Fijpoe Л./С Дневники. Письма. М., 1980. С. 119. .

Во-вторых, есть тексты, которые именно запоминания и требу-г. За примерами недалеко ходить — в процессе преподавания ис-рии и географии без таких текстов обойтись нельзя. В-третьих, имеются тексты, в которые, так сказать, заложено знообразие вариантов их понимания. Вот художественно-ературные тексты именно таковы. И это вызывает особые труд-в процессе их преподавания, ибо обучение по самой сути ей тяготеет к нормативности, к определению тех конкретных эежей, которые должен наметить педагог и достичь учащийся. Но при обучении эти рубежи более всего определимы в содер­жи, то есть в том, что непосредственно в тексте сказано; однако держание и смысл совпадают не полностью и не всегда. Подлинное понимание текста — это всегда выход за пределы эго, что в нем непосредственно сказано, функция светильника в л, что свет выходит за стенки лампы.

Способность выйти из границ непосредственно данного в со-ржании человеческий интеллект обретает на относительно ран-этапах развития — в детском возрасте. И способность эту «южно и должно развивать. Педагогика издавна и с успехом обра-ся к басне-тексту, в котором выделен и объявлен смысл концепт). Баснописцы именуют его моралью, и ученики отлично г, как расслоены в басне содержание и смысл: содержа-ие— про зверей, а смысл— про людей. И именно здесь начина-ся неожиданное, баснописцем не предусмотренное: дети не вы-' полного и безоговорочного согласия с моралью басен. Они очень хорошо, очень точно передают их содержание (это факт за­поминания) и различаются в передаче и трактовке общего их смыс-1 (это факт понимания).

Сверх того, важнейшим условием понимания является запоми-ие необходимой для понимания содержания текста информа-

Как-то профессор Байер, американский славист, посмеиваясь, ожаловался мне на своих студентов, которые не слишком хорошо донимают русскую литературу.

— Язык, наверное, плохо знают,— предположил я.

— Ив переводе когда читают, тоже неважно разбираются. Хо-
вется, чтобы больше интереса было, а современный студент—

латик, его...

. Тут он перешел на английский, где есть очень точные и простые рю определению термины, и объяснил, что для его студентов любо-яа "литература факта", а не художественная "литература вы­дела". Заметив, что я слушаю его с напряжением, профессор сно-t вернулся к русскому, которым владел великолепно.

— Правда, бывает, что и очень интересуются— хотят преодо-
• непонимание.

— Однажды на каникулах,— продолжал он,— мне позвонила
аспирантка (я предлагал ей читать Гоголя и Булгакова) и сказала,
что у нее есть ко мне вопросы. Я обрадовался и пригласил ее утром
в университет. Она стала расспрашивать меня о мистицизме Булга­
кова. Я сказал, что ничего мистического у него не нахожу. "Что вы,
а "Мастер и Маргарита"? Вспомните как там исчезают люди из
квартиры № 50!"

— Ну, знаете, при Сталине...

— А кто такой Сталин!

Мы посмеялись, но дальнейшее обсуждение привело нас к обоснованному выводу, что учить понимать — это учить помещать текст в исторический контекст, и здесь Учитель необходим, как ни­где.

Стратегии понимания

Первая из них непосредственно связана с общением. Учение— это общение. По­нимание есть фундаментальный феномен общения. Общение само по себе есть уже способ и условие социального развития личности. Поэтому учение есть и просвещение, возникающее как результат взаимовлияния того, кто учит, и того, кто учится. Это взаимовлияние должно иметь основой взаимное понимание.

Вторая— со сборкой, и о ней сказано уже достаточно много. Приведу лишь любопытный пример — как осознает эту операцию студент.

Говорит врач:

"Однажды я забежал на какукнго лекцию— наверно, только чтобы подписать зачетку— и услышал слова профессора: "Если врач знает, как выглядит глаз больного, как выглядит его кожа, его язык, то ему должно быть понятно, чем человек болен". Мне это понравилось. Я подумал, что болезнь человека похожа на рассы­панную мозаику: если правильно такую мозаику собрать, узнаешь, что у человека внутри"¹.

Третья стратегия также упоминалась. Это стратегия достройки по образующей, стратегия, позволяющая выйти на образ.

Любого школьника спроси — В ответ: "Земля вокруг оси..." Храню в сознанье много лет • Земную ось, которой нет. Которой нет, хотя она Немного вбок наклонена².

Это именно образ, и он обладает значительной объясняющей си­лой.

"Что такое земная ось? — спросил я как-то в прошлом году ^«вою одиннадцатилетнюю дочь Мишель.

"Это прямая линия, соединяющая Северный полюс с Юж- i ным",— ответила она уверенным тоном. "А что такое Северный и Е^Южный полюсы?" "Это точки, где земная ось выходит на поверх­ность". Не правда ли, тут есть удачный повод дать урок логики, ^пользуясь географическим вопросом. Ведь известно, что нельзя; ничего доказать, определяя одно понятие с помощью другого, если [ это последнее понятие определяется с помощью первого. Устано- ) вив приоритет представления о земной оси (определяемой как не- '■, что вроде вала) над представлением о полюсах, мы стали говорить ^:- о компасе"¹.

Четвертая, и основная,— это стратегия сравнения. Сравнения настоящего не с прошлым, а с будущим.

Вообще сравнения раскрывают смысл (зачем они и нужны). На­правление выявляется, когда мы имеем пеленг. Надо знать точки,. относительно которых происходит движение. Более того, направ-• ление становится заметным, зримым благодаря сравнению, если оно скрыто от глаз, если оно носит сущностный характер, если смысл— это внутреннее направление. "Дантовские сравнения ни­когда не бывают описательны, то есть чисто изобразительны. Они всегда преследуют задачу дать внутренний образ структуры или тя-■ ги"². Это сочетание не случайно.

Что это значит: "внутренний образ структуры или тяги"? Предмет понимания раскрывается перед субъектом понимания как предмет осмысленный. Он не просто существует: его сущест­вование — направленный процесс. В самой структуре предмета эта ■направленность скрыта. Существование как бы протягивается в «будущее. Стратегия позволяет сравнивать настоящее не с про-; шлым, а с будущим.

В "Бегстве мистера Мак-Кинли" Л. Леонова есть примечательный эпизод. Сэма Боулдера— очень старого, очень богатого, очень •мудрого — вызывают в сенат. Он прилетает. И вот что он говорит I сенаторам: "Когда мне не дремалось, то я глядел оттуда сквозь об-> лачную дымку на все эти плывущие внизу города и башни и думал: 'так почему же оно так прочно? Их жгут века подряд, взрывают, а (они все стоят... Я спрашивал себя: почему?... из камня и стали? Нет. А потому, господа, что оно сделано из живой человеческой души. Из вздоха нашего, из мечты, из надежды... как будто бы даже из ничего. Вот почему книги живут дольше железа...

Нам не повезло, господа,— продолжает Сэм Боулдер,— мы ро­дились в чертовски неприятное время, когда человечество линяет.

 

248

¹ КрамьГ. Опередить Господа Бога//Иностранная литература. 1988. № 9. С. 199. ¹ Озеров Л. Аварийный запас. — М., 1990. — С. 5.

¹ Ле Лионнэ Ф. Шесть полюсов земного шара // В защиту мира. 1958. № 1.
С. 31—32.

² Мандельштам О. Разговор о Данте. М., 1967. С. 20.

Оно меняет свою ветхую шкуру... и ему иначе никак нельзя: ему надо жить и завтра. Его стало на земле слишком много, а мы у себя наверху¹ слишком прожорливы и грешны. И мы слишком часто обращались к дьяволу за консультацией или чтоб он прогрел нам трагически остывающую кровь. В сущности, господа, наша хвале­ная цивилизация достигла той роковой содомской черты, когда в древности на нее ниспосылался огненный дождь. Снова чистая ду­ша требуется миру... и какие бы телодвижения ни совершали мы, завтра планета будет в другой одежде". Это завтра уже наступает.

лава

СВЕТ И ТУМАН

¹ Не будем забывать, что он обращается к власть имущим.

Смотри же днем на столп туманный. На огненный смотри во тьме!

Валерий Брюсов

Эта глава посвящена пониманию вопросов веры и ее отличию • магии.

Сейчас все больше людей читают литературу религиозную. 1равильно ли ее понимают? Это вопрос сложнейший, ибо верую-немало и взгляды их отнюдь не всегда совпадают. Не следует эывать и о том, что одних интересуют вопросы, скорее, утили-рные, чем религиозные, других — решение вопросов этнического ^осознания, третьих привлекает возможность найти духовную лору в общении с другими верующими, а большинство испытыва-■ смутный, но сильный интерес к неизведанному, к тому, что дает

> великую в мире возможность — возможность надеяться. При этом что только не читают! Лишенные чувства стыда изда-в миллионах экземпляров печатают "Практическую магию" - книгу, которая еще в начале века была расценена как ззастенчивое издевательство над неискушенным читателем, -таки миллионными тиражами издаются сочинения людей, с смешкой извлекающих деньги из карманов тех, кто имел несча-ье заинтересоваться "летающими тарелками", "привораживани-", "тайнами египетских пирамид" и еще бог знает чем. Но это, разумеется — не религиозная, а магическая (в худшем лсле этого слова) литература и смешивать ее с литературой ре-яозной никак не следует. Но что интерес человека к религиоз-проблематике при этом может быть использован в интересах кто хотел бы нажиться на искренней вере,— об этом тоже за-не надо. Примеры, которые я мог бы привести, настолько хороши, вызывают столь тяжелое чувство, что в главе, посвя-енной вере, да и вообще в этой книге, им не место. Почему эта глава так называется?

В Библии говорится о том, что избранному народу, уходяще­му из Египта, путь указывал движущийся столб. "Не отлучался столп облачный днем и столп огненный ночью от лица (всего) народа" (Исход, 13). Это образ исключительной силы. Сущность его заключается в следующем. Днем, когда светло, нельзя уви­деть, что в этом столбе: он подобен облаку, непрозрачен, а но­чью, когда совершенно ничего не видно, он освещает путь. Так и вера в Бога: проникнуть в то, что скрыто облаком, невозможно. Но во тьме только огонь веры освещает путь¹.

Религия и магия — не одно и то оке

Начнем мы с магии, а не с религии. Дело
в том, что особенное распространение в
XX веке получила не вера в Бога, а рели­
гиозно-мистические предрассудки,

имеющие немало общего с магией, причем здесь надо провести оп­ределенную разграничительную линию между религией и магией, как это в свое время делал М. Вебер.

Реликты магического в мировых религиях, конечно, есть, но доминирует в них антимагизм. Коснемся именно магической сто­роны проблемы, причем так, как она представлена в массовом соз­нании.

Современному массовому сознанию в бывших социалистиче­ских странах в принципе свойственны модифицированные магиче­ские аспекты. Объясняется это тем, что массовое сознание второй половины XX в. впитало в себя вульгаризованные представления о "росте могущества человека — повелителя природы", о "науке как высшей силе современности" и т.п. Научное мышление (и в этом его существенное достоинство, а вместе с тем и основной недоста­ток) способно определить пределы реализации целеустановок, в то время как обыденное сознание не может этого сделать, оно способ­но различать маловероятное и неосуществимое, но на основе кри­териев, заданных ограниченным личным опытом, и выход за пре­делы этих критериев кажется поразительным и странным. Магиче­ские аспекты массового сознания связаны с преодолением пределов, устанавливаемых обыденным сознанием. Но и наука также выходит за границы обыденного опыта.

Известно, что магия изучается с различных точек зрения: этно­графической, психологической, историко-культурной. Мы попыта­емся исследовать магию в экзистенциальном ключе — как феномен человеческого существования, который находит выражение в ин­дивидуальном и массовом сознании.

Латинское magia исторически восходит к санскритскому mah, что означало внутреннюю силу, способную воздействовать на мир

¹ В Библии даже прямо сказано, что в облачном столбе (как и в огненном) нахо­дился Бог. Но туман и пламя не позволяли Его увидеть.

.тем же санскритским mah связан и генезис русского слова эгущество"). Какие бы определения магии мы не встречали в со­ленной научной литературе, все они включают в себя представ-яе о таинственной силе, способной воздействовать на окру-мир и других людей, о носителях этой силы (магах, кол- к), о последствиях воздействия этой силы — благих или

ьных.

з. Естественно, что магия существует в границах определенной ьтурной традиции: внимание исследователей всегда привлекал ьект магической деятельности, подробно описаны и магические йства, в которые иногда вовлекается и широкий круг участников, экзистенциальном плане особый интерес представляет пережи-яе человеком ситуации, в которой существование магии кажет-[■ естественным, а обращение к магу (колдуну) — оправданным. Корни подобного рода переживаний уходят глубоко в доисто-ческое прошлое человечества, они таятся как в пралогическом пении первобытного человека, так и в условиях человеческого цествования, заставляющих напряженно искать пути удовлетво-ешя элементарных потребностей, защищаться от угрожающей вительности, идти по узкой полоске тени, разделяющей свет [ и тьму небытия. И эти условия существования индивида влияют на формирова-его сознания уже в историческом прошлом и в современную эху. Поощряемое официальными кругами независимых госу-освоение норм цивилизованного мира никоим образом не тает скептицизма по отношению к магии. В сущности наука и достижения, политика, бытовая, военная и иная техника — все стоит выше понимания среднего человека и осознается им яь как новые формы угрозы его индивидуальному существова-

Заметим сразу же, что выступая в конкретных этнически опре-иенных формах, магия имеет некоторый единый психологиче-i базис.

Этнографические и религиоведческие классификации магии большое значение ее эмпирическим особенностям, среди рых значительное место занимают метонимические или мета-рические связи между предметами, вовлекаемыми в сферу маги-ской деятельности: пространственно-временные сближения, дей-вительное или мнимое сходство — все это в глазах участников геского действа приобретает несоразмерно большое значение, недуемые черты человеческого сознания, позитивно влияющие развитие в детском возрасте, в дальнейшем отступают на ний план, уходят в подсознание, становятся бессознательными, исчезают целиком. И в момент, когда та или иная потреб-человека резко обостряется, он невольно начинает искать

опору в том, что верно служило ему в далеком прошлом, индиви­дуальном и общечеловеческом, в том, что кажется примитивным, но зато таким убедительным, в том, что не поддается рационально­му анализу, но безошибочно задевает чувство.

"Лестница Маслоу"

Чувства и потребности индивида взаимо­связаны самым непосредственным обра­зом. Иерархия потребностей ("лестница Маслоу") выстраивается следующим об­разом: 1) витальные потребности (прямо необходимые для сохранения жизни), 2) потребность в безопасно­сти (то есть в устранении угрозы существованию индивида), 3) по­требность в общении (личном и социальном), 4) потребность в признании со стороны близких и общества, 5) потребность в само­выражении. По мере индивидуального развития значение каждой последующей ступени в жизни человека возрастает. Неудовлетво­ренные потребности пробуждают эмоциональную сферу, причем существуют сложные взаимосвязи между обострением потребно­стей и отношением человека к окружающему его миру. •

Все сказанное имеет прямое отношение к нашей теме. В совре­менном мире "лестница Маслоу" "обломана" на второй ступени: как правильно утверждал Габриэль Марсель, "основная проблема со­временности — отсутствие безопасности, отсутствие гарантий. Мир пребывает в состоянии радикальной небезопасности...'". Естествен­но, "радикальная небезопасность", как это стало нам хорошо извест­но, распределяется в мире неравномерно, мы существуем в одном из тех регионов, где она сконцентрирована. Обострение потребности в безопасности выражается в чувстве тревоги, не способствующем по­следовательно рациональному отношению к реальной действитель­ность. Есть все основания полагать, что само формирование челове­ческого мышления на ранних его этапах также происходило в усло­виях "радикальной небезопасности", и это приводило к парадок­сально двойственному результату: с одной стороны, условия разви­тия мышления усложнялись, с другой — возникало вполне отчетли­вое осознание возможностей человека, способного преодолеть опас­ности, которыми грозит ему природная и социальная среда.

Возможности магии и возможности науки

И в позднейшие времена, когда рациональ­но-теоретическое сознание далеко ушло вперед в своем развитии, оторвавшись от сознания массового, эволюционировавшего куда медленнее, высокая, даже беспредель­но высокая, оценка возможностей человека приобрела широкое рас­пространение. Развитие научного знания, мощного, атеистического, недоступного пониманию толпы, поставило его в позицию, порази-

i напоминающую характеристику магии у Гегеля: "В колдовстве очается представление не о Боге, не о нравственном веровании, а что человек является высшей силой, что он один располагает [ природы, повелевая ими". Если обратиться к феноменологии отечественного массового я, то типическими следует признать те его черты, которые иись к 1937 г. и были лапидарно сформулированы в тексте, сованном массовой аудитории в 1938 г.: "Я твердо знаю, что в цем для человечества не будет ничего невозможного. Человек ожет сделать все"¹. Конечно, всемогущество человека здесь эецировано в будущее, но в принципе сомнений оно не вызыва-_f Более того, в структуре массового сознания существует ячейка, 8ко расширяющая актуальные принципы возможного. Паролем, зно говоря, отмыкающим эту ячейку, служит слово "секретно": рждается, что наука уже осуществила ту или иную возмож-

, но это "засекречено".

|, Касаясь аналогии между магией и наукой, следует отметить, что проводили и такие выдающиеся ученые, как Дж. Фрэзер и, М. Бехтерев.

Согласно Дж. Фрэзеру, "аналогия между магическим и научным эвоззрением является обоснованной... Как магия, так и наука рывает перед тем, кто знает причины вещей и может прикос-ься к тайным пружинам, приводящим в действие огромный и вожный механизм природы, перспективы, кажущиеся безгранич-ш. Отсюда та притягательность, которой обе обладали для че-овеческого ума"².

Притягательность науки и магии, отмеченная Дж. Фрэзером, спорна. На определенном (относительно раннем) этапе развития повечества мотивация влечения индивида к научным изысканиям (к магии была в основе своей единой. Однако по мере углубления энимания человеком социума и природы все более отчетливо яфференцировались цели научного анализа и магического воздей-вия, росло и разрасталось внутреннее различие магии и науки. Но сопоставима с наукой. С течением времени знание станови­сь все более надежной силой, более надежной, чем магия, и по-ождаемой разумом свободно мыслящей личности. Чрезвычайно эпытно, что современные апологеты всемогущества человека, схваляя науку и знание, странным образом обходят молчанием эбодный разум, вне которого ни наука, ни знание существовать; могут. Между тем свобода разума и всемогущество человека — понятия близкие, но отнюдь не совпадающие. Свобода разума есть Действительный двигатель развития культуры.

 

254

¹ Marcel G. Les homines contre l'humain. Paris, 1951. P. 33.

' Это выдержка из популярной некогда "Арктании" Григория Гребнева, впервые

иной в 1938 г.

² Фрэзер Дж. Золотая ветвь.. М., 1980. С. 62.

Свобода есть сила, противостоящая тому, что ограничивает или разрушает личность. В свою очередь личность здесь выступает как продукт развития индивидуальных возможностей человека. Они придают ему личное своеобразие, они неповторимы, но не безгра­ничны.

По мере развития интеллекта и общества личность ученого все более явно не совпадает с обликом колдуна, хотя первоначально они и были близки. В. М. Бехтерев писал: "Колдун, представляю­щий собой тип первобытного ученого, который на заре культуры стремится разгадать тайны природы и заставить все таинственные силы действовать согласно своей воли, пользуется для своего ре­месла прежде всего языком. Все равно, будет ли целью устранение несчастья, или наказание похитителя, или отыскание потерянного, дело идет о словесной символизации иного рода, связанной с собы­тием или с участвующим в нем лицом, а здесь играет роль прими­тивное суждение по аналогии"¹.

Рассмотрим этот вопрос подробнее. Параллель "маг"— "уче­ный" связана с представлением о науке не как о способе обретения истины, а как о способе овладения новыми силами. А. Белый в го­ды, когда сила научного знания не обозначила себя столь резко, как сейчас, утверждал, что наука стремится "быть поистине всемогу­ществом: инстинктивный профессорский жест— воля к власти". Преувеличение здесь несомненно, но элемент истины в отмеченной В. М. Бехтеревым параллели подтверждается. Производитель знания на самом деле производит необходимую людям силу, внушает им страх и надежду. В этом экзистенциальная функция науки, и тут она близка магии. Но полного совпадения здесь нет: действенность и, соответственно, экзистенция магии иная.

Как справедливо отмечает К. Леви-Строс, действенность магии требует веры в нее, предстающей в трех видах, дополнительных по отношению друг к другу. Прежде всего существует вера колдуна в действенность своих приемов, затем вера больного, которого кол­дун лечит, или жертвы, им преследуемой, в могущество колдуна и, наконец, доверие общества и его требования, создающие нечто по­добное постоянно действующему гравитационному полю, внутри которого складываются взаимоотношения колдуна и тех, кого он околдовывает.

Итак, для того, чтобы мог существовать колдун (маг), необходимы те, кто ему верит. Кроме того, должна быть потребность в устранении несчастий, наказании похитителя, отыскании потерянного и т. п. Она и служит исходной точкой наделения индивида магическими свойст­вами и одновременно началом формирования образа мышления, в ко­тором доминируют установки, порождающие феномен наделения.

БехтеревВ. М. Коллективная рефлексология. Пг., 1921. С. 33.

 

Феномен наделения

Для человека вообще характерно наде­лять различные реалии действительности свойствами, которые этим реалиям никак не присущи. Феномен наделения в наибо­лее очевидной форме наблюдается там, це он конвенционален, условен. Типичный пример — существова-|?яие козырной масти в большинстве карточных игр. Но и в таких ~ i рациональных по своим правилам играх, как, скажем, шах-«маты или шашки, присутствует наделение новыми функциями фи-(!тур, дошедших до восьмой горизонтали.

На противоположном, далеком от осознанной условности, по-| люсе сознания находится наделение отдельных индивидов значе- I нием и функциями, которые им, в сущности, не свойственны. Так, в 'современном массовом сознании, не столь далеком по структуре и функциям от первобытного, обретают особый вес конкретные по­литические лидеры, религиозные деятели, которым приписываются [особые свойства и возможности, зачастую просто невероятные.; Часто "наделение" проявляется, когда социальные функции ото- } ждествляются с личными свойствами индивида, который эти функ-"ции исполняет. Для массового сознания стран Востока подобное отождествление привычно, и эта форма феномена наделения пред­ставляется неявной до той поры, пока она не обретает вид мисти-фицированный и уже отчетливо магический. Так, очевидцами;■ культурной революции в КНР неоднократно описывались случаи, когда функционеры молодежного движения пытались прикоснуть­ся "красным сборником избранных цитат" к иностранцам, совер­шая магическое действие "переноса" силы, которой наделялась эта s книга. Предполагалось, что это непосредственно повлияет на ино- i верующего, каким представлялся человек, не знакомый с "идеями | Председателя".

Именно тогда, в 1968 г. мне протянула знаменитый сборник ис­кренне убежденная девушка. И с опаской, как неразорвавшуюся ^гранату, я взял в руки книжку в ярком пластиковом переплетшее. ^Неожиданно ощущалось в ней нечто довоенное — и рубчик на пла- i етике повторял знакомый с детства коленкор, и даже портрет не-; возмутимого человека с большой бородавкой на подбородке был по-довоенному накрыт листком папиросной бумаги. Только авто- ь граф Линь Бьяо — наглые, точные, небрежные штрихи — был чу-[жим и современным. Странное чувство волнения, словно месме-|ровский флюид, передалось мне немедля и угасло не сразу.

Магическое сознание зачастую наделяет супернатуральными |*ачествами и содержательную сторону определенных текстов. | Предполагается, что понимание текстов имеет эзотерическую ос-|нову, и всегда существует круг тех, кому доступен "подлинный [смысл" конкретного текста. Массы склонны с доверием относиться