Повести Карамзина

«Бедная Лиза» построена на основе сюжета, распространенного в европейских литературах второй половины XVIII в., – о любви дворянина и простой девушки. Писатели антифеодальной настроенности видели в этом сюжете возможность показать губительные последствия сословного неравенства, возможность потрясти читателя чувством обиды за попранные человеческие права. Ничего этого нет у Карамзина. Человечность демократического сентиментализма, требовавшая свободы для всякого человека, превратилась у него в лозунг «и крестьянки любить умеют» («Бедная Лиза»).

Если сентименталисты-демократы показывали сильные и глубокие переживания людей из народа для того, чтобы снять с этих людей ярмо феодального подавления, то Карамзин проповедует другое: так как все люди могут чувствовать одинаково, и крестьянам, так же как помещикам, доступны сладостные переживания любви, семейных радостей, «добродетелей», чувства природы, то незачем волноваться и стремиться к изменению участи крестьян; они и в крепостничестве могут быть счастливы. Бедная Лиза не столько настоящая крестьянка, сколько идеальная героиня, и ее печальная история не возмущает, а лишь должна создавать лирическое настроение. В этом – главное. Читатели и читательницы проливали слезы о бедной Лизе, и эти слезы были приятны для них, и повесть открывала им в их собственной душе богатства, ранее скрытые. Общий колорит эмоции, вызываемой повестью, все же был человеколюбив, воспитывал гуманность.

Один из учеников Карамзина писал: «Сладко разделять и самые жестокие других несчастья!.. Мы чувствовали всю сладость участия и, несмотря на текущие слезы, сердце наше тайно восхищалось, видя себя к тому способным»[247]. Такое именно чувство раскрывала современникам «Бедная Лиза». Лирическая манера повествования Карамзина с самого начала повести настраивала читателя. Самый пейзаж в начале ее был дан не в порядке «информационном», не как простое описание, а как увертюра, вводящая в соответствующий круг эмоций. И вот – переход к самому повествованию; «Но всего чаще привлекает меня к стенам Симонова монастыря воспоминание о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы, Ах! я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!» Перед этой лирической темой исчезают очертания самого сюжета, до крайности упрощенного.

Сюжет сам по себе вообще никогда не интересует Карамзина; для него важна тональность вещи, а не события внешнего мира, о которых идет в ней речь. Для «Натальи, боярской дочери» он взял сюжет «Фрола Скобеева», правда, переиначив и упростив его. Тем не менее его повесть совсем не похожа на новеллу XVII в., потому что сущность ее не в истории похищения девушки, а в мечте о старых добрых временах и в теме молодой любви. Сюжет совсем исчезает в очерках Карамзина. Так, очерк «Деревня» (1791) – это стихотворение в прозе о сладостном уединении на лоне природы, изящное, тонкое, лирическое. Картины природы здесь сливаются с образами эмоций, ради которых они и написаны, и переливаются в лирические размышления. Музыка речи организует этот своеобразный сплав. Душевный мир человека, удалившегося от дел мира сего, счастье ухода от действительности в свое «я» – вот содержание этого очерка.

В таком же лирическом плане дает Карамзин и мотивы, восходящие к западной литературе романтики тайн, ужасов ночи, средневековых замков и незаконных страстей. Без сомнения, именно Карамзин открыл для русской прозы полосу интереса к романтике. Но у него и здесь на первом плане его новаторское устремление к созданию особой атмосферы настроения в произведении. Ведь это было, действительно, значительное открытие, открытие индивидуального душевного состояния, вынесенного за скобки рационализмом классической литературы, а потом в XIX в. чрезвычайно важного для творческого метода не только лирики, но и прозы, сначала романтической, а потом и реалистической.

Образцом карамзинской романтики является его повесть «Остров Борнгольм», едва ли не лучшая из его повестей. Это рассказ от первого лица: все изображенное в нем пропущено через сознание рассказчика, обосновано в своем колорите его душевным состоянием.

Сюжет «Острова Борнгольм» обычен для ранней романтической традиции Запада: незаконная страсть двух молодых людей, оправданная автором именно вследствие глубины и искренности чувства. Борьба за свободу человеческой страсти против оков насилия, бывшая внутренним смыслом этого сюжета у передовых романтиков, не интересует Карамзина. Но он хочет создать впечатление романтического ужаса и тоски в системе определенных образов нового стиля.

И вот он строит всю повесть в этом плане. Она таинственна. Мы видим неких безымянных любовников, несчастных и разлученных. Кто они – мы не знаем. Как их зовут – также. В чем их «вина», почему «законы» осуждают их любовь – все скрыто тайной. Может быть, они брат и сестра, может быть, он ее пасынок?

Неизвестно. Да этого и не надо знать. Беспокойство, вызываемое недоговоренностью, сгущенность мрачного колорита пропали бы, если бы все было ясно в повести. Мы не видим героев ее вместе. Повесть ведется романтическими отрывками, как потом будет строить свои поэмы Байрон: сначала – отрывок о герое, потом – отрывок о героине. Читатель сам должен связать воедино импрессионистические наброски художника. Зато музыка образов организована чрезвычайно тонко и последовательно. Сначала ясный, светлый пейзаж; затем начинается таинственное, печальная северная романтика (Осиан). Затем появляется герой, овеянный тяжкой тайной. Затем буря на море, эмоциональная увертюра ко второй части, и вслед за ней Карамзин вводит читателя в атмосферу романтического мрака: описывается таинственный замок, и все детали описания должны навевать на душу ужас, волнение, меланхолию. Тот же тон выдержан вплоть до концовки:

«Море шумело. В горестной задумчивости стоял я на палубе, взявшись рукою за мачты. Вздохи теснили грудь мою, – наконец, я взглянул на небо, и ветер свеял в море слезу мою».

«Остров Борнгольм» (характерно самое экзотическое звучание названия) построен на мотивах романтики оссиановского севера и суровой печали северных скальдов. Маленькая новелла «Сиерра Морена» (1795) построена по тому же принципу, но на мотивах северных бурь и старинных замков, на мотивах шотландских баллад столь же условного эстетизированного испанского местного колорита. Здесь подобраны один к одному мотивы яркого юга, пламенных и неукротимых страстей, эффектных пейзажей оперной Испании. Повесть трагична, но ее задача – прельстить захватывающим фейерверком безумной страсти. «Я мучился и наслаждался», «сила чувств моих, все преодолела», «я был в исступлении» – таков лирический тон новеллы; образная система ее: удар кинжала, монастырь – и такое вступление:

«В цветущей Андалузии, там, где шумят гордые пальмы, где благоухают миртовые рощи, где величественный Гвадалквивир катит медленно свои волны, где возвышается розмарином увенчанная Сиерра-Морена, – там увидел я Прекрасную, когда она в унынии, в горести, стояла подле Алонзова памятника, опершись на него лилейною рукой своею; луч утреннего солнца позлащал белую урну и возвышал трогательные прелести нежной Эльвиры; ее русые волосы, рассыпаясь по плечам, падали на черный мрамор».

Романтическая лирика в прозе Карамзина поставила перед ним проблему изображения человеческой души в субъективном ее понимании. Но субъективизм не Овладел им до конца. От опытов самораскрытия душ Карамзин перешел к более сложным опытам рассказа о чужой душе, к попыткам построения характера. Это был второй этап развития его новаторского искусства. Впрочем, лиризм, субъективный налет навсегда остался основным признаком его манеры.

Но начиная с середины 1790-х годов он ищет новых форм. Романтические повести сменяются бытовыми повестями на современном материале русской дворянской жизни. Было бы неверно говорить о реализме и в применении к этим повестям; и в них объективная социальная действительность в значительной мере выключена, устранена из поля зрения писателя; и в них тема и содержание произведения – психика, душевная жизнь человека в ее замкнутости, в ее индивидуальности; но тем не менее здесь Карамзин добился больших побед. Он стал рассказывать о простых, обыкновенных людях, обыденных чувствах, о простой жизни, – жизни чувства, а не общества и не действия, но все же о жизни. Психологический анализ расширился. Единственная лирическая душа героя-автора уступила место образам разнообразных личных душевных организаций.

Открыв для русской повествовательной прозы сложный органический психологический анализ лирического «я» в своих романтических повестях, Карамзин открыл для нее в своих повестях или, вернее, очерках о современных людях проблему характера, психологического анализа героя. В этом смысле значение Карамзина для истории русского романа и повести XIX в. огромно. Он показал не только противоречия душевной жизни в ее «незаконной» индивидуальности, но и изменяемость ее, движение душевных состояний. Глубокое социальное обоснование личности, предвозвещенное Фонвизиным и Радищевым, осталось ему чуждо. Но зато психологическая тонкость и искусство создания образного, музыкального, внушающего впечатления о душе человека, – его неотъемлемое завоевание.

Правда, и здесь работа Карамзина была существенно ограничена консерватизмом его общей позиции, нежеланием вскрывать страшные глубины человеческой психики в ее социальном аспекте, стремлением создать искусство розовое, умиляющее душу, стремлением набросить покров душевной благости на подлинную жизнь, пугающую его.

Это и была «сентиментальность» Карамзина, сделавшая его творчество неприемлемым для передовых течений русской литературы, начиная с 1830-х годов. Круг психологических наблюдений Карамзина узок; его «чувствительность» легко переходит в слащавость; эстетизирование действительности – основной порок его – губит правдивость его психологизации. Однако если его собственные произведения оказались отравленными болезнями его мировоззрения, то его метод, его художественные завоевания остались в литературе и после него.

Около 1794 г. была написана и в 1796 г. напечатана повесть Карамзина «Юлия», одна из первых психологических и бытовых повестей в русской литературе. Это произведение во многом предсказывает мотивы, формы и даже некоторые внутренние черты психологического романа XIX в.

«Нравственная» тенденция, свойственная «Юлии», условна почти в такой же мере как обязательная «мораль» в «Опасных связях» или же в «Манон Леско». Дело, конечно, не в ней, а именно в психологичской ситуации и, может быть еще более, в психологической эволюции героини. Действие происходит в «светской» среде («Юлию» следует связать с будущей традицией светской повести Марлинского и др.), Юлия, красивая девушка, окружена обожателями. Ее любит скромный и благородный Арис, и он нравится ей. Но вот приезжает князь N, блестящий кавалер по моде; он становится модным героем в свете; он вскружил голову Юлии и усиленно старается соблазнить ее, но жениться не хочет, Юлия не поддается его безнравственным уговорам и порывает с ним. Она выходит замуж за Ариса, не перестававшего любить ее. Юлия счастливо живет с мужем в деревне. Но она светская женщина, ей становится скучно в деревне, и вот она заставляет мужа вернуться в столицу. Здесь она вновь встречается с князем, и вновь он увлекает ее. Она на грани падения. Арис узнает о ее неверности и покидает ее, уезжает. Она потрясена. Борьба в ее душе светского легкомыслия и добродетели оканчивается победой последней.

Она уезжает в деревню, где живет уединенно и воспитывает своего сына. В конце концов, Арис возвращается к ней, и супруги вновь счастливы.

«Юлия» – это повесть о личных, душевных делах, без внешних романтических событий, повесть о психологической борьбе, о развитии, росте женской души. Карамзин намечает бытовую обстановку повести только слегка, контуром; он скользит по фактам, которые его не интересуют, так как занимает его только внутренний конфликт. Но он увидел и показал человеческую драму в самом обыкновенном течении жизни.

Аналогичный характер имеет и замечательный очерк Карамзина «Чувствительный и холодный. Два характера» (1803). Подзаголовок указывает задачу и смысл очерка, принципиально новаторские. Карамзин хотел не только анализировать душевную жизнь, но построить психологический синтез, индивидуальный характер, и он изобрел для этого контраст двух несходных человеческих организаций.

В 1802-1803 гг., т.е. в самом конце работы Карамзина как беллетриста, появилась и неоконченная повесть его «Рыцарь нашего времени», название которой, вероятно, неслучайно перекликается с лермонтовским. По собственному указанию Карамзина, сообщенному читателям в примечании к повести, она построена на автобиографических мотивах. Это повесть нимало не «чувствительная», написанная легко, изящно, с юмором, в тоне легкой светской болтовни и в то же время с нарочитым использованием стерновских приемов игры с литературной формой (см. хотя бы название главы: «Глава четвертая, которая написана только для пятой»). В «Рыцаре нашего времени» Карамзин усложнил задачу по сравнению с «Юлией» и «Чувствительным и холодным»: он взялся изобразить психологию ребенка, – впервые в русской литературе. Он окружил его образ довольно обстоятельным изображением быта, и в этом была новая победа Карамзина. Как ни идеализировал он жизнь захолустных помещиков «доброго старого времени», все же душа его Леона развивается не «вообще», а в данной среде. Да и самый психологический образ мальчика, его настроений, например тонкое изображение первых смутных эротических переживаний, опередили не только русскую прозу, но и очень многое в западной литературе этого времени. «Рыцарь нашего времени» – предельное достижение Карамзина-психолога, автора повестей и очерков.

Карамзин расширил рамки и возможности русской литературы и в отношении нового раскрытия душевней жизни человека, и в отношении самих литературных форм. Он окончательно узаконил повествовательные жанры прозы – повесть, новеллу; он вообще придал прозе достоинство, не до конца признанное «на верхах литературы» до него. Он разработал жанр очерка, художественно написанной статьи. Он, наконец, узаконил в русской литературе право писателя не подчиняться жанровым нормам, а творить новые, индивидуальные типы произведений.

 

10. Жанр баллады у Жуковского

Говоря о своеобразии жанра баллады в творчестве В.А. Жуковского, следует заметить, что в романтический период творчества писатель предпочитал этот жанр всем прочим. Особенно интересными являются три из них: «Людмила», «Светлана»и «Ленора», написанные по одному и тому же сюжету, заимствованному у немецкого писателя Бюргера.

В.А.Жуковский не случайно использовал в своей балладе «Светлана» мифологический сюжет «свадьбы с воином-мертвецом». Подобный сюжет уже был использован в литературе ранее немецким поэтом Бюргером в романтической балладе «Ленора». Последнюю Жуковский перевел, сохранив сюжетную близость к оригиналу, и озаглавил «Людмила». В этой балладе героиня, наказанная за то, что усомнилась в своей вере, испытывает на себе воздействие мистической силы, которая приводит к Людмиле ее жениха. Весь ужас божественного возмездия заключен в том, что жених оказывается мертвецом, показавшим героине его новый дом – могилу, которая стала последним домом и для самой главной героини.
Баллада «Светлана» по сюжету близка «Людмиле», но и глубоко отлична. Это произведение наиболее известно, благодаря темной связи сюжета именно с русским фольклором и его традициями, что является основным жанровым своеобразием баллады. Весь стиль баллады передает очарование юности. В этой балладе полностью воплотилось стремление автора создать национальный характер русской девушки, верной своей любви и вере до самопожертвования. В русской литературе такой тип народной героини встречается нередко, однако именно в «Светлане» Жуковского впервые нашел свое поэтическое выражение. Не случайно автор называет свою героиню «милая Светлана», которая рисуется в окружении также «милых» девушек, так как все, связанное с ними, вызывает нежные эмоции. Поэт воспроизводит привлекательный и изящный девичий мир, в котором значимы и «серьги изумрудны», и «перстень золотой». Даже у коней, на которых приехал жених-мертвец, «поводья шелковы», то есть красивы настолько, насколько может представить воображение юных героинь.
Но внешние атрибуты девичьей жизни не столь важны в балладе, как внутренние: грусть о женихе, мечты, гадания, сны и слезы о нем же, «тайная робость», разговор со своим сердцем о будущем. Баллада рассказала не только об эпизоде из жизни юного существа (гадании молоденькой девушки о женихе), но представила ее внутренний мир. История встречи Светланы со своим возлюбленным превращается в романтическую сказку, окрашенную типичными народными традициями в показе образа главной героини.
Развитие сюжета ведет к тому, что, вызванный с помощью гадания Светланы, ее возлюбленный призывает героиню ехать к венчанию. Но уже во время путешествия «сердце вещее» внушает Светлане тревогу. Она удивлена и расстроена долгим молчанием жениха. При этом мир баллады динамичен, также и душевный мир героини подвижен, полон колебаний. Так, Светлана интуитивно понимает, что вовсе не ее возлюбленный везет ее под венец, поскольку вся их дорога сквозь вьюгу и метель сопровождается знаками беды. Сам образ дороги является воплощением жизненного пути героини от рождения к смерти. Символы смерти: белый снег, черный ворон, упоминания о гробе – все это наталкивает на мысль о скорой гибели героини под воздействием мистических черных сил.
Робость в ней волнует грудь,
Страшно ей назад взглянуть,
Страх туманит очи...

Даже в храме героев встречает гроб, и происходит не венчание, а обряд отпевания. И кони молодых «мчатся» мимо храма, а вскоре из-за поднявшейся метели сворачивают к «одинокой хижинке под снегом», которая являет собой символ могилы. Кульминационным моментом поэмы становится сцена внезапного «оживления» мертвеца («Простонав, заскрежетал страшно он зубами...»), в котором героиня узнает своего жениха. Так, в последний момент, когда жених героини внезапно исчезает, и Светлана остается один на один с мертвецом, готовым забрать ее с собой в загробный мир, героиня вдруг оказывается в своей горнице, очнувшись ото сна. И суженый ее уже подходит к крыльцу жив и невредим. Таким образом, страшная фантастика в балладе разрешается в шутке, в мягкой улыбке самого поэта.
Моралью баллады Жуковского является вывод о спасительной силе веры, обращении Светланы к божьей помощи, ведь она постоянно молится в поисках душевных сил и духовной поддержки. Недаром в финале поэмы появляются образы белого голубя, иконы Спаса. В итоге небесный промысел спасает душу героини, не дав ей погибнуть, а наоборот приводит ее к счастливому финалу. В балладе Жуковского, в отличие от традиционных баллад, радостное и светлое восприятие жизни, побеждают народные начала, носителем которых выступает Светлана. Само очарование главной героини заключено в ее юности и влюбленности в своего суженого. Страхи Светланы рассеялись, потому что она ни в чем не повинна. И все же поэт, верный своим этическим принципам, предупреждает героиню против порока самолюбия, которое приводит к реальной гибели, как в «Людмиле». Вера в провидение оборачивается верой в жизнь:
Здесь несчастье – лживый сон;
Счастье – пробужденье.

11. Грибоедов «Горе от ума»

О своеобразии комедии А. С. Грибоедова “Горе от ума” писали многие критики. Например, В. Г. Белинский сказал так: “Горе от ума” — это благороднейшее создание гениального человека”. Наиболее же полный и исчерпывающий отзыв о комедии — это критический этюд И. А. Гончарова “Мильон терзаний”: “Комедия “Горе от ума” есть и картина нравов, и галерея живых типов, и вечно острая, жгучая сатира, и вместе с тем комедия”. Да, в этой комедии необычно все. Жанровые особенности этого произведения неординарны, как и вся пьеса. 'На первый взгляд, это бытовая комедия, так как все действие происходит в доме Фамусова и в него вовлечены все, кто живет в нем, а читатель и зритель узнает о мельчайших подробностях жизни в этом дворянском особняке. Кажется, что Грибоедов не выходит за рамки описания быта этих людей, но мы видим отношение автора комедии к жизни московского барства. Это произведение отражает конфликт между двумя поколениями дворян в России начала XIX века, почему и может быть названо комедией политической. Но, изображая все общество, автор не забывает про личности. Он описывает всех и каждого в отдельности. Мы видим чувства и переживания Софьи, Чацкого, Фамусова и многих других персонажей. Следовательно, комедия носит и психологический характер. В центре произведения — проблема ума, достоинства личности, значит, это еще и философская драма.
Построена она по правилам классицизма: говорящие фамилии, пространные монологи героев, единство времени и места. Но единство действия уже не соблюдено. А. С. Грибоедов удивительно точно и метко отражает все проблемы современного ему общества, все его недостатки, показывая типических героев в типических обстоятельствах. Следовательно, комедия А. С. Грибоедова — произведение реалистическое с элементами классицизма. Она столь необычна, но почему? Возможно, это объясняется неординарностью личности самого автора. Этого человека можно и нужно назвать гением. Его таланты настолько разнообразны, что даже невозможно предугадать, в какой области этот человек мог бы себя проявить лучше. За что бы он ни брался, все у него получалось и всегда он был на высоте. Примером тому могут служить написанные им вальсы, которые высоко оценил Ф. Глинка и Иоганн Штраус. Грибоедов знал множество языков, причем самых разнообразных, и был великолепным дипломатом, много сделавшим для блага Родины. Это был один из самых умных и образованнейших людей своего времени, который прекрасно понял и оценил свою эпоху, почему и мир героев в его произведении так разнообразен.
Особый к себе интерес вызывает фамусовское общество. Эти люди посредственны, они похожи один на другого, у них одинаковое понимание смысла жизни. Но прежде всего они люди со своими проблемами, слабостями и недостатками. Каждый герой имеет свои особенности, присущие только ему. К примеру, Репетилов такой же, как все. Но он слишком многословен, и его цель — во всем следовать моде. Он ставит себя наравне с Чацким, считает себя умным и образованным человеком. Репетилов ходит в Английский клуб, где “тайные собрания”, “секретнейший союз”, где “вслух, громко говорим, никто не разберет”. Разговаривая с собеседником, Репетилов слышит только себя, он даже порой не замечает появления и ухода собеседника. Он иногда произносит философские фразы, которые, вероятно, услышал в Английском клубе: “Да умный человек не может быть не плутом...” Но, говоря всю правду, он не идет против фамусовского общества. Когда он узнает, что Чацкий безумен, то поначалу не верит, но потом произносит: “Простите, я не знал, что это слишком гласно”. Так, если вначале, благодаря услышанным в клубе фразам, Репетилов может показаться не таким, как все, то потом читатель яснее видит его истинное лицо. Интересна также супружеская пара Горичей, их манера общения друг с другом, их разговоры. Наталья Дмитриевна постоянно называет мужа “ангелом”, “жизнью”, “бесценным”, “душечкой”, и тут же ремарка Грибоедова: “Целует мужа в лоб”. А Платон Михайлович: “Наташа-матушка. Тебе в угодность, пускаюсь по команде в пляс”. А после ее ухода говорит: “Да кто жениться нас неволит!” Вот пример “мужа-мальчика, мужа-слуги”. Грибоедов высмеивает эту пару, показывая “высокий идеал московских всех мужей”. Не менее интересен образ Антона Антоновича Загорецкого. Он тут же передает все сплетни, бегает, болтает со всеми без остановки. Грибоедов осмеивает тип таких людей, что было высоко оценено А. С. Пушкиным. Загорецкий — истинный представитель фамусовского общества. Он точно так же, как, например, Фамусов и Скалозуб, ненавидит просвещение, побаивается басен:

Басни — смерть моя!
Насмешки вечные над львами! над орлами!
Кто что ни говори:
Хотя животные, а все-таки цари.

Все прекрасно понимают, что это за человек: Лгунишка он, картежник, вор.
Но несмотря на это, он вхож во все приличные дома Москвы... Горич замечает по этому поводу:

У нас везде ругают, а всюду принимают.

Этих людей Грибоедов высмеивает и осуждает за глупые высказывания, лицемерное поведение, необразованность, бездушие. Всем им автор противопоставляет Чацкого. Этот человек образован и открыт. Все, что у него на душе, он высказывает человеку прямо в лицо, ничего не скрывая. Но именно поэтому Пушкин отказал ему в уме, сказав, что умный человек не будет “метать бисер перед Репетиловыми и тому подобными”. Так что об уме Чацкого (а вернее, о его проявлениях в обстоятельствах пьесы) можно поспорить, но в образованности отказать ему нельзя. Ему неприятно видеть лицемерие и ложь, которые царят в фамусовском обществе, так как он человек “века нынешнего”. Это “новый человек” с новыми принципами и взглядами на жизнь. Лиза говорит о нем:

Кто так чувствителен, и весел, и остер,
Как Александр Андреич Чацкий!

Необходимо отметить, что собирательный образ дворянского общества в комедии был бы недостаточно полным без внесценических персонажей, которых мы не видим, но о которых часто упоминают действующие лица комедии. Кто же они? Это и Максим Петрович, и некто “Нестор негодяев знатных”, и Татьяна Юрьевна, о которой столь лестно отзывается Молчалин, и княгиня Марья Алексеевна, мнения которой так боится Фамусов. Эти герои позволили расширить рамки произведения, показать все российское общество начала XIX века.
Комедия жива до наших дней, так как в обществе всегда есть Молчалины, Фамусовы, Загорецкие и Чацкие. Пушкин сказал о комедии: “О стихах я не говорю: половина из них войдет в пословицу”. Это пророчество сбылось. В наши дни многие пользуются фразами из комедии, которые уже успели стать афоризмами. Самые распространенные из них:

Счастливые часов не наблюдают...
Ба! Знакомые все лица...
Дома новы, но предрассудки стары...