КНИГА ВТОРАЯ. ДЭВИ МЭЛЛОРИ 11 страницазатылок и расставив ноги. - Ну ладно, - сказал Кен. - Что будем делать? - У тебя есть какие-нибудь идеи? - Ни одной. Я же тебе сказал. Я иссяк. - Тогда надо думать, - сказал Дэви. Он сел, положив ноги на стол. - Будем сидеть и думать, вот и все. - Гениально! - язвительно произнес Кен. - Ты думай здесь, а я пойду думать в мастерскую. А что делать Бену? - Скажи ему, чтобы он тоже думал, - ответил Дэви. - И никто не должен раскрывать рта, пока чего-нибудь не надумает. Во дворе грохотали тяжелые машины, груженные сырьем, материалами, готовой упакованной продукцией, за окнами бушевал ветер, но в лаборатории царила полная тишина. Дэви вынул блокноты, исчерченные схемами и диаграммами, исписанные заметками и цифрами, и стал медленно листать странички, надеясь снова обрести тот стимул, который двигал их работу. Утренние часы сонно прошли один за другим, ничем не вознаградив его яростную сосредоточенность. Вторая половина дня оказалась тоже бесплодной. Дэви откинулся на спинку стула, заложив руки за голову, и мысленно перебирал воображаемые схемы, ища, за что ухватиться. В конце дня он услышал звяканье инструментов в мастерской и пошел посмотреть, что там происходит. Кен возился с элементами какой-то схемы, соединяя их проводами в странном, с виду бессмысленном порядке. - Что ты делаешь? - спросил Дэви. - Думаю, - холодно ответил Кен. - Я люблю думать руками. А ты с чем пришел? - Ни с чем, - сказал Дэви, вернулся обратно, сел и снова уставился в пространство. Определить, что ему нужно, было легко: более сильный видеосигнал, иначе говоря - более сильную реакцию электрических частиц на свет и тень в передающей трубке. Просто усиливать тот сигнал, который существует сейчас, было бы так же бессмысленно, как пытаться прочесть неразборчивую подпись, увеличивая ее, - неровные черточки и росчерки стали бы только крупнее, и получилось бы то же самое, только в большем масштабе. Надо было найти способ резче отделить сигнал от фона случайных вспышек: но передающая трубка и так работала при максимальной светочувствительности. Дэви вытащил чертеж трубки и положил его рядом с первоначальными расчетами - страничкой, заполненной пять лет назад. Он чувствовал, что главная ответственность лежит на нем. Ведь в теории он был всегда сильнее Кена. То, что рождалось в его воображении, Кен блестяще осуществлял на практике. Дэви снова просмотрел основные уравнения, проверяя ход математических рассуждений, - быть может, он в свое время упустил какую-нибудь возможность, которую можно было бы сейчас использовать, - но так ничего и не нашел. Он захлопнул блокнот - на всякий случай, чтобы, имея перед глазами написанное раньше, не повторить машинально какой-нибудь ошибки. Теперь Дэви принялся за вычисления с самого начала и снова вывел те же формулы, только иным путем. Ответы получились те же самые. - Шесть часов, - сказал Кен, появляясь в дверях. - Хочешь думать еще, или пойдем домой? - Сделаем передышку, - ответил Дэви, смахнув листки с вычислениями в корзинку для мусора. - А завтра начнем сначала. На следующий день он проделал все вычисления другим способом, еще через день - третьим; так проходил день за днем. Он метался в тесной темнице собственного бессилия; он с исступленным отчаянием бился о ее стены, но кого же ему проклинать, если он сам был и судьей, приговорившим себя к заключению, и неподкупным тюремщиком, стерегущим в темном коридоре снаружи, и даже непроницаемые стены были из его собственной плоти? Отчаяние возрастало час за часом, пока Дэви не дошел до такого состояния, что просыпался среди ночи, всхлипывая от бессильной злости, и это протяжное всхлипывание было похоже на стон человека, убитого горем. Вики обнимала его, стараясь успокоить, но огромное несоответствие между тем, что она могла ему дать, и тем, что ему было нужно, еще больше усиливало его муки. - Ты непременно придумаешь, - уверяла его Вики. - Не мучай себя так. Это придет. - Нет, не придет! - сказал он однажды ночью. - Быть может, я своими поисками только доказал, что это - предел. Может, дальше идти и некуда. Ну и прекрасно! Почему бы на этом не успокоиться? - Он сел в кровати и закурил. - Лучше убедиться в этом сейчас, чем после того, как мы подпишем договор! - Ну перестань, Дэви, - умоляла его Вики. - Я дошел до того, что стал ненавидеть свою работу, - со злостью сказал Дэви. - Как будто мне ведено сдвинуть огромную глыбу, и сколько я ее ни толкаю, сколько ни силюсь, ничего не выходит! Не поддается! Если б не Кен, я бы завтра же повесил замок на проклятую лабораторию и ноги моей там больше бы не было! Но я обязан продолжать из-за Кена, вот и все. Он умрет, если я скажу, что надо бросить это. - Дэви, спи, пожалуйста. Ты совсем измучился. - Да что ты все время уговариваешь меня спать! - вспылил Дэви. - Я не знаю, как с тобой говорить, когда ты такой, - с отчаянием сказала Вики. - Мне хочется тебя обнять, погладить по голове, а ты меня отталкиваешь! Я боюсь сказать все, что я думаю, потому что не знаю, как ты это воспримешь; боюсь сказать что-нибудь не то и обидеть тебя, поэтому и лепечу, как идиотка. Но знаешь, если это и в самом деле предел... - Нет! - в ужасе крикнул Дэви. - Не говори так! Я сдвину эту чертову глыбу! Она не может не сдвинуться! Нет такой системы, которую нельзя было бы улучшить. И не говори, что я не смогу этого сделать. Я смогу! - Я знаю, - ласково сказала Вики. - Тогда не говори, что это - предел! - Хорошо, - резко бросила она и вскочила с кровати. - И довольно об этом! Хватит! - Она прошла по комнате в ниспадающей до полу шелковой ночной рубашке и так решительно распахнула дверцы стенного шкафа, что вся злость Дэви мгновенно исчезла, и он приподнялся, похолодев при мысли, что она сейчас уйдет от него совсем. Но Вики вынула из шкафа только халат. - Я сейчас дам тебе горячего какао и сандвич, ты поешь и сразу заснешь. Слышишь? - Да, - покорно отозвался он, но Вики уже вышла из комнаты. Дэви сразу успокоился. Из кухни доносился стук тарелок и кастрюль; хлопнула дверца холодильника. Дэви хотел было встать и пойти к Вики, но она сама вошла в комнату с подносом в руках. - Это мне? - спросил Дэви. - Конечно тебе. Ты же ничего не ел за обедом. Сидел и смотрел в одну точку. Дэви не сводил с нее изумленного взгляда. - Знаешь, - медленно сказал он, - сколько я себя помню, никто не вставал с постели, чтобы принести мне поесть. - Он смотрел на стоявший перед ним поднос, как на чудо. - Даже твоя мать? - Вики села рядом с ним на кровать; в глазах ее была жалость, но он этого не видел. - Ведь я совсем не помню матери, - сказал он и взял сандвич так, будто это был совсем особенный сандвич, единственный и неповторимый. - Иногда мне кажется, что помню, но когда я стараюсь представить себе ее ясно, оказывается, что это Марго. Он снова взглянул на Вики, все еще во власти неожиданной радости. - Ешь сандвич, - приказала Вики. - Для чего, спрашивается, я его делала? Дэви откусил кусочек и покачал головой. - Замечательно! - проговорил он. - Наверное, твоя мать делала такие для тебя? - Да, - очень мягко сказала Вики. Она смотрела, как он ест, и на глазах ее выступили слезы. Никогда в жизни о нем никто по-настоящему не заботился, думала она, а он даже не замечал этого. Он любил своих близких, не задумываясь над тем, любят ли они его. Однако, если бы Дэви увидел ее слезы, он не понял бы, что их вызвало; а если бы она попыталась объяснить, он, наверно, решил бы, что она хочет поколебать его беззаветную преданность Кену и Марго, которую он сохранит на всю жизнь, что бы он там ни говорил сгоряча. - Ну как, тебе лучше? - спросила Вики, убирая поднос. - Лучше, гораздо лучше, - ответил Дэви, забираясь под одеяло. - Пожалуй, завтра я попробую еще один ход. Он заснул, радуясь близости Вики и новой идее. Утром, войдя в контору, он тотчас же принялся за работу, но, исписав вычислениями три листка бумаги, понял, что снова зашел в тупик. Он отбросил листки в сторону, уронил голову на руки и тяжело вздохнул. Каждый день, прошедший в бесплодных поисках, усиливал чувство вины у Кена, который работал в мастерской один. Отчаяние превратилось в тупую неослабевающую боль. Он корпел над чертежами и схемами, изо всех сил напрягая мозг, в надежде, что его осенит прозрение и ему станет ясен тот единственный замысловатый порядок перемещения элементов, который сразу разрешит проблему. Он думал, а пальцы его перебирали миниатюрные конденсаторы и катушки сопротивления, будто сами по себе пытались найти ту комбинацию, которую он так жадно искал. День за днем из-за перегородки, отделявшей мастерскую от конторы, до него доносился шелест бумаги - там карандаш Дэви путешествовал по областям теории, в которых Кен чувствовал себя робким иностранцем, говорящим на чужом языке с запинками и сильным акцентом. Впрочем, решение будет найдено здесь, в мастерской, при помощи его рук. Кен считал это своим долгом по отношению к Дэви, и сознание беспомощности сводило его с ума. При взгляде на ряды шасси со схемами и панели управления его охватывала ненависть к этому укоризненно молчавшему стеклу и металлу. Иной раз грубая отделка какой-нибудь детали повергала Кена в такое смущение, что хотелось поскорее отвернуться, но тут же ему в глаза бросалось что-нибудь другое, сделанное с удивительным мастерством, и сердце его наполнялось гордостью, гордостью и радостью, а затем ему становилось еще грустнее, что его мозг - инструмент, который работал всегда безотказно, с такой замечательной легкостью, - теперь стал тупым и вялым. В прошлом у каждого из них бывали такие периоды, когда творческая мысль притуплялась и ни одна идея не приходила в голову; но каждый знал, что другой протянет ему руку и вытащит из трясины. И никогда еще не случалось, чтобы с обоими произошло такое одновременно и оба беспомощно барахтались, как сейчас. Если бы только нащупать хоть какую-нибудь идею, пусть даже самую поверхностную, приблизительную, и подкинуть ее Дэви - тот при своей изобретательности, наверное, сумел бы извлечь из нее что-то полезное. Отчаяние поглотило уверенность Кена в себе, но он ни на мгновение не терял веры в Дэви. Каждый вечер Кен возвращался из лаборатории совершенно опустошенный, приходил домой и, зная, как он сейчас невыносим, радовался, что Дуг в последние дни очень занят и редко бывает дома. Биржевой рынок расползался, как промокшая бумага. Кен мельком проглядывал заголовки вечерних газет, напечатанные жирным шрифтом, но то, что, казалось, терял он сам, было настолько важнее таких пустяков, как чьи-то денежные потери, что через минуту он отбрасывал газету и снова погружался в свои трудные мысли. Ему хотелось хоть ненадолго сбросить тяжкий груз этих мыслей, уйти от самого себя. Хоть бы нашлась какая-нибудь девушка! Он убеждал себя, что в Чикаго у него нет знакомых девушек, но через секунду этот довод казался сущей чепухой. В городе полно девушек; стоило четверть часа погулять по улицам, как он нашел бы то, что нужно, если бы действительно этого хотел. Но дело в том, что он ничего не хотел. Он все еще горевал по Марго, и горе было таким глубоким, такими крепкими тисками сжимало его, что все его желания словно оледенели. И это уже становилось ему в тягость. Иногда он одиноко бродил по темным улицам или один в пустом доме стоял и глядел в окно. Так у окна однажды и застал его Дуг, вернувшийся домой в полночь. Лицо у Дуга было бледное и застывшее. Обычная его подтянутость исчезла, он весь как бы обмяк и, казалось, не переодевался уже несколько дней. Шел он медленно, волоча ноги, словно раненый. - Вы еще не спите? - равнодушно бросил он. Налив себе из графина чистого виски, он залпом выпил и налил еще. - Как дела? - спросил Кен таким же безучастным тоном. - Ничего, у меня все будет в порядке, - ответил Дуг. Он упал в кресло, сорвал с себя галстук и воротничок, потом расшнуровал и сбросил ботинки, словно стремясь поскорее освободиться от любых пут. - Я потерял все, что нажил за последний год, и еще половину того, но по крайней мере я уже отделался. Черт возьми, какая кутерьма! Никто не знает, что, в сущности, происходит. А если кто и знает, так до него не доберешься: никому нельзя дозвониться, точно вся страна висит на телефонах. Телетайп так отстает от событий, что от него никакого толку. Между прочим, вы должны сказать мне спасибо, - мрачно усмехнулся он. - Если бы вы настояли на своем и сунулись к ним со своей демонстрацией сейчас, вас выгнали бы в шею. Сейчас ни на что не найдешь покупателя! Быть может, через месяц, когда рассеется дым, положение изменится, во всяком случае, я надеюсь, - угрюмо добавил он. - А если так и дальше пойдет, то нам _всем_ придется туго. Кен налил себе полный бокал виски. Светлые прямые волосы упали ему на лоб, тонкое, худощавое лицо казалось вычеканенным из металла. Все, что говорил Дуг, не вызывало в нем ни сочувствия, ни интереса - ничего, кроме глухой злобы и презрения, но Он упорно молчал. - Налейте и мне, - сказал Дуг, приподняв свой бокал. Кен заколебался, потом глубоко втянул в себя воздух и пошел через всю комнату к Дугу. Наливая, он взглянул на него из-под полуопущенных век. - Благодарю, - сказал Дуг. - Поставьте бутылку тут. - Он глядел на бокал с виски, словно не имея сил поднести его ко рту, потом вдруг выпил его залпом. - Ну? - произнес он после паузы, наливая себе в четвертый раз. - Что - ну? - Вы не хотите со мной разговаривать? Кен пожал плечами. - О чем? - О _чем_? За последние пять дней несколько миллиардов долларов превратилось в пыль, вот о чем! _Миллиарды_, друг мой, миллиарды! Это все равно, как если бы огромная часть нашей страны вдруг рухнула в море! А вы спрашиваете - о чем! О _деньгах_, вот о чем! - Вероятно, меня это не волнует, во-первых, потому что деньги не мои, - спокойно сказал Кен. Дуг метнул на него злобный взгляд. - А во-вторых, потому, что среди них есть и мои? - Может быть, - так же спокойно согласился Кен. Он в упор поглядел на этого ненавистного чужака, который приходился ему зятем, и увидел человека страдающего, человека, объятого ужасом, человека, который явно искал возможность дать выход своему отчаянию. Если бы Дуг сейчас очутился один в лесу, он запрокинул бы голову, закричал, завыл и выл бы до тех пор, пока, обессилев, не свалился бы с ног. Несмотря на светски сдержанный тон, Дуг совсем обезумел. Но Кен был ожесточен собственными несчастьями - банкротством своего таланта, одиночеством - и жаждал любого повода, чтобы обрушить на Дуга свою злость. - Может быть, вы и правы. А почему мне волноваться или даже делать вид, что я волнуюсь из-за ваших денег? Разве вы их заработали? - язвительно спросил он. - Разве вы когда-нибудь хоть что-то создали? Что моя сестра нашла в вас - никогда не пойму! Дуг вскинул на него растерянный взгляд, потом его глаза стали медленно наливаться гневом. Губы его сжались так крепко, что кожа вокруг рта побелела и казалась бескровной. Он с трудом дышал, но даже не пошевелился. - Вон! - тихо произнес Дуг. - Сию минуту вон! Кен улыбнулся, глядя на него сверху вниз. Он нанес сокрушительный удар, его охватила дикая радость. - А вам она была ни на черта не нужна, хоть вы так усердно разыгрывали неутешное горе! Может быть, вы скажете мне, зачем вы на ней женились? - спросил он таким тоном, будто вел самый обычный разговор. Но затем голос его дрогнул от волнения: - Неужели нельзя было оставить все так, как оно было! А потом, когда между вами было бы все кончено, она вернулась бы к нам... Дуг медленно поднялся с кресла. Глаза его горели, угрюмое лицо побагровело. Он казался шестидесятилетним стариком. - Предупреждаю вас, Кен... - Можете не беспокоиться, - сказал Кен, не двигаясь с места. Сдержанная ярость в голосе Дуга представляла для него чисто клинический интерес: любопытно, как скоро он доведет этого человека до того, что эта ярость хлынет наружу. Его одолевало сатаническое искушение вызвать бешеную бурю - услышать крики, вопли, дикий рев Дуга или все равно чей. Пусть вокруг с грохотом рушатся горы - где-то вдали его ждет чистый разреженный воздух, кусочек ярко-голубого летнего неба; очистив душу, он безмятежно взлетит в эту высь и снова станет самим собой. - Я давно хочу высказать вам все, и только попробуйте прикоснуться ко мне - я вас убью! Я _хочу убить_ вас, будьте вы прокляты! Хочу с тех пор, как _вы_ убили Марго! Если бы не вы, она была бы жива, была бы здесь, с нами. Это вы заставили ее лететь на том самолете... Бутылка со свистом пролетела мимо его головы и ударилась сзади о стену; виски брызнуло на цветную штукатурку. Кен, криво усмехнувшись, оглянулся. - Жалкий импотент! - сказал он. - Вот так и в жизни - ни силы, ни прицела! С этого дня обращайтесь ко мне только через Дэви! Он повернулся и вышел из комнаты. Через минуту хлопнула наружная дверь - Кен ушел. Дуг сидел, бессмысленно покачивая головой. Он не был пьян, но все, что он делал, слышал и говорил, казалось ему невероятно далеким. Он закрыл лицо руками и всхлипнул, но слез не было, как не было и ощущения горя. Сейчас он не чувствовал ничего. Он знал только, что потерял одиннадцать миллионов долларов, и эта катастрофа привела его в полное оцепенение.
В четверть первого Кен уже находился в номере отеля "Блэкстоун". Желание убежать от самого себя жгло его, как огнем; он шагал по бледно-зеленой, с золотом комнате, даже не видя ее, пока не нашел то, что искал, - телефонную книжку. Он жадно схватил ее, будто не было для него ничего желаннее той опасности, которая в ней скрывалась, и стал перелистывать с таким нетерпением, что надорвал несколько страниц. Наконец, он нашел нужную букву, палец его пробежал по столбику фамилий и остановился на том единственном номере телефона, по которому, как его предупреждали, звонить было опасно. Не снимая пальто, ни шляпы, он тоном приказания назвал телефонистке номер. Подошел слуга, очевидно удивленный таким поздним звонком, но отвечавший с профессиональной сдержанностью. - Попросите, пожалуйста, мисс Кендрик, - сказал Кен. Он стоял у телефона, высоко подняв голову. "Наплевать на все предостережения! Она прибежит ко мне как пить дать", - с мрачным ожесточением сказал он себе. Он заставит ее прийти. - Мисс Джули Кендрик. Говорит Кеннет Мэллори, - добавил он, зная, что имя его прозвучит, как дерзкий вызов отцу, сидящему с дочерью где-то в богато обставленной библиотеке. Лакей ответил, что сейчас посмотрит, дома ли она, - значит, она дома. Кен ждал; сердце его бешено колотилось, и он поежился, стараясь прогнать неприятные ощущения в груди. У него вдруг мелькнула мысль: кому он хочет насолить этим безумным поступком? Дугу? Себе самому? Джули? Дэви? Или всем вместе? Но вопрос был настолько сложный, что Кен не стал над ним раздумывать, и эту мысль тотчас же смел бушевавший в нем ураган злости. Он заставил себя ни о чем не думать и весь превратился в напряженное ожидание; он услышал ее шаги, звук поднятой со стола трубки, ее дыхание и наконец удивленную, но ласковую покорность в первом же слове, которое она произнесла. Отступать было поздно, хотя его охватило тоскливое ощущение, что все это ему совершенно не нужно.
Вики стащила с себя платье, торопясь переодеться для предстоящей встречи. Она до сих пор не могла понять, почему Дуг позвонил ей и пригласил позавтракать. Он никогда ей не звонил; быть может, он хочет поговорить с ней насчет работы, о которой она его как-то просила, - но почему он не сказал об этом? Больше всего озадачил Вики его тон: Дуг, всегда такой самоуверенный, ничуть не сомневавшийся в своем превосходстве над окружающим его миром, говорил с ней каким-то робким, приниженным голосом, словно просил о благодеянии. Вики приняла душ и энергично растерла тело полотенцем; коротенькие завитки на затылке, выбившиеся из-под резиновой шапочки, намокли и торчали теперь забавными мальчишескими вихрами. Стоя перед зеркалом. Вики провела пуховкой подмышками; заметив сосредоточенную морщинку на лбу, она подумала, не позвонить ли Дэви. Но что она ему скажет? Что она идет завтракать с Дугом? Тогда лучше позвонить потом - если, конечно, будет о чем рассказать ему. Вики одевалась с необычайной тщательностью и даже не пыталась объяснить себе почему; она выбрала лифчик и белье, придирчиво пересмотрев каждую вещь. Казалось, она готовилась предстать перед чьими-то глазами, гораздо более требовательными, чем ее собственные; ею руководили какие-то смутные побуждения - нечто среднее между самолюбием и чувством ответственности. Что это, собственно, было такое - она не знала и продолжала одеваться с той же тщательностью, ибо ей было несвойственно разбираться в своих чувствах в тот момент, когда они у нее возникали. Вики всегда поступала так, как подсказывал ей инстинкт; она уже по опыту знала, что если подчиниться ему, то истинные причины ее поступков рано или поздно выяснятся сами собой, и это будут хорошие, а не дурные побуждения, даже если когда-нибудь потом она удивится сделанному и честно признается себе, что была не совсем права и сейчас поступила бы иначе. Но жалела бы она лишь о том, что многого тогда еще не понимала; в худшем случае, она могла винить себя только за то, что всегда оставалась самой собой, но иной она не бывала никогда и ни при каких обстоятельствах. Нарядный, желтовато-розовый с золотом зал ресторана был почти на три четверти пуст. Направляясь к Дугу, Вики заметила, что посетители, сидевшие за столиками по трое-четверо, переговариваются торжественно-потрясенным шепотом, как люди, понесшие тяжелую утрату. Вики чувствовала, что она привлекательна, мужчины провожали ее глазами, в которых, впрочем, не исчезала хмурая озабоченность. Ничто не могло их оживить - они были слишком удручены. Женщина за одним из столиков вдруг весело расхохоталась, закинув голову; все тотчас обернулись и были явно возмущены этой неприличной выходкой. Дуг встал навстречу Вики, и его вид испугал ее. Губы его были сжаты, глаза казались огромными, в них стоял тоскливый страх. - В чем дело? - спросила Вики, садясь. - Случилось что-нибудь ужасное? Дуг испытующе взглянул на нее, приподняв брови. - Разве вы не слышали о падении курса? - резко спросил он и тут же, как бы прощая ее, заговорил уже мягче: - Неужели вам неизвестно, что происходит? - Я читала об этом в газетах, - сказала она. - Ваше счастье, что вы только читали. Для других это почти вопрос жизни. Понимаете ли вы - каждая седьмая семья лишилась половины того, что у нее было неделю назад? Пострадало четыре миллиона человек, а курс все падает и падает. Четыре _миллиона_! - Четыре миллиона? - медленно переспросила она и, чуть улыбнувшись, заметила: - Любопытная цифра. Не так давно я читала, что у нас четыре миллиона безработных. Но там было сказано _всего_ четыре миллиона, будто этого мало. Дуг снова пристально поглядел на нее и снова решил не поддаваться раздражению. - Но ведь это все... - начал было он и кисло усмехнулся. - Нет, так я мог говорить на _прошлой_ неделе. Если бы тогда вы сообщили мне, что у нас четыре миллиона безработных, я только пожал бы плечами и сказал: "Четыре миллиона ленивых слюнтяев". Теперь все выглядит иначе. Занятно, на одной чаше весов четыре миллиона безработных, на другой - четыре миллиона делающих деньги на бирже! Из-за чего же такой шум, в конце концов? Мне уже случалось терять деньги, и никакая потеря не могла положить меня на обе лопатки. Это входит в игру. Но на сей раз слишком уж велика потеря - трудно проглотить такое за сорок восемь часов. А когда приходишь в себя, начинаешь задумываться... Впрочем, давайте не говорить о деньгах. - Для вас это сильный удар? Дуг пожал плечами. - Чувствительный, до не смертельный. Право, мне не хочется говорить об этом. Уж как-нибудь сумею вернуть все обратно. Что вы будете есть? Они занялись меню, Дуг был отечески ласков и внимателен, и Вики удивилась про себя, почему она никогда не замечала в нем этой сердечности. Он оказался обаятельным. Она догадывалась, что он хочет установить с ней какие-то отношения, но не совсем понимала, какие роли он предназначил ей и себе. Дуг заказал завтрак и, когда официант ушел, откинулся на спинку стула и опять устремил на нее пристальный взгляд. - И вот в результате этих напряженных раздумий я решил позвонить _вам_, - продолжал он. - Мы ведь почти не знаем друг друга. А следовало бы знать. Вики не нашла, что ответить, и промолчала, борясь с мучительной застенчивостью. Дуг не сводил с нее взгляда, и она поняла, что его расстроило это молчание, когда он, еле сдерживаясь, горячо заговорил: - Нас будто разделяет тысяча миль, а ведь вы моя родственница... - Я знаю, Дуг. - Нет, вы _не знаете_! Вы не можете знать! - Дуг безнадежно махнул рукой. - Я был женат на Марго, а ее братья - мои... Он внезапно умолк. - Все это, быть может, глупо с моей стороны, но если уж говорить, так говорить. Мне не за что зацепиться в жизни. Я не чувствую почвы под ногами. Мне так была нужна Марго, нужна хотя бы видимость семьи, и ничего у меня нет, а может, и не было вовсе... Официант принес завтрак; Вики чувствовала себя так неловко, что обрадовалась его появлению. Если Дуг позвал ее, чтобы осуждать Кена и Дэви, он сделал огромную ошибку. Вместе с тем, она не могла не видеть, что какая-то мучительная душевная потребность заставляет Дуга искать ее сочувствия, быть может, несколько неуклюже, но искренно; и она должна - просто из человечности - откликнуться на это. Теперь Вики поняла, что, собираясь сюда, инстинктивно предчувствовала что-то в этом роде. Но чего же он все-таки хочет от нее? Так унизительно сознавать свою беспомощность! - Боюсь, ваша неудовлетворенность объясняется тем, что вы слишком многого хотели, - слегка запинаясь, сказала она. - Если, конечно, речь идет о Кене и Дэви... - Именно о них! - взволнованно произнес Дуг. - Вчера ночью у нас с Кеном вышла глупейшая ссора, и я предложил ему уйти из моего дома. - И он ушел? - Конечно. Он не имеет права так со мной разговаривать! - В котором часу это было? - спросила Вики, недоумевая, почему Кен не позвонил и не рассказал им об этом. - Кажется, около двенадцати. Не знаю. Какое это имеет значение? - Никакого, - согласилась Вики. - Вы должны набраться терпения, Дуг. Они ведь не похожи на других. Они всю жизнь были так близки друг другу, что им нелегко подружиться с кем-то еще. Мне кажется, им и в голову не приходит искать себе друзей. Я знаю их уже больше трех лет... - Но вас же они все-таки приняли. - Как девушку - не как друга. А Марго так меня и не приняла. Не то чтобы она была холодна со мной или что-нибудь в этом роде. Но я для нее
|
