Бруяиый 1 страница

Шульгин В. В. Дни. М., 1927. С. 96.

Х,МэрдокА. Дита слова. М., 1981. С. 128. ЛдЖ-Л: Теоретическая археология. М., 1983. С. 265—266.

Бруяиый

ального существования оставалась невелика, и отвлеченное поня­тие естественной смерти формировалось достаточно долго; оно ос­тается отвлеченным от уровня обыденного сознания и поныне. Смерть естественной не бывает. Находя и называя ее конкретные причины (заболевание, несчастный случай), мы подсознательно ут­верждаем, что вне этих причин жизнь, бесспорно, продолжалась бы. Это личное убеждение, которое кажется вполне современным, на самом деле совершенно архаично и господствовало в первобыт­ном мышлении. Сравнивая Гипнос и Танатос, силы сна и смерти, мы могли бы сказать, что Танатос страшен, а Гипнос непобедим.

Следует предположить, что иррационализм архаического созна­ния является той мощной и, возможно, исторически непобедимой силой, которая позволяет индивиду устоять в борьбе с абсурдом реальной действительности. Фрейд в "Толковании сновидений" отмечает, что сон — это особое состояние человека, в котором аб­сурд преодолен желанием сохранить состояние сна. Сознание че­ловека, по Фрейду, как бы шепчет сну: "Да, да, ты прав, но дай мне спать". Это наш голос, наш шепот, это подсознание человека шеп­чет реальной действительности: "Да, да, ты права, но дай мне жить".

Это позволяет объяснить, почему иррациональные компоненты архаического сознания в сущности содействовали сохранению че­ловеческого рода. Замечательно в этой связи, что Эрос противо­стоит не только Танатосу, но и плоской рациональности во всех многочисленных ее проявлениях.

Есть, однако, иная интерпретация несомненных возможностей, которыми обладает иррациональное начало, пришедшее в нашу психику из глубин архаического мышления. "Может быть, мы про­сто не в состоянии увидеть сверхъестественные силы, действую­щие позади естественных. Вопрос о разнице между естественным и сверхъестественным оставим пока в стороне. Но это не значит, что сверхъестественного вообще нет: просто вы свою неспособность понять возводите до уровня всеобщего закона'". По М. Элиаде, раньше мы были в состоянии слышать Бога и говорить с ним, за­тем — лишь обращаться к нему, а теперь он сошел с ярко освещен­ной поверхности сознания в его глубины. Все эти подходы также должны учитываться в концепции "архаического синдрома", разви­ваемой И. В. Следзевским. Вопрос о природе иррационального ос­тается, на наш взгляд, открытым, хотя его существование и значе­ние сомнений не вызывают.

¹ Хаксли О. Контрапункт. М., 1936. С. 314. Любопытно сравнить эту классиче­ски ясную формулировку с тем, что впоследствии увидел и понял О. Хаксли, из­менив состояние своего сознания. (См.: Хаксли О. Двери восприятия. Рай и Ад. М., 1994).

В одной из замечательных философских притч Эжена Ионеско ристически сформулирована проблема, которую мы предпола-[ обсудить. "Существует человек созерцательный: он стремится испособиться к миру. Существует человек деятельный: он стре-ся приспособить мир к себе. Какое же решение верное? Нужно, 5ы и мир, и человек сделали шаг навстречу друг другу"¹. Как возможно? Это возможно, если речь идет о живом слое Ми-i— о биосфере. Некогда этот шаг был сделан. В первобытную |поху, когда у очага господствовала женщина, были одомашнены |экивотные, составлявшие неотъемлемый элемент биоценоза, в ко-рый вписывались пещерные поселения людей. В результате со-рпряженной эволюции в домашней собаке был воплощен женский идеал мужчины (верный, сильный, бесстрашный страж очага и охотник, приносящий добычу) и проекция собственного идеально-|' го образа — в домашней кошке (независимая, гибкая, хищная, лас­ковая, любимая детьми). Эти и другие плоды эпохи сопряженной | эволюции — воплощенные шаги биосферы и социосферы навстре­чу друг другу. Но если мы должны сделать новые шаги, если мы решимся снова ступить на путь сопряженной эволюции (а мы должны), то теперь от человека потребуется многое: его роль за­ботливого обитателя биосферы, его сопряженное развитие со всем человечеством, его понимание собственной роли и функции в есте­ственно-историческом процессе, который может привести к тому, что видовые особенности человека модифицируются.

Многолетняя борьба с философией Ницше, евгеникой, социо-|< биологией постепенно табуировала представление о том, что "человек нынешний" эволюционно несовершенен и может изме­няться. Обсуждение этой проблемы увело бы нас в сторону от основной темы, но хотелось бы ясно определить свое отношение к этому вопросу: его постановка правомерна, привлечение со-g циобиологических соображений к анализу эволюции функций человеческой психики вполне оправдано, экологическое миро­воззрение не должно чураться ничего биологического и ничего ^-эволюционного в индивиде.

Культура и цивилизация

Культура изменяет способ существова­ния природы. Она в состоянии ее разру­шить, изменить, сохранить, сделать пред­метом поклонения— все это в силах культуры. Но, видимо, не в ее силах стать

1 Ионеско Э. Носорог. М., 1991. С. 105.

^полностью нейтральной по отношению к природе, не влиять на ее чествование никак. Земной шар для этого слишком мал. Неда-ом в США существует словечко "culture-vulture" (дословно: Ь.'Чсультура-стервятница").

Как соотносятся человек и человечество? Посредством полового отбора, посредством культуры. Как соотносятся человек и общест­во? Посредством цивилизаций. Организм обращается в организа­цию, происходит превращение силы одного в силу многих, над-личную, подобную обручам для бочки — скрепляющую и поэтому особенно твердую, почти что неживую. Вспомните определение кости: "наименее живое в живом". Ведь именно поэтому кость об­ращается в опорную конструкцию, система костей— в скелет. Противопоставление Греции Риму как культуры — цивилизации стало общим местом в популярных работах; как правило, при.этом возносят Грецию и поносят Рим, упуская из виду, что мы живем в мире, где гораздо больше обломков Рима, чем следов существова­ния Греции.

Оппозиция "культура — цивилизация" имеет, возможно, серьез­ный теоретический смысл. Но по существу дела— в экологиче­ском его аспекте — культура и цивилизация это две руки человече­ства. Утверждать, что правая не знает, что творит левая,— это са­мообман человечества. Правая не хочет знать, что творит левая. Самообман— это типическое состояние человечества, причем на­столько, что невольно начинает казаться, что он составляет некото­рое необходимое условие человеческого существования, высту­пающее в различных формах, причем все они составляют часть культуры¹.

Следует ли из сказанного, что природа обречена на то, чтобы об­ратиться в знак своего первозданного существования, как, напри­мер, стал знаком полового отбора брак? Или безумное невнимание к изменениям, происходящим в культуре человечества, биологии и поведении представителей человеческого рода и в среде его суще­ствования, приведет к решающим, может быть, катастрофическим переменам в существовании биосферы?

В работе одного из современных утопистов (призывающего, ме­жду прочим, "отказаться от бескрайних полей со стоящими по ранжиру колосьями, которые и обрабатывать надо дивизиям хле­боробов под прикрытием чудовищных комбайнов"²) содержится небезынтересное утверждение: "Живые организмы, вовлеченные в техносферу — посевы сельскохозяйственных культур, одомашнен­ные животные, посадки лесов в промышленных целях — все более механизируются. Они становятся все более несамостоятельными,

¹ Ср. у Слуцкого:

Иллюзия давала стол и кров, родильный дом и крышку гробовую, зато взамен брала живую кровь — не иллюзорную, живую. (Слуцкий Б. Я историю излагаю. М, 1990. С. 142—143).

² Любарский Г. Экология техники // Знание — сила. 1995. № 4. С. 50.

способными существовать без вмешательства человека, их био-дческие характеристики ориентированы не на выживание, а на оизводство максимальных количеств необходимых человеку эв. Это — фабрики для производства зерна, мяса, молока, гвесины. Жизнь перестраивается по образцу технических систем даже стандартизируется: землю покрывают одинаковые поля, рмы, лесопосадки, газоны..."'.

Здесь любопытно многое, а в особенности — совершенно пра-пьное положение, что сельхозкультурам и домашнему скоту не.шить без людей, а людям — без них. Это ситуация, в которой "у цого есть то, что необходимо другому". Стоит ли это считать ем-то противоречащим генеральному направлению развития че-яовечества (если такое направление существует)? В этой связи возникает вопрос о "наиболее безумной" (или наи-чее замечательной) из идей Сталина: о лесозащитных полосах, о | лесопосадках, масштабы которых должны были в конечном счете евзойти спонтанно возникавшие "природные" леса. Речь здесь |шла, заметим, об изменении климата и состояния атмосферы, а не о | "фабрике древесины". Почему менее безумна идея экополиса — ь города, который вписался в природу, открыл ей свои врата; почему i менее безумны современные идеи "созополисов", "городов спасе- ' ния"² от стресса, от индустрии, от политики? Только ли потому, что ^деревья растут сами, а намеченные для лесопосадок площади необ-: ходимы для сельскохозяйственных целей? Или потому, что тратить: деньги на города — политически оправдано, а на леса — нет?

Говорят, что леса посадил Бог, а города построили люди. Но если [ Бог есть, то он построил и города — руками людей. И он может ( сажать леса — их руками..

С иррелигиозной (единственно научной) точки зрения одной из, существенных причин возникновения и существования экологиче­ских проблем является психология человека.

Закон отсрочки

'Там же. С. 46. 2 Таковы, например, Косанти и Аркосанти в США, но к этому частному приме-, сообщенному мне проф. Д. Н. Кавтарадзе, идея "созополиса" не сводится.

Если обратиться к сущности экологиче­ской проблематики, выясняется, что в психологическом смысле она обусловле­на двумя фундаментальными психологи­ческими закономерностями: ослаблением ^'отсроченных реакций и формированием сфероида социальной пер­цепции. Человек произошел в малых группах, относительно мед-р денно передвигающихся по малым территориям, а в пещерные емена своего существования люди не меняли места пребывания ногими поколениями— прообраз городов! Все, что уходит за го-зрнт, уже менее значимо, большие числа и большие расстояния

не имеют зримого воплощения, а достаточно продолжительные от­резки времени тоже уходят за горизонт смыслового восприятия. Если корабль тонет медленно, то все плывущие на нем постепенно проникаются уверенностью, что он потонет не сегодня и засыпают ^мыслью, что он не утонет вообще. Или с какой-нибудь другой мыслью, ни к кораблю, ни к воде отношения не имеющей.

Люди победили чуму и оспу потому, что они отсрочки не знали, смерть была налицо. У рака она вяло отсрочена, а у инфаркта— не­предсказуемо внезапна, как кирпич с балкона на старой улице. Тут, конечно же, играет подсознательно важную роль и то обстоятельст­во, что рак (как, впрочем, и инфаркт) редко поражает молодых, им вообще непонятно, что их ждет, оценка жизни у них иная. Когда смерть возникает рядом как точка отсчета ценности жизни (во время эпидемий, например) — сфероид социальной перцепции становится иным, картина мира меняется, как во время войны, и в поиск средств борьбы включаются динамичный интеллект и одаренность молоде­жи. Надвигающаяся катастрофа — мощный стимул только тогда, ко­гда она у порога и непосредственно угрожает наиболее креативной части мыслящего человечества. Надо признать, что в экологическом плане этот стимул еще не является достаточно мощным.

Разумеется, не следует исключать и того, что вся экологическая проблематика — это порождение в сущности непреодолимого при­родного закона, ограничивающего возможности и численность че­ловечества. Природа просто ограничивает человеческую популя­цию — пандемиями гриппа, промышленными отходами, СПИДом; природа может и ликвидировать эту популяцию (например, ядер­ным или биологическим оружием). Но процесс это значительно бо­лее тонкий и сложный, чем позволяют заметить грубые приближе­ния. Обратите внимание, скажем, на следующие факты. Пандемия гриппа, которая унесла больше жизней, чем первая мировая война, последовала непосредственно за ней. Что произошло бы, если бы они совпали? И что произошло бы, если атомная бомба нашла бы применение в начале, а не в середине 40-х годов? Это ничтожная часть примеров, которые, начиная с 6-го Вюрмского оледенения характеризуют существование человечества как процесс весьма маловероятный. В какой мере он случаен в масштабах Вселенной?

От ответа на этот вопрос (а дать ответ на этот вопрос можно лишь опираясь на факты) зависит и ответ на вопрос о том, на­прасны ли усилия тех, кто защищает от человека естественную среду его обитания.

Снова Ионеско

В одной из пьес (лучше их называть притчами) Эжена Ионеско сформулиро­ваны два принципиально существенных для нашей темы вопроса. Первый. Стоит ли искать основу пони-

и его цель как феномена культуры, если человечество вм по как результат случайного взаимодействия природных факго-fe и его „существование не имеет ни внутреннего смысла, ни тщшшального значения для нашей планеты — и шире — Все-аой? Персонаж притчи Ионеско обращается к воплощению ерти (в притче его зовут "Убийца просто так") и говорит: зможно, жизнь рода человеческого не имеет никакого значения, по быть, и гибель его тоже особого значения иметь не будет... и вы, «южно, правы, желая уничтожить его взрывом или хотя бы отгры-от него существо за существом, отламывая кусок за куском..." t словами, следует искать смысл существования рода человече-ого и, возможно, в этом и состоит источник развития понимания и ача культуры как формы преодоления конечности индивидуально-i существования человека.

Второй вопрос и его решение, в общем виде, вы уже знаете. "Нужно, чтобы и мир, и человек сделали шаг навстречу друг дру-'"'. Как это возможно? Это надо обсудить. В прошлом это было эзможно— человечество прошло этап сопряженной эволюции, результатом остались, например, домашние животные. Сможет человеческая культура измениться настолько, чтобы вернуть |*гар и человечество к сопряженному развитию? Приведет ли оно к ^модификации видовых черт человека как родового существа? Есть |ли (и это главное) такие процессы, которые должны происходить |только спонтанно, только сами, такие процессы, вмешательство в эрые человека должно быть решительно и навсегда воспреще-ао, ввиду опасной ограниченности его познавательных сил? Быть может, Природа обладает если не целью, то генеральным равлением своего развития и стоит попытаться определить— эотивостоит ему существование человечества или, напротив, оно находится на самом острие этого движения к "точке Омега", о ко-орой размышлял Тейяр де Шарден².

¹ Ионеско Э. Носорог. М., 1991. С. 105.

² Согласно Тейяр де Шардену, единство сознаний — не слияние их, как отдель-
капелек, как крупиц соли в море. Нет, их единство — дифференцированное,
погружаются в сплошную структуру, в центре которой сияет "центральный

", необходимо автономный... именуемый "точкой Омега" (См.: Тейяр де Шар- < Я Феномен человека. М., 1987. С. 207).

Относительно "точки Омега" см.: Tipler F. J. The Omega point as Eshaton: answer jiPannenberg's questions for scientists//Zigon, 1989. V.24,_№ 2. Здесь же и дискус-

 

Вот "точка Омега" (изображение, разумеется условное, сим­волическое). Омега сияет в центре бесконечно приближающей­ся к ней спирали личных "я", Их число в каждый данный мо­мент конечно, но спираль открыта, и будет ли ей конец, не зна­ет никто.

Глава 3

ВГЛУБЬ

Весь трепет жизни всех веков и рас Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.

Максимилиан Волошин

Эта глава посвящена корням понимания, а они уходят в глубь нашего прошлого, в глубины нашей психической жизни. Многие проблемы, которые здесь обсуждаются, еще не решены, но они су­ществуют и на них нельзя закрывать глаза. Многие гипотезы носят спорный характер, но это понятно — на то они и гипотезы. Ряд тем, которые мы здесь затронем и обсудим, до недавнего времени счи­тались у нас запретными, теперь же, наоборот,— модная тема раз­говоров, не имеющих зачастую никакого отношения к науке. Меж­ду тем именно научное понимание проблем любви, смерти, зарож­дения новой жизни проливает свет на тайны далекого прошлого и настоящего. Здесь научное понимание решительно противостоит

Архетипы

обыденному, мелкому. Вы должны пом­нить об этом.

Людям старших поколений памятна модель нового, или идеального, челове­ка. Он был главной целью воспитатель-

ной работы. Это человек "политически грамотный, физически раз­витый, морально устойчивый и высокообразованный". Нет сомне­ния в том, что обществу именно такой человек и нужен. Но человек ли это? Нужен ли он другим людям и самому себе?¹ Человек — это тот, кто любит, ревнует, боится, думает, рискует жизнью, сомнева­ется, утверждает... Человек — это тот, кто незримыми нитями со­единен с другими людьми.

' Вспомните плакат, висевший на стене у Кристобаля Хунты: "Нужны ли мы вам?";.Этот законный вопрос возник, как видим, еще в начале 60-х годов нашего ве-

ка.

Эти нити попытался сделать зримыми Карл-Густав Юнг, созда­тель аналитической психологии.

"Бессознательное не развивается — это величайшее открытие"¹, —
говорил Л. С. Выготский в 1934 году. Речь здесь пойдет о том бес­
сознательном, которое глубинно. Л. С. Выготский не преувеличи­
вал его значения: "Наша психология — вершинная психология
(определяет не "глубины", а "вершины" личности)"²,— заметил он
тогда же. Это не означает, что глубинный слой сознания не заслу­
живает внимания: он приобщает человека к коллективной памяти
человечества, таящейся в глубинах психики каждого и тем самым
принадлежащей всем. V

Это не столько подсознательное, сколько^досознательное, вне-личное, имперсональное³. Это архетипическое, "первообразное" ("архе" — древнейший, первоначальный, а "тип" — некогда озна­чало "удар, оставляющий отметину": например, "типом" метили замковый камень арочного свода).

Архетипически помечены многие связи сознания с действитель­ностью. Архетипы обладают мощной порождающей силой и про­являют себя ненамеренно и ярко.

Архетипичны прежде всего образы, закрепленные в глубине соз­нания и (в первообразном виде) поднимающиеся на его поверх­ность.

Президент США Джон Ф. Кеннеди, который в годы войны ко­мандовал катером, любил рассказывать, как внезапно услышал крик вахтенного: "Японец на двух часах" — и японский эсминец возник из ночной тьмы и ударил катер в борт. Вахтенный, профес­сиональный моряк, точно обозначил, откуда шла опасность — представьте, что вы находитесь в центре гигантского циферблата лицом к 12, и вам станет ясно, откуда шел эсминец⁴.

Но эта функция есть у циферблата потому, что он размечен, по­тому что он — круг. Существенно, что каждый из нас, выходя из-под крова, оказывается в центре круга. Круг очерчен горизонтом, это облик мира, каким он предстает человеку. Вот этот видимый облик архетипичен.

Он идет из глубин прошлого. Он существует в некотором глу­бинном слое сознания, общем для всего человечества.

¹ ВыготскийЛ.С. Собр. соч. М, 1982. Т. 1. С. 166.

² Там же.

³ И. Ефремов был прав, когда замечал: "Шаг ближе к пониманию психических
сил сделал Юнг. Его "коллективное бессознательное" гораздо шире-охватывавт яв­
ления, чем фрейдовское подсознание, и приближает уже к современному понятию
ноосферы". (Ефремов И. Соч. Т. 3. Ч. 1. С. 517). Действительно, Юнг временами
очень близок к этому понятию. '

⁴ "Нарисуйте это",— говорил я испытуемым. И человек в центре циферблата не­
изменно был обращен лицом к цифре 12.

42.

Его конкретные модификации можно проследить уже на иных, рхотя тоже не полностью осознаваемых уровнях. Здесь наблюдается: ветвление архетипа круга применительно к историческому много­образию конкретных культур. Мы встретим здесь и тибетскую мандалу, и деревенскую околицу (как понятие культурно-исторически обусловленное), и гигантскую змею Мидгард, обви-; вающую весь мир, и циферблат часов. Но все это лишь позднейшие вариации, причем в них архетип и существует — вне конкретных воплощений он исследователю не дан. Он может проявиться в оп­ределенном сюжете, жанре, даже роде искусства.

Воздействие произведения искусства усиливается архетипиче-ской его первоосновой: по словам Юнга, тот, кто говорит архети­пами, говорит тысячью голосов.

Архетипична в своей основе чрезвычайно острая психологиче­ская реакция на произведения живописи (даже беспредметные и уже в силу этого не представляющие оснований для особенно ши­рокого интереса).

Существует точка зрения, что фотография и кино — не более, чем технически модифицированная живопись. Но и отдаленное от современности на десятки тысяч лет изображение не теряет силы воздействия на поведение. Открытие пещерной живописи оберну­лось личной трагедией для первооткрывателя, небывалыми дотоле обвинениями и последующими публичными покаяниями в научной среде. С изображением связано очень многое в истории человече­ской психики, и это многое не ушло в прошлое, но осталось в кол­лективной памяти человечества. Прикосновение к тому, что в ней хранится, многократно усиливает воздействие, которое оказывает на сознание предмет смыслового восприятия.

Некогда изображение на стене пещеры было элементом обрядо­вого действа, воплощаемой частью мифа, зримо соединяющей дей­ствительное и возможное, реальное и воображаемое. На изображе­нии бизона остались следы от ударов копьями. Надежда — вот что означал бизон на стене, вера в удачу на охоте. А надежда вообще неизгладима из человеческой психики¹, с чем, видно, и связана ар-хетипическая природа воздействия изображения на зрителя.

Архетипично в своих истоках не только изображение на стене. (оно может быть подвижно, и тогда это экран) — архетипично жи- i лгаце. Модулор Ле Корбюзье, столь рационально обоснованный в его трудах и архитектурной практике, есть реализация архетипиче-ского чувства сопричастности жилища и человека. "Окно — это соответствующая уровню нашей цивилизации дыра, стул — это \ камень, а шкаф — это ниша в скале. Тарелка — подражание ладо­ни, чаша — сложенным ладоням, и даже вилка — стилизованная

Андре Мальро заметил как-то, что надежда людей и есть смысл их жизни. Воз­можно.

рука с растопыренными пальцами"¹. И это не единственно архети-пические черты города. Вполне архетипично, например, смысловое восприятие искусственного освещения. Едва ли не каждый из нас имел случай убедиться в том, что свет "лампы дневного света" не воспринимается как дневной; он воспринимается, скорее, как лун­ный. И ничего удивительного в этом нет: тьме архетипически про­тивостоит не солнце, а луна, а источником искусственного освеще­ния служит огонь. Ослепительно желтый свет уличных ламп новых серий воспринимается как создающий ощущение комфорта и даже тепла. Это работает архетип костра, который согревал наших пра­щуров и ныне с непобедимой силой влечет к себе детей (сколь не случайны их игры с огнем!). Да и не только детей. И. Т. Фролов за­метил как-то: "...есть в самом взгляде на костер нечто... колдов­ское, совершенно необъяснимое"².

Конечно, этот "горящий костер — в лесу или камине"³ необъяснимо привлекателен именно потому, что отношение к нему архетипично.

Сновидения и мифы

Согласно Юнгу, сновидения — это "ничья земля" между нормальной и пато­логической психологией. Вообще архети­пы более всего выявляют себя именно в снах, психозах, а исторически — в мифах и сказках. Фантазии человека — это самоизображения бессозна­тельного. Персональные фантазии восходят к личным переживани­ям (забытым или вытесненным). Имперсональные фантазии имеют ближайшие аналогии в мифах и соответствуют коллективным (внеличным) структурным элементам психики. Первоосновы им-персональных фантазий передаются по наследству: структурные элементы человеческой психики наследуются подобно морфологи­ческим элементам человеческого тела. Если наследуются форма носа и разрез глаз, почему не могут наследоваться формы мыслей и даже замыслов?

Многие это отрицают в соответствии с традиционным неприяти­ем "врожденного" в психике индивида. Врожденное, конечно же, есть. В сущности, психологи еще не оценили по достоинству тот поразительный факт, что в генах некоторых видов птиц заложен архетип перелета, включая направление и способы ориентировки в пространстве. Поведение охотничьих собак дает поучительные примеры могущества искусственного отбора. Можем ли мы уве­ренно отвергать предположение, что архетип наследуется в прямом биологическом смысле этого термина. Разумеется, поведение — это не духовная жизнь, но это ее видимое проявление. Когда ин­тенсивность и напряженность работы сознания снижаются, двери в

¹ Штриттматтер Э. Миниатюры //Иностранная литература—1982.№ 7.С.8.

² Фролов И. Т. Человек в век компьютеров // Известия.— 1985.— 25 июля.

³ Там же.

«пространство сознания распахиваются и туда устремляется бессоз­нательное (вспомните, как возникает бред при резких подъемах: температуры тела, вспомните сны; онейроидные (сновидные) со-i стояния и симптоматика ряда психических заболеваний также го­ворят в пользу этой гипотезы). Архетипические по своей природе, соотносимые с бессознательным по самой своей сущности, они до-сознательны. Юнг видел в архетипах источники защиты себя в точности такие же, как подвергшиеся небрежному обращению ор­ганы и системы органов человека. Они — в норме — дают мощный импульс творчеству.

Юнг был еще любимым учеником Фрейда, "наследным принцем психоанализа" когда ему приснился удивительный сон.

Гостиная, обставленная в стиле XVIII века (эта мебель была изящна^даже капризна, если можно так выразиться о прихотливо изогнутых ножках и спинках).

Он спускается в цокольный этаж. Тут стены покрыты темными дубовыми панелями, мебель куда старше — тяжелая, прочная, чуть ли не вечная мебель XVI века. Дверь! Он спускается по старинной лестнице в большую комнату со сводчатым потолком, и тихая ме­лодия, которая сопровождала его, глохнет.

В комнате пусто. Гладкие, безмерно старые каменные плиты по­ла. Только в углу лежит что-то округлое, темное, металлическое. Он нагибается.

Это кольцо. Ухватившись за него, можно поднять плиту — вниз, вглубь ведет узкий лестничный пролет.

Он ведет в полутьму подвала, может быть пещеры, где виднеют­ся два черепа, осколки каменных орудий, кости-Пылинки, играющие в солнечном луче, напоминали ему о свете разума и просвещения, полутьма опустевших комнат, которые, од­нако, имели вполне жилой вид,— о том, что прошлое всегда с нами и открыто для воспоминаний, а по стенам доисторической пещеры скользили тени, тени того, что происходило не с нами, но неотвра­тимо, вместе с мозгом, перешло к нам.

Этот сон непосредственно связан с реальными обстоятельствами жизни Юнга. Он родился в доме, построенном двести лет назад, а мебель — от кухонного стола до кабинета, комодов и кроватей в спальне — насчитывала триста лет добротного семейного (а не му­зейного) существования. Вот такой это был вросший в европей­скую землю, в европейскую цивилизацию дом, а взгляды родителей своих Юнг с несвойственной ему прямотой называл средневеко­выми, они были истинно религиозные люди и Библию понимали не как мы, а буквально.