выступать на каком-нибудь семинаре. Она категорически отказывалась от участия в любом из них, даже в роли простой слушательницы, если они проходили не в Лондоне.

За вычетом этих неудобств, связанных с ее транспортной фобией, жизнь ее текла мирно и спокойно в географически ограниченном пространстве: от старого бабушкиного дома до университета было всего пять остановок на метро. Библиотека, в которой она проводила оставшееся время, располагалась в соседнем с психологическим факультетом здании.

Так прошло пять лет. И вот ее известили, что из-за сокращения бюджетных ассигнований договор с ней продлен не будет. Научный руководитель сказал ей, чтобы она не волновалась: у нее блестящее резюме. Он уже рекомендовал ее в Лидс — город на севере Англии, знаменитый в том числе своим университетом. При университете только что основали новый факультет, для которого на окраине возвели отдельное здание, и набирали преподавательский штат для занятий со старшекурсниками. Перед ней открывались самые радужные перспективы: она будет читать лекции в новехоньких аудиториях, вольется в дружный коллектив единомышленников и получит возможность быстро сделать научную карьеру. Все, что от нее требуется, — это увеличить количество публикаций и выступить на паре коллоквиумов.

Саманта попросила на размышление неделю. Потом еще месяц. За это время она связалась с другими университетами Лондона и его ближайших пригородов. Престиж учебного заведения ее не волновал. Ее волновало их расположение — неподалеку от метро или, в крайнем случае, от железнодорожной станции. К сожалению, ни в одном из них не было вакансий.

Наконец она решилась отправить документы в Лидс. Ее немедленно пригласили на собеседование. В день икс она села на поезд и прибыла в пункт назначения. Но дальше вокзального перрона не продвинулась — при мысли о том, что придется проделать три километра в такси, на нее напал столбняк.

А еще через месяц, во время очередных посиделок в «Черном лебеде», Беверли предложила ей место ассистентки мисс Трамбл, которая вела в журнале «You and I» психологическую рубрику. Мисс Трамбл была само очарование, но ей уже перевалило за шестьдесят, и проблемы, занимавшие читательниц, все чаще ставили ее в тупик: например, как завести знакомство через Интернет, подцепить в гостях мужика или рассортировать своих любовников.

Прежде чем дать согласие, Саманта выяснила, каким путем будет каждое утро добираться до работы. По северной ветке ей надо будет доехать до станции «Лестер-сквер» и пересесть на линию Пикадилли, проехать еще две остановки и выйти на станции «Грин-парк». Выход из метро находился на той же стороне улицы, что и здание редакции «You and I», в какой-нибудь полусотне метров от него. Это ей подходило. Правда, ей предложили временный договор, но это было лучше, чем ничего.

Отныне она по восемь часов в день проводила в маленьком кабинете в обществе мисс Трамбл. Узкое окно выходило на север, так что им приходилось включать свет еще до обеда. Ее стол стоял напротив стола мисс Трамбл, вплотную придвинутый к нему, но теснота ее не смущала. Она веселилась, слушая, как вскрикивает порой ее старшая коллега, находя в очередном письме особенно смелые признания. Обе они питали неуемную склонность к черному императорскому чаю, который, следуя священному ритуалу, пили ровно в пять часов вечера.

Через год мисс Трамбл вышла на пенсию, и Саманта даже всплакнула. Пожилая журналистка не только научила ее азам профессии, но и горячо рекомендовала в качестве собственной замены.

Не успела мисс Трамбл уволиться, как журнал выкупил холдинг, специализировавшийся в области финансов. Новый владелец первым делом потребовал изменить макет издания. Поскольку тиражи после этого не выросли, как он рассчитывал, а, наоборот, упали, он решил сократить штат редакции. Саманте предложили работать дома за гонорар. Какой у нее был выбор? В ее кабинете уже обосновался молодой выпускник Кембриджа, в чьи обязанности входило следить за кривой продаж.

* * *

— У меня есть полчаса между двумя встречами, ближе к вечеру, — снова заговорила Беверли. — Как тебе это, удобно?

— Конечно, вполне.

— Тогда приходи ко мне в шесть пятнадцать. Прости, Сэм, но я вешаю трубку. Я уже и так опаздываю на это чертово совещание.

* * *

Саманта ступила за порог и обнаружила, что небо совершенно прояснилось. Станция метро находилась в конце улицы. Саманта побыстрее перешла через дорогу, на теневую сторону. Ее светлая кожа не выносила воздействия прямых солнечных лучей, в результате чего даже в теплом сентябре ей приходилось поверх платья с короткими рукавами надевать пиджак. Ее путь лежал мимо лавочки Абдула Джахрани. Старик-пакистанец стоял на крылечке — вышел подышать воздухом. Она тепло улыбнулась ему, и он церемонно поклонился в ответ.

Подкатил поезд, практически пустой. Седовласая англичанка, еще одна женщина — в чадре… Какая-то толстуха, от которой ощутимо воняло жареной рыбой и потом, читала «Sun». Рядом с ней пристроился молодой худощавый парень с лицом, затейливо утыканным кольцами пирсинга — Саманта насчитала не меньше полудюжины. Она предпочла сесть в конце вагона, покрепче прижав к себе поставленную на колени сумку. В обратную сторону поезда шли набитые битком — народ возвращался с работы.

— Мисс Свити! Не часто вы нас балуете своим присутствием!

Саманта приветливо поздоровалась с дежурным в холле — пожилым чернокожим мужчиной с белоснежной улыбкой.

— Моя жена всегда начинает читать журнал с вашей рубрики, — продолжал он. — Надеюсь, вы не увольняться пришли?

Комплимент вогнал Саманту в краску — ничего страшного, легкая стадия номер один. Она отрицательно покачала головой и направилась к лифту.

* * *

Редакция «You and I» занимала весь седьмой этаж. Кабинет Беверли располагался за общей редакционной комнатой, где трудилось с десяток журналисток, — все, как одна, на высоченных каблуках, они сидели по своим клетушкам, отделенным друг от друга прозрачными перегородками.

Кабинет Беверли поражал самой современной роскошью. Письменным столом служил кусок стекла, положенный на две тонкие металлические опоры, — творение модного дизайнера. Беверли восседала за ним в японском рабочем кресле, соответствующем всем нормам эргономики. На подставке в стальных заклепках высился никогда не выключавшийся плазменный телевизор. Белизну стен оживляла картина в стиле постмодерн, изображавшая руку, протянутую из пустой яичной скорлупы.

Идти через редакционную комнату всегда было для Саманты испытанием. Она отдавала себе отчет, что своим внешним видом наносит оскорбление подчиненным Беверли. Каждая из них считала своим долгом копировать стиль одежды начальницы и на работу приходила в платье или в штанах в обтяжку. Дополняли наряд кожаный пояс, подчеркивающий осиную талию, и высоченные сапоги на шпильке, так что все вместе они напоминали отряд кровожадных амазонок. К ним боялись лишний раз заглянуть — только временно нанятый молодой курьер осмеливался проскользнуть в их царство, если требовалось доставить срочную посылку.

Стараясь не обращать внимания на насмешливые или откровенно жалостливые взгляды, каким сотрудницы проводили ее прямое платье в бледно-розовую полоску, Саманта направилась прямо к дверям кабинета Беверли — решительным, как ей хотелось думать, шагом.

Беверли поднялась ей навстречу. Прижалась своей густо наштукатуренной щекой к бледной, без намека на крем-пудру, щеке Саманты, что означало дружеское объятие. Махнула в сторону стоявшего в углу ярко-красного, в форме банана, дивана, приглашая присаживаться. Саманта опустилась на самый его краешек. Она по опыту знала, что подняться с этого слишком мягкого ложа сможет только ценой мучительных судорог во всем теле. Итак, она выпрямила спину, крепко сжала колени и положила на них руки. Беверли, в своих сшитых по фигуре брюках ощущавшая себя гораздо более комфортно, плюхнулась рядом.

— Ну хорошо, радость моя. Так что там у тебя стряслось? — начала она, покосившись на мобильник, который не забыла прихватить со стола.

От нее не укрылся обеспокоенный взгляд, каким Саманта окинула застекленную дверь.

— Дверь закрыта. И вообще она двойная. Так что нас никто не подслушает, — успокоила ее Беверли.

Саманта достала из сумки два анонимных письма, подчеркнув, что второе пришло на ее домашний адрес.

— Самое неприятное — то, что этого адреса никто не знает. Он не значится ни в каких справочниках, потому что мы с бабушкой терпеть не можем торговых агентов. А у тети Маргарет телефона нет.

Затрезвонил мобильник Беверли. Она посмотрела на номер звонившего и вздохнула:

— Макс. Извини, ладно? Буквально на минутку. Он меня достал уже. Никак не может понять, что между нами все кончено.

Она проговорила минут десять. Затем, повернувшись к Саманте, еще полчаса объясняла, почему она решила порвать с вышеозначенным Максом. Обычно все происходило с точностью до наоборот: любовники Беверли старались как можно скорее исчезнуть из ее жизни, не в силах терпеть ее вулканический темперамент.

— Правильно сделала, что рассталась с ним, — одобрила Саманта.

Снова зазвонил мобильник.

— Опять он, — с видом заговорщицы шепнула Беверли.

— Просто не отвечай, и все. В конце концов ему надоест, и он отстанет.

— Ты, как всегда, права, Сэм! Ты лучший в мире психолог-консультант по семейным проблемам!







Дата добавления: 2015-06-29; просмотров: 382. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...

Вычисление основной дактилоскопической формулы Вычислением основной дактоформулы обычно занимается следователь. Для этого все десять пальцев разбиваются на пять пар...

Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Этапы и алгоритм решения педагогической задачи Технология решения педагогической задачи, так же как и любая другая педагогическая технология должна соответствовать критериям концептуальности, системности, эффективности и воспроизводимости...

Понятие и структура педагогической техники Педагогическая техника представляет собой важнейший инструмент педагогической технологии, поскольку обеспечивает учителю и воспитателю возможность добиться гармонии между содержанием профессиональной деятельности и ее внешним проявлением...

Репродуктивное здоровье, как составляющая часть здоровья человека и общества   Репродуктивное здоровье – это состояние полного физического, умственного и социального благополучия при отсутствии заболеваний репродуктивной системы на всех этапах жизни человека...

ФАКТОРЫ, ВЛИЯЮЩИЕ НА ИЗНОС ДЕТАЛЕЙ, И МЕТОДЫ СНИЖЕНИИ СКОРОСТИ ИЗНАШИВАНИЯ Кроме названных причин разрушений и износов, знание которых можно использовать в системе технического обслуживания и ремонта машин для повышения их долговечности, немаловажное значение имеют знания о причинах разрушения деталей в результате старения...

Различие эмпиризма и рационализма Родоначальником эмпиризма стал английский философ Ф. Бэкон. Основной тезис эмпиризма гласит: в разуме нет ничего такого...

Индекс гингивита (PMA) (Schour, Massler, 1948) Для оценки тяжести гингивита (а в последующем и ре­гистрации динамики процесса) используют папиллярно-маргинально-альвеолярный индекс (РМА)...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.069 сек.) русская версия | украинская версия