ПРОТЕСТАНТИЗМ И КАПИТАЛИЗМ

РЕЛИГИЯ И СОЦИАЛЬНАЯ ДИНАМИКА

ПРОТЕСТАНТИЗМ И КАПИТАЛИЗМ

М. Вебер [*] *

Современный человек, дитя европейской культуры, неизбеж­но и с полным основанием рассматривает универсально-истори­ческие проблемы с вполне определенной точки зрения. Его инте­ресует прежде всего следующий вопрос: какое сцепление обстоя­тельств привело к тому, что именно на Западе, и только здесь, возникли такие явления культуры, которые развивались — по край­ней мере, как мы склонны предполагать, — в направлении, полу­чившем универсальное значение.

Только на Западе существует наука на той стадии развития, «значимость» которой мы признаем в настоящее время. Эмпири­ческие знания, размышления о проблемах жизни и мироздания, философская, а также глубокая теологическая мудрость жизни, познание и наблюдения поразительной точности. — все это суще­ствовало и в других странах, прежде всего в Индии, Китае. Вави­лоне и Египте (хотя полное развитие систематической теологии связано с христианством, находившимся под влиянием эллиниз­ма, подступы к ней обнаруживаются в исламе и в ряде индийских сект). Однако ни вавилонская, ни какая-либо иная культура не знали математического обоснования астрономии, его дали лишь эллины... В индийской геометрии отсутствовало рациональное «до­казательство» — оно также является продуктом эллинского духа, как. впрочем, и механика, и физика. Естественным наукам Ин­дии, чрезвычайно развитым с точки зрения эмпирического зна­ния, не известны ни рациональный эксперимент, ни современные

лаборатории... Ни одна культура, кроме западной, не знает рацио­нальной химии. Высокоразвитая китайская историография лише­на прагматизма, укоренившегося на Западе со времен Фукидида. У Макиавелли есть предшественники в Индии. Однако ни в од­ном учении о государстве, возникшем в странах Азии, нет ни сис­тематики, подобной аристотелевой, ни рациональных понятий вообще. Несмотря на все то, что сделано в области права в Индии (школа Мимансы), несмотря на ряд обширных кодификаций, со­зданных преимущественно в Передней Азии, и на появившиеся в Индии и других странах сборники обычного права, здесь нет того, что позволило бы говорить о рациональной теории права, нет строго юридических схем и форм юридического мышления, присущих римскому и сложившемуся на его основе западному праву. Фено­мен, подобный каноническому праву, — также порождение Запада.

Аналогично обстоит дело в области искусства. Музыкальный слух у других народов был, пожалуй, тоньше, чем у современных народов Запада, и, уж во всяком случае, не менее тонким. Поли­фония различных типов была широко распространена во всем мире, сочетание ряда инструментов, ведение методической линии мы находим повсюду. Все наши рационально вычисленные интерва­лы известны были и за пределами Запада. Однако рациональная гармоническая музыка — как контрапункт, так и аккордово-гар-моничсская фактура, — оформление звукового материала на осно­ве трех главных трезвучий и гармонической терции, наш хрома­тизм и энгармонизм, которые со времен Возрождения получили (вместо прежнего толкования в пространственных представлени­ях) свое гармоническое рациональное обоснование, наш оркестр с его струнным квартетом в качестве главного стержня и с организа­цией группы духовых инструментов, генерал-бас, наше нотное письмо, введение которого и сделало, собственно говоря, возмож­ным композицию заучивания современных музыкальных произ­ведений, то есть вообще их существование во времени, сонаты, симфонии, оперы (хотя программная музыка, тембр, альтерация звука, хроматизм как выразительные средства музыки были из­вестны многим народам) и необходимые для их исполнения ин­струменты: орган, фортепиано, скрипка, — все это существовало только на Западе.

Стрельчатая арка как декоративный элемент была известна многим народам Азии и античного мира; небезызвестен был, ве­роятно, на Востоке и стрельчатый крестовый свод. Однако рацио­нальное использование готического свода как средства распреде­ления тяжести и перекрытия любых пространственных форм — прежде всего в качестве конструктивного принципа монументаль-

 

 

ных строений, — как основы стиля, включающего в себя в виде декоративного элемента скульптуру и живопись и созданного в средние века, не встречается нигде, кроме Запада. Не известны вне Запада и решение проблемы купола (хотя технические основы его заимствованы у народов Востока), и тот вид «классической» рационализации искусства в целом — в живописи посредством рационального использования линейной и воздушной перспекти­вы, — который был создан у нас Возрождением. Книгопечатание существовало в Китае. Однако печатная литература, то есть лите­ратура, рассчитанная только на печать, возможная только с мо­мента появления печатного станка, прежде всего пресса, периоди­ка, возникла на Западе. Всевозможные высшие учебные заведе­ния, в том числе и такие, которые формально напоминают наши университеты и академии, существовали у разных народов (Ки­тай, страны ислама). Но лишь Западу известна рациональная и систематическая, то есть профессиональная, научная деятельность, специалисты-ученые в том специфическом современном смысле, который предполагает их господствующее в данной культуре по­ложение, прежде всего в качестве специалистов-чиновников — опоры современного западного государства и современной запад­ной экономики.

В других культурах обнаруживаются лишь начатки этого явле­ния, но нигде не обрело оно столь конструктивного для социаль­ного устройства значения, как на Западе. Конечно, «чиновник», даже специализировавшийся в определенной области, издавна из­вестен различным культурам. Однако полной зависимости всей жизни, всех ее политических, технических и экономических пред­посылок от организации профессионально подготовленных чинов­ников, подчинения всего человеческого существования техничес­ки, коммерчески и прежде всего юридически образованным госу­дарственным чиновникам, которые являются носителями основ­ных повседневных функций социальной жизни, не было ни в од­ной стране, кроме современного Запада. Организация политичес­ких и социальных групп в сословия была широко распространена. Однако уже сословное государство — rex et regnnm (король и коро­левство — лат.) в западном понимании — известно только Западу. И наконец, парламенты с их периодически избираемыми «народ­ными представителями», с их демагогией и господством партий­ных лидеров в качестве ответственных перед парламентом «мини­стров» возникли на Западе, хотя «партии» как организации, на­правленные на захват политической власти и общественно-поли­тического влияния, безусловно, были известны во всем мире. Во­обще «государство» как политический институт с рационально раз-

работанной «конституцией», рационально разработанным правом и ориентированным на рационально сформулированные правила, на «законы», управлением чиновников-специалистов в данной су­щественной комбинации решающих признаков известны только Западу, хотя начатки всего этого были и в других культурах.

Так же обстоит дело с самым могучим фактором нашей совре­менной жизни — с капитализмом.

«Стремление к предпринимательству», «стремление к наживе», к денежной выгоде, к наибольшей денежной выгоде само по себе ничего общего не имеет с капитализмом. Это стремление наблю­далось и наблюдается у официантов, врачей, кучеров, художни­ков, кокоток, чиновников-взяточников, солдат, разбойников, крес­тоносцев, посетителей игорных домов и нищих — можно с пол­ным правом сказать, что оно свойственно all sorts and conditions of men (людям всех типов и сословий — англ.) всех эпох и стран мира, повсюду, где для этого существовала или существует какая-либо объективная возможность. Подобные наивные представле­ния о сущности капитализма принадлежат к тем истинам, от кото­рых раз и навсегда следовало бы отказаться еще на заре изучения истории культуры. Безудержная алчность в делах наживы ни в коей мере не тождественна капитализму и еще менее того его «духу». Капитализм может быть идентичным обузданию этого иррацио­нального стремления, во всяком случае, его рациональному регла­ментированию. Капитализм безусловно тождествен стремлению к наживе в рамках непрерывнодействующего рационального капи­талистического предприятия, к непрерывно возрождающейся при­были, к рентабельности. И таковым он должен быть. Ибо в рамках капиталистической системы хозяйства предприятие, не ориенти­рованное на рентабельность, неминуемо осуждено на гибель.

Попытаемся дать рассматриваемому явлению более точное оп­ределение, чем это обычно делается. «Капиталистическим» мы здесь будем называть такое ведение хозяйства, которое основано на ожи­дании прибыли посредством использования возможностей обме­на, то есть мирного (формально) приобретательства. Основанное на насилии (как формально, так и по существу), приобретательст­во следует своим особым законам и нецелесообразно (хотя это и нельзя воспретить) подводить его под одну категорию с той дея­тельностью, которая в конечном итоге ориентирована на возмож­ность получения прибыли посредством обмена. Там, где сущест­вует рациональное стремление к капиталистической прибыли, там соответствующая деятельность ориентирована на учет капитала (Kapitalrechnung). Это значит, что она направлена на планомерное использование материальных средств или личных усилий для по-

 

лучения прибыли таким образом, чтобы исчисленный в балансе конечный доход предприятия, выраженный материальными бла­гами в их денежном ценности (или, если речь идет о постоянно действующем предприятии, периодически исчисляемая в балансе стоимость материальных благ в денежной ценности), превышал «капитал», то есть стоимость использованных в предприятии ма­териальных средств (в постоянно действующем предприятие пре­вышал бы их при каждом составлении баланса). При этом не име­ет значения, идет ли речь о товарах /// наш га. переданных в форме комменды купцу, отправляющемуся в путешествие. — доход в этом случае может быть выражен только в товарах /'// natura, полученных в результате торговых сделок. — или о промышленном предпри­ятии, чьи компоненты в виде строений, машин, капитала, сырья, полуфабрикатов и готовых продуктов являются как бы воплоще­нием требований, ответом на которые должны быть определенные обязательства. Решающим для всех этих типов приобретательства является учет капитала в денежной форме, будь то в виде совре­менной бухгалтерской отчетности, будь то в форме самого прими­тивного и поверхностного подсчета.

Такого рода исчисления совершаются на начальной стадии при составлении баланса, предшествуют каждому мероприятию в виде калькуляции, служат средством контроля и проверки целесообраз­ности отдельных действий и помогают установить размер «прибы­ли» при завершении мероприятия. При заключении торговой сделки типа комменды первоначальный учет сводится к установлению стоимости переданных товаров, которая должна быть признана всеми ее участниками (это. разумеется, не относится к тем случа­ям, когда доля участников комменды выражена в денежной фор­ме). Завершающая стадия — опенка наличных товаров, на основа­нии которой устанавливается доля прибыли или убытка отдель­ных участников комменды. Калькуляция же при рациональном ведении дел лежит в основе каждого действия торговца, получив­шего комменду. Отсутствие точного расчета и оценки (обычно они производятся приблизительно в соответствии с традицией и при­вычкой) наблюдается и по сей день в тех случаях, когда нет пря­мой необходимости производить точный расчет. Однако это ха­рактеризует лишь степень рациональности капиталистического предприятия.

Для определения понятия важно лишь что. что хозяйственная деятельность действительно ориентирована на сопоставление до­хода и издержек в денежном выражении, как бы примитивно это ни совершалось. В этом смысле «капитализм» и «капиталистичес­кие» предприятия с достаточно рациональным учетом движения 600

капитала существовали во всех культурных странах земного шара — насколько мы можем судить по сохранившимся источникам их хозяйственной жизни: в Китае, Индии, Вавилоне, Египте, в сре­диземноморских государствах древности, средних веков и нового времени. Существовали не только отдельных изолированные пред­приятия, но и целые хозяйства, полностью ориентированные на беспрерывное возникновение новых капиталистических предпри­ятий, и постоянные «промыслы», хотя именно торговля долгое время не носила характер нашего постоянно действующего пред­приятия, а была, по существу, только серией торговых сделок; лишь постепенно в отдельных отраслях установилась та внутренняя связь, которая стала характеризовать именно деятельность крупных тор­говцев. Очевидно, что капиталистические предприятия и капита­листические предприниматели, занятые не только временно, но и постоянно на данном предприятии, существуют издавна и имели повсеместно весьма широкое распространение.

Однако возникший на Западе капитализм приобрел новое зна­чение, и, что особенно важно, появились такие его типы, формы и направления, которых ранее нигде не было. Во всем мире сущест­вовали торговцы; крупные и розничные, занятые местной торгов­лей и торговлей иноземной, производились ссудные операции всех видов, были банки с самыми различными функциями, по сущест­ву напоминающими западные банки XVI в., морская ссуда, ком-менда и подобные им сделки и ассоциации были широко распро­странены и в виде постоянно действующих предприятий. Повсю­ду, где государственные учреждения нуждались в денежных сред­ствах, появлялся заимодавец — так было в Вавилоне, Элладе, Ин­дии, Китае и Риме. Он финансировал войны и морской разбой, всевозможные поставки и строительство при освоении заморских стран, выступал в качестве колонизатора, плантатора, использую­щего труд рабов или рабочих (подвергавшихся прямой или скры­той эксплуатации), получал на откуп домены, должности и в пер­вую очередь налоги, финансировал вождей партий, чтобы они могли быть избраны, и кондотьеров, чтобы они могли вести гражданские войны. И наконец, заимодавец выступал в качестве «спекулянта» во всевозможных денежных операциях. Представители такого рода предпринимательства — капиталистические авантюристы — суще­ствовали во всем мире. Их шансы на успех (вне торговых, кредит­ных и банковских операций) либо носили обычно чисто иррацио­нально-спекулятивный характер, либо были ориентированы на насилие, прежде всего на добычу; эта добыча могла извлекаться непосредственно в ходе военных действий или посредством дли­тельной фискальной эксплуатации государственных подданных.

 

 

Капитализм грюндеров, крупных спекулянтов, колонизаторов и финансистов часто сохраняет ряд подобных черт и в современ­ной действительности Запада даже в мирное время; особенно же близок к нему капитализм, ориентированный на войну. Отдель­ные — лишь отдельные — черты крупной международной торгов­ли в наши дни, как, впрочем, и в прошлом, также родственны авантюристическому капитализму. Однако наряду с этим, типом капитализма Западу нового времени известен и другой, нигде бо­лее не существовавший, — рациональная капиталистическая орга­низация свободного (формально) труда. В других странах сущест­вовали лишь отдельные предпосылки подобной организации. Так, организация несвободного труда достигла известной рационализа­ции на плантациях, в очень ограниченной степени — в античных эргастериях и, пожалуй, в еще меньшей — в феодальных помес­тьях и мастерских феодалов или на заре нового времени в домаш­нем ремесле, где работали крепостные и зависимые от феодалов люди. Что касается свободного труда, то за пределами Запада мы лишь в отдельных случаях располагаем данными о наличии «до­машней промышленности», повсеместно же применение труда наемных работников не только не привело к созданию мануфак­тур, но даже не создало рациональной организации для обучения ремеслу наподобие средневековых цехов Запада. Исключение со­ставляют очень немногочисленные и совершенно специфические, во всяком случае, в корне отличные от современных предприятия, прежде всего в рамках государственных монополий. Однако ори­ентированная на товарный рынок, а не на политическую борьбу или иррациональную спекуляцию рациональная организация пред­приятия — не единственная особенность западного капитализма. Современная рациональная организация капиталистического предприятия немыслима без двух важных компонентов: без гос­подствующего в современной экономике отделения предприятия от домашнего хозяйства и без тесно связанной с этим рациональ­ной бухгалтерской отчетности. Отделение места производства и продажи товаров от местожительства производителей встречается и в других странах, и в другие эпохи (примером может служить как восточный базар, так и античные эргастерии). Капиталисти­ческие ассоциации, осуществляющие калькуляцию в рамках от­дельного предприятия, мы также находим в ряде стран Востока и античного мира. Однако по сравнению с современной автономией промышленных предприятий это не более чем начатки. Прежде всего потому, что в них полностью отсутствуют (или лишь намеча­ются) внутренние средства этой автономии: рациональная бухгал­терская отчетность и юридически оформленное разделение капи-602

тала предприятия и личного имущества предпринимателя. Тен­денция развития повсюду вела здесь к тому, что в рамках крупного землевладения, в домохозяйстве («ойкосе») правителей и феода­лов возникали ремесленные предприятия, и тенденция эта, как показал уже Родбертус, носит совершенно иной характер, даже прямо противоположный характер, несмотря на некоторое поверх­ностное сходство с описываемой нами.

Однако свое нынешнее значение все особенности западного капитализма в конечном итоге обрели лишь благодаря капиталис­тической организации труда. С этим связана и так называемая «ком­мерциализация», то есть появление ценных бумаг и биржи, раци­онализировавшей спекуляцию. Ибо без рациональной капиталис­тической организации труда все особенности капитализма, в том числе тенденция к коммерциализации, и в отдаленной степени не получили бы того значения, которое они обрели впоследствии (если они вообще были возможны).

Прежде всего они не оказали бы такого влияния на социаль­ную структуру общества и все связанные с ней специфические проблемы современного Запада. Точная калькуляция — основа всех последующих операций — возможна лишь при использовании сво­бодного труда. Поскольку за пределами Запада не было рацио­нальной организации труда, постольку (и потому) остальные стра­ны мира не знали и рационального социализма. Безусловно, что так же, как всему миру известны были городское хозяйство, про­довольственная политика городов, меркантилизм, социальная по­литика правителей, рационирование, регулирование хозяйства, протекционизм и теории Laisser-faire (в Китае), известны были и коммунистические, и социалистические хозяйства самых различ­ных видов: коммунизм, обусловленный семейными, религиозны­ми или военными причинами; государственно-социалистические (в Египте), монополистически-картельные и потребительские ор­ганизации всевозможных типов. Однако так же, как понятие «бюр­гер» не существовало нигде, кроме Запада, а понятие «буржуазия» нигде, кроме современного Запада, — несмотря на то, что повсю­ду существовали когда-то привилегии городского рынка, цехи, гильдии и прочие юридически оформленные различия города и деревни —'нигде, кроме Запада, не было и не могло быть «проле­тариата» как класса, поскольку не было рациональной организа­ции свободного труда в форме предприятия. Издавна в самых раз­личных формах существовала «классовая борьба» между кредито­рами и должниками, землевладельцами и обезземеленными крес­тьянами, зависимыми людьми или арендаторами, представителя­ми торговых слоев и потребителями или землевладельцами. Одна-

 

ко даже та борьба, которая велась в средние века на Западе между скупщиками и ремесленниками, в других странах существовала лишь в зачаточном состоянии. За пределами Запада полностью отсутствует характерная для современного мира противоположность между крупными промышленниками и свободными наемными рабочими. Поэтому нигде, кроме Запада, не могла сложиться та проблематика, которая свойственна современному социализму.

Следовательно, для нас в чисто экономическом аспекте глав­ной проблемой всемирной истории культуры является не капита­листическая деятельность как таковая, в разных странах и в раз­личные периоды меняющая только свою форму; капитализм по своему типу может выступать как авантюристический, торговый, ориентированный на войну, политику, управление и связанные с ними возможности наживы. Нас интересует возникновение бур­жуазного промышленного капитализма с его рациональной орга­низацией свободного труда, а в культурно-историческом аспек-> те — возникновение западной буржуазии во всем ее своеобразии, явление, которое, правда, находится в тесной связи с возникнове­нием капиталистической организации труда, но не может считать­ся полностью идентичным ему. «Буржуазия» в сословном смысле существовала и до возникновения специфически западного капи­тализма. Правда, только на Западе. Совершенно очевидно, что специфический современный капитализм в значительной степени связан с развитием техники и созданными ею новыми возможнос­тями. В настоящее время его рациональность в большей мере обу­словлена исчисляемостью решающих технических факторов, ко­торые образуют основу точной калькуляции, а это, в сущности, означает, что такая рациональность зиждется на своеобразии за­падной науки, прежде всего естественных наук с их рациональны­ми математическими обоснованиями и точными эксперименталь­ными методами. Развитие этих наук и основанной на них техники в свою очередь стимулировалось и стимулируется поныне теми преимуществами, которые представляются в ходе практического применения в капиталистической экономике результатов естест­веннонаучного исследования. Правда, возникновение западноев­ропейской науки обусловлено не этими явлениями. Уже в Индии был известен позиционный принцип, индийцы знали и алгебру, они же изобрели десятичную позиционную систему счисления, которая была использована развивающимся капитализмом Запа­да, тогда как в Индии она не привела к внедрению методов совре­менной калькуляции и составления баланса. Развитие математики и механики также не было обусловлено капиталистическими ин­тересами. Однако техническое применение научного знания, ко-604

торое стало решающим фактором в преобразовании жизненного уклада народных масс, возникло благодаря тому, что определен­ные начинания получали на Западе экономическое поощрение. Это было тесно связано со своеобразием социального устройства западного общества. Неизбежно возникает вопрос: с какими же компонентами отмеченного своеобразия было связано это поощ­рение? Ибо все они не могут быть одинаково значимыми. К безус­ловно важным компонентам следует отнести рациональную струк­туру права и управления. Ибо современный рациональный про­мышленный капитализм в такой же степени, как в исчисляемых технических средствах производства, нуждается в рационально разработанном праве и управлении на основе твердых формаль­ных правил, без которых может обойтись авантюристический, спе­кулятивно-торговый капитализм и политически обусловленный капитализм всевозможных видов, но не рациональное частнохо­зяйственное предприятие с его основным капиталом и точной каль­куляцией. Подобное правило и подобное управление в требуемой юридической и формальной законченности предоставлял хозяйст­венной сфере лишь Запад. Естественно возникает вопрос: где ис­токи этого права? Как показывает изучение данной проблемы, ка­питалистические интересы наряду с другими факторами, безус­ловно, также способствовали утверждению и господству в области права и управления сословия профессионально обученных в нор­мах рационального права юристов. Однако никоим образом нель­зя считать, что создали это сословие только такие интересы или преимущественно они. И не они создали это право. В ходе разви­тия действовали и совсем иные силы. Почему, в самом деле, капи­талистические интересы не привели к аналогичным результатам в Китае или Индии? Почему в этих странах вообще не вступали на характерный для Запада путь рационализации ни наука, ни искус­ство, ни государство, ни экономика?

Во всех приведенных выше своеобразных явлениях речь, оче­видно, идет о специфическом «рационализме», характеризующем западную культуру. Между тем в это понятие можно вкладывать самый различный смысл (на это мы неоднократно будем указы­вать в ходе нашего дальнейшего изложения). Существует, напри­мер, «рационализация» мистического созерцания (то есть такого отношения к жизни, которое с иных точек зрения представляется специфически «иррациональным»), но также и рационализация хозяйства, техники, научного исследования, воспитания, войны, права и управления. Более того, и в рамках каждой подобной об­ласти «рационализация» может быть проведена с самых разных позиций при различной целенаправленности, причем то, что с

 

 

одной точки зрения «рационально», с другой может оказаться «ир­рациональным». Поэтому во всех культурах существовали самые разные рационализации в самых различных жизненных сферах. Характерным для их культурно-исторического развития является то, какие культурные сферы рационализируются и в каком на­правлении.

Следовательно, вопрос вновь сводится к тому, чтобы опреде-лить своеобразие западного, а внутри него современного западно­го рационализма и объяснить его развитие. Любая подобная по­пытка толкования должна ввиду фундаментального значения эко­номики принимать во внимание прежде всего экономические ус­ловия. Однако нельзя упускать из виду и обратную каузальную связь. Ибо в такой же степени, как от рациональной техники и рационального права, экономический рационализм зависит и от способности и предрасположенности людей к определенным ви­дам практически рационального жизненного поведения. Там, где определенные психологические факторы служат ему препятстви­ем, развитие хозяйственно-рационального жизненного поведения также наталкивается на серьезное внутреннее противодействие. В прошлом основными формирующими жизненное поведение эле­ментами повсюду выступали магические и религиозные идеи и коренившиеся в них этические представления о долге. О них и пойдет речь в последующем изложении, в основу которого поло­жены опубликованные ранее и переработанные для настоящего издания статьи.

В первых двух более ранних по времени написания статьях делается попытка подойти к наиболее трудному для восприятия аспекту рассматриваемой проблемы под одним чрезвычайно важ­ным углом зрения: речь идет об обусловленности «хозяйственного мышления», «этоса» данной формы хозяйства определенной рели­гиозной направленностью. Иллюстрацией этой обусловленности должна служить связь современного хозяйственного «этоса» с ра­циональной этикой аскетического протестантизма. Здесь рассмат­ривается, следовательно, лишь одна сторона определенного кау­зального отношения.

В последующих статьях, посвященных «хозяйственной этике мировых религий»', делается попытка на основании обзора взаи­мосвязи между наиболее важными религиями, с одной стороны,

¹ Из статей, составляющих третий раздел («Die Wirtschaftsethik der Weltreligio-nen») книги: Weber M. Gesammelte Aufsaize zur Religionssoziologie. Bd. 1 — в насто­ящий сборник вошла работа «Теория ступеней и направлений религиозного не­приятия мира» («Theorie der Stufen und Richtungen religioser Weltablehnungen»).

хозяйством и социальным расслоением — с другой, проанализи­ровать обе стороны каузального отношения в той мере, в какой это необходимо для того, чтобы установить элементы, допускаю­щие сравнение с западным развитием. Ведь лишь таким образом возможно сколько-нибудь однозначное каузальное сведение² тех моментов религиозной хозяйственной этики Запада, которые свой­ственны только ей и отличат ее от других. В настоящих статьях автор ни в коей мере не претендует на то, чтобы дать общий ана­лиз различных культур, пусть в самой сжатой форме. В каждой культурной сфере намеренно подчеркивается только то, что нахо­дилось и находится в противоречии с западным культурным раз­витием. Статьи эти полностью ориентированы лишь на то, что является важным для анализа западного развития именно под этим углом зрения. Иной метод достижения нашей цели не представля­ется нам возможным. Однако для устранения недоразумений не­обходимо со всей решительностью указать на границы поставлен­ной нам задачи.

Читателя, недостаточно знакомого с данной проблематикой, следует предостеречь еще в одном отношении, а именно от пере­оценки значения данного исследования. Совершенно очевидно, что ни синолог, ни индолог, ни семитолог или египтолог не най­дет здесь для себя ничего нового по существу интересующих его вопросов. Хотелось бы надеяться на то, что специалисты не обна­ружат никаких фактических неправильностей в той части нашего исследования, которая существенна для нашей концепции. В ка­кой степени автору удалось в границах, доступных неспециалисту, приблизиться к этому идеалу, не ему судить. Совершенно очевид­но, что исследователь, вынужденный пользоваться переводами и прибегать для правильного понимания громадного количества до­кументов и нарративных источников к специальной, очень проти­воречивой литературе (значение этих контроверз он также не мо­жет самостоятельно оценить), имеет все основания весьма скром­но оценивать свои работы. Тем более что и количество переводов подлинных «источников», то есть надписей и грамот, в некоторых случаях (особенно для Китая) очень невелико по сравнению с тем, что имеется в наличии и что важно. Из всего вышесказанного ясно, что упомянутые статьи носят чисто предварительный характер, особенно в той части, где речь идет о странах Азии. Окончатель­ное суждение надлежит вынести специалистам. Эти статьи вообще написаны лишь потому, что вплоть до настоящего времени нет

² Katisale Zurechliing, т.е. сведение значимых элементов действительности к их конкретным причинам (понятие веберовской методологии) (Прим. перев.).

 

таких специальных исследований, которые ставили бы себе по­добную цель и рассматривали бы материал под таким специфи­ческим углом зрения. И если любое научное исследование в ко­нечном итоге устаревает, то к настоящей работе это отно-сится в первую очередь. В исследованиях такого рода неиз-бежно прихо­дится прибегать к сравнениям, в ходе которых, несмотря на все связанные с этим сомнения, автор вынужден привлекать матери­ал, выходящий за рамки его непосредственной специализации. При этом приходится иметь в виду все проис-текающие из этого пос­ледствия и отдавать себе отчет в том, что проделанная работа в данном случае отнюдь не является гарантией успеха. В наши дни мода и литературные склонности породили уверенность, что мож­но обойтись без специалиста или свести его роль к вспомогатель­ной деятельности на службе «созерцателя», интуитивно восприни­мающего действительность. Почти все науки обязаны кое-чем ди­летантам, часто даже весьма ценной постановкой вопросов. Одна­ко возведение дилетантизма в научный принцип было бы концом науки. Пусть тот, кто ищет созерцаний, отправляется в кино. Впро­чем, ему в громадном коли-честве предоставляется на данном уров­не решение интересующих его проблем и в литературной форме. Ничто не является более чуждым нашим, в высшей степени трез­вым и строго эмпирии-ческим по своему замыслу исследованиям, чем такого рода настроения. И еще мне хотелось бы прибавить следующее: тот, кто ждет «проповеди», пусть идет в собрание сек­тантов. Мы ни одним словом не упоминаем о ценностном соотно­шении сравни-ваемых здесь культур. Не подлежит сомнению, что человек, обозревающий какой-либо отрезок того бесконечного движе-ния, которому подвластны судьбы людей, ощущает оглуши­тельные удары рока. Но ему следовало бы воздержаться от своих ничтожных комментариев; они здесь так же неуместны, как выра­жение восторга при виде моря или гор, разве что человек чувству­ет себя способным воплотить свои ощущения в произ-ведении ис­кусства или выразить их в пророческом обращении к людям. Во всех остальных случаях бесконечные толки об «интуиции» означа­ют обычно не что иное, как неспособность ощущать должную дис­танцию по отношению к объекту, а это достойно такого же осуж­дения, как аналогичная позиция по отношению к человеку.

Мы считаем необходимым пояснить, почему мы для достиже­ния нашей цели не привлекли этнографический материал в той степени, в которой это было бы необходимо для подлинно глубо­кого исследования поставленной проблемы, особенно там, где речь идет о религиозности народов Азии. Произошло это не только потому, что человеческая работоспособность имеет свои границы,

но и потому, что речь здесь идет о воздействии именно религиоз­но обусловленной этики тех слоев, которые были «культуртрегера­ми» в каждой из изучаемых стран. Речь идет о влиянии, оказыва­емом именно их жизненным поведением. Справедливо, конечно, что и это жизненное может быть понято во всем своем своеобра­зии только в том случае, если сопоставить его с данными этногра­фии и фольклора. Мы вполне осознаем этот пробел, который бу­дет неминуемо обнаружен этнографом, и надеемся в какой-то мере восполнить его при систематическом изучении материала в работе по социологии религии³. Подобная задача вышла бы, однако, за рамки настоящего исследования с его определенным образом ог­раниченными целями. Здесь мы вынуждены были удовлетворить­ся попыткой выявить те черты различных религий, которые до­пускают сравнение с религиями западных культур.

В заключение следует остановиться на антропологическом ас­пекте проблемы. Поскольку определенные типы рационализации мы постоянно обнаруживаем на Западе, и только там, даже в тех сферах жизненного поведения, которые (как будто) развиваются независимо друг от друга, легко может сложиться впечатление, что основой этого служат наследственные качества. Автор признает, что лично, по своим субъективным воззрениям, он склонен при­давать большое значение биологической наследственности. Одна­ко, несмотря на значительные успехи антропологии, он в настоя­щее время не видит пути для того, чтобы точно определить или даже предположительно выяснить вклад антропологии в намечен­ном здесь направлении, — ни степень ее возможного влияния, ни характер и форму ее воздействия. Одной из задач будущего соци­ологического и исторического исследования должно быть прежде всего выявление всех тех влияний и каузальных рядов, которые могут быть удовлетворительно объяснены как реакции на судьбы человечества и среду.

3 Это сделано в главе «Социология религии» основного социологического труда Макса Вебера «Хозяйство и общество» (Прим, перев.).

Если мы, исследуя взаимосвязь между старопротестантской этикой и развитием капиталистического духа, отправляемся от учения Кальвина, кальвинизма и других «пуританских» сект, то это отнюдь не означает, что мы предполагаем обнаружить, будто кто-либо из основателей или представителей этих религиозных течений в каком бы то ни было смысле считал целью

своей жиз­ненной деятельности пробуждение того «духа»,который мы име­нуем здесь «капиталистическим». Мы, конечно, не предполагаем, что стремление к мирским благам, воспринятое как самоцель, могло кому-нибудь из них представляться этической ценностью. Раз на­всегда необходимо запомнить следующее: программа этической ре­формы никогда не стояла в центре внимания кого-либо из рефор­маторов — в нашем исследовании мы причисляем к ним и таких деятелей, как Менно, Дж.